в правильных глазах ты будешь искусством

Инсульт. Событие, разделившее жизнь Гоуста на "до" и "после". Ну почти. Это случилось в HQ на базе SAS в Креденхилле. Гоуст приехал туда утром, как обычно, по приглашению капитана Прайса, чтобы снова собраться с TF141 и отправиться... этим утром он даже толком не запомнил наспех данный Джоном по телефону брифинг, а пока ехал на базу, его то и дело вело куда-то с дороги. Саймон не замыкался на себе и своем здоровье - поэтому игнорировал головную боль и слабость, которая жрала его всю дорогу. Стоило ему приехать на базу и открыть свой рот для приветствия Прайса, Гаррика и Келлера, как в ответ ему тут же прилетел вопрос от хмурого капитана: "Саймон, ты что, пил?". В руках Гоуста был стаканчик кофе с Shell, и он все никак не мог припомнить, чтобы он добавлял туда бурбон. Но клубок распутался также быстро, как завязался. Пока испуганный Гоуст, вскинув брови под балаклавой, валял языком во рту, думая, что он, может быть, еще не проснулся, а это - какая-то новая супер способность, появляющаяся с хрустящими коленями и бессонницей после тридцати пяти, Кайл наклонился к Прайсу и что-то сказал ему. Хмурые брови капитана тут же взлетели на лбу так, что едва не скрылись под панамкой. И вот, удивленно-испуганные, Прайс и Райли смотрели друг на друга, но в комнате на двоих было только три поднявшиеся брови - лицо Гоуста уже было перекошено на одну сторону, из-за чего правая бровь, светлая и невыкрашенная в черный гримом, спокойно лежала над карим глазом - и не шевелилась, как бы Саймон не старался пошевелить ею. "До" у Гоуста, как ему казалось, было все - работа, друзья, коллеги, любимая девушка, хобби. "До" у него было много поводов поворчать, что в его жизни слишком много всего и у него нет времени даже на отдых. "До" у него были и тяжелые миссии на краю света, и рутинная работа в Англии, и походы в бар с друзьями, и выслушивание каких-то их проблем по телефону, и пылкая любовь, и громкие ссоры с ней. А "после" наградило его пустотой, посреди которой он сидел и не знал, что ему делать дальше. Лечение было долгим. От Саймона требовалось лежать и не шевелиться - и какой же это было чертовски сложной задачей, когда вся твоя жизнь только и состояла из шевеления. Капельницы, массажи; иногда весь день Гоуст, разговаривая с соседями по палате совершенно нормально, без раздражающей заторможенности, и медленно передвигаясь до туалета без помощи санитара, радовался, что выписка близко, но уже на следующий день он снова разговаривал, словно выпил в десятки раз больше положенного, а путь до уборной заканчивался падением в коридоре. Врач просил быть снисходительнее к себе, когда видел, как злился на себя и свое тело Гоуст. Последней каплей стало то, что в одну из ночей из жизни тихо ушел сосед по палате Саймона - майор Рэтчет, седовласый офицер Британской армии, проработавший в ней до победного и ушедший с почетной грамотой об увольнении. Сердечный приступ забрал его довольно быстро, и ни Саймон, ни другой офицер, лежащий с ними, не услышали этого. У Рэтчета было два инсульта, и именно из-за второго он попал сюда; а Саймон, наблюдавший за тем, как на каталке забирали тело мирно усопшего мужчины, впервые испытал то, что его психотерапевт назвал "неконтролируемой вспышкой гнева". Саймон расталкивая санитаров, перевернул и свою кровать, и пустую кровать, и свободные тумбы, и остановило его от дальнейшего погрома только его собственное тело, которое расплылось на полу после очередной поднятой тяжести. Боль, растекающаяся по рукам и ногам, заставила Гоуста вернуться на землю; это заставило его испугаться, что он сам спровоцировал у себя рецидив и теперь уйдет также тихой и бесславно, как сосед по палате, но врачи стабилизировали его состояние. Все это было унизительно. Унизительно было давать ухаживать за собой, мыть, кормить, менять катетеры, памперсы. Унизительно было понимать, что иногда ему надо открыть рот, чтобы попросить об этой помощи. Унизительно было наравне со всякими шизофрениками и маньяками получать антидепрессанты. Унизительно было голым в памперсе - спасибо что хоть под простынкой! - лежать перед заглянувшими в гости Прайсом и Газом, которые только-только вернулись откуда-то... где определенно было веселее, чем в этой дыре. Унизительно было после стольких лет верной и честной службы, за годы которой Саймон потерял больше, чем приобрел, увидеть на пороге палаты кадрового офицера SAS - просто поговорить, но Гоуст прекрасно знал, что если к тебе просто приходит поговорить этот Каладрий, то смерть твоей карьеры в SAS не за горами. Унизительно было в целом проходить через все это. Из Лондона его перевезли в Плимут, из Плимута - в Абердин, где местный госпиталь Альбин должен был помочь ему после лечения встать на ноги. К этому моменту Гоуст, не вылезающий из черного спортивного костюма, высоких носков и кроксов, по вредной привычке жующий балаклаву, мало напоминал себя, если смотреть на версию полугодичной давности, а его жизнь - вообще, казалось, была чужой. Как будто на пороге новой жизни стоял эдакий Гендальф со своим "ты не пройдешь", и действительно ничего не прошло. Городок на берегу моря разительно отличался климатом от Плимута, здесь, несмотря на такую же унылую серость, было легко дышать морским воздухом, которые каждое утро в палату пускала медсестра. Язык еще катался во рту каждый раз, когда он уставал, правые рука и нога еще не совсем до конца слушались, но в Альбине Гоусту быстро дали понять, что лежать, вонять и разлагаться - это домой, в Англию, а здесь каждый день был похож на мероприятия клуба "кому за шестьдесят" - бассейн, беговая дорожка с тренером, растяжка, эспандеры, физиотерапия и какая-то дрянь со вкусом зеленого яблока, которую здесь называли "кислородный коктейль", но Гоуст предпочел бы сходить на второй раунд шоковой терапии, чем загребать ложкой воздух и чувствовать, как шарики лопаются где-то в носу. Только вроде хоть что-то начало подниматься в гору, когда Гоуст начал чувствовать, что приходит в себя, как очередная куча событий вылилась на него буквально за несколько дней. Саймону разрешили снять квартиру в городе недалеко от госпиталя и ночевать там. Квартира была на втором этаже очаровательного уютного спального района, ему ее сдала престарелая омега с двумя кривыми китайскими хохлатыми. Она, конечно, предпочла бы сдать квартиру семейной паре с ребенком, но ее попросили сдать жилье порядочному альфе, солдату, который столько лет защищал Англию... одобрение и даже скидку Саймон смог получить, только сделав комплимент старым кривозубым собакам - это растопило сердце дамы, и она отдала ему ключи от квартиры. Уютные небогатые скромные апартаменты с одной спальней, небольшой гостиной, кухней и раздельным санузлом. Госпиталь был в десяти минутах ходьбы, а когда идти было сложно - по этой же улице ходил автобус. А еще Гоуст как-то лежал ночью в госпитале, наслушавшись бредней медсестры о том, что мысли - материальны, а это значит, что для того, чтобы поскорее выздороветь, нужно "слать сигналы в космос". Абердин заливало дождем, и Гоуст предпочел остаться в палате, а не тащиться под ливнем домой. Под высокими белыми потолками всегда было много места для ненужных размышлений, и Гоуст почему-то связал свой разговор с Прайсом перед инсультом об отпуске и сам инсульт - неужели он послал сигнал во Вселенную и она подарила ему такой бомбический отпуск? Почесав под балаклавой заросшую щеку, Гоуст повернулся на бок и, решив, что все это - ебанная чепуха, прикинул, что завтра ему нужно сходить в пару магазинов, чтобы купить что-нибудь из одежды - а затем уснул. Проснувшись, от скуки полез в телефон и обнаружил там сообщение от Оливии - девушки, с которой они... встречались? Виделись? Трахались? Хотя так-то они были в отношениях последние шесть лет, но работа Гоуста и работа Оливии не давала им жить вместе отрезками длиннее нескольких месяцев. В отличие от Гоуста, командировки которого были из разряда - Мали, Ливия, Марокко, Урзыкстан, Россия, Оливия, как менеджер в компании Aston Martin, ездила по командировкам во Францию, Италию, Швейцарию и Германию, в последней, собственно, познакомилась с неким альфой из своей сферы, а сообщение, в котором было много воды и сожаления можно было сократить до: "Я не вижу в наших с тобой отношениях перспективы, мне надоело тебя ждать, мне надоело спать в пустой кровати, мне надоело бояться за тебя и не получать от тебя весточки месяцами, мне надоело быть одной в отношениях с тобой, и мне жаль расставаться с тобой, когда в твоей жизни произошло такое горе, но нам правда надо двигаться дальше - и делать это по отдельности" Но Гоуст, конечно же, прочитал это все как: "Я не хочу будущего с ебанным никому не нужным инвалидом" И разве он мог ее винить? Оли была молодой красивой омегой, когда они познакомились, и она была другой, и Саймон был другим. Им нравилось рассекать вместе на байках по ночному Манчестеру, пить кофе, обниматься, целоваться. Нравилось валяться в кровати, вместе хлопотать на кухне и ходить в кино. Ей нравились большие загадочные альфы, ему - миниатюрные блондинки-омеги. Но время шло, и из двадцатипятилетней продажницы салона Toyota Оливия выросла в тридцатиоднолетнюю менеджера компании Aston Martin, у нее появились другие потребности, главная из которых - стабильность и семья. Гоуст, сколько бы фунтов у него не было припасено после многих лет службы в SAS, когда свою карточку он доставал только для того чтобы купить хот-дог и кофе на заправке, подарить ей такое богатство не мог. В приложении FedEx появился внушительный заказ на его имя - все пожитки Гоуста Оливия решила отправить ему доставкой, из-за чего внутри Саймона привычную пустую ярость потушила капелька черного юмора - зато не придется шататься по магазинам в поисках одежды. Гоуст стоял в этот момент перед зеркалом в процедурной госпиталя, намереваясь умыться, стянул балаклаву и посмотрел на себя повнимательнее - впалые щеки, глубокие шрамы, светлая бородка, тонкие сухие губы, морщинистый лоб. Морщина раз, два, три, между бровями, носогубные, под глазами - да он же просто пиздец какой старый! Не успел Саймон задушить в себе обиду на уже бывшую девушку, как блядский Каладрий - он же офицер Хаггис, кадровик SAS, пришел лично для того, чтобы сказать Гоусту две вещи. За выслугу лет он, лейтенант SAS Саймон Райли получил звание майора, и тут же - приказ об увольнении без зачисления в запас. Вот так майор Райли, сидя на ступеньках госпиталя Альбин в ебанном городе Абердин, в ебанной Шотландии, с ебанной медалью, ебанными погонами и ебанным приказом об увольнении, с ключами от ебанной каморки в спальном районе и ебанным мобильником, в котором FedEx присылал уведомления, что везут все его ебанные пожитки к нему, понял, что "после" - это полная пустота. Тридцать семь предыдущих лет его жизни были чем-то, что теперь было не его жизнью. Саймон мог смотреть на все это, как на презентацию, слайд-шоу, где вот он родился, вот ушел в армию, вот попал в плен, вот мексиканцы убили всю его семью - просто охуеть - вот Прайс подобрал его в поле и взял в TF141, вот SAS в панике вычеркнули из его личного дела все - а фотографию сожгли, наверняка проведя над ней еще какой-то оккультный обряд, вот они убивают Горбани, вот - Макарова, вот - еще десяток каких-то чертей, а вот - инсульт, и все, следующий слайд - бесславная смерть где-то в Шотландии, в городе, где у него нет ни одного знакомого, ни одной живой души, которую он бы знал. Да у него, кажется, не было в целом ни одной живой души, которую он бы знал. Гоуст всегда думал, что он одинокий волк, но только сейчас до него начало доходить, что одиноким, на самом деле, он никогда не был. Он мог провести неделю в хостелах в Манчестере, когда в этом же Манчестере у него жила девушка, он мог неделями отпуска не выходить на связь с Прайсом или Газом, хотя они всегда были неподалеку и могли пойти выпить пива - да хоть каждый вечер. Он мог не заговорить ни с одной живой душой, когда приезжал на базу SAS в Креденхилл, хотя желающие поболтать с ним всегда находились. Одиночество было просто опцией, которую он мог выбрать, а теперь - одиночество было его новой реальностью. А теперь он не мог всего этого сделать. Да как минимум потому, что омега, изменения которой он упорно отказывался принимать все эти годы, думая, что если он сам не способен меняться и навсегда застрял в этом разъездном образе жизни, то и Оливия сможет всю жизнь терпеть его, решила, что с нее хватит. Потому, что Прайса, Газа, Алекса и еще десятки его сослуживцев не ударил инсульт на четвертом десятке жизни и им завтра на работу. Потому, что из-за не до конца слушающейся правой ноги и правой руки, он не может даже водить машину, не может долго сидеть или ходить - а значит будет вынужден проводить большую часть времени дома. В полном. Одиночестве. Отрицание, гнев, торг и депрессия ели его несколько месяцев, и Саймон, наконец, прихрамывая, ступивший в принятие, выдохнул - сколько ему осталось той его несчастной жизни и сколько он собирается жалеть себя? После того, как в отделении паллиативной терапии госпиталя Альбин ему отдали выписку и его историю болезни, Саймон снова вытащил брошенный куда-то за диван телефон и принялся копаться в интернете в поисках хоть какого-то решения для себя. Все-таки после тридцати семи лет он был хоть кем-то, а многолетняя служба в армии могла дать ему возможность стать... инструктором, например. На самом деле, идеи у Саймона пока кончились - но это было уже хоть что-то! Принятие было сложным процессом. Сложно было смириться с потерянной сноровкой и ловкостью, сложно было понимать, что ты можешь уставать даже от простой ходьбы, было сложно смотреть на себя в зеркало без маски по вечерам и видеть, как левая половина лица все еще сильно отличается от правой, а может, и нет, а Гоуст просто слишком много рассматривал себя, свои морщины, свою асимметрию. Было сложно понимать, что тебе не надо никуда завтра - ни в Лондон, ни на край света, более того - тебе всю твою ближайшую жизнь никуда не надо. Было сложно понимать, что байк, уже давно покрытый пылью в гараже в Манчестере, теперь навсегда для него запретный плод. Было сложно понимать, что парни, с которыми он служил всю свою жизнь, теперь с ним на разных континентах - и дело было даже не в расстоянии. Но Саймон справлялся, как мог, как умел, насколько мог с этим справиться человек в полном одиночестве, запертый в квартире наедине со своими мыслями. С работой не клеилось. Саймон не нуждался в деньгах, но нуждался в деятельности - тело болело от перенапряжения и болело еще больше от безделия. В Абердине местечка, которому даже на волонтерской основе нужен был ветеран SAS, не нашлось, и поэтому Гоуст начал думать над хобби, которое сможет ему помочь. Мотоциклы, легкая атлетика, бокс, борьба и прочие силовые или рискованные для своего не самого крепкого здоровья Гоусту с сожалением пришлось отбросить в сторону сразу, и он начал искать что-то более созидательное и простое. Алмазная мозаика пошла нахуй сразу, стоило Саймону получить посылку с картиной - разорвав коробку, а потом еще и пнув ее в коридор со злости, он просыпал бусинки, которые доставал из всех щелей не только мебели по всему дому еще месяц после этого. Рисование - как вольное, так и раскрашивание - тоже оказалось сильнее Гоуста - не закончив ни одной картинки, Саймон выбрасывал труды своих стараний и злился сам на себя за то, что его концентрации теперь не хватало даже на раскраску с пони. Гитара? Даже нейлоновые струны были слишком жесткими для Гоуста, а еще его злило, что он никак не мог зажать аккорд F. Компьютерные игры? После многих часов попыткой пройти босса в Dark Souls Гоуст раскрошил ублюдский контроллер об пол. Чтение? Засыпая девять ночей подряд после первой строчки первой книги "Гарри Поттер", Саймон понял, что снотворное - это просто трата денег. Коллекционирование? Ну, Гоуст мог похвастаться внушительной коллекцией детских травм, а коллекция марок, монеток или открыток точно станет очередной травмой. Паззлы? Да какой, блять, нормальный человек в здравом уме будет считать это хобби? Хоббихорсинг? Гоуст даже не смог разобраться, что это. Для Гоуста именно поиск хобби стал новым хобби. Он смотрел тонны обучающих роликов, пробовал что-то сам, злился, успокаивался, начинал снова, злился и так по кругу. Однако, в какой-то момент его зацепила кулинария. Саймон не догадывался, что хобби для него - это не просто процесс, а еще и результат. Ему было важно остаться с результатом после того, как он получит удовольствие от процесса. Картинка, песенка и платина в игре - это не тот результат, который он хотел бы получить, а вот адреналин от быстрой езды на мотоцикле, выученный навык или повышенный силовой показатель от занятия спортом - самое то; и, внезапно, блюдо после готовки тоже вполне устраивало его. Его начал забавлять процесс выбора продуктов, здоровое питание, чистота состава, ему начала нравиться эстетичная кухонная утварь, ему начали нравиться эксперименты и кулинарные шоу, ему начал нравиться процесс - от мытья и нарезания овощей до финальной щепотки соли в уже готовое блюдо. Где-то внутри Гоуста скрывался талант к кулинарии, и у него быстро начало получаться довольно неплохо - и вот это Гоусту нравилось больше всего. Он получал удовольствие от процесса, он получал видимый результат, он не испытывал кипящей злости и усталости от того, что у него что-то не получалось. О большем на данном этапе он и мечтать не мог. Крошечная для него скромная квартира в прибрежном районе Абердина уже не казалась ему халупой с призраками, а стала для него уютным обиталищем, где всегда было тепло и пахло вкусной едой, отсутствие работы он скрашивал тем, что немало гулял с палочкой до набережной и обратно, а дважды в неделю ездил в местный приют и помогал сестрам милосердия готовить бесплатные горячие обеды для бездомных, покупая какую-то часть продуктов. Прайс все обещал и обещал заскочить к нему, сетуя, что Шотландия ему совершенно не по пути, но Газ звонил стабильно раз в несколько недель - Кайла повысили до лейтенанта и новое звание как-то нужно было оправдывать. За окном была весна, дождливая Шотландия постепенно становилась новым домом, карман рубашки грело удостоверение ветерана Британской армии, Оливия вышла замуж и, судя по ее IG, вполне была счастлива. А одиночество Гоуста из полностью черного постепенно становилось серым. День у Гоуста задался с утра - он купил новую сковороду и по дороге домой на небольшом азиатском рынке купил шафран, а это означало, что можно было попробовать приготовить паэлью. С ризотто у Саймона отношения не сложились, блюдо получилось довольно пресным, риса осталось много, в холодильнике завалялись замороженные морепродукты. Он тешил свое самолюбие вычитанным где-то фактом, что самые именитые шеф-повары и рестораторы - альфы, а значит и у него получится приготовить все что угодно просто по книжке. В мисках размораживались мидии, креветки и тушка кальмара, на столешнице отдыхал кусок филе лосося - Гоуст конкретно решил почистить свой холодильник, и паэлье лучше получиться хорошей - Саймон подозрительно смотрел на сковороду, бегая глазами между разложенных ингредиентов и книжкой с рецептом. Ловко орудуя ножом в левой руке, а правой, чуть подрагивающей, придерживая не совсем слушающимися пальцами сладкий перец, Гоуст попросил Алексу включить недослушанный с утра подкаст и продолжил готовку под развеселые обсуждения очередных главных мировых проблем - проблем с головой у Бритни Спирс и... на самом деле не важно, Саймону просто нравилось слушать какой-то мозгорастворяющий бред. Окно на кухне было открыто, выпуская на улицу смесь разнообразных насыщенных запахов - в небольшой кастрюльке варился бульон из красной рыбы, на ароматном оливковом масле жарились овощи, пока уже обжаренные кусочки кальмара отдыхали на бумажном полотенце. Гоуст решил не поддаваться рациональности и добавить больше масла, специй и морепродуктов. Последовательность шагов и четкое ее соблюдение успокаивали Саймона, но еще больше ему нравилось добавить где-то больше креветок, больше чеснока, больше соли, протушить рис на пару минут дольше, чтобы сделать его еще более мягким. Скажи ему кто-то год назад - а ведь плюс-минус примерно столько и прошло с того рокового дня, когда Гоуст пережил инсульт - что вместо очередной миссии в Кастовии он будет в съемной квартире в шотландском Абердине слушать подкаст про Бритни Спирс и взвешивать в крошечной чашечке на кухонных весах шафран, для того, чтобы добавить его в домашнюю паэлью - он бы пристрелил этого сумасшедшего. Не хватало только милого кухонного фартука и жаропрочных рукавичек в цвет остальной одежды, но Гоуст по привычке рассекал по дому в серых спортивных штанах с пятнами от брызг масла и в старой растянутой футболке с уже неактуальной во всех смыслах вышивкой "лейтенант Райли" на спине. Но все равно - увидь его таким любой террорист или боевик из его прошлого - оборжался бы и сдох. Со второго этажа не было видно мостовую, которая располагалась прямо под окнами Гоуста, но вечером в хорошую погоду там частенько дети катались на велосипедах, играли в футбол, сейчас, когда подтаял снег и высох асфальт, рисовали мелками на асфальте. Саймон не знал своих соседей лично, лишь вежливо здоровался, пару раз помогал донести пакеты нескольким одиноким омегам, которые жили в этом тихом квартале, пару раз помогал добраться с мостовой до порога подъезда во время гололеда. Саймон знал, что пожилая леди, сдающая ему квартиру и живущая на несколько домов выше по улице, растрепала всем своим подружкам и их дочкам о том, что у нее в квартире живет одинокий альфа, майор Британского спецназа в отставке, которого так рано и так к несчастью одолел довольно тяжелый инсульт. Высокий, небедствующий, милосердный, спокойный - волю чувствам, паническим атакам и истерикам на улице Гоуст не давал. Ах, да, еще загадочный - почти всегда в черной медицинской маске или черном подшлемнике и кепке. Привычку закрывать хотя бы часть лица Гоуст искоренить никак не мог. Становилось довольно поздно, редкие машины проезжали по неширокой дороге. Район был тихим, спокойным, здесь жили в основном пожилые пары, одинокие мамочки и спокойные молодые родители. Почти все квартиры были довольно маленькими, но близость к морю и историческому центру делала этот район довольно привлекательным для жизни. Гоуста никогда не беспокоили ссоры соседей, громкая музыка или детский плач. Сейчас же, прохладным апрельским вечером, когда Гоуст украшал свою приготовленную паэлью дольками свежего лимона и мелко нарезанными оливками, за окном слышался детский смех, звон велосипедного колокольчика и негромкие возгласы матерей малышей, которые приглядывали за ними, сидя на небольшой лавочке около входа в апартаменты. Саймон привалился бедром к кухонной столешнице и запустил ложку в сковороду. Рис был идеальным, искрящимся, насыщенным, вкус шафрана и его магический аромат окутывал нос и обволакивал рот. Кальмар получился немного резиновым, а вот остальные морепродукты - мидии и креветки, идеально сочетались с овощами и рисом. Руки немного подрагивали от усталости, особенно правая, да и голова с правой стороны слегка побаливала, поэтому Гоуст, вытерев руки о кухонное полотенце, засунул в рот еще несколько ложек риса, неловко давясь им из-за того, что он был слишком горячим, с набитым ртом, пыхтя, попросил Алексу вырубить подкаст - с этой просьбой искусственный интеллект справился не с первой попытки, раз за разом переспрашивая, что Гоуст имел ввиду - и, закинув обезболивающее от головы, прилег на диван, слушая шум уютного района уже в своей гостиной, где колючие цветастые подушки заваливали маленький диван, с которого ноги Саймона свешивались через подлокотник. Сегодня - ужин, просмотр какого-нибудь сериала - Гоуст как раз осваивал свежий спин-офф "Ходячих мертвецов", потрясающая паэлья - если Саймон захочет приготовить ее как-нибудь еще раз, то нужно добавить чуть больше чеснока и чуть меньше перца, чтобы не перебивать вкус и аромат шафрана. Завтра - утренняя прогулка до моря, где в небольшом заливе Ривер-Ди можно было посмотреть на потрясающую архитектуру Абердина, и на прибывающие в порт корабли, и выпить чая с бергамотом на Гилт-стрит; днем - поход за продуктами и что-то новенькое на ужин. Дома - подкаст, сериал, на улице - музыка в наушниках, уютный минимал или старинный, подернутый пылью джаз, может, немного попсы из нулевых. Так Саймон проводил день за днем, иногда часами не слыша собственный голос. Одиночество иногда отвечало ему из пустых углов дома или темных комнат, редко что-то внятное - но Гоуста, человека, который двумя ногами ступал на территорию Ада, было сложно напугать какой-то темнотой или страшными скрипучими звуками - особенно когда на всякий случай в прикроватной тумбе и в кухонном шкафчике были припрятаны два семнадцатых "Глока". Гоуст не боялся одиночества и пустоты - больше не боялся, но каждый день в его голову забирались разные мысли, которые было сложно прогнать. Гоуста никогда не интересовала семья. После того, как он потерял в один день родителей, брата, его жену и племянника, жизни которых в качестве акта мести и запугивания отняли наемники мексиканского наркобарона, из плена которого Саймон сбежал месяцем ранее, слово "семья" у него ассоциировалось только с одним словом - "потеря". TF141 стали его новой "семьей", и в ее рядах с годами все также продолжались "потери" - кто-то пал в бою, кто-то не вернулся с задания, кто-то не проснулся утром. Такие альфы, как Гоуст, или никогда не становились примерными родителями, или имели семью, но спрятанную за