Полюби меня, если сможешь

Сама первая встреча. Его скептически-недоумевающий взгляд. И ее радостное изумление, прорвавшееся совсем неуместной сияющей улыбкой.       — …Не знала, что придется работать под вашим руководством, товарищ капитан первого ранга.       — Отставить треп. Стрелять умеешь?.. Подступающая к горлу дурнота, трясущиеся черные мушки перед глазами, фляжка, сидящий совсем рядом командир. Такой не-командир, такой простой, свой… родной, как будто она знала его всегда…       — … Как звать-то?       — Мура… Женя.       — Спасибо, Жень. Причал. Командир, глядящий на нее с едва уловимой неловкостью и потирающий ухо — тот самый шрам, который она оставила ему на память, когда ослушалась приказа, сделала по-своему, выстрелила в бандита, впервые убив человека… И спасла командира.       — … И я тебя прошу, будь осторожна.       — Я постараюсь, но вряд ли получится. Полный взрывчатки сарай, ловушка под ее ногой. Батя, обматывающий ее руки веревкой и не сводящий с нее глаз — как молчаливое обещание, что все обойдется. И ее отчаянное желание — успеть, сказать, признаться… Потому что если вдруг… Он ведь даже никогда не узнает.       — … Все будет хорошо, девочка. Все будет хорошо.       — Я знаю. Бать, я хотела сказать…       — Потом. Потом поговорим. Конечно же, это «потом» так и не настало… Разнесенная взрывом серверная, пропахший дымом коридор, осторожно придерживающие руки.       — … Мурашова, когда говорят «уходим», надо…       — Уходить.       — Бежать надо! И такие незнакомо-бережные объятия, когда притянул близко-близко к себе, будто утешая, успокаивая боль… Бесчисленные осколки воспоминаний. Острые, колючие, больно режущие — одно за другим в безумном хороводе перед глазами… Их было много, этих крошечных мимолетных фрагментов. А вот слез почему-то не было совсем. Только изнуряющая тяжесть на сердце, глухая, давящая, неизменная… Всю ночь Мура не сомкнула глаз. Лежала, глядя в темноту, без сил, без движения. Кот мирно спал рядом — когда повернулась, угадывая смутные очертания фигуры на соседней половине кровати, вдруг подумалось, что это все какой-то нелепый сон. Что она здесь делает? Что она вообще делает…

***

Утром проснулась совершенно разбитая. Ужасно раскалывалась голова, а глаза жгло так, будто под веки насыпали песку, хотя совсем не плакала. Кот суетился у стола, раскладывая по тарелкам творожную запеканку и разливая кофе — отвратительно спокойный и бодрый. Выспался… Не то что она.       — Багира тебе привет передавала, — бросил между делом, когда уселись завтракать.       — Вот как? А как в остальном свидание? — поинтересовалась иронично, сама не понимая, что говорит и зачем. Что-то болезненно-едкое, невыносимо стиснувшее внутренности, требовало немедленного выхода — за неимением слез хотя бы истерикой, хотя бы криком…       — Какое свидание? — слегка поперхнулся Кот, подняв на нее растерянный взгляд. Женя продолжала усмехаться дрожащими губами. А перед глазами вдруг ожила та сцена в ресторане — как Кот умело кружил Риту в танце, потом поцеловал ее демонстративно на глазах у всех и сбежал, а наутро они с Багирой явились вместе… Впрочем, ей-то какое до всего этого дело? Но язвительная реплика сорвалась сама собой.       — Ну, просто вы так мило целовались тогда в ресторане… Или не только целовались, а, Вась? Кот замер, не донеся вилку до рта и в полном изумлении глядя на Женю.        — Мурашова, ты чего несешь? Ты прекрасно знаешь, что между нами ничего не было!       — А я свечку не держала! — Мура невольно повысила голос. — Так что не могу знать, было там у вас что-то или нет! Ионов отложил вилку. Медленно выдохнул.       — Та-ак, понятно, — протянул негромко. — Опять началось?       — Закончилось! — огрызнулась Мура и встала, с грохотом швырнув в мойку тарелки. Кот несколько мгновений смотрел на нее. Резко сорвался с места, в несколько шагов очутившись рядом, требовательно развернул к себе.       — Мурашова, вот только не надо перекладывать с больной головы на здоровую! — отчеканил сухо. — Это ты мне изменила, а не я тебе, это раз. Я никогда не давал тебе повода во мне сомневаться, это два. И третье. Может, стоит уже признаться хотя бы самой себе, в чем дело?       — И в чем же, интересно? — скрестив руки на груди, раздраженно бросила Женя. Кот отступил, прислонился плечом к стене.       — Мы оба с тобой знаем, кто тебе нужен на самом деле, — произнес очень спокойно. — Хотя бы себе не ври. Ты его все еще любишь. И думаешь о нем. И будешь нас сравнивать, даже если останешься со мной. Будешь думать о том, как все могло бы сложиться с ним, а не со мной. А я для тебя так и останусь вечно вторым номером. Заменой. Просто человеком, похожим на него. Ничего больше.       — Да ты психолог, Ионов, — криво усмехнулась Мура. — От Багиры набрался? Это что, воздушно-капельным путем передается? Кот пристально, с каким-то неестественным спокойствием смотрел ей в глаза.       — А в чем я не прав? Я не нужен тебе. И никогда не заменю тебе Батю. Ты же сама это все понимаешь.       — Кот!       — Не перебивай, пожалуйста, — попросил тихо, остановившись возле окна. — Я не хочу так, Мур. Не хочу. Ты со мной мучаешься, тебе со мной плохо, а я… А я, Жень, ничего не могу вернуть. Знаешь, это странно, наверное, прозвучит… но все было проще, когда у нас все было так непросто — ты от меня ускользала, я за тобой бегал, добивался, что-то пытался доказать, завоевать, хотел, чтобы ты что-то во мне разглядела… А теперь… Ничего не осталось, Жень. Ни-че-го. Без всех этих догонялок, