Свет в окне

      Усталость настолько уже приелась, что Кадзуха жизни своей без нее не представляет. Уселась на шею, свесив ножки, и не позволяет забыть о себе хотя бы на мгновение, вечно перекрывая ему доступ к кислороду. Достала — не то слово.       Кадзуха страшно устал. Сна нет ни в одном глазу каждую ночь — вторая половина постели настолько холодная, что, кажется, до костей пробирает своей морозностью. В голове громко, телу холодно, и сердце разрывается от мыслей об одном и том же. Ее звали Амелия — она не была японкой по национальности, оттого, наверное, интерес к французской культуре, к ее забавному акценту, когда она разговаривала на японском, заставил Кадзуху в нее влюбиться. Жизнерадостная, невероятно умная, красивая, необычная в самом прямом смысле этого слова.       Они познакомились случайно. Кадзуха уехал с друзьями во Францию на каникулы, чтобы развеяться после тяжелой сессии — учеба отнимала все силы и даже жизнь, пусть и грех было жаловаться на такое образование. В какой-то из дней он захотел попробовать разрекламированный друзьями французский хлеб, поэтому нашел ближайшую к отелю пекарню и отправился на поиски вкуснейшей выпечки. Только открыв дверь в пекарню, Кадзуха застыл столбом, заметив за прилавком ее — такую улыбчивую, приветливую и радостную. И понял, что пропал. Никогда бы в жизни он не подумал о том, что его жизнь превратится в ванильную историю любви, но в итоге все так и случилось: это была любовь с первого взгляда. Любовь взаимная и крепкая, настолько, что уже через два месяца после знакомства Кадзуха сделал Амелии предложение руки и сердца.       Выпустившись из университета, Кадзуха устраивается ассистентом в Conda Motor Company. А еще через год узнает, что в скором времени станет отцом — Амелия была беременна. В первое время было трудно: ее мать была психически неуравновешена, поэтому никак с дочерью не контактировала. Мама Кадзухи заменила ей собственную мать и помогала абсолютно со всем: со съемной квартирой, с деньгами. Она облегчала беременность Амелии своими советами, своим присутствием и поддержкой, учила ее тому, чему не могла научить родная мать.       Они вместе справлялись со всеми трудностями, найдя друг в друге самую крепкую опору. Кадзуха был счастлив рядом с ней, ему словно ничего другого в жизни и не нужно было. Но после рождения дочери все словно… Омрачилось. Все пошло по наклонной — не для него, но для Амелии. Кадзуха много работал ради обеспечения своей семьи, потому совсем не замечал изменений в ее повседневном поведении. Она как и прежде улыбалась ему по вечерам, когда он возвращался с работы, болтала о Харуке и жаловалась на то, как ей тяжело с ней — благо его мама всегда была рядом, чтобы помочь.       Вина — вот, что гложет его до сих пор. Кадзуха не заметил, не сообразил, когда симптомы стали проявляться гораздо больше, потом, когда мама сказала ему, что с Амелией что-то не так, стало уже поздно. Рак шейки матки четвертой стадии. Какого черта она молчала, совершенно никому об этом не сказав, Кадзуха до сих пор не понимает. Не знает — на все вопросы, на всю его злость и обиду лишь вымученно улыбалась, из раза в раз убеждая его в том, что все будет в порядке.       Но в порядке ничего не было — она скончалась в ночь с третьего на четвертое апреля. За день до дня рождения Харуки. Лечить уже было слишком поздно, нечего. Она молча умирала, не желая лишний раз беспокоить близких людей. Кадзуха не понимал, как она могла так поступить с ним, с их ребенком, с собой, в конце концов. Это было просто нечестно. Сообщи Амелия об этом раньше, он мог хотя бы попытаться помочь ей. Мог сделать хоть что-нибудь. Но она приняла такое ужасное решение в одиночестве, оставив после себя лишь проклятую записку, в которой попросила обращать внимание не только на работу, но и на Харуку, которой нужно его внимание и забота.       «Я устала бороться со всем, что происходит в моей голове. Пожалуйста, позаботься о ней».       Ее потерю Кадзуха переживал тяжело и если бы не мама и двухлетняя Харука, он бы просто сошел с ума. Алкоголь, к которому раньше тяги никакой не было, поселился в его доме в огромном количестве. Кадзуха забил на работу, на дочь, которую к себе забрала мама во избежание новой трагедии, и просто упал в себя, потерявшись в той тьме, что открылась с ее смертью. Контрольным выстрелом стала неадекватная мать, потребовавшая с них часть страховки, предназначенной Харуке. Кадзухе хотелось застрелиться, чтобы избавиться от всего того кошмара, в который Амелия погрузила его своими руками, он не понимал, что теперь делать и как жить дальше. Дочь не спасала нисколько, она словно не имела никакого значения. Харука лишь напоминала ему о ее матери — как две капли воды похожие друг на друга люди. Кадзуха просто не мог, не хотел ее видеть, оттого ненавидел себя еще больше: не так он должен относиться к тому, ради чего жил и работал эти недолгие два с половиной года.       Его мама не могла смотреть на то, как он разрушает себя всеми возможными способами. Кадзуха сам на себя не был похож — совсем забил на себя и свое состояние. Поэтому было принято решение забрать его в родительский дом под материнский присмотр. Через «не хочу, не могу, не буду» она приводила в дом психотерапевта, чтобы ее сыну оказали помощь. И со временем все пришло в кое-какую норму, Кадзуха вернулся к привычному образу жизни, пытаясь наладить контакт с дочерью и мамой, что наконец смогла спокойно вздохнуть.       Сейчас… Сейчас ему гораздо легче. Сердце не так ноет, но каждую ночь, ложась в постель, Кадзуха глаз сомкнуть не может — ему холодно. Одиночество грызет уставшую голову, он просто не может не думать о том, что рядом пусто. Эти бесконечные мысли, вращающиеся по кругу, надоели страшно — ни сна, ни спокойствия. Наверное, именно поэтому ему хочется забыть ее. Хочется найти ей замену, чтобы успокоить свой разум и истерзанную душу.       Хината была прекрасным стимулом забыть обо всем. Она была другая, не совсем похожая на Амелию девушка, и это было замечательно: Кадзухе меньше всего на свете хотелось бы вернуться к тому, откуда его вытащили. Хината красива, интересна, ее можно было прочитать как открытую книгу — в пределах того, что она позволяла о себе узнать. Просто… Не цепляет. Он очень сильно надеялся на то, что все поменяется, что ему просто нужно немного времени, чтобы прощупать почву и привыкнуть, принять ее сердцем.       Только вот уже несколько дней подряд с ним происходит что-то очень странное. Кое-что очень настойчиво крутится в голове, и не то чтобы Кадзуха запрещал себе об этом думать, нет. Просто это было странное, непонятно откуда взявшееся чувство — такое резкое, но на удивление приятное. Он сердцем ощущает, что это что-то правильное, поэтому не гонит эти мысли прочь. Наоборот, он их смакует, тщательно рассматривает со всех сторон, пытаясь понять самого себя.       Это чувство ему кажется едва ли знакомым.       Заснуть не удается по прошествии трех часов безуспешных попыток. Кадзуха достает телефон, устало выдохнув от раздражения, и заходит в инстаграм. Листает ленту прежде, чем согласиться со своими внезапными хотелками, но все же заходит в профиль Хинаты, струсив. Просматривает ее истории без особого интереса, пытаясь словно убедить себя в том, что ему это нужно, а потом, когда устает от своего детского поведения, цокает от недовольства на самого себя и ищет в подписках Синобу. Заходит в ее профиль, пролистав пару фотографий в поисках чего-то, что могло бы заставить его передумать — посмотреть одним глазком и успокоиться, — но ничего не находит и злится на себя за дурость. А потом, взяв себя наконец в руки, заходит в ее подписки и ищет уже знакомый аккаунт, который еще не так давно анализировал в глупых сомнениях.       