Призрак Оперы

      Эмма открыла глаза и резко села на постели до того, как зазвонил будильник в телефоне. Спала она ужасно. И теперь чувствовала себя виноватой из-за этого. Её первая ночь в знаменитой Опере Гарнье, и она плохо спала. Надо быть благодарной за то, что она вообще смогла здесь очутиться. Эмма потерла заспанные глаза, пытаясь прогнать остатки сна. Но безуспешно. Всю ночь ей снились мертвые певицы и монстры, скрывающиеся в катакомбах под оперой. Она выругала себя и убрала волосы с лица. Не стоило так увлекаться историей Руби о несчастной Кристине Даэ. Произошедшее в подземелье было несчастным случаем. Так сказала Малена, а Эмма ей полностью доверяла.       Однако она по-прежнему нервничала. Когда зазвонил будильник, она чуть не подскочила, но тут же рассмеялась над собственной глупостью. Это просто звонок. Нечего бояться. Даже несмотря на то, что она жила в бывшей комнате Кристины…       Нет. Эмма решительно мотнула головой. Она отказывалась думать об этом. Надо было забыть. Ей нужно было принять душ, переодеться и позавтракать до начала репетиции. Честно говоря, она немного торопилась. Вскочила с кровати, накинула халат. Взяла одежду и вышла из комнаты, чтобы принять душ, но не успела далеко уйти, как чуть не столкнулась с Руби. − Доброе утро, Эмма, − улыбнулась девушка. − Доброе, − согласилась Эмма и добавила: − Мне очень жаль, если у вас с Белль из-за меня неприятности. − Нет, не волнуйся, − перебила Руби, легонько похлопав Эмму по плечу. – Все в порядке. Извини, если я тебя напугала. − Да нет, − соврала Эмма. – Все хорошо. − Точно? − Да. Абсолютно. − Ну и отлично. Увидимся на репетиции. − Увидимся, − еще раз улыбнулась Эмма и продолжила путь к душу. − И еще… − снова окликнула Руби. − Да? – опять обернулась Эмма. − Теперь это твоя комната, − твердо сказала Руби и ободряюще улыбнулась. – Не старая комната Кристины, а новая твоя. Понимаешь? − Хорошо, − её слова приподняли Эмме настроение. Она не знала, как реагировать на это заявление. Она была рада, что Руби не сердилась на неё. Не хотелось бы начать пребывание в Париже с конфликта.       Эмма приняла душ, переоделась и спустилась вниз. Ей удалось найти дорогу в большой обеденный зал и не заблудиться, но, оглядевшись, она все равно растерялась. Где её место? Все сидели компаниями. Она же не могла просто подойти и потребовать, чтобы её приняли. Это было бы невежливо. Она постаралась не паниковать и поправила очки. Она уже чувствовала, как сердце чересчур громко колотится в груди, и попыталась глубоко вздохнуть, как делала всегда, когда нервничала. Сегодня это не сработало. − Эй! Эмма обернулась. За одним из маленьких круглых столиков сидела девушка. У неё были темные волосы и темные глаза. И она махала рукой. Эмме. Или не Эмме? Эмма и прежде ошибалась в таких нюансах. Она быстро обернулась, чтобы убедиться, что за спиной у неё никого нет. Никого и вправду не было. Она нервно облизнула губы и взглянула на девушку. − Ты ко мне? − Да, − усмехнулась та. – Иди сюда, я тебе место придержала. − Вы… ты придержала мне место? – эхом отозвалась Эмма, подходя к столику девушки. – Прости, но я… мне кажется, ты меня с кем-то путаешь.       Девушка склонила голову набок. − Разве ты не Эмма Свон? − Она самая, − подтвердила Эмма. − Значит, я тебя ни с кем не путаю, − снова усмехнулась девушка. – Я Лили. Лили Дрейк. − Ах, вон оно что, − Эмму затопило облегчение. – Ты дочь Малены? − Совершенно верно. Садись.       Эмма села. − Это… это твоя мама попросила тебя занять мне место?       О нет! Как бестактно прозвучало! − Нет, − легко ответила Лили и одарила Эмму кривой усмешкой. – Просто мне захотелось познакомиться с певчей птичкой из Мэна. − Птичкой? – эхом отозвалась Эмма и приподняла бровь. − Мама тебя так назвала, − пожала плечами Лили. – Хочешь позавтракать вместе? − Я… да, − кивнула Эмма. – Давай. − Здорово. Я тоже новенькая в хоре, − улыбнулась Лили. – Можем помочь друг другу.       