в правильных глазах ты будешь искусством

Саймон щелкнул карабином кожаной грудной кобуры и затянул ее ремень вдоль ключиц. Забытое, потерянное чувство давления поверх одежды тактической экипировки всколыхнуло чувства, которые давно не трепетали в груди Саймона - тревога быстрых и внезапных сборов среди ночи, когда на домашнюю футболку, пахнущую пролитым кофе и крепким сном, натягивалась флисовая тактическая рубашка, перемятая в плечах и животе ремнями жилета и разгрузки, под напряженной челюстью щелкала застежка каски, взвизгивал ремень ножной кобуры - а после долгая дорога на другой конец света, с родной расцарапанной винтовкой в обнимку, под приглушенный радиопомехами сумбур на частотах его отряда в блендере лопастей вертолета. Но сегодня он просто принес свой пистолет в тир и отстрелял из него полный магазин - прежде, дома, бережно почистил капризный механизм от муки, в которой они с Джонни вываляли его. В выходной день в здании федерации почти никого не было, суббота гуляла по коридорам в обнимку с тишиной и редким попискиванием кондиционеров, которые превращали серые бетонные коридоры в неподвижные ледники. "Глок" оказался в порядке, осталось только вынести его также незаметно, как Гоуст занес его в тир - и лучшим вариантом было спрятать оружие без боекомплекта в кобуре подмышкой и замаскировать все небрежно накинутым и застегнутым под горлом бомбером. В силуэте в зеркале двери тира Саймон ничего подозрительного в себе не выделил, поэтому взял со стула рюкзак, проверил наличие всех ключей в кармане - от кабинета, оружейной, тира - стиснул связку уставшими пальцами и, пройдя по темному коридору к выходу, открыл журнал посещений на пустующей стойке регистрации, коряво вывел свои инициалы и время, положил ключи в отсек в ящике и выпрямился. Некоторые дни просто были более тяжелыми. Не потому что было много людей, много коллег, много работы - они просто были тяжелыми. Было тяжело проснуться, кофе скрипел на зубах, погода давила на виски, голоса смешивались в белый шум, буквы на бумажках перемешивались в строчках - и сегодня был один из таких дней. Тир был спасением Гоуста - он не мог жаловаться на свою работу, но сегодня - просто чертовски хотелось. Глоток свежего воздуха скрасил серое ощущение тоски, когда Саймон вышел на улицу - сегодня был третий день, когда в Абердине было тепло, а это, по мнению местных, означало, что весна - теперь уже окончательно - пришла. Почти конец апреля, очень своевременно. Морская соль, терпкая хвоя, прогорклый неон - и тонкие ноты жасмина и бергамота в безумном вихре городского воздуха; Саймон повернул голову в сторону моря, стискивая пальцами ремень кобуры поверх скользкой ткани верхней одежды. Первым всегда, спотыкаясь в лапах, несся Соуп с языком наперевес; Джонни, иногда опустив глаза в телефон, а иногда разглядывая стертые своими же глазами урбанистические пейзажи, шел следом. И Саймону всегда становилось легче, когда он видел его - но, почему-то не сегодня. Джонни все еще встречал его с работы каждый раз, когда Саймон уходил на нее. Он уже не прикрывался тем, что ему нужно отвести Соупа на прогулку в собачий парк - просто натягивал рубашку и шел с ним, провожая Саймона до начала квартала, желая хорошего дня, переходя дорогу, чтобы взять кофе, и шел обратно - работать или заваливать их диалог в мессенджере смешными видео из TikTok и YTShorts. Каждый раз, когда Саймон отвлекался на что-то на работе, а потом, спустя какое-то время, брал свой телефон, то он видел сообщение от Джонни - он никогда не оставался один. На груди тугим жгутом лежала кобура, пистолет привычно и знакомо лежал в родном теплом гнездышке - по одному движению каждой руки - расстегнуть бомбер и вытащить оружие - и взведенный курок щелкнул бы в ту долю секунды, пока холодный корпус пистолета резал воздух по пути к цели. Сколько раз Гоуст совершал это движение - тысячи раз? Ровно столько же, сколько видел перед своими глазами чужие глаза - тонированные линзы очков, сетки, тени никогда не становились чем-то непроницаемым для искреннего, холодного, живого страха, который прорезал глаза напротив. Холодный корпус в кожаной кобуре был едва ощутим, может, слабым, но натренированным телом. Холодный ветер лизнул приглаженные прядки каштанового ирокеза. Кожа и волосы Джонни светились из-за беременности. Жидкое стекло светлой мягкой карамели, самое вкусное, что оставалось на стенках стаканчика, когда он заказывал айс-латте - терпкое, но сладкое; Джонни хихикнул, замечая Саймона и слегка ускоряя шаг, взмахивая бумажным свертком в своих руках - лоскут бумаги, прикрывающий содержимое, встрепенулся и вывернулся наружу - в руках Джонни был букет белых лилий. Наглый необучаемый Соуп драл его берцы, и Саймон всегда подбирал его на руки, чтобы тот не проказничал, но сейчас просто стоял, как вкопанный, и смотрел на лилии в руках Джона. Рождественская ночь того года была аномально теплой. Лежал снег, но, подтаивая, он спрессовывал сам себя, делая сугробы плоскими, жесткими и совершенно не праздничными. Саймон, в целом, и не планировал праздновать то Рождество - ему нужно было восстановиться в армию, потратить время на поиск себя и свершить возмездие законным способом. Но самый светлый, добрый, семейный праздник в году он встретил с трупом матери около входной двери - наверняка ей, как обычно, не спалось, пока Саймона не было дома, и она допоздна оставалась в гостиной в компании телевизора, дожидаясь старшего сына, трупом брата на лестнице - перепуганный Томми выскочил на шум выстрела, трупом супруги брата - Бет застали босиком и в ночной рубашке в коридоре по пути в детскую, трупом племянника - Джозеф, напившийся теплого молока с коричным печеньем, укутанный в связанное бабушкой одеяло, спал в своей кровати и не услышал ничего - и пулевое отверстие в маленькой голове с ежиком каштановых волос контрастировало с умиротворенным спокойным детским личиком. Саймон отдал бы все, чтобы предотвратить это, но понимал, что его собственная жизнь была настолько жалкой, копеечным расходным материалом для армии, которой он отдал все, до последней капли крови - сотни таких его жизней не хватило бы, чтобы расплатиться за жизни семьи. Он винил себя в их кончине по сей день. Он и был виноват в ней - если бы он остался в мексиканских песках и отдал бы себя Робе, как Мануэль того и хотел - Томми бы закончил университет, живя свою тихую жизнь в завязке, получил бы ученую степень в инженерии, как планировал; Джозеф был бы уже подростком, наверняка ходил бы на футбол и учился в школе; мама и Бет - занимались цветочным магазином, который Саймон на небольшие тогда сбережения помог открыть своей матери. Небольшое местечко на окраине фермерского рынка не было самым проходимым, а палатка - не самой прибыльной. Но маме - а потом и Бет, которая с радостью помогала ей по выходным - нравилось возиться с цветами. Нравилось покупать их у локальных фермеров, нравилось выращивать их на заднем дворе, нравилось составлять композиции и собирать букеты. Далеко не в таких масштабах, в каких работают сегодняшние огромные цветочные магазины - мама Саймона любила скромные свежие чистые цветы, любила символизм, любила то, какими красивыми их сделала природа. В ней была легкость и романтичность, которую в ней задавил отец Саймона, и в те годы, что они спокойно жили их небольшой семьей под защитой Гоуста, она показалась Саймону совершенно с другой стороны - чистая от алкоголя, освобожденная от многолетнего гнета, каждое утро она укладывала седые с юности волосы - Саймон с его пшеничными блондинистыми волосами пошел в нее - надевала старомодную рубашку с брюками и отправлялась в свой цветочный, в котором иногда находила работу и для Саймона. В нестиранном кителе SAS, нахлобученной по брови кепке, с сонным выражением лица, он вручную перебирал холодные влажные стебли, ежась от холода и ютясь на крошечной деревянной табуретке за прилавком, пока мама рассказывала, как ухаживать за теми или иными цветами, как правильно обрабатывать срез, в какую воду ставить цветы - и Саймон, ночью гонявшийся по окраине Англии за очередными бородатыми террористами или выслеживающий новую радикальную ячейку прямо в столице, был вынужден сидеть на этой проклятой табуретке, из-за которой его колени упирались в его подбородок, морозить пальцы или неловко резаться о секатор, надвигать кепку на лицо, стесняясь заходящих в палатку покупателей или подруг мамы. Вернуться бы хотя бы на часок - в крошечный цветочный магазин мамы, послушать о значении каждого цветка, посмотреть, как она собирает букеты, помочь ей с перебиранием бумаги и лент, сидя на дурацкой табуретке, привалиться здоровенной бритой головой к ее тонкой талии, обтянутой тесемкой цветастой рубашки. Посмотреть, как она сморщенными от возраста и отсутствия кремов в ежедневном уходе пальцами перебирает свои любимые белые лилии - и рассказывает, что они означают на языке цветов, все, начиная от банальной светлой непорочности и величественности, заканчивая легендой о древнегреческой богине, грудное молоко которой разлилось по Млечному пути и одарило парой капель в том числе и Землю, на почвах которой и проросли лилии. Увидеть, как она улыбается и холодными руками гладит его бритую голову, все советуя и советуя ему наконец оставить сложную и опасную должность в SAS. И послушать ее совет. - Эй, Джонни, - хрипло сказал Саймон, пытаясь всеми силами сделать вид, что у него с секунды на секунду не сорвет крышу и он с нечеловеческими завываниями впечатается в ближайшую стену, дожидаясь, пока боль вперемешку с тоской, вгрызающаяся в солнечное сплетение, не рассосутся, оставляя его разбитым и опустошенным на ближайшие несколько часов наедине с истерзанным телом, но теперь не в темноте спальни - а посреди оживленной улицы, на глазах человека, от которого Саймон предпочел бы скрывать свою такую особенность. - Опять легко одет? - хрипотца лишь усилилась, Саймону не за что было зацепиться - для довольно теплой, пусть и ветренной погоды, Джонни был одет нормально - лоснящийся нейлоновый рашгард черными рукавами выглядывал из-под синей рубашки, которая бесформенным балахоном лежала на его плечах, чтобы выгодно скрывать живот. - Я в термобелье, - Джон отогнул воротник рубашки, показывая полукруг воротника рашгарда, из-под которого заманчиво торчала головка ключичной косточки. - Как дела? - с букетом в крафтовой бумаге он не обращался как с чем-то особо ценным - нес цветы нежными лепестками вниз, позволял поводку Соупа то и дело лупить по бумажной обертке, раня чувствительные листочки под ней. Саймон никогда не мог понять себя - почему именно Джонни. Почему из всех людей на этой планете он выбрал именно его? Не зная его ни одной минуты, не зная ни имени, ни возраста - ничего; не зная, на что его могут обречь эти чувства - но выбрал именно его. Выбрал яркое солнце высоко в небе северного готического Абердина, выбрал спелый сладкий апельсин, упавший в коробку с лимонами, выбрал свежеиспеченное пирожное с кремом среди черствых вчерашних булок, выбрал искреннюю улыбку в океане тусклых лиц, выбрал запах жасмина и бергамота среди гари, душных парфюмов и выхлопных газов. Выбрал живого - неидеального; ленивого местами, любителя позлословить, упрямого и упертого, давно решившего все для себя, не позволяющего переделать себя под свои жалкие нужды; самостоятельного, ехидного, саркастичного - но вместе с тем нежного, доброго, открытого, трудолюбивого, улыбчивого. В бардаке, в котором Саймон провел свою сознательную жизнь, Джонни дал ему шанс остановиться, привести все в порядок. Каждый день Саймон расставлял себя по полкам. Эта работа велась с того момента, как они впервые заговорили. Потерявший все, с чем он планировал жить долгие и долгие годы, Саймон закружил себя в работе и случайных связях - и первое, и второе растворилось, стоило ему перестать тянуться к этому. Раньше у Саймона был дом - небольшой, местами скромный, тесноватый для такого количества жильцов; и его там непременно ждали. Мама, смотрящая сериалы, Томми, передыхающий между вечерней работой и занятиями в университете, Бет, в выходной день хлопотавшая на кухне, Джозеф, еще неумело, но уже быстро перебирающий ножками навстречу любимому дяде. Раньше у Саймона была работа - болото, трясина, опасная, токсичная, в которой можно было утопить все невзгоды, просто улетев от них на край света в место, где мысли были забиты банальным "выжить", а не переживаниями. Теперь у Саймона были Джонни и тир. Вроде та же самая работа, но пули вшивались в картонные мишени или гелевые манекены. Вроде та же самая семья - но пока что им не дозволено было поговорить о чем-то более серьезном, чем сериалы, музыка и кино. - Отлично, - Саймон поправил балаклаву на лице. - Кто подарил? - он недоверчиво покосился на букет. - Сам купил, - абсолютно довольный собой, сказал МакТавиш, располагая букет на своих руках и выгибая шуршащую смятую крафтовую бежевую бумагу. - Неподалеку открылась цветочная палатка, они заворачивают цветы в бумагу и бечевку, мне так понравилось, - тонкие пальчики омеги скользнули по упругим свежим белоснежным лепесткам. - Захотелось чего-то светлого и белого на кухню. Лилии, те самые, с выгибающимися упругими ломкими лепестками мясистой влажной травяной плоти, каждый день, свежие - стояли на кухне дома Саймона. Желтоватые, розоватые, оранжевые - но чаще всего именно белые, такие, какими их больше всего любила мама. Саймон, потягиваясь и натягивая задравшуюся после сна футболку, видел их, когда спускался на первый этаж и входил в кухню, чтобы сделать себе кофе перед работой. Он видел их, когда в потемках среди ночи возвращался со смены, грязный, вспотевший, уставший, пока мама на кухне кормила его разогретой похлебкой, тихо шурша кухонными принадлежностями, чтобы не разбудить остальных домашних. Он видел букет белых лилий в руках Бет в день их с Томми свадьбы. Букет белых лилий они с мамой принесли в спальню молодых родителей в день выписки Джозефа из родильного дома. Букет белых лилий Саймон возложил на могилу семьи, когда последний раз был в Манчестере. Соуп, устав драть ботинок Саймона в отчаянных попытках украсть его внимание, просто развалился на асфальте под ногами Райли, умоляя взять себя на руки после долгой прогулки, Джонни, закинув букет неаккуратным движением на плечо, лишь рассмеялся, пока Саймон, придерживая кобуру, чтобы она не выделялась под бомбером, наклонился, чтобы поднять пекинеса. Они неспешно шли по тротуару, вплывая в их тихий район, пока Джонни все трепался и трепался о том, как он провел сегодняшний день - но его голос сегодня был слишком тихим, чтобы заглушить мысли Саймона. Лепестки цветов колыхал морской ветер, кусая воротник рубашки Джонни, и все, чего хотел Райли - просто чтобы стало чуть легче. - И я решил, что возьму его фирму на аутсорс, да, - МакТавиш болтал букетом из стороны в сторону, - он сказал, что у него отчеты за этот налоговый год готовы - как раз сейчас все посчитаю и после родов отдам ему готовую... - Джонни замолк, и только это заставило Саймона, совершенно машинально передвигающегося по поверхности, обратить на тишину внимание. - Саймон, ты в порядке? - обеспокоенно спросил Джонни, накрывая живот свободной рукой. - В полном, - сказал Райли, не узнав собственный голос. - Плохо себя чувствуешь? - Джон не сводил с него глаз. - Просто не самая хорошая погода, - первая пришедшая на ум отмазка была жалкой, но ничего более разумного Саймон не смог придумать. - Ты бледный, - поставил диагноз Джонни, - уверен, что все нормально? - Небольшая слабость, - снова машинально сказал Гоуст. - Набегался на работе. Даже тень заботы он воспринимал, как укор своей слабости. МакТавиш часто заботился о нем - наверняка из жалости. Ведь как можно не заботиться о хромом инвалиде с перекошенной и разукрашенной шрамами роже, у которого за все время их общения даже ни разу не зазвонил телефон, а единственным гостем была хозяйка квартиры, приходящая за арендной платой? В другой день Саймон, может быть, дал бы себе шанс - выдохнуть, попытаться развить с Джонни разговор, но сегодня - просто было тяжелее, чем обычно. И он ненавидел себя за это. Ненавидел, что не мог просто быть нормальным человеком. С обычным прошлым и понятным будущим. - Не чувствуешь головокружения или тошноты? - Джонни было много - с его вопросами и взволнованным тоном голоса; но Саймону никогда не было его достаточно. - Джонни, - Райли проглотил ком в горле, отпуская Соупа на пустой улице, - я в порядке. Что там тебе сказал твой заказчик? Мысли шумели и шелестели, как молодая листва на деревьях; свистели, как соленый ветер; сгорали в высохших глазах Саймона. Он просто хотел, чтобы Джон продолжил говорить - потому что это был его единственный спасательный жилет в море бесконечного самобичевания и ненависти к себе. Маленький глупый рассказ об очередных идиотах-клиентах становился спасательным жилетом и водяным термокостюмом в ледяных водах. - Да какая разница, что он сказал, - МакТавиш выдохнул - и Саймон, словно надеясь поймать разочарование в его глазах, шмыгнул носом и повернул к нему голову - голубые глаза тут же жадно впились в его сухие и тусклые, бегая по островку открытой кожи. - На тебе лица нет. - Ты не видишь моего лица, - неуместно хихикнул Гоуст, в ответ на что Джон тут же нахмурился. - Я вижу твои глаза, и мне этого достаточно, - МакТавиш отвел взгляд, кидая разъяренные синие молнии на крыши уходящих за их спины жилых домов. - И это не смешно. - Это не смешно, - успокоился Саймон, понимая, что Джонни действительно переживает, а это - последнее, как он хотел бы заставить его чувствовать себя. - Но и ничего страшного в этом нет, поверь мне. Ты расскажешь, что было дальше? - тихо добавил Райли. - Мне ужасно интересно. - Не переводи тему, - но Джон уже безвозвратно был погружен в свои мысли и расстроен, - я просто несу чепуху, чтобы нам не скучно было идти до дома. Справедливо - свои переживания меркли, когда он видел тень грусти на лице Джонни. День мог идти как угодно, катиться просто к чертям, но это не давало ему никакого права расстраивать Джонни. - Меня успокаивает эта чепуха, - сказал Саймон, не соврав. - Правда? - Джонни вскинул брови. - Я думал, ты слушаешь только из вежливости. - Разве в твоих глазах я выгляжу вежливым парнем, Джонни? - усмехнулся Райли, задушив смешок в ткани маски. - Не прибедняйся, - МакТавиш фыркнул - все-таки Саймон безвозвратно отобрал у него внушительный кусок хорошего настроения - или же Джонни просто перестал притворяться. - Ты не выглядишь плохо в моих глазах, - Саймон, хоть и краем глаза, но разглядывал его лицо, начиная замечать признаки откровенной усталости в чертах омеги. - И хватит переводить тему. Кажется, это был тяжелый день не только для него одного. Возможно, по разным причинам. Саймон слишком глубоко окунулся в отравленный колодец своих жутких воспоминаний, а Джонни... Саймон