Аватарка профиля обведена розовым кружочком — Хэйдзо выложил новую историю. Смотреть ее Кадзуха пока не осмеливается: нечего оставлять следы на месте преступления, поэтому обращает внимание на несколько новых фотографий. Снимки были сделаны явно давно: это видно по длине и окраске чужих волос. Здесь цвет совсем новый — отросших корней не видно — и волосы коротко пострижены, поэтому… Что ж, теперь Кадзуха может звать себя детективом. Ну или идиотом.       Интерес взял над ним верх, потому сдерживаться нет больше смысла. Ну увидит он его просмотр, ну и что? Кадзуха уже взрослый мужчина, в конце концов, чего ему стесняться? И вот как будто лучше бы и не открывал он эту историю, честное слово. В одну секунду он испытывает странное чувство смущения, стыда и какого-то восхищения — Хэйдзо сфотографировал себя напротив зеркала в ванной. Свет приглушенный, за приоткрытой дверью видна мордочка его большой собаки, что словно улыбается, подглядывая за хозяином, и… У него какой-то фетиш? Хотя нет, ладно, это странное обвинение. Хэйдзо — молодой парень, и не зря он говорил про то, что старается держать себя в форме. У него действительно было спортивное телосложение, Кадзуха сказал бы, что у него красивое тело. Лицо, правда, закрыто телефоном, но почему-то ему кажется, что здесь Хэйдзо улыбается — едва заметно. Эта мысль заставляет Кадзуху улыбнуться, и он, совсем этого не ожидав, одергивает и себя, и свой палец, который зажимал экран, чтобы подольше рассмотреть фотографию, и как обычно происходит в глупых дорамах, он самым кончиком большого пальца случайно нажимает на сердечко в углу экрана. Кадзуха пугается и убирает его обратно, а потом думает, что это слишком глупо, и снова ставит дурацкое сердечко на его фотографию, соглашаясь с самим собой в том, что ничего такого здесь нет.       Нет же?       Внезапно ему все же становится жутко стыдно: Хэйдзо зашел в сеть. Кадзуха блокирует экран и сильно жмурится, протирая глаза пальцами, переворачивается на спину, уткнувшись бегающим взглядом в темный потолок. Сердце почему-то стучится быстрее, и Кадзуха волнительно сглатывает, нахмурив светлые брови — что происходит?       Вообще, его поведение кажется ему слишком подозрительным. Хэйдзо, должно быть, подумает, что он какой-то сталкер или идиот, потому что… Ладно, последний их диалог закончился не на самой позитивной ноте: они вроде и не ругались, но почему-то между ними появилась какая-то странная неловкость. Хэйдзо дежурно улыбается ему, здоровается и сразу же переключает все внимание на детей, совершенно не заботясь о том, что на него бросает обеспокоенные взгляды один горе-папаша, которому такое игнорирование совсем не по душе. Кадзуха же не сказал чего-то плохого, почему он так себя ведет? Ему хотелось извиниться — за что? — хотелось поговорить хотя бы немного, чтобы прояснить свою позицию еще раз. С Хэйдзо хотелось иметь хорошие взаимоотношения, а не то, что происходит прямо сейчас: неловкое и неприятное.       Темноту комнаты освещает включившийся экран телефона: пришло уведомление. Кадзуха отвлекается от своих мыслей, взяв мобильник в руки, и опускает вниз шторку уведомлений. Дыхание вдруг останавливается всего на мгновение, когда он наконец соображает, что к чему: Хэйдзо на него подписался. Отлично, ну и что это значит? Что он не обижается на него? Или, быть может, хочет пойти на контакт, чтобы разрешить их маленькое недопонимание?       Кадзуха правда не хотел его обижать. Он ушел тогда лишь потому, что Хэйдзо было некомфортно из-за их разговора — он нервно посмотрел на время, понадеявшись на то, что в скором времени закончится тихий час, чтобы отдать ему Харуку и выпроводить из своей зоны комфорта. Кадзуха хотел как лучше, но, кажется, Хэйдзо принял это на свой счет и стал вести себя так же, как и с остальными родителями, от которых ему хотелось как можно скорее избавиться.       Тяжело вздохнув, Кадзуха переходит по уведомлению обратно в инстаграм и долго думает перед тем, чтобы подписаться на него в ответ. Им нужно помириться, определенно точно нужно. Поэтому он быстро проворачивает операцию под названием «подписаться, перейти в личные сообщения» и пишет короткое:

kazuya:      

извини меня, если я чем-то тебя обидел.      

      Будучи уверенным в своем желании решить все вопросы, Кадзуха смело ждет, пока его сообщение прочитают. Хэйдзо явно очень долго думает над тем, нужно ли ему это, потому что не читает его сообщение еще минут десять, находясь при этом в сети. Кадзуха уже думает отложить телефон в сторону, понадеявшись на то, что ему ответят хотя бы утром, но замечает, что ему печатают ответное сообщение, и, загоревшись волнительным интересом, остается ждать чужой ответ.       shikachan:       почему Вы решили, что я на Вас обижен?       Кадзуха фыркает, выдыхая себе под нос тихое: «Действительно», — и принимается печатать ответ.

kazuya:      

что ж, думаю, мне просто показалось      

уверен, что все в порядке?      

      shikachan:       более чем       простите, что ввел Вас в заблуждение       И все. Кадзуха даже не знает, что ему на это ответить — Хэйдзо явно решил не копаться в этой теме, подумав, что лучше будет замять это дело на корню. Ну и ладно, Кадзуха не станет на этом настаивать, но ему почему-то не хочется вот так заканчивать диалог. И Хэйдзо, кажется, тоже, потому что еще несколько раз он пытается что-то ему написать, не решаясь наконец отправить свое сообщение.       shikachan:       время позднее, почему не спите?       Это вызывает у него улыбку — все же решился. Кадзуха не знает, стоит ли называть истинную причину его бессонницы, поэтому решает немного поиздеваться над этим лжецом для профилактики.

kazuya:      

думал, что мне с тобой делать      

но проблема сама собой решилась, представляешь?      

      Выглядит ли это как дешевый… Эм, флирт? Да ну нет, вряд ли, Кадзуха, не придумывай то, чего нет и в помине.       shikachan:       какая наглая ложь       не нужно обвинять меня в Вашем плохом режиме       Не ожидав подобного ответа, Кадзуха растягивает губы в глупой улыбке и всего на мгновение зарывается лицом в подушку, чтобы не рассмеяться: возможно, он и правда дурак, раз подумал о том, что на него обижаются.

kazuya:      

признаю, раскусил      

но я правда думал о том, как бы мне к тебе подступиться      

кто же знал, что ты не держишь на меня никаких обид      

      shikachan:       но я правда не обижаюсь: (       это было бы довольно глупо с моей стороны: обижаться на поддержку       Кадзуха кусает изнутри щеку, пытаясь скрыть улыбку: это довольно мило.

kazuya:      

что ж, тогда я могу спать спокойно :)      

      Хэйдзо ставит сердечко на его сообщение, явно не собираясь отвечать ему. И почему-то это самую малость огорчает Кадзуху, которому возвращаться в свои мысли совсем не хотелось, поэтому, долго не раздумывая, он отправляет весьма провокационное в его положении:

kazuya:      

фотография классная, кстати      

давно занимаешься?      

      Сообщение сразу же помечается прочитанным — Хэйдзо не выходил из их диалога.       shikachan:       спасибо       уже года два как. говорил же, что держу себя в форме

kazuya:      

но бегать по утрам не любишь?      

      shikachan:       и не полюблю ни под каким предлогом       это издевательство над моей нервной системой

kazuya:      

но ты согласился на утреннюю пробежку со мной, помнишь?      