Эмма улыбнулась в ответ. Может, это будет не так страшно, как она боялась? − Мне бы этого хотелось. − Вот и славно. А теперь пошли завтракать. У нас всего сорок пять минут. ***       Репетиция прошла именно так, как Эмма её представляла. Тяжелая работа, но она того стоила. Поначалу она растерялась, выйдя на маленькую сцену вместе со всеми остальными. Маленькая сцена использовалась для репетиций, но этого было достаточно, чтобы Эмма ощутила эйфорию. И занервничала.       Но едва она нашла свое место в заднем ряду, зажатая меж двух певчих хора повыше, и начала петь, произошла обычная перемена. Эмма больше не чувствовала себя в обществе неловко и неуместно. Она чувствовала, что её место здесь. Она должна быть здесь. Её предназначение – петь здесь. О, как взлетел её голос, выше, выше, выше! В этой комнате со столь высоким потолком, звук был совсем другим, голос Эммы звучал абсолютно иначе. Он был… сильнее, но в то же время странно деликатным. Как мыльный пузырь, который вот-вот лопнет, но пока держится. И ей это нравилось! Эмма во многом не была уверена. Как себя вести, как ходить, как общаться с людьми, даже как есть на людях так тихо, чтобы на неё никто не обратил внимания, но когда она пела… её ничто не заботило. Все казалось тривиальным. Все прекращало существовать. Оставался только её голос, он взлетал и сливался с остальным хором. Да, её место здесь. Она не вписывалась в компанию, когда люди вели светские беседы, зато она вписывалась своим пением. Ей не нужно было притворяться, чтобы сменить облик. Она могла просто… петь.       По крайней мере, она старалась, но учительница, мадам Карлотта, не сводила с неё глаз, когда они закончили третье произведение из репертуара.       Эмма тут же почувствовала себя неуверенно. − Я сделала что-то не так, мадам Карлотта? – смущенно спросила она. − Нет, − ответила мадам Карлотта. – Все было прекрасно, Эмма. В следующий раз поставлю тебя в первый ряд. Мы не может прятать позади столь чудесный голос. − Но я… − Эмма попыталась возразить, однако замолчала, когда стоявшая рядом с ней Лили слегка сжала её руку и предостерегающе прошептала: − Заткнись, стоять в первом ряду это круто.       Эмма придержала язык. Наверное, стоит поговорить с мадам Карлоттой попозже и объяснить, почему она не может стоять в первом ряду.       Репетиция продолжалась, но Эмма пела уже не так громко и восторженно, как минуту назад. Замечание мадам Карлотты заставило её занервничать. Оно выделило её из толпы, и теперь ей казалось, что все на неё смотрят. Конечно, никто не смотрел, и в глубине души Эмма это знала, но избавиться от этого чувства все равно не могла. Она надеялась, что мадам Карлотта поймет её. Ей придется найти кого-нибудь другого, кто не будет нервничать, как Эмма. Так будет лучше для всех.       Быть участницей хора Оперы Гарнье трудно, как и предупреждала Эмму мать. На протяжении трех часов они только и делали, что пели. Старшие участники пели свои сольным произведения, а хор пел либо с участием нескольких инструментов, либо без них. Эмма ужасно устала. Но в то же время она была безумно счастлива. Она жила своей мечтой. К которой стремилась сколько себя помнила, с самого детства. ***       К обеду Эмма вымоталась так, будто каждый мускул её тела превратился в спагетти. Она была так голодна, что легко могла бы съесть три или четыре гамбургера. Однако в столовой гамбургеров не подавали, так что пришлось довольствоваться сэндвичем. Но это тоже было более чем сносно. Она была так голодна, что её устроило бы все, что угодно. Она схватила сэндвич и яблоко и села за ближайший пустой столик. Впрочем, одна она пробыла недолго. Вскоре подошла Лили с подносом в руке и спросила, можно ли присоединиться. − Конечно, − с улыбкой ответила Эмма. – Присаживайся. − Спасибо, − живо сказала Лили. Она плюхнулась за стол и принялась за свой бутерброд.       