ведь даже не спросил у него. Просто замкнулся, глядя на эти проклятые лилии. Нужно было вырулить разговор в другом русле, вывести его на другую дорогу, сделать не самый приятный для Джонни вечер хоть сколько-то стоящим этого пустого разговора - которыми они развлекали друг друга каждый вечер, скрашивая одиночество, в котором они заперли друг друга в домах напротив и чуть по диагонали. - А о чем мы говорили? - Саймон наблюдал за бегающим по тротуару Соупом. - Ах да, о твоем клиенте. Ну и чего у него там? - Не ври мне, что тебе интересно, - обиженно сказал Джонни, тряхнув букетом лилий так, что несколько белоснежных лепестков отвалились от пестика и разлетелись по асфальту, мгновенно погибая под подошвой кроссовок МакТавиша. Саймон немного отступил. Он не привык видеть Джона таким - слегка неуравновешенным, капризным, упрямым. В нем всегда были эти качества, но в здравом соотношении. Сегодня Джонни как будто был совершенно другим - встретив его около дверей тира с улыбкой, он за короткое время растерял все, чем он обычно радовал Саймона - но только ли этим он радовал? Райли дал себе немного времени, чтобы подумать над ответом для Джонни - он должен был быть утешающим, уверенным и поворачивающим их разговор в другом направлении. Посвистывающий над крышами соленый ветер трепал волосы Джонни - как сильно им бы сейчас помог обычный физический контакт, простое объятие, говорящее "если хочешь, то мы можем помолчать, просто знай, что я рядом", но позволить себе его Саймон не мог, слова, в которых он был не силен - это все, что у него оставалось. - Я не виноват, что ты так красиво рассказываешь о своих буднях, - осторожно начал Саймон спустя какое-то время - весь этот отрезок они шли молча, просто рядом друг с другом, но тишина не становилась дискомфортной - каждый был погружен в свои мысли. - Понимаешь, я просто люблю слушать такие вещи. Что-то простое и будничное, - Райли краем глаза смотрел на Джонни. - Возможно, лишенное смысла, но не лишенное жизни. Это успокаивает меня. - Почему? - сорвалось с губ омеги. - Потому что мысли в голове иногда бывают тяжелыми, - Саймон покрутил собранными пальцами у виска, словно крутил воображаемый винт, заржавевший в пазах. - И всякие подкасты, обзоры - все это становится отличным оружием от таких мыслей, атакующих голову. Иногда совершенно не важен смысл - важна интонация, тембр, манера речи. И мне нравится как ты рассказываешь все, что происходит у тебя. Ты прав, - признал Саймон, - мне чертовски наплевать на твоих клиентов, но мне не наплевать на то, как ты про них рассказываешь. - Ты смущаешь меня, - он смог - он вызвал на губах Джонни легкую улыбку. - Я правда не хотел, - Гоуст приложил руку к сердцу, поглощая жадными глазами приподнятые уголки губ на лице Джонни - его выразительное лицо с очаровательными чертами лица преображалось, когда он улыбался, становилось мягким, медово-теплым. - Просто говорю, как есть. Боже, я прошу тебя рассказать про этого придурка уже третий раз. - Я уже и не помню, к чему я начал этот разговор, - хихикнул Джонни, и Саймон заметил, что его глаза опустились под ноги, позволяя расплывшимся в улыбке губам снова собраться в прямую тонкую полоску - но уже без прежнего напряжения. Потухший разговор прервал Соуп, бросившийся на засевшую в низких кустах птицу. Поводок болтался на руке Джонни, поэтому Саймон, чтобы не пришлось отнимать добычу у пекинеса, спугнул птицу, пнув в куст камень, и подхватил Соупа под живот, прижимая пса к своей груди. Когда Саймон не задумывался над своими движениями, а действовал инстинктивно, его не одолевал ни тремор, ни слабость - но и то, и другое в полной мере брали свое, когда разум Райли восстанавливал контроль над конечностями. Соуп с недовольной мордой еще несколько раз тявкнул улетевшей птице вслед и уютно уселся в подрагивающих руках Гоуста. - Ты какой-то резкий сегодня, - эту интонацию Саймон уже выучил - волнение; Джонни беззаботно размахивал букетом, приобнимая живот снизу - клеточки синей рубашки делали полукруглую выпуклость живота визуально больше, и Саймон, то и дело поглядывающий на МакТавиша, с легкой улыбкой отметил, насколько же он красив в таком виде. - Просто устал на работе, - больше никаких отмазок у Саймона не было. - Не расскажешь? - Джон повернул к нему голову. - Скука смертная, - выдохнул Гоуст, прижимая локоть к туловищу и нащупывая кобуру с пистолетом подмышкой. - Бумажки, бумажки, бумажки. - А я бы послушал, - скромно сказал Джонни. - Тебе интересно? - Райли нежно водил пальцами по загривку уже задремавшего Соупа - МакТавиш закивал. - Просто не понимаю, что может быть интересного в совершенно унылой канцелярии. - Ну, как минимум, ты иногда стреляешь в тире, - мечтательно сказал Джонни. - Это выглядит не так захватывающе, как звучит, - Саймон шмыгнул носом. - Мне казалось, что ты счастлив, что у тебя есть эта работа, - МакТавиш пригладил растрепавшиеся волосы. - Ну, я счастлив тому, что она у меня есть, - усмехнулся Гоуст, - искренне счастлив. Но ты же отлично знаком с человеческой сущностью. - Плакать только после потери чего-то? - тихо спросил Джонни. И плечи Гоуста в очередной раз процарапало стойкое чувство уныния, страха и боли - когтистые пальцы ощущения сползали по спине, оставляя промозглый жгучий холод вдоль позвонков. Сколько раз он терял все, что у него было? Много раз он оставался в полном одиночестве с ревущей белугой рацией с медэваком на другом конце канала, вытирая адреналиновые слюни, переползая от тела к телу, повторяя "KIA, KIA, KIA", встряхивая руками тела мертвых сослуживцев за лямки тактических разгрузок, бессильный во всем, кроме спасения своей задницы. Он терял надежду - будучи в плену, будучи в бегах, будучи в погонях за кем-то. Он в одну рождественскую ночь потерял всех, кто был ему дорог - ходя по дому, он отшатывался от каждого увиденного тела, понимая, что его собственный дом, их собственный дом стал для них могилой. Он уже терял стержень - свою работу, с которой его выперли задним числом, оставив с никому не нужным званием и корочкой ветерана сидеть на лестнице госпиталя с черной бездной вместо будущего. И каждый раз он не осознавал, что у него было, пока не терял это. Он думал, что всегда будет его отряд - но на кладбище за Херефордом на надгробьях появлялось все больше и больше знакомых фамилий. Он думал, что всегда будет семья - но уже давно надгробные плиты членов семьи "Райли" поросли мхом. Думал, что всегда будет SAS - но его пропуск был давно аннулирован, а от службы остались только травматичные воспоминания. Он посмотрел на Джонни. Повернул голову и посмотрел, не скрываясь под боковым зрением. Наверное, он глупо выглядел в своей маске, во всем черном, хромой, замкнутый, тихий, не умеющий держать зрительный контакт, слоняющийся по городу, как тень - тень того Саймона Райли, которого он потерял, но так и не оплакал. Джонни посмотрел на него в ответ. Он разглядывал то, что не скрывала маска Саймона - сильную переломанную спинку носа, уходящую в хмурую переносицу, карие глаза, обрамленные светлыми, почти белыми ресницами, светлые пушистые нахмуренные брови, одна из которых казалась чуть более расслабленной, чем вторая. Райли кожей чувствовал, как Джонни рассматривал его - и смущенно отвернулся, чувствуя, как под маской вспыхнули щеки. Он так не хотел потерять и его. Не хотел, чтобы в один день они прошли мимо друг друга, притворившись полными незнакомцами. Он боялся, что то, что они так легко построили - также легко разрушится. - Именно, - хрипло сказал Саймон, - поэтому я счастлив своему уютному местечку. Это лучше, чем целыми днями сидеть без дела. - Но иногда так хочется, верно? - хихикнул Джонни, однако, смешок потонул в каком-то призрачном сожалении. - Ты изображаешь из себя ужасного лентяя, но на самом деле ты трудолюбивый человек, - Гоуст поудобнее перехватил Соупа под грудкой. - Мечтать не вредно, - Джонни с пустым интересом перекидывал в руке букет в уже потрепанной бумаге. - С появлением Логана у тебя не будет столько времени на работу, сколько ты тратишь сейчас, - напомнил Саймон, с нежностью глядя на выпирающий даже из-под свободной одежды живот Джонни. - Ну да, - невесело согласился МакТавиш. - Одна деятельность сменится на другую. Но я прочитал много книг про родителей-одиночек и немного успокоил себя тем, что там написано. На втором триместре я правда думал, что не справлюсь, а сейчас - прошли лишние эмоции и страхи, - Джон мог бы обмануть Саймона своим фальшиво-веселым тоном голоса, если бы они общались первый день. - Я прозвучу ужасающе глупо, - Гоуста почему-то задели за живое слова "родитель-одиночка", - но все же. Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь и поддержку, если у меня будет возможность быть рядом. Прозвучало как "рядом территориально" - но Саймон хотел бы "быть рядом" во всех смыслах. Быть с ним первые, самые тяжелые дни после рождения Логана, давать Джону возможность высыпаться, пробовать детское питание на запястье, качать малыша, прикрыв дверь спальни молодого папы - откуда в нем, пустом и нерешительном, было столько готовности взяться за то, в чем он с легкостью может оступиться - он понятия не имел. Но ради Джона - был готов хотя бы попробовать. - Спасибо, - смущенно сказал Джонни. - Я думал над тем, где Логану было бы лучше появиться на свет - и понял, что я не хочу уезжать из Абердина. Может, для нас с ним это будет не самая симпатичная и просторная квартира, но... не знаю, - МакТавиш вздохнул. - Мне здесь спокойно. Я родился и вырос в Абердине, в этой квартире в частности, у меня много теплых воспоминаний об этом месте. Я подбираю мебель для детской - и моя старая детская отлично подойдет Логану на первое время. Там солнечно, окна выходят на палисадник. Нужно просто убрать весь хлам и, может переклеить обои, - Джонни пытался сделать вид, что он был в порядке, но это очевидно было не так. - И вообще Абердин отличное место для жизни с младенцем. Чистый воздух, тишина, хороший детский медицинский центр, десятки парков для прогулок. Спокойно, нежаркое лето, да и у меня все еще здесь есть некоторые родственники. Может, они захотят посмотреть на Логана. - Какие, например? - Саймон просунул палец в глазницу балаклавы, чтобы почесать бровь. - Дедушка Логана, - сказал Джон. - Твой отец? - спросил Райли. - Мой отчим, - уточнил Джонни, шурша упаковкой букета в руках. - Вот как, - Саймон покачал головой. - Ты говорил, что у вас не самые хорошие отношения. - Это все еще единственный отец, который у меня есть, - МакТавиш пожал плечами, - не самый лучший, но он правда старался. Конечно, после смерти мамы мы отдалились еще сильнее, чем после их развода, но, может, ему просто будет интересно хотя бы взглянуть на Логана. Саймон практически ничего не знал о семье Джона - знал, что она была небольшой, знал, что родной отец Джона оставил его и его мать после того, как узнал, что Джон - омега, парень говорил об этом с горьким сожалением; знал, что спустя какое-то время его мама снова вышла замуж, но братьев и сестер для Джона они не сделали - так и осталась мечта матери семьи о большом шумном доме с большим количеством детей обычной мечтой; знал, что мамы Джона не стало из-за злокачественной опухоли и кучи непойманных вовремя заболеваний, знал, что Джон держал ее руку до последнего вздоха; а еще знал, что отчим Джонни так ни с кем и не сошелся и жил тихую жизнь - оказывается, где-то в Абердине. Неродной ребенок, для которого этот альфа стал всем - у Джонни, судя по всему, действительно больше никого не осталось. Понимая, какую пропасть между ними заложила смерть женщины, которая объединяла их, Джонни все равно не оставлял надежды на то, что он еще нужен ему - хоть немного. Саймон не знал этого мужчину, не знал о нем ничего - и не хотел думать о нем плохо заранее. Но что-то ему подсказывало, что все это может обернуться для Джонни катастрофическим разочарованием. И это опасение он тут же высказал Джонни вслух. - Я был сильно обижен на него долгое время, но я его во многом понимаю, особенно сейчас. И иногда очень сильно скучаю, - Джонни погладил живот рукой - успокаивал себя. - Мне жаль, - Саймон осмелел, занося руку и легонько похлопывая Джона по лопатке, стараясь ободрить его. - Извини, если загрузил тебя, - МакТавиш шмыгнул носом. - Я рад послушать, Джонни, - кивнул Саймон. На какое-то время они замолкли, думая каждый о своем. Саймон перебирал по кирпичикам свои ветхие воспоминания - о родительском доме, отце в частности - старом наркомане без хоть какого-то понимания, что такое семья и зачем ему, свободному и открытому, нужны были чертовы дети. Саймон не любил своего отца - никогда, и даже когда видел его в последний раз, за несколько минут до его смерти от пули все тех же предавших его бывших сослуживцев, когда отец не рассказал им, что видел Саймона накануне - не проникся к нему никакими хоть сколько-то теплыми чувствами. Райли-старший навсегда остался для него человеком, который испортил ему жизнь - и не только ему; едва не утянул за собой Томми и отравлял существование мамы долгие годы. Если бы у Саймона была возможность увидеть его сегодня - что бы он сказал ему? Гоуст прижал локтем пистолет к корпусу - близость огнестрельного оружия к телу всегда дарила чувство спокойствия. Если бы отец сейчас был жив - понял бы его Саймон? Хоть немного? Простил бы его? Или закончил его существование самостоятельно, раз рак и бандиты не справились? Ответа не знал даже Саймон. - Мне все время кажется, что я оставлю Логана одного слишком рано, - вдруг сказал Джонни. - Что ты имеешь ввиду? - Саймон тут же повернул к нему голову - конечно же он, блять, понимал, что Джон имел ввиду. - Я понимаю, что это иррациональный страх, но все-таки, - рвано вздохнул МакТавиш. - Что если меня просто не станет, а у Логана совсем никого не будет? - Каких страшилок ты насмотрелся на ночь? - у Саймона правда не нашлось ответа лучше. - Просто читаю все подряд, - словно отмахнулся Джонни. - Не накручивай себя, тебе нельзя волноваться - даже если у тебя есть повод для этого, - Райли попытался не звучать обеспокоенно, - ведь нет ни одной объективной причины, по которой с тобой может хоть что-то случиться. - Я понимаю, - Джон кивнул - однако, по нему было видно, что его гложет неуправляемый страх, с которым самостоятельно он не может справиться, - но это просто причины, по которым я хочу, чтобы у Логана был запасной вариант. Я не могу полагаться на кого-то, но ведь люди уходят из жизни иногда мгновенно. Как Логан будет без меня? - пальцы омеги чуть стиснулись на верхушке живота. - Глупость, да? - горьковато усмехнулся Джонни. - Ужасающая, - заключил Саймон. Ветер кусал щеки - они были около дома. Они всегда шли по тротуару четной стороны, стороны, на которой располагался дом Саймона, Джонни, если шел домой - неуклюже перебегал дорогу с Соупом и скрывался за дверью подъезда. Соуп, утомленный прогулкой, обычно всегда бурно реагировал на то, что они подбирались к жилищу - вырывался, рвал поводок и гавкал, но сейчас просто лежал на руках Саймона, посапывая. Джонни похлопал себя по карману штанов, нащупывая ключи от своего дома, но затем, поджав губы, повернул голову к Гоусту. - Ты хочешь побыть один? - спросил он - обычно они успевали договориться о том, что будут делать вечером еще по дороге, из-за чего им не приходилось неловко стоять на тротуаре. - Я давал тебе повод так думать? - Саймон склонил голову. - Нет, ты просто сказал, что устал на работе, - Джонни поднес ладонь к лицу и потер щеки тыльной стороной. - Устал от глупых созвонов, логистики и однообразия, но не от тебя, Джонни, - мягко сказал Гоуст. - Я собираюсь готовить ужин, - он улыбнулся под маской. - Ты голоден? - Да, немного, - опустил глаза в асфальт МакТавиш. - Что за раскисший видок? - Райли скользнул пальцами по влажному носику пекинеса и достал ключи от своей квартиры из кармана бомбера. - Иногда я боюсь идиотских вещей, - Джонни болтал букетом в воздухе. - Бояться - это нормально, - они прошли дом Джонни и двинулись к дому Саймона - редкие соседи в основном не были знакомы с ними настолько хорошо, чтобы здороваться через проезжую часть или из палисадника, в котором играли дети, - это наш основной защитный механизм, который позволяет нам трезво оценивать ситуацию, рассчитывать риски. Но все равно неплохо делиться своими страхами, потому что две головы думают над одной вещью эффективнее. - Я не хочу уходить, потому что мне кажется, что у тебя тянется речь, - они зашли в подъезд. Саймон был рад, что в подъезде было довольно темно и Джон не увидел, как мгновенно алым вспыхнуло все его лицо, словно обожженное. Руки тут же задрожали, не развязываясь узлом только потому, что на них сидел Соуп, мягкая шерсть которого грела пальцы. Джонни переживал за него - не за себя. Саймон был готов к тому, что сейчас, пока он будет возиться на кухне, а Джонни будет сидеть за столом, они смогут поговорить о том, что его тревожит; но МакТавиш беспокоился о нем - и Райли ничего не мог поделать с этим, кроме как покраснеть. - Я немного прогулялся и мне стало гораздо легче, - чуть дрожащим голосом сказал Саймон - никогда у него из-под ног не было так просто выбить почву. - Свежий воздух сделал свое дело. Так что не переживай. - Я просто посижу у тебя, пока не пойму, что с тобой действительно все нормально, - остановившись у двери квартиры Саймона, Джонни привалился плечом к дверному косяку. - Если тебе будет от этого спокойнее, - тихо сказал Саймон, чувствуя, как от слов Джонни полыхает верхушка сердца. В квартире Саймона ничего не изменилось с того момента, как он ушел на работу. Из бардака - невымытая чашка чая на кухонной столешнице, смятый плед на убранной кровати - именно тот, в который постоянно заворачивался Джонни, прячась от прохлады в квартире Райли. В остальном - неуютная чистота, в которой Саймон предпочитал оставлять свое жилище каждый раз, когда брался за тряпки и швабру. Стоило Джонни и Соупу появиться на пороге - тут же прихожую заполнил сладковатый запах МакТавиша, а Соуп, потрясывая лапками, спрыгнул на пол, заходя в ванную - отлично знал, что для того, чтобы улечься на диване, нужно дождаться душа после прогулки. С ними в квартире Саймона появлялась жизнь. - Я помою лапки Соупу, - сказал Джонни, расстегивая верхние пуговицы своей рубашки и стягивая кроссовки. - Его полотенце на нижней полке, - буднично сказал Саймон - Джонни так часто бывал у него дома, что у его пекинеса появилось здесь собственное полотенце для лап, - и надень тапочки, - Саймон подошел к обувной полке, вытаскивая новые, купленные специально для МакТавиша домашние серые плюшевые тапочки. - Полы холодные. - Я в носках, - Джон суетился, пытаясь уследить за Соупом, чтобы пес не наследил больше, чем натаскал пыли в доме Саймона уже. - Джонни, - Райли склонил голову, - у меня правда прохладно. - Чувствую, - согласился омега, когда ступил