      shikachan:       к сожалению, у меня очень хорошая память       не страшно?       Кадзуха хмурится, не уловив суть его сообщения: почему ему должно быть страшно? Что Хэйдзо окажется более подготовленным к подобным физическим нагрузкам или что? Отправив ему наводящий вопрос: «А почему я должен?», — он переворачивается на другой бок и смотрит на время. Уже действительно поздно: четыре часа утра.       shikachan:       ну я в том смысле, что…       впрочем, не имеет значения       доброй ночи :)       Ох вот оно что. Кадзуха глупо хлопает глазами, несколько раз перечитывая его сообщения, и понимает, что Хэйдзо решил слиться. Почему? Может быть, Кадзуха чего-то не понимает, конечно, но чего ему трусить? Боги, почему этот парень такой странный?       Отправив Хэйдзо ответное пожелание, Кадзуха откладывает телефон на прикроватную тумбу и решает все же попробовать заснуть: спать осталось совсем немного. У него сегодня выходной, но от работы отца его никто еще не освобождал — Харука точно поднимет его с первым пением птиц и заставит следовать своему расписанию.       Но ранним утром его никто не будит. Более того, Кадзуха просыпается ближе к одиннадцати часам не от детского лепета на ухо, а из-за запаха домашней готовки. Только открыв глаза, он замечает на своей тумбе тарелку с блинчиками и клубничным джемом, а рядом и небольшую записку.       «Покушай, как проснешься. Харуку я отвела к Томе и Ёимии — они хотели сходить с ней на фестиваль снега, так что отдохни сегодня как следует. Твоя мама.»       Кадзуха вздыхает, упав обратно на подушку. Улыбка трогает его губы, и настроение поднимается в одно мгновение. Вот с чем ему действительно повезло в жизни, так это с родителями. Он не помнит ни единого момента в своей жизни, когда они отказались бы ему помогать. Кадзуха редко просил их об этом, стараясь справляться со всем самостоятельно, но и не отказывался от их ненавязчивой помощи с чем-либо. И сейчас эта маленькая помощь с дочерью и материнская забота была как нельзя кстати: Кадзуха очень устал от работы, от отцовства, ему очень хотелось побыть одному, чтобы занять себя чем-нибудь простым и бессмысленным. Поваляться в кровати подольше, например, или посмотреть фильмы, которых Хару не покажешь.       Спасибо маме за полноценный выходной. И за вкусный завтрак, конечно же, — зная ее, она еще и в лоб его поцеловала, пригладив лезущие в лицо пряди волос.       Вылезал из кровати Кадзуха уже ближе к обеду. Умылся, помыл посуду и навел небольшой порядок в детской комнате — Харука умудрялась наводить невероятный хаос везде, где находилась чуть дольше пяти минут. От телефона на оставшийся день он решил отказаться: поставил беззвучный и спрятал под пуховое одеяло, после закрыв свою комнату на замок. Сходил в магазин за вредной едой, чтобы устроить себе кинопросмотр, и развалился перед телевизором на не самом удобном диване, на который кидал жалобы столько, сколько себя вообще помнил. Отец из раза в раз говорил, чтоб он ничего себе не выдумывал: «Удобный диван, не капризничай, шкет», — а Кадзуха лишь глаза закатывал и притаскивал из своей комнаты кресло-мешок, лишь бы не торчать на этом калечащем тело диване.       Ближе к восьми часам вечера в дверь раздался звонок. Кадзуха, закончив со всеми своими важными делами, как раз собирался звонить друзьям в поисках своей четырехлетней пропажи, но его, кажется, опередили.       — С возвращением, — улыбается Кадзуха и ребятам, и радостной Харуке, что с порога впечаталась в отцовские объятия.       — Привет, папа! — обнимает она его за шею своими крепкими ручками.       — Ты вся мокрая, — кривит лицо Кадзуха, почувствовав неприятный холод намокающей одежды.       Тома гаденько хихикает, за что получает по шапке от стоящей рядом девушки, и давится воздухом от возмущения: это еще за что?       — Мы сегодня решили поваляться в снегу, — смеется Ёимия, снимая свои мокрые варежки, чтобы поправить выпавшие из-под шапки волосы. — Харука меня победила.       — Она тебя уничтожила, — тихо бурчит себе под нос Тома, обиженно сложив руки на груди.       