десятью замками; Саймон же для себя избрал путь наименьшего сопротивления - если решение принимал не он, то это и не его ответственность. Но Саймону никогда и не попадались простые омеги, он любил партнеров с характером, общими увлечениями, ему нравились омеги, наплевавшие на мнение общества и ушедшие в армию вместо того, чтобы заниматься семьей, а еще больше нравились омеги, совмещающие семью и работу - несмотря на заложенную природой слабость, омеги казались ему сильными существами, с одной из которых, такой же сильной и уверенной, он сможет построить что-то большее, чем разовые встречи раз в несколько месяцев. И только с возрастом он начал понимать, что за силой стоит только защитный механизм, выплюнутый беззащитной ранимой омегой в ответ на угрозу извне. Альфа априори должен был быть чем-то большим, чем мускулы или деньги, а когда этим "чем-то большим" становилась омега - тут только вытаскивать из колоды карты и угадывать на них, что заставило эту омегу уйти в армию, воспитывать ребенка без альфы, работать без выходных, вступать в отношения только с другими омегами. Саймон сам был полным флеш-роялем на детские, подростковые и взрослые травмы, куда не ткни - везде больно; но все равно много думал над этим. А справится ли он с таким партнером? Смогут ли они заслужить доверие друг друга? Не закончится ли это еще одной стеной, которая будет выстроена вокруг них и навсегда закроет их от внешнего мира? Саймон слишком далеко думал. Представлял себе девушку чуть моложе себя, миниатюрную, блондинку, с всегда чистыми ноготками и очаровательной улыбкой. Он хотел бы узнать ее внутренний мир, хотел бы, чтобы она не боялась, когда он все-таки решится приоткрыть для нее свой. Хотел бы, чтобы они вдвоем путешествовали, гуляли, может, завели собаку. Мечтал когда-нибудь снова сесть на байк и посадить сзади, бережно облачив ее в экипировку, чтобы она не замерзла и была в безопасности. Не требовал модельной внешности или эрудиции - просто хотел веселую, по своему жизнерадостную, по своему грустную, самую обычную и при этом самую необычную омегу, с которой ему было бы просто хорошо. Думать о том, что он мог предложить взамен такой омеге, он пока не решался. У него в собственности был мотоцикл BMW K1600GT черного цвета, на парковке стояла последняя KIA Sportage - и то, и другое для него было теперь чем-то вроде недвижимости, потому что при увольнении из SAS его водительское удостоверение аннулировали. Родительский дом в пригороде Манчестера, вернее участок, оставшийся после пожара в этом доме, тоже принадлежал Саймону. Страховая выплата за потерю дома также лежала на счету Саймона - уже больше десяти лет. Добавить накопления за годы работы в армии, SAS и TF - и уже можно купить симпатичный небольшой домик, семейный кроссовер. Можно устроиться инструктором на военную базу, когда моторика полностью вернется. Можно восстановить водительские права и заняться охранной деятельностью - Гоуст слышал, как парни из спецподразделений часто становились телохранителями после увольнения. Можно стать довольно обычным членом общества, стать хорошим альфой для свой омеги, стать примерным отцом для своих детей... Да кого он, блять, обманывал. Даже если на его банковском счету наскребется на покупку дома и машины для будущей семьи, эта семья съебется от него быстрее, чем Гоуст оформит бумажки - как только любая живая душа увидит его ночные вскакивания и вой от страха перед фигурами сонного паралича, его панические атаки, сопровождающиеся бегом по всему дому и попытками успокоить себя как угодно - холодной водой, таблетками, ударами кулаками в стену, его истерики из-за вспышек гнева, которые вспыхивали в нем так, как если бы в разлитый бензин кинули спичку. Любая живая душа увидит его исчерченное шрамами лицо и тело, узнает его прошлое, узнает о его военной карьере, узнает - и сбежит, потому что именно после таких мужей, как Гоуст, омеги и становятся сильными, независимыми и желающими воспитывать ребенка подальше от их отцов. Когда-то он с грустью слушал разговор двух ветеранов в крыле паллиативной помощи в госпитале Альбин, и один из них, человек, прошедший столько войн, сколько Гоусту и не снилось, сказал, что всем им, ветеранам, придется доживать свой век в приюте, как старым собакам, мучаясь от кошмаров и совести, пока на них не снизойдет прозрение и они не сделают этот мир легче, пустив пулю себе в лоб. Раздался стук в дверь, и Саймон, закинувший руки за голову и размышляющий обо всем, смотря в потолок, вскочил на диване. На часах было довольно позднее время - около десяти вечера, и Саймону вообще не приходило в голову, кто же это мог быть. Первой мыслью, конечно же, как обычно, было забежать на кухню, взять пистолет из шкафчика и с ним отправиться встречать гостей. Призраки прошлого тут же закружились вокруг него, напевая, что за дверью мог быть даже сам восставший из могилы Макаров, но Саймон, подавляя резкий укол паники, поправил футболку и отправился в коридор, стянув с крючка у входа медицинскую маску и натягивая ее на лицо. В дверной глазок было не очень хорошо видно, но там совершенно точно стоял незнакомый Саймону