Эмма пила воду большими глотками. Определенно у неё сильно пересохло в горле после нескольких часов занятий. Мадам Карлотта была милой, но в то же время строгой. Она подталкивала учеников к краю, но никогда не выходила за его пределы. Эмма уже чувствовала, что ей вполне по силам оценить по достоинству мадам Карлотту. − Какого черта ты прячешься? – прямо спросила Лили, прожевав бутерброд. − Что? – нахмурилась Эмма. − Когда мадам Карлотта сказала, что передвинет тебя в первый ряд, ты вздрогнула, − заметила Лили. – Почему? − Ну… я не умею стоять в первом ряду, − честно пояснила Эмма. − Почему? – вновь прямо спросила Лили, откусив еще один кусок от бутерброда. − Ну… я начинаю нервничать, − ответила Эмма, заметив, что она начинает нервничать прямо сейчас. Заикаться. – Боязнь сцены. − Надо же, − сочувственно произнесла Лили. – Правда? − Ага… − Эмма попыталась утешиться еще одним глотком воды. – Мне было нелегко преодолеть прослушивания, чтобы попасть сюда.       Мягко говоря. На первом прослушивании она была комком нервов и даже разрыдалась перед выходом на сцену. Прошло десять минут, прежде чем она успокоилась настолько, чтобы все же выйти. Но тогда ей тоже удалось добиться успеха. По крайней мере, так сказали её родители. Должно быть, она сделала что-то верно, поскольку сейчас была здесь. − Мне очень жаль, − сказала Лили. – Ты хорошая певица, Эмма. Правда. − Ты тоже, − улыбнулась Эмма. – Правда хорошая.       Лили усмехнулась и закатила глаза. − Я присоединилась в основном потому, что таково было желание моей матери. − А мама всегда знает как лучше, да?       Эмма подняла глаза, услышав голос Малены. Высокая светловолосая женщина стояла прямо у их столика. − Привет, мам, − без особой радости произнесла Лили. − Как дела? – спросила Малена с той самой «материнской дотошностью», которая заставила бы поморщиться любого подростка. Лили поморщилась. − Все в порядке, − заверила Эмма, одарив Малену улыбкой. – Мы только что закончили репетицию. − Эмма трудилась не покладая рук, − добавила Лили. – Её могут поставить в первый ряд! − Это вряд ли, − поспешно сказала Эмма. – В хоре так много участников, которые поют лучше меня. − Верь в себя, Эмма, − слегка упрекнула её Малена. – Твой голос перенес тебя из штата Мэн в Оперу Гарнье. Ты должна верить в себя и свой талант. − Я верю, − послушно ответила Эмма.       Она постарается. Она искренне этого хотела. Но это было так тяжело! Однако в одном можно быть уверенной: она никогда не сможет петь соло. В заднем ряду она была гораздо счастливее, и она объяснит это мадам Карлотте при первой же возможности. Будь её воля, она бы сделала это прямо сейчас. Она как раз заметила учительницу, входящую в столовую, потому тут же проглотила остатки бутерброда, запила водой и поспешно извинилась перед Маленой и Лили.       Она подошла к мадам Карлотте и, конечно же, покраснела, попытавшись объяснить ей ситуацию. Суть заключалась в том, что она могла петь только стоя в заднем ряду, а не в центре внимания. Мадам Карлотта слегка покачала головой и произнесла со своим сильным французским акцентом: − Мне действительно жаль, что вы так себя чувствуете, Эмма. У вас волшебный голос. Спрятать себя позади – это почти преступление. − Простите, мадам Карлотта, − сказала Эмма. – Но я не могу стоять в первом ряду. Если я увижу публику… − она с жаром покачала головой. – Я все испорчу. Спою не ту вещь. Я… − Хорошо, Эмма, − перебила мадам Карлотта. – Я понимаю. Я не буду вас перемещать, но вы должны с кем-нибудь это обсудить. У нас есть замечательный инструктор. Уверена, он поможет вам справиться со страхом сцены. Хотите, я поговорю с ним и запишу вас на прием? − Уверена, что это не повредит, − Эмма изобразила улыбку, прикусив язык, чтобы не сказать, со сколькими «экспертами» она уже общалась. Инструкторами, терапевтами. Она пробовала дыхательные упражнения, медитацию, даже представляла аудиторию обнаженной (получилось жутковато), но ничего не помогало. Она не могла петь перед толпой, если была одна, и все внимание было сосредоточено исключительно на ней. Эмма смирилась с этим. Заняла свое место в заднем ряду хора и была