Ёимия лишь показывает ему язык и зажимает его покрасневший от холода нос между пальцами, чуть сжав самый кончик. Прошипев сквозь зубы от легкой боли, Тома кривит лицо и показательно топает ногой, принимаясь громко плакать — Харука тут же заливается смехом, подпрыгивая от радости на месте, а после подбегает к нему и крепко-крепко обнимает за ногу. Тома, сразу же успокоившись, хлюпает носом и присаживается на корточки, чтобы обнять Харуку и пропищать ей на ухо слезливое: «Только ты меня понимаешь, сладенький».       — Болван, — улыбается Ёимия, пригладив растрепанные из-за ветра волосы парня. — Скину тебе фотографии, когда домой вернемся, — переключается она на Кадзуху, что с улыбкой наблюдал за своим другом.       Кивнув, Кадзуха подзывает дочь к себе, чтобы поскорее снять с нее мокрую одежду — только болезней ему сейчас не хватало. Он прощается с ребятами и, подхватив раздетую Харуку на руки, тащит ее уличную одежду в ванную, чтобы и стирку поставить, и воды в ванну набрать для купания — обязательно с пеной! Притащив из детской домашнюю одежду, Кадзуха помогает Харуке забраться в ванну и присаживается на пол, с большим интересом выслушивая ее впечатления от сегодняшнего дня. Столько скульптур из снега она еще никогда не видела, и ей очень сильно захотелось поскорее вырасти, чтобы самой научиться лепить из снега и животных, и папу, и дядю Тому, что сегодня постоянно поскальзывался на ровном месте, один раз случайно утащив за собой радостную Харуку: папа ведь в снегу валяться не разрешал.       Когда время подошло ко сну, Харука вдруг вспомнила, что видела сегодня горячо любимую ею собаку: Куки. Дядя Хэйдзо прогуливался где-то рядом с ресторанчиком, в котором тетя Ёимия угощала ее всякими вкусностями, и она в окне увидела большую белую собаку, а после и своего воспитателя. Столько радости от встречи со звездой их группы в садике Харука еще не чувствовала: она впервые встретилась с Куки лично, уговорив дядю Тому догнать своего воспитателя. И это стало большой ошибкой, потому что жалостливое: «Папа, купи собаку», — ни Тома, ни Ёимия не могли предугадать.       А Кадзухе теперь что делать? Правильно, превращаться в того самого взрослого, который обязательно скажет увековеченное многими поколениями: «За ней нужно ухаживать, милая, а у меня времени на это нет». Ну и опровергать следующие за этим аргументы в виде: «Я буду с ней гулять, честно-честно», — потому что сам был ребенком, которому жуть как хотелось домашнее животное.       — Хару, у бабушки аллергия на шерсть, — вставляет последний контраргумент Кадзуха, когда она начинает обижаться на очередной отказ.       — Но она же с нами почти не живет, — дует губы девочка, нахмурив брови.       — Но иногда она здесь ночует, разве нет? — снисходительно улыбается Кадзуха, заправив ее волосы за уши. — Давай ты сначала подрастешь, а потом мы подумаем, хорошо?       И выбора другого не остается: Харука, все еще обижаясь, кивает в согласии и, получив поцелуй в лоб на ночь, отворачивается к папе спиной. Она ведь и так уже взрослая! Папа просто обманывает ее, чтобы ослабить бдительность, но она ведь все прекрасно понимает. Поэтому принимает для себя верное решение перед тем, как заснуть: пожаловаться бабушке. Вот она точно убедит папу в обратном.       Убрав небольшой беспорядок на кухне, Кадзуха идет в свою комнату, чтобы взять сменную одежду и сходить в душ. После водных процедур он сушит волосы феном и возвращается в спальню, устало присев на кровать. Вспомнив о спрятанном сокровище, Кадзуха поднимается обратно и откидывает одеяло в сторону, чтобы найти телефон, а после ложится и, накрывшись одеялом по самый нос, едва сдерживает себя от слез: за этот день ему не написал разве что только ленивый. Сто двадцать одно сообщение в рабочей беседе, три пропущенных от Томы, скинутые фотографии с прогулки от Ёимии, еще несколько сообщений от коллег и даже начальницы, что сначала угрожала, а потом слезно молила о том, чтобы он зашел в общую беседу: обсуждение будущего корпоратива без него ведь обойтись не могло, конечно же.       И еще одно от… Хинаты. Что было странно, потому что за все эти несколько дней она ни разу ему не писала и не звонила — выискивала его на работе по своим каким-то вопросам, лишь иногда заводя разговоры о личном, если была такая возможность.       hitana:       Видела сегодня Вашу девочку на фестивале       Но Вас там не было?..       Тяжело выдохнув, Кадзуха переворачивается на бок и, протерев от чего-то заслезившиеся глаза, печатает ей ответ.