парень. Гоуст взглянул в угол комнаты - за обувной полкой была спрятана алюминиевая бита, щелкнул ключом в двери и открыл ее. На пороге перед ним стоял паренек, чуть смугловатый, с короткой щетиной на лице, яркими, как небо, голубыми глазами и с растрепанным коротким ирокезом. Он был бы похож на обычного шотландского доставщика пиццы, если бы не парочку весомых "но": в руках он держал глубокую миску из IKEA, под его ногами путался страшный до ужаса лохматый пекинес, а еще паренек был... в положении. Под теплой флисовой рубашкой была огромная серая оверсайз-футболка, которая неплотно облегала круглый высокий живот - это совершенно точно был не жир, да и не похож он был на толстого - упругие глянцевые щечки, нормального размера руки и ноги и довольно тонкая шея никак не вязались с таким объемом жира на животе. Саймон не сказать что был экспертом как выглядят беременные люди - но парень перед ним совершенно точно являлся беременным, при чем, на очень позднем месяце. Пекинес недовольно тявкнул, и парень, смотревший на него, здоровенного альфу под два метра ростом и в черной маске, на мгновение даже потерялся, но Саймон, ожидавший увидеть на пороге какое угодно исчадие Ада, но никак не беременного омегу, выдохнул и расслабил внушительный корпус. Черный поводок собаки завился между ног парня, пекинес дернулся в сторону Саймона, но парень зафиксировал поводок в кулаке, заставляя собаку клацнуть зубами в нескольких сантиметрах от ноги Гоуста. Парень все еще сжимал тарелку двумя руками перед своей грудью, на смуглых щечках проступил румянец. - Соуп, фу, плохая псина! - фыркнул он, дергая поводок пекинеса, и пес отошел от Саймона, садясь у ног хозяина. - Э-э-э-э, - парень поднял глаза на Гоуста и снова раскраснелся, - слушайте, сэр, я понимаю, что моя просьба может звучать совершенно безумно, но, - парень прикусил губу, но, прикрыв глаза, все-таки продолжил, - я просто шел по улице и почувствовал запах и, ну... - он нервно усмехнулся. - Иногда мои желания бывают сильнее меня, понимаете? - одну руку он положил на живот, чуть натягивая футболку, и Гоуст теперь уже отчетливо увидел внушительный живот именно беременной омеги. - Я не знаю, что вы готовили, но я могу попросить пару кусочков или пару ложек? - бедный парень краснел, как клетки на его рубашке, но отчаянное желание, напетое гормонами, было сильнее и стыда, и моральных принципов. - Я понимаю, что это просто полный бред, но я шел гулять с этим балбесом и меня просто привело к вашей квартире, как Рокфора из "Чип и Дейла" к сыру, - он неловко смеялся, - я заплачу, сэр, сколько скажете! - он, тряхнув ирокезом, начал вытаскивать кошелек, и обомлевший от целого взрыва чувств Саймон наконец отмер. - Нет! - резковато сказал он, выставляя руку вперед, чтобы перехватить руку омеги, но не решился прикоснуться. - Это паэлья, рис... с морепродуктами и специями, немного островатый и жирный. Тебе такое можно? - сухой ком встал в горле Гоуста, пока он смотрел на наполняющиеся надеждой глаза парня. - Ну, может быть небольшая изжога, но... тут речь немного о другом, сэр, - парень неловко почесал макушку, улыбаясь очаровательными ровными зубками. - Это как... огурцы с кетчупом или земля. Я просто не могу объяснить, почему я вообще постучался в вашу дверь, - омега все еще пытался объяснить необъяснимое, сгорая от румянца на глянцевых щечках. - Вы шеф-повар или типа того? - его голос подрагивал, пока он пытался хоть как-то отвлечься от разговора. - Нет... нет, я не повар, - Саймон также топтался на собственном пороге, - тебе, ну... Больше морепродуктов или риса? - он протянул руку к парню, чтобы тот отдал ему тарелку. - Чего... чего не жаль, сэр, - омега положил тарелку в его руки. Саймон ввалился в свою кухню так, словно испытал самое серьезное потрясение в своей жизни. Желудок скручивало в трубочку, а в груди была какая-то нездоровая легкость. Пряный запах паэльи перебивал легкий запах омеги - цветочный, с нотками чего-то сладкого, может, жасмина, может, апельсина, который затапливал коридор квартирки Гоуста, заставляя его колени дрожать от волнения, с которым он едва мог совладать, пока накладывал в тарелку паэлью, стараясь выбирать побольше креветок и поменьше резиновых кальмаров. На небольшом блюдечке рядом с выключенной плитой лежал нарезанный лимон, и Саймон, наложив риса с горкой, положил несколько лимонных долек в качестве украшения. - Этого достаточно? - Саймон наконец смог проглотить ком в горле, когда вышел в коридор снова, переступая по остывшим полам бесшумно и достаточно медленно. - Боже, это... это очень много, сэр! - сказал парень, забывая спрятать искрящиеся счастьем глаза и нетерпеливо протягивая руки к Гоусту, чтобы забрать тарелку. - Слушайте, я понимаю, что вы думаете, что я какой-то оборванец, но я правда способен заплатить за себя, - он вытащил из заднего кармана штанов пятидесятифунтовую купюру и начал настойчиво пихать ее в руки Саймона. - Нет, нет, даже не вздумай, - запротестовал Саймон, перехватывая руку парня за обнаженное запястье и всовывая в его руку миску с паэльей, - я надеюсь, ты не голодаешь и не нуждаешься в ночлежке, все