с придверного коврика на полы, не застеленные никакими коврами, - поставишь цветы в вазу? - он кивнул на букет, незаметно лежащий на комоде при входе. В ванной зашумела вода, послышалась ругань; Саймон, расстегнув бомбер, убедился, что Джонни занят своими делами, стащил с груди кобуру и убрал ее в комод - уж туда Джонни точно не подумает полезть. Саймону было спокойно, когда оружие лежало в доме - никто и никогда не знал, какие незваные гости могли заявиться в его дом, сколько заклятых врагов и их преемников придут собрать очередную дань головами близких или его самого. Взяв с полки кувшин для лимонада - более подходящего высокого сосуда для цветов у Саймона не было - он набрал немного теплой воды и бросил в нее несколько кубиков белого сахара - мама рассказывала, как сделать так, чтобы цветы подольше сохраняли товарный вид, и это, кажется, был один из способов. В теплой воде сахар растворялся серыми линиями по мутноватой воде. Разрезав бечевку на бумаге, Саймон аккуратно сложил обертку и свернул веревку в небольшой клубок. На самом деле, после долгих дежурств, после интенсивных тренировок и ответственных заданий его правда успокаивала монотонная работа в магазине мамы. Ножом Гоуст осторожно подрезал каждый стебель еще свежих цветов под определенным углом, сорвал лишние листья со стеблей, проверил, не мешали ли упругим соцветиям жухлые и поврежденные листья. В какой-то момент он увлекся этим, полностью погружаясь в воспоминания - во влажную голубую прохладу, женское щебетание под ухом, разнообразные цветочные и свежие запахи, короткие инструкции от мамы. Он до безумия скучал. Именно поэтому он понимал, как Джонни может быть важно восстановить связь с отчимом, хотя бы попробовать. У Гоуста не было никого, кроме могил в Манчестере, а у Джонни - еще оставался небольшой шанс, который нельзя было упустить. Время и возможности утекали с каждым днем, обиды и злость тускнели - и Гоуст понимал, что, возможно, будь его старик жив, столько лет спустя он смог бы простить его. Но сказать он это ему мог только сидя около крайней могилы в месте, где была похоронена его семья. Похоронена его руками. По его вине. Гоуст расплачивался кровью всю свою жизнь за эту ошибку, надеясь, что его простят и дадут ему одного - покоя; но даже инсульт, кусая ниточку пульса, пытаясь утянуть ее, распрямить ее, так и не дал Саймону шанс найти этот покой. Обремененный ужасающим прошлым, он должен будет нести это все с собой, пока судьба не смилуется над ним и не даст ему лечь к семье - шестым надгробьем с фамилией "Райли". Лилии жгли пальцы, казались ядовитыми. - Ты в этом что-то понимаешь? - раздался голос Джонни за спиной - сколько он там стоял? - В чем? - Саймон размешал воду в кувшине и поставил в него цветы - тяжелые соцветия собрались над столешницей, сияя синеватыми отблесками с прохладном кухонном свете. - В цветах, - МакТавиш подошел ближе. - Ну, - Саймон уперся кулаками в столешницу, - это лилии. - Нет, я имею ввиду, что ты подрезал стебельки и развел для них теплую воду, - Джон завороженно смотрел на не до конца растворившиеся частички сахара в воде. - Слышал, что это благоприятно для цветов. Где научился? - Мама и жена брата занимались цветами. В то время, когда я работал в SAS, у меня были некоторые возможности и время, чтобы побыть дома, и иногда я помогал маме в ее цветочном магазине, - сказал Саймон - он никогда не говорил Джонни что-то такое личное и чувствовал, что не может заставить себя сказать больше - только акварельные размытые мелочи. - Круто, - невесело сказал МакТавиш, - а моя мама была парикмахером, - Джонни занес руку и потрогал нежный лепесток лилии. - Едва ли она, конечно, подпускала меня к чужим волосам, но иногда она брала меня на работу, - Джон осторожно погладил живот, - было интересно наблюдать за тем, как она делает разнообразные стрижки и окрашивания. - Мама начала заниматься цветами уже когда я был взрослый, - проводив руку омеги взглядом, Саймон посмотрел в поверхность столешницы, - так что впечатлений из детства о ее работе у меня не осталось, - Саймон выдохнул. - Ей нравились лилии. Он хотел бы, чтобы Джонни мягко хихикнул в ответ и продолжил говорить - о чем угодно. Тишина испепеляла его. Он хотел, чтобы Джонни рассказал ему о своих студенческих годах, рассказал о семейной жизни, рассказал о детстве в Абердине - даже про своих родителей, маму и отчима, почему так получилось - но Гоуст понимал - этот невыносимо тяжелый кусок гранитной зернисто-красной плиты на своих плечах таскает и Джон, каждый день засыпая и просыпаясь в одиночестве, скрашенном храпящим псом, кличку которого ему дал его бывший, телефонным звонками клиентов и толчками Логана вперемешку с изжогой. Он хотел бы, чтобы Джонни рассказал - но Джонни, кажется, это было сделать также тяжело, как самому Саймону; из мыслей Райли выдернула рука, обхватившая горлышко кувшина и потянувшая его по столешнице. Джонни хотел унести вазу. - Что за грабеж посреди дня? - Саймон схватил кувшин за ручку, не давая МакТавишу поднять его со столешницы. - Я просто не хочу, чтобы ты грустил из-за этого, - промямлил Джон. Он все понимал - Саймон видел это. Джон не был глупым - кажется, он тоже много думал о том, что Саймон рассказывал про себя, хотя скорее о том - чего не рассказывал. Пугало это Джонни, настораживало или таким образом он просто пытался развеять скуку - вот, чего Саймон не понимал. У омеги была своя картина мира, Саймон точно занимал в ней какое-то место, Джонни точно нарисовал его портрет - но что, по мнению МакТавиша, Саймон представлял из себя - он не знал и не осмелился бы никогда спросить. - Я клянусь, все нормально, - Саймон вытянул кувшин из рук Джонни и поставил его на место. - Ты уверен? - волнение плескалось в голосе Джона. - Ты сегодня слишком мнительный, - неосознанно плюнул грубостью Райли вместо того, чтобы поддержать Джонни. - Я просто не хочу, чтобы тебе было грустно, - тихо добавил Джон, опираясь поясницей о столешницу и обнимая свой живот. Может, Саймон и вывел бы его на разговор о семье и о том, какой он ее видит - ведь ему с недели на неделю становиться молодым отцом-одиночкой. Ни друзей, ни партнера, ни родственников - поэтому "одиночкой" в полном и прямом смысле этого слова. Саймон много думал о том, что он оставит после себя, когда уйдет - банковский счет с некоторыми накоплениями, несколько медалей, несколько тысяч отметок в бумажном журнале проходной каждого отделения ведомства, в которых он побывал, горстку костей, кучу черных однообразных шмоток, незаконно хранящееся оружие, распиханное по углам; Джонни - Логана. Саймона слегка дернуло от этого осознания. Джонни тут же повернул голову к нему, и Саймон замаскировал это движение под попытку размять плечи. Может, все, на самом деле было не так плохо, но пока что Саймон видел Джона как парня, оставшегося в полном одиночестве - и действительно понимал его страх оставить в таком же одиночестве Логана. Райли видел, как люди погибали просто "вдруг" - от пули, предназначавшейся не в их тело или предназначенной разрушающими последствиями вселить ужас в тех, кто еще жив; от осколков, прямо в мирной тишине своих домов, погибали - и не успевали понять, что оставляют детей, родителей, братьев, сестер, если, конечно, не погибают вместе с ними. Саймон видел и разрушенные, жилые и процветающие еще вчера, города с сотнями трупов под завалами; видел и показательные казни десятков неповинных человек, детей - конечно, ведь Саймон всю свою никчемную жизнь только и делал, что становился свидетелем подобного. Он понимал, что могло пугать Джонни. Что обстоятельства, которые были сильнее него, могли действительно одержать вверх - и у крошки Логана никого не останется. Какова вероятность террористической атаки в тихом райончике Абердина? Такая же, как в современном аэропорту. Какова вероятность стать жертвой ДТП? Такая же как утонуть, купаясь в Северном море. Если думать о каждом своем шаге как о последнем - можно сойти с ума, при чем очень быстро. И, судя по бушующей синеве уставших глаз омеги, именно этим он и занимался - саморазрушением. Подкинуть в эту топку совершенно ужасную историю о том, как Саймон, подвергаясь пыткам, насилию - сексуальному и психологическому, год провел по уши в раскаленной пустыне, подъедая гниль с пола и запивая все это тухлой водой, был закопан с разлагающимся телом бывшего командира-предателя под суккулентом, нашел в себе силы оторвать челюсть командира и импровизированным кастетом раскрошить доски, чтобы потом обломанными ногтями, голой зараженной плотью грести глину вперемешку с песком; вернувшись, был изничтожен психологами собственной армии, который подозревали его в предательстве, не верили ни одному его слову и лишили его возможности работать; а затем, после нескольких месяцев жизни с семьей, которая давно похоронила и оплакала его, лишиться каждого их них буквально за несколько минут от рук выродков, корни которых шли из пустыни, в которой он мог остаться гниющим телом? Сказка на ночь для и без того истощенного выматывающими размышлениями омеги - чтобы крепче спал. Саймон поплотнее сомкнул губы под маской и снова посмотрел на лилии. Кто он такой, чтобы страшилками из своего прошлого очернять чье-то светлое настоящее? Он должен поддерживать Джонни, должен приносить в его жизни что-то легкое, важное и интересное. Хотя он сам, по факту, давно являлся мусорным обломком человеческой истории, который стоило