kazuya:      

она гуляла сегодня с моими друзьями      

у меня же выдался замечательный выходной      

      Быстро пробежавшись глазами по всем остальным сообщениям от коллег, Кадзуха присылает Томе смайлик с уставшим котом в ответ на гневное: «Я закопаю твою дочь в снегу, если ты не поднимешь трубку, говнюк», — и просматривает отправленные Ёимией фотографии, глупо улыбаясь. На некоторых снимках Харука — его маленькое улыбчивое солнышко, Кадзуха сейчас заплачет — радостно уплетает свой обед, где-то стоит рядом со снежными постройками, но большая часть фотографий, конечно, была посвящена воплощению угрозы Томы: валяющаяся в сугробах Харука, следом — прилетевший в лицо парня снежок от снимающей это на видео девушки и громкий смех девочки. Тома показательно падает в сугроб, раскинув руки в стороны, и делает снежного ангелочка, заставив Харуку повторять за собой.       Кадзуха не сразу замечает, как под его щекой намокает подушка — он быстро вытирает мокрые дорожки от слез и прокашливается, стараясь не думать о всяких неприятных вещах. Его девочка сегодня провела отличный день в компании близких друзей, чего ради ему страдать о том, чего они лишились полтора года назад? Харука счастлива, а это для него самое главное.       hitana:       Рада за нее и за Вас :)       Кстати, я тут подумала… Может, Вам бы хотелось прогуляться?       После работы, к примеру       Смело. И глупо со стороны Кадзухи: почему он настолько тугодумный? Вообще-то, ему ни капли не льстит подобное внимание к себе, это скорее… Расстраивает? То есть нет, он рад бы пообщаться с Хинатой поближе, правда, просто первым на встречу должен был пойти он, а не она. С каких это пор он позволяет себе подобные вольности? Почему сразу не додумался пригласить ее на свидание?       Дурак.

kazuya:      

извини меня за нерасторопность      

конечно, давай сходим куда-нибудь      

я знаю один неплохой ресторан недалеко от работы      

завтра тебе будет удобно?      