точно в порядке? - Да, сэр, я живу чуть выше по улице, - кивнул парень, сжимая в руках и поводок с лениво развалившимся на полу пекинесом, и купюру, и тарелку - на последнюю он смотрел, как на самое дорогое сокровище на свете, уже нетерпеливо облизываясь, - боже, как пахнет! - восхищенно пробормотал он. - Вы уверены, что я не могу заплатить сэр? Мне ужасно неловко, - он снова смущенно улыбнулся. - Нет, не нужно никаких денег, - Саймон покачал головой, с нежностью смотря на то, каким искренне-счастливым беременную омегу может сделать простое выполнения желания. - Приятного аппетита, - Гоуст впервые в жизни не хотел просто закрыть дверь и окунуться обратно в свою рутину. - Спасибо еще раз огромное, сэр... э-э-э-э, мистер Райли, - снова затянул парень, смотря прямо в его глаза - и от этого взгляда по спине Гоуста пробежалась стая мурашек, замирая где-то на затылке, пока плотный сладковатый запах парня забирался под его маску. - Саймон, меня зовут Саймон, - спохватился Гоуст, понимая, что фамилию - и звание - он увидел на футболке, когда Саймон повернулся к нему спиной, а еще что это, наверное, единственный шанс узнать имя парня. - А ты? - Джон, можно просто Джонни, - омега улыбнулся. - Спасибо большое еще раз, сэр, я еще раз извиняюсь за то, что побеспокоил вас в такое время, - Джонни склонил голову, и несколько тонких прядок из его ирокеза упали на гладкий лоб. - Хорошего вечера, Саймон, - он, кажется, хотел помахать ему рукой, но все руки был заняты. - И тебе, Джонни, - Саймон неохотно взялся за дверную ручку, понимая, что Джону неловко вот так вот просто разворачиваться и уходить - хотя сам Гоуст не особо хотел тоже сухо закрывать перед Джоном дверь. Но разойтись все-таки пришлось. Стоило Саймону закрыть дверь, как он, передвигаясь по коридору, переступая шаг за шагом, словно ему нужно было сохранять тишину и оставаться незамеченным, подобрался к кухне, выключая общий свет и погружая кухню в темноту. Подождав секунд тридцать-сорок, он забрался коленом на кухонную столешницу и оперся об оконную раму, чтобы выглянуть в окно. Джонни, довольно долго спускавшийся со второго этажа, отстегнул поводок ленивого лохматого пекинеса по кличке Соуп - Гоуст, кажется, правильно расслышал - и ковылял по улице, перебирая ногами по сухому асфальту. Одной рукой, на которую был намотан поводок, он обнимал свой живот, натягивая на нем футболку, второй - держал тарелку. Саймон, затаив дыхание, смотрел, куда он шел - и Джонни, радостно качая головой из стороны в сторону и даже что-то пританцовывая, зашел в дом номер семнадцать по улице на несколько домов выше дома Саймона. Гоуст давно не находился столько времени в такой предельной концентрации, почувствовал себя, как в старые-добрые времена, когда приходилось часами сидеть с тишине и без движения на снайперской позиции, выжидая еще добрых десять минут - но ни одно окошко в зоне его видимости так и не загорелось, а это означало, что Джонни или не заходил на кухню, или жил в квартире, окна которой выходили на другую сторону. Когда он слез со столешницы, прикрывая окно подрагивающей рукой, он стянул маску и глубоко выдохнул. Он судорожно пытался воссоздать в голове образ ушедшего омеги, по кусочкам - прическа, цвет кожи, глаз, форма улыбки, акцент, одежда, обувь, аксессуары. А его запах до сих пор сидел глубоко в носу Гоуста. Саймон не был самым чувствительным к запахам альфой на свете, но он и не впервые почувствовал что-то подобное. Мягкий жасмин и нотка цитруса. Освежающий, сладковатый запах, пробирающий до самых костей. Все это вместе с магическим сиянием кожи, голубыми бездонными глазами, блестящими волосами - кажется, беременные омеги всегда становились такими свежими и симпатичными? А мягкий румянец на пухлых глянцевых щечках, а изгиб улыбки, а... ой. Гоуст отряхнулся от этих мыслей, как от мошек, размахивая руками в разные стороны. Это, во-первых, маскулинный омега, во-вторых, беременный омега, в-третьих, Гоуст то ли видел, то ли придумал себе обручальное кольцо на пальце Джонни. Парню на позднем сроке беременности просто захотелось чего-то вкусного совершенно внезапно, может, он фанат морепродуктов, может - шафрана, и его привлек запах из окна квартиры Гоуста, беременные омеги ведь и не на такое способны - Гоуст слышал про какие угодно комбинации совершенно несовместимых продуктов, и про странные желания типа понюхать бензин или пожевать смолу; может, Джонни из-за гормонов хотелось ходить к соседям из-за аппетитных запахов с их кухонь. Да как вообще можно было отказать такому милому румяному колобку? Почему он был один? Где был его альфа? Почему отпустил его в такое позднее время гулять с собакой? Был ли у него вообще альфа? Видел ли он хоть раз Гоуста хоть издалека? Как давно он здесь живет? Так много всего было в голове, и эти мысли полностью вытеснили все сожаления, которыми Гоуст довольно часто скрашивал свои одинокие вечера перед сном. Сегодня доскрашивался так, что проснулся на следующий дань далеко за полдень, проспав привычную утреннюю прогулку. Под щекой была ладонь, Гоуст со стоном отлепил ее от лица и уставился в потолок. Вот просто блять.