счастлива. Она все еще могла петь. Страх перед сценой не был «проблемой» как таковой. Эмма поблагодарила мадам Карлотту и вышла из столовой. ***       У неё был час до возвращения к работе. Не на репетицию, но к домашнему заданию. Всем младшим ученикам Оперы Гарнье все еще приходилось уделять время школьным заданиям. У Эммы был напряженный день, так что она была счастлива провести этот час в одиночестве. Она вернулась к себе в комнату, достала телефон и наушники. Она слышала смех из комнаты Белль. Она жила в соседней от Эммы комнате, и стены были не слишком толстыми. Эмма про себя усмехнулась, вставляя наушники в телефон. Похоже, Руби и Белль решили хорошенько поразвлечься. Наверняка они были бы не против компании Эммы, если бы она попросила присоединиться, но сейчас у неё были другие дела. Еще немного порепетировать, например. Она открыла YouTube и нашла видео пьесы, которую они сейчас пели. Этот отрывок она знала наизусть. «Пусть никто не спит» Пуччини. Одна из её любимых арий. Эмма едва не расплакалась, когда она досталась ей на первом прослушивании. Эмма съежилась и постаралась не думать об этом, когда включила музыку. Она легла на кровать и закрыла глаза. Да, петь лежа было намного труднее, но она почти все утро и начало дня провела на ногах. Ей определенно не помешал бы небольшой перерыв. Она включила максимальную громкость, музыка в ушах почти заглушила её голос, и начала петь. «Пускай никто не спит! Никто не спит!Никто не спит! Никто не спит! Ты тоже, о принцесса, В своей холодной комнате Смотришь на звезды, что дрожат Любовью и надеждой! Но моя тайна, закрыта во мне, Никто не узнает моего имени! Нет, нет, скажу его у твоих губ, Когда разольётся свет! И мой поцелуй расплавит Молчание, которое делает тебя моей!»       Эмма на несколько секунд выбилась из ритма и остановила музыку, сделав еще один вдох. Она была в порядке. Лежала у себя в комнате за закрытой дверью. Выпадение из ритма было в порядке вещей. Нет причин для паники. Ей просто нужно взять себя в руки и продолжать. Она вдохнула и выдохнула через нос, когда вновь включила музыку и с закрытыми глазами принялась слушать инструментальную часть. Просто следовать за ритмом. Её единственная задача. «Рассейся, о ночь! Померкните, звезды! Померкните, звезды! На рассвете одержу победу! Одержу победу! Одержу победу!»       Эмма сделала еще один вдох и почувствовала, как напряглось её тело, когда она приготовилась к последней ноте. Почему? Почему она так занервничала? Это было нелепо. Она миллион раз репетировала эту пьесу. Конечно, у неё все получится и сейчас. − «Победу!» − пропел хор ей в ухо, и Эмма подпела. И голос её не дрогнул. Не сорвался. Вместо этого он взмыл вверх, Эмма наслаждалась тем счастьем, которое он всегда ей дарил. Когда началась инструментальная часть, она почувствовала, что плывет. Если бы только она могла постоянно испытывать это чувство. Ощущать полнейшую эйфорию. Эмма начала подпевать под инструментальную партию. Ей не нужен был хор в ухе, чтобы напевать. Это было совсем другое. Она могла это сделать сама. Успешно. Через мгновение она нажала кнопку воспроизведения и начала заново: «Пускай никто не спит! Никто не спит!Никто не спит! Никто не спит! Ты тоже, о принцесса, В своей холодной комнате Смотришь на звезды, что дрожат Любовью и надеждой! Но моя тайна, закрыта во мне, Никто не узнает моего имени! Нет, нет, скажу его у твоих губ, Когда разольётся свет! И мой поцелуй расплавит Молчание, которое делает тебя моей! Рассейся, о ночь! Померкните, звезды! Померкните, звезды! На рассвете…» − Браво, браво, брависсимо… − А? – Эмма остановила музыку и выдернула наушники. Что это было? Она была готова поклясться, что только что слышала женский голос.       Из комнаты Белль донесся взрыв смеха, и Эмма издала смешок. Тонкие стены. Девчонки явно веселились. Наверное, их она и услышала в наушниках. Белль и Руби развлекались, издавая эхо голосов за тонкими стенами. Ну ничего, однажды она им «отомстит»…