      Положительный ответ долго ждать не пришлось. Кадзуха желает ей доброй ночи и откладывает телефон в сторону, не забыв поставить будильник. Завтра утром нужно бы встать на пробежку, чтобы почистить голову от всякой ерунды, но он понимает, что сил нет от слова совсем. Сегодняшний день прошел хорошо, но он снова возвращается к тому, с чего начинается каждая его попытка лечь пораньше. Голова уже просто пухнет, а тяжесть на сердце не дает нормально вздохнуть — ну почему так? Может, дело в дурацкой постели или наличии теплого создания под боком? Кадзуха уже пытался переехать из своей спальни на диван и да, это возымело кое-какой эффект: все мысли были забиты о том, как же, черт возьми, неудобно даже лежать на этой ошибке мебельного производства. А на утро спина и шея болели так, что захотелось вызвать скорую — Кадзуха просто не мог ни согнуться, ни разогнуться, настолько все у него затекло.       Следующим экспериментом стало наличие Харуки рядышком. Ей тогда приснился какой-то кошмар и она напросилась к нему в комнату, отказавшись ночевать в полном одиночестве. Попытка была засчитана: Кадзуха почти сразу отключился. Только проблема была в том, что каждую ночь вот так ночевать с ней он не мог, Харука должна была приучаться самостоятельности, да и прививать ей подобные привычки — дело нехорошее. Привыкнет спать с отцом в одной кровати и все, от дальнейших проблем потом будет трудно избавиться.       Как же сложно.       Единственным вариантом оставалось наличие партнера. Кадзуха понимал, что концентрируется на прошлом именно из-за отсутствия нового человека рядом, потому ему и спалось крайне плохо. Но сделать с этим ничего не мог: его не тянуло к новым людям. Ему этого просто не хотелось. Только делать с этим нужно хоть что-то: он словно начинал сходить с ума. Днем работа, вечером Харука, а ночью либо снова работа, либо одиночество. Самое страшное — оставаться наедине с собой, особенно тогда, когда ничем не занят, и мыслительный поток никак не остановишь. Поэтому и оставалось только два варианта: либо снотворное, либо бодрствование, и оба эти решения шли лишь во вред.       Но выбора, как обычно это бывает, у него не оставалось.       Кадзуха возвращается к своему телефону: лучше уж так, чем достающие душу самобичевания. Сохраняет все отправленные Ёимией фотографии и ставит на экран блокировки снимок с погруженными в сугробы Хару и Тому. Почему-то в голове снова что-то щелкает, и он открывает уже надоевший инстаграм, найдя недавнюю переписку с Хэйдзо. Вчера ему заснулось гораздо проще и быстрее после разговора с ним, может, попробовать еще раз? Если он, конечно, не против будет уделить ему немного своего внимания.       Хэйдзо, как ни странно, снова оказывается в сети, и Кадзуха считывает это как знак к тому, чтобы хотя бы попробовать: еще нет даже одиннадцати часов, так что… Не так уж и поздно он ему пишет, правда?..

kazuya:      

еще не спишь?      

      Парень почти сразу читает его сообщение — в голову закрадывается гаденькая мысль о том, что Хэйдзо этого ждал, и Кадзуха одергивает себя за подобные мысли. С чего бы ему его ждать? Может, он вообще не хотел ему отвечать и просто попытался смахнуть пришедшее уведомление, совершенно случайно открыв диалог.       shikachan:       снова не спится из-за меня?       Кадзуха закатывает глаза, улыбнувшись, и удобнее устраивает голову на уголке подушки.

kazuya:      

я не ложусь спать так рано      

но ты прав, меня снова посетили мысли о тебе      

      

      Кадзуха не думает, когда отправляет ему это сообщение, от слова совсем. Но когда понимает, что за ерунду он только что написал, его глаза округляются от страха, и он принимается печатать новое сообщение, не дожидаясь неловкого ответа.

kazuya:      

не подумай ничего такого, пожалуйста      

я просто думал о том, что мне слишком лениво подниматься завтра утром ради пробежки      

и подумал, что можно было бы использовать твое обещание как стимул      

      shikachan:       невыгодные мысли обо мне приходят Вам в голову       но так и быть, раз уж я обещал…       во сколько подъем?       Кадзуха улыбается краешком губ и отправляет пугающее: «В шесть утра :)», — тихо посмеявшись с отправленного следом уставшего смайлика. Они желают друг другу доброй ночи, и Кадзуха, переставив будильник на полчаса раньше, делает очередную попытку уснуть. Голова заполняется представлениями о том, как это будет вообще происходить: кто выдохнется первым? Он мог бы поспорить, что Хэйдзо будет тащить его на своей спине — все же физическая подготовка у него будет явно получше. Да и утром будет гораздо прохладнее, чем в последние пару дней, поэтому неплохо было бы утеплиться, чтобы не замерзнуть. А маршрут? У Кадзухи есть несколько маршрутов, по которым он обычно бегает: один длиннее другого.       Что ж. Наверное, стоит решить это уже на месте. Все же принимать подобные решения стоит коллективно — лишь бы Хэйдзо не проспал.