оставить на обочине и поехать дальше. - Как мне может быть грустно в такой компании? - решив окончательно соскочить с темы, Саймон посмотрел вниз - Соуп трепал его штанину. - Блять, - фыркнул Джонни, отпихивая пса носком тапочка. - Все правильно, требует свой ужин, - улыбнулся Саймон, открывая один из ящиков под столешницей и вытаскивая начатый пакет собачьего корма. - Сейчас организуем, дружище, - там же, под мешком, была стопка из двух пластиковых мисок пекинеса - о комфорте своих гостей Саймон предпочитал заботиться заранее. У него были хорошие друзья - настолько хорошие, что знали, где на самом деле жил Гоуст, когда не перебивается сном и душем в казармах или мотелях, эти люди знали его "девушку", знали некоторые подробности его личной жизни - но у них, черт возьми, не было собственных тапочек в доме Саймона. Не было собственного полотенца, не было мисок и корма для их собак, не было собственного любимого места на диване, не было собственной футболки в шкафу на отдельной полке - появилась она там как раз после того, как Джонни перемазался в муке. Гоуст и те люди - они не проводили вместе столько времени, никогда. И Гоуст никак не мог уловить - то ли это что-то большее, чем просто дружба, то ли он всю свою жизнь был настолько сильно оторван от реальности, что не понимает, что то, что происходит между ним и Джонни - это совершенно нормально и обычно... Среди всего этого - Саймон никогда не давал ему намеков, уж тем более - не говорил прямо. Сидя рядом с Джонни в хорошие дни наслаждался его компании, в тяжелые - разделывал себя на куски за то, что не мог просто быть хорошим парнем для него. Ни для него, ни для себя. - Никакого приличия, - уставший после прогулки Джонни присел за стол, и теперь это напоминало любой их вечер в квартире Саймона. - Логан? - Саймон повернулся к нему, чтобы поставить около стола миски с кормом и водой для Соупа, и заметил, как крепко держит в руках свой живот Джонни. - Сегодня тихий, - нежно погладил себя МакТавиш, - но пинался все утро, мешал мне на созвоне. - Хочет, чтобы папа немного отдохнул, - усмехнулся Райли, преклоняя колено, чтобы поставить миски на кафель и погладить Соупа, который жадно бросился на корм. - Скорее досыпает последние деньки в совершенно беззаботной обстановке, - фыркнул Джон, - чувствует, что скоро появится на свет. - У тебя есть конкретная дата? - Саймон мало смыслил в этом, но слышал, что врач может предсказать дату родов. - Я еще не был на третьем скрининге, - Джонни пожал плечами, - но когда я разговаривал с врачом в последний раз, он говорил что-то о середине мая, числа пятнадцатого, - сказал МакТавиш, и Саймон не сдержал изумленного смешка. - Что такое? - У меня день рождения пятнадцатого мая, - сказал Саймон. - Оу, - искренне разочарованно сказал Джон, - ты не говорил. Надеюсь, мне не придется пропустить его, потому что я буду в роддоме, - он натянул край футболки, словно пряча живот, - надеюсь, у меня будет время забежать и поздравить тебя с тортиком. - Не сказать, что я планировал отмечать, - Райли поднялся на ноги. - Но от тортика не отказался бы. - Сколько тебе исполнится? - спросил Джон. - Тридцать восемь, - Саймон представить себе не мог, насколько ужасно будет звучать это число в момент, когда он произнесет его. - Господи, совсем старик, - пробормотал он, нервно поправляя маску на носу. - Жизнь только начинается, - Джонни, в отличие от Саймона, дискомфорта по поводу его возраста не испытывал. - О, конечно, - Саймон начал вытаскивать из шкафчиков кухонные принадлежности и посуду - они всю дорогу проболтали о чем-то и совсем забыли обсудить, чем они будут ужинать - холодильник Саймона, как обычно, был заполнен овощами и упакованными остатками, но у Райли чесались руки занять себя готовкой чего-то согревающего, свежего, домашнего. - Я посмотрю на тебя в сорок лет. - Думаешь, ты вытерпишь меня десяток лет, чтобы посмотреть? - засмеялся Джонни. Жизнь казалась пыткой, когда в ней не было ничего, что держало бы дальше. У Саймона было много крюков, за которые он цеплялся, каждый из них - оборвался с потолка прямо с куском бетона, куда была вшита эта арматура. Он проторчал в полной темноте и с бетонной пылью на голове последний год - а свой последний день рождения и вовсе не помнил, прозябая его в больничных стенах. Теперь, когда в жизни появлялось что-то новое, за что можно было держаться - десять лет казались не такой внушительной и страшной цифрой. Они казались блаженным, долгим и счастливым периодом - когда у Саймона будет возможность просто расслабиться и наблюдать за Джоном, понимая, что эта возможность не ускользнет от него еще долгое-долгое время. Холодильник Саймона давно пора было разобрать. Каждый день он готовил что-то новое, иногда дважды в день, сам он ел не так много, потому что постоянно баловал себя выпечкой на работе, Джонни постоянно хотелось чего-то нового, поэтому Саймон наугад бегал глазами по холодильнику, опираясь на открытую дверцу. Совсем недолго осталось сливкам, томатной пасте и охлажденной куриной грудке - мясо в подливке? Слишком просто, да и с курицей отношения у Саймона были так себе - мясо для себя он предпочитал прожаренным, в то время как куриное мясо просто высыхало и не впитывало в себя соус. Немного овощей и слишком много картофеля, отсыревшего и давшего ростки прямо через ромбики оранжевой сетки - картина перед глазами вырисовывалась все более ясной с каждой минутой - это будет пастуший пирог. Блюдо, которое в тяжелые времена в семье Райли готовили на праздники, частенько - из горькой мелкой картошки, жестковатой говядины, с морковкой и горошком. У мамы он всегда был пресным - денег на томатную пасту не было, а протертые помидоры не давали такого насыщенного вкуса соусу, не было также трав и вустерского соуса. Просто картофель с говяжьей подливой и небольшим количеством овощей, запеченный в духовке, чтобы текстуру добавляла хотя бы хрустящая картофельная корочка на верхушке. Духовка запекала неравномерно, и Саймон с Томми всегда дрались за тот самый хрустящий кусочек пирога из уголка формы для запекания. Когда-то было проще, когда-то - тяжелее, но рецепт мама почти никогда не меняла - он всегда выходил недосоленным и хрустящим на вершине. Саймон ел это блюдо везде, где ему приходилось попробовать его - не только в Англии и не только в заведениях. Он пробовал вариации шотландцев и американцев, пробовал другие европейские интерпретации, пробовал похожие блюда по всему миру. Это блюдо частенько было на столе, когда он приходил к кому-то в гости - и всегда, почти всегда пастуший пирог был более насыщенным, более мясным, более соленым и богатым на вкус. У мамы Саймона не было столько денег на мясо, а картофель часто был не фермерский, поэтому всегда был с кусочками, не до конца размятый. Но это чувство - необъяснимое чувство чего-то родного, дорогого, ощущающегося, как дом - когда на столе были парафиновые свечи, лимонад и пастуший пирог, как обычно, недосоленный мамой. - Что планируешь? - Джонни вырвал его из размышлений. - Пока что импровизирую, - Саймон доставал контейнеры и пакеты из холодильника, сверху бросив лоток с курицей, - давно пора избавиться от мяса и замороженных овощей, - у него было много снежного горошка, сельдерея, моркови, шпината - и все это отлично подошло бы пирогу в качестве начинки. - Зная твой талант приготовить даже из самых простых вещей что-то необыкновенно вкусное, я не сомневаюсь, что у тебя получится какой-нибудь шедевр, - подлизываться МакТавиш не умел, поэтому комплимент был от чистого сердца. - Если нужна помощь - говори. - Я найду тебе задание, чтобы ты не скучал, - сказал Саймон, раскидывая свертки по столешнице. - Например, почистить картофель, - он поднял оранжевую сетку в воздух, оглядываясь на Джона - омега выглядел заинтересованным в любой деятельности. - Захватывающе, - хихикнул Джонни. - Ты можешь пойти прилечь, если хочешь, может быть, Соуп оставил тебе немного места на диване, - вытащив нож из держателя, Саймон подцепил им картофельную сетку, надрезал и высыпал его в глубокую железную миску, чтобы вымыть. - Ну уж нет, у Соупа хотя бы лапки, а мне свой ужин еще нужно отработать, - МакТавиш барабанил пальцами по столу. - Боже, это звучит ужасно, - Райли слил грязную воду с картофеля и поставил миску с блестящими некрупными желтоватыми клубнями на стол перед Джонни, захватив тонкий кухонный нож с удобной ручкой. - Я же шучу, - попав в дом Саймона и удостоверившись, что все, наверное, не так плохо, как он думал изначально, Джонни успокоился и вернулся к привычному настрою. - Эй, - взяв нож в руки, он тут же опасно взмахнул им - Райли не был удивлен тому, что Джонни не умел готовить - с его постоянным желанием, возможно не специально, но навредить себе, он был только рад, что ни его мама, ни его бывший партнер не давали ему свободы на кухне, - почему ты не даешь мне тот черный нож? - блестящие голубые глазки сразу же зацепили в руках Саймона блестяшку - полностью черный тактический нож с изломанной в изгибе посередине ручкой и ребристым, потрепанным заточками лезвием - конечно, по сравнении с остальными кухонными ножами этот выглядел как что-то, что Джонни непременно хотелось стащить у Саймона. - Он выглядит круто. - Это армейский нож, - предупредил Саймон, но отдавать его Джонни он все равно не собирался. - Очень острый, - в доказательство своим словам Саймон проткнул пластиковую упаковку куриных грудок, одним движением вывернул нож и вытащил одну из грудок, чтобы промыть ее. - Саймон, мне лет как тебе, дай нож, - заканючил Джон. - Ты поранишься, - усмехнулся Саймон, - так что пользуйся обычным. - Обломщик, - фыркнул МакТавиш, вынимая картофелину из миски и начиная чистить ее. - Ты, кстати, разобрал вещи? Они разговаривали об этом несколько раз, когда затрагивали тему того, где Логану будет проще появляться на свет. Джонни какое-то время колебался между Глазго - все-таки столичные клиники не сравнятся с больницами окраины; но в итоге Джон сам сказал, что хочет остаться в Абердине - по многим причинам, и Саймона это успокоило - он не знал, смог ли он выдержать разлуку с ним и не сорваться за ним в Глазго. От постоянных размышлений об этом его одергивало только колкое понимание того, что если он хоть что-то из своих опасений расскажет Джонни - он будет выглядеть маньяком. В Глазго у Джонни была полноценная социальная жизнь, хорошая работа, в конце концов, в Глазго живет отец ребенка Джонни - и в этой системе ценностей Саймону не оставалось места. Теперь, когда Саймон понимал, что Джонни никуда не собирается, он был спокоен. Значит, у него все еще будет возможность - попробовать. Райли прикрыл глаза на несколько мгновений. Лилии неподвижно стояли в вазе, но ему казалось, что нежные лепестки качнулись в его сторону. Мама всегда хотела, чтобы ее дети были счастливы. - Да, - хрипловато ответил Гоуст, - начал. Но их ужасно много. Множество коробок с маркировкой FedEx до сих пор стояли по углам дома Саймона, на подоконниках и в кладовке. В них были одежда, книги, какие-то сувениры, Оливия отправила ему даже чертов складной столик, который он купил для ее дома в IKEA - коробка с ним сиротливо прижималась к батареям за занавесками. Книги давно пора было расставить на полках, одежду - отнести в приют, сувениры - очистить от пыли или выбросить. Для обычной ежедневной жизни Саймону не нужно было много всего, поэтому хоть всего нажитого им и прячущегося много лет по шкафам квартиры Оливии было много, но это все еще умещалось в какое-то количество коробок, ни в одной из которых не лежало то, что было действительно важно Саймону. - Ты разбираешь вещи, - задумчиво сказа Джон, - это означает, что ты остаешься в Абердине? - Я принял окончательное решение еще некоторое время назад, - "под некоторым временем назад" имелось ввиду "когда впервые увидел тебя", но Саймон бы вряд ли сказал это вслух, продолжая мелко нарезать овощи для начинки. - Почему? - МакТавиш с усердием занимался чисткой картофеля. - Потому что после выписки из Альбина мне нужно было где-то начать все с начала. Новое место жилья было в списке, - Саймон пожал плечами. - Как же Манчестер? - спросил Джонни. - Родной город, но пройденный этап, - не без сожаления сказал Саймон. - Ты... ауч! - вдруг зашипел Джонни, бросая нож на стол. Саймон не понимал, как в такие моменты его слабое тело оказывалось где-то быстрее, чем он успевал подумать об этом. Стоило Джонни слегка порезаться - Саймон уже держал его за запястье, нависая над ним и внимательно оглядывая ранку - крошечный надрез с росинкой капиллярной крови располагался по диагонали мягкой подушечки указательного пальца - нож соскользнул с картофелины и легонько полоснул по нежной коже. Джонни выглядел раздраженным - больно ему не было, скорее досадно, что он в очередной раз подтвердил свою несостоятельность на кухне. - Тебя хоть на одно мгновение можно оставить одного? - выгнул бровь Саймон. - Ну до тебя я же как-то жил, - МакТавиш вывернул руку из мягкой хватки Райли. - А еще говоришь дать тебе армейский нож, - фыркнул Саймон, не настаивая на том, чтобы держать руку Джона дальше, но оставляя перед ним свою раскрытую ладонь. - Дай посмотрю. - Там нет ничего страшного, - Джонни отвел взгляд и спрятал руку подмышкой. - Дай, я сказал, - с легким нажимом сказал Саймон. Сдался Джон также быстро, как попытался обнести себя обороной. Через мгновение изящная кисть уже лежала в большой мозолистой руке Саймона, который сколько не смотрел на порез, а скорее наслаждался касанием бархатистой кожи. Последний раз они так трогали друг друга руками, когда Джонни дал Саймону прикоснуться к своему животу и накрыл его руки своими. Надо ли говорить, сколько раз Саймон улыбался под маской, вспоминая каждую секунду случившегося. - Угрозы жизни нет, - заключил Саймон с умным видом - он знал, что Джона забавляло, когда он разговаривал строго, с употреблением армейской лексики. - Рана подлежит дезинфекции и бинтованию. - Да там крошечная царапина, - фыркнул Джонни, закатывая глаза, но рукой не дернул и послушно дождался, пока Саймон протрет его палец антибактериальной салфеткой и наклеит сверху пластырь телесного цвета. - От службы на кухне отстранен, - строго сказал Саймон, двигая по столу упаковку с пластырями; не хватало только поцеловать заклеенный палец, но Саймон, как сильно не хотел бы сделать этого, сдержал себя. - Больно надо было, - МакТавиш сложил руки на груди, когда Саймон забрал у него нож и миску с картофелем - единственное развлечение на скучной кухне Райли. - Ну вот и сиди, - Саймон снова полез в холодильник. Трудно было закрывать глаза на то, что Джонни заботился о нем. Саймон надеялся, что Джон видел заботу по отношении к нему в ответ, надеялся, что Джонни все понимает. В холодильнике все еще оставалось довольно много фруктов, которые они покупали для домашнего джема - яблоки, груши, апельсины, вишня, клубника. Всему этому был еще не сезон, может, какие-то яблоки казались кисловатыми, апельсины - сухими, а клубника - пресной. Но Саймон и Джонни нашли в TikTok освежающий соус для фруктов из йогурта и корицы, и пока Джонни дулся, Саймон вымытым ножом нарезал несколько яблок, апельсинов, выложил их вместе с вымытыми ягодами на тарелку и поставил посередине неглубокую соусницу с неразмешанной корицей на йогурте. - Не стоило, - растроганно сказал Джонни, тут же притягивая тарелку к себе. - Это чтобы пальчик лучше заживал, - сказал Райли, возвращаясь к столешнице. И это была та забота, которую ему мог предложить Саймон. Джонни, будучи большим мальчиком, казалось, в ней не нуждался - но в ней нуждались все. Саймон был сух на слова, его редко пробирало на чувственные речи - он никогда не был силен в том, чтобы сказать что-то ободряющее - в его устах это всегда звучало грубостью. - Может, все-таки помочь чем-то? - спросил Джонни, хрустя дольками зеленых яблок. - Чтобы нам пришлось все-таки посетить доктора? - Саймон пожал плечами. - Альбин рядом, за пятнадцать минут на такси управимся, - хихикнул МакТавиш. - Не хочу посещать Альбин ни под каким предлогом, - Райли вывалил в сотейник к овощам мясо. Рецепт пирога - скорее картофельной запеканки - был очень прост, и для него не нужно было много умений. Саймон, продолжительно время назад только вставший за плиту, смог приготовить его почти с первой попытки и с первой же попытки сделал его точно таким же, каким его готовила его мама - пресноватым, текстурным, недосоленным. Цветастая бутылочка вустерского соуса стояла около рулона бумажных полотенец, немного уксуса, томатной пасты, немного красного вина - мама Саймона практически никогда не добавляла все это, потому что у их семьи не было возможность потратить лишние несколько десятков фунтов в продуктовом магазине. - Я хотел спросить, - тихо начал Джон. - Почему именно Абердин? Почему хотя бы не Глазго, Ватерлоо, Эдинбург? Абердин - такая дыра по сравнении с ними. - Здесь я лечился. В Лондоне мне оказали первую помощь, но госпиталь был забит такими же, как я, - Саймон сам себе придумывал отговорку, пытаясь придать всем своим действиям на протяжении прошлого года хоть какой-то смысл. - Затем я какое-то время пробыл в Плимуте, затем SAS предложили лечь на реабилитацию в госпитале Альбин, - Саймон не отвлекался от сотейника, в котором размягченные овощи дали сок, топя в нем ароматное мясо, вываленное в специях. - Возвращаться в Лондон не было никакого смысла - там меня держала только работа, на которую обратно меня никто и никогда бы не взял, дома у меня никого нет. А здесь - неплохо. Говорят по-английски, пусть иногда и с ужасным акцентом. Мои документы действительны. Знакомая кухня, привычный климат. Да и до Англии всего-ничего на поезде, хоть и делать там нечего, - Саймон закончил чистить и нарезать картофель, ссыпая его в кипящую подсоленную воду. - А семья, Саймон? - еще тише добавил Джон. - Ты что-то говорил про маму, жену брата. Лилии насмешливо качнулись в кувшине. Свидетели самого спокойного периода в жизни Саймона, они переливались белыми хрустящими жилками по лепесткам, пахли свежестью, чистотой - тем же, чем пах воротник рубашки Джонни, если бы Саймон осмелился и приблизил лицо к его груди. Прошло столько чертовых лет, а он напоминал себе о случившемся каждый день, каждый день не давал себе забыть о том, что случилось, позволял зубастому прошлому догонять себя из раза в раз. Джонни выглядел обеспокоенно. Саймон оберегал его, как ребенка, но он оберегал так всех, кто был ему дорог. Он не мог просто так взять и рассказать сейчас ему хоть что-то. - Их давно нет, - все, что он мог сказать - и для Джонни этого пока что должно было быть достаточно. - Извини, - расстроенно сказал омега. - За что извини? - маска помогала Саймону держать лицо. - Ты сегодня слишком мнительный, - сказал Райли прежде чем Джон смог ответить ему - чтобы пресечь любые словесные качели. - Просто тяжелый день, - замялся Джон, отправляя в рот ягоду вишни. Саймон взглянул на бутылку вустерского соуса. Темный, глубокий, он давал всем блюдам необычайно насыщенный вкус. Подняв ее над столешницей, Саймон открыл холодильник и убрал ее на полку, откуда взял изначально. У него был тяжелый день, начавший давить его серостью с самого утра - и он был рад провести его с Джонни; получается, МакТавиш тоже хотел провести свой тяжелый день с ним. Не просто заливать в его уши жалобы на клиентов, не просто смотреть сериалы и закидываться попкорном, не просто пробовать что-то вкусное, вышедшее из-под его поварешки - а быть с ним даже тогда, когда на сведенные плечи падала тяжесть - страхов, недосказанности и непонимания. - Расскажи мне что-нибудь, - попросил Саймон, впервые делая это так открыто, - про работу, про семью, про университет, про что угодно - ладно? Идеальный вечер в понимании Саймона - это тот, который был у него сейчас. Комфортная еда в духовке, фрукты на столе, спящий на коленях Джонни Соуп, а сам омега - болтает, не переставая, обо всем на свете, пока Саймон вытирает столешницу, моет посуду и время от времени наклоняется к духовке, чтобы посмотреть, не пригорел ли сыр на пироге. За окном - голубая почти летняя темнота, сухие порывы соленого ветра треплют кусты и кепки прохожих. Саймону больше ничего не нужно было - усталость после работы, напоминающая ему, что он еще какого-то черта жив, срывающийся на смех и возмущение задорный голос Джонни, рассказывающего о том, как он в далеком детстве сломал несколько внушительных ветвей многовековой охраняемый ивы, забравшись на нее, похрапывающий на его коленях Соуп, смешно дергающий лапками. Какое-то время спустя таймер на телефоне заставил корпус телефона захлебнуться вибрацией, и Саймон, взяв в руки кухонное полотенце, быстро вытащил форму с пирогом, поставив ее на подставку. Душистый запах окутал кухню, запах томленных овощей, тающего сыра, крахмалистого картофеля. Запеканка сочилась соком мяса и овощей по краям формы, еще не остывшая, Саймон, прикрыв глаза, дал голосу Джонни чуть отойти на задний план, втянул носом запах свежей еды, погружаясь с головой в неоцарапанное временем теплое - пожалуй, одно из немногих - воспоминание о доме. Испарина горячего овощного сока мазала по подбородку тканевой маски. Словно еще несколько мгновений, и он услышит мамино "дети, кушать!" и задорный смех Томми вдогонку "кто последний - тот выносит мусор" или что-то вроде того. Как маленький Саймон, еще не знавший, что он потеряет все то немногое, что у него было, сядет за стол, накрытый недорогой тканевой скатертью - мама всегда расстраивалась и злилась, если мальчики пачкали ее во время еды - за несколько секунд сметет кусок пирога, швыряя на стол вилку, натягивая куртку и убегая на улицу, чтобы продолжить играть в футбол с младшим братом - не поблагодарив маму, не убрав посуду. С одной стороны, мог ли маленький Саймон знать всего этого, когда все, чего он хотел - это беспечно жить свое не самое беззаботное маленькое детство? А с другой стороны... - Очередной кулинарный шедевр? - Джонни совершенно незаметно оказался под его боком. - Воссоздавал по памяти из детства, - чуть дрожащим голосом сказал Саймон, и меж бровей МакТавиша тут же пролегла морщинка. - Пошиковать у нашей семьи возможности не было, довольствовались малым. Подцепив из стакана с кухонными принадлежностями лопатку, Саймон вырезал хрустящий квадратик с края формы для запекания. Пирог был слишком горячим, чтобы он мог попробовать его прямо сейчас, поэтому он достал тарелку и выложил кусок ровно посередине. Картофельное пюре идеально обнимало сочную начинку с двух сторон, размякшие снежные горошины разбежались по тарелке - Саймон так не любил их, когда был ребенком. Аромат черного перца и несладких томатов ударял в нос следом за жаром свежего блюда. Джонни не смотрел на столешницу - он смотрел на Саймона, хотя обычно бегал вокруг него с вилкой наготове, будучи первым дегустатором. Они простояли какое-то время в тишине. Последнее, что хотел Райли - это дать волю чувствам, но он правда сожалел, правда скучал, правда не мог смириться с этим - с этим невозможно было смириться. Потративший всю свою жизнь на попытки затолкать стерильную ветошь в эту рану, он понял - сейчас или раньше, не мог сказать точно - что это была не рана, а пропасть, в которую улетали обрывки теплых воспоминаний, улетели сожаления, ссыпались попытки все исправить - и лишь белые лилии, лежащие прямо под надписью "от сына, брата и дяди", которые наверняка уже давно сгнили на этой могильной плите, не падали вниз. Когда Саймон воткнул вилку в кусок пирога и приподнял ее над тарелкой, двумя пальцами он собрал маску на подбородке и приподнял ее. Он никогда не делал этого при Джонни - отворачивался, когда ел, пил через трубочку, просовывая ее под ткань, и сейчас, когда МакТавиш понял, что Саймон не собирается отворачиваться от него, убрал взгляд сам. Эта сторона лица была не самой уродливой стороной Саймона - виднелись лишь шрамы на подбородке, уходящие на шею, и шрам, пересекающий губу в уголке. Запах пирога теперь не смешивался с выстиранным хлопком, был точно таким же, как в далеком детстве, такой же... обычный. Не перегруженный соусами, пряностями и сливочным маслом, не сочащийся жиром от жилистой говядины, не рассыпающийся хлопьями сырного картофельного пюре. Самый обычный пирог, который, наверное, по вкусу был похож на пирог из сетевой пекарни или Costco. Ненасыщенный для большинства людей, которым была близка эта кухня. Скучный, серый - но такой греющий холодную, как могильные плиты... Саймон почти бросил вилку обратно в тарелку - пальцы скользнули по маске, натягивая ее обратно так, что наверняка через черную ткань проступала отчетливая костная структура его узкого подбородка. Он круто облажался. Роняющую вилку руку стремительно вокруг запястья перехватила чужая рука - самого близкого и родного сейчас человека. Джонни крепко стискивал его немаленькое запястье, тонкие пальчики, тем не менее, сходились прямо над косточкой. Может, МакТавиш и был слабой омегой, но впервые Саймон ощущал, как кто-то так крепко держал его дрожащую руку. Пальцы на ручке вилки от этого стиснулись только сильнее, и Джон, чуть наклонившись, поднес руку Саймона к своему лицу, открывая рот и снимая с вилки еще горячий кусок пирога. Горячая масса заплясала на языке, пока Джонни смешно дул куда-то в сторону, стараясь охладить кусочек, затем терпеливо прожевал его и проглотил - не отпуская руку Саймона ни на мгновение. - Ну как? - не узнавая собственный голос, спросил Саймон. - Не хватает соли, - ладонь Джонни полностью обвила запястье Саймона. - Я знаю, - зачем-то сказал Райли, смотря на лилии. Наверняка этот пирог был бы на праздничном столе в то Рождество, наверняка мама бы снова проронила свое коронное "дети, кушать", хотя и Саймон, и Томми уже давно не были детьми. Наверняка сейчас все было бы совсем иначе, наверняка - но Саймон не мог сказать. Снившиеся ему каждую ночь кошмары швыряли его с кровати на пол, и ничего в этих кошмарах никогда не давало ему хоть какую-то надежду на то, что что-то станет лучше - что его проклятая жизнь, которую он отвоевывал у смерти раз за разом, станет лучше. Тонкие пальцы сильной ладошки вокруг его запястья опустили его руку вниз. Джонни вынул вилку из цепкой хватки Саймона, положил ее на стол. Вокруг был так тихо - несмотря на то, что еще шумел вентилятор духовки, было открыто окно, наполняющее дом уличными звуками; голубые глаза омеги внимательно изучали лицо Саймона, скрытое за маской - и только сейчас Райли понял, что тяжело дышал все это время и тянул ткань маски вниз, позволяя контуру исчерченных шрамами губ виднеться на черной канве его лица. - Мама так готовила? - голубые глаза скользнули вниз, пряча непрошенные слезы. Саймон не выдержал - сделал шаг к Джонни и обнял его. Может, в его положении это было не очень удобно, но Саймон тут же ощутил опускающийся от тяжести и большого срока живот в районе верхушки своих бедер, мягко склоняясь над МакТавишем и утыкаясь лицом в его волосы. Даже через ткань маски ощущалась их упругая, жестковатая текстура, запах хвойного шампуня вперемешку с его ароматом - цитруса и цветов. Руки скользнули подмышкой и над плечом, позволяя Джонни расположить голову на груди Саймона, пока Райли одной рукой стискивал ткань его рубашки, а второй - мягко гладил затылок. Омега обнял его в ответ, положив руки на его лопатки и прижавшись щекой к его груди. Это было не о Саймоне, это не было о Джонни - это было о глубоком темном прошлом, которым они еще не успели поделиться друг с другом. Это было о потерях, которые они боялись пережить, о страхах, которые грызли их перед сном и густой тучей собирались над головой после пробуждения - и все это еще нужно было отпустить перед тем, как приобрести что-то новое. - Моя тоже, Саймон, - едва слышно шепнул Джонни. Обнимая Джонни, Райли договаривался сам с собой - он не отпустит его. Он даст себе еще немного времени на то, чтобы убедиться, что Джонни будет в порядке, если он расскажет ему хоть что-то о своем прошлом, даст себе время на то, чтобы понять, что он тоже будет в порядке, когда Джонни решит поделиться прошлым с ним. Время было не ценностью - время было инструментом, который плохо справлялся с тем, чтобы залечить раны, но мог помочь ему наконец обрести семью, которую он потерял в ужасной трагедии - и сделать все, чтобы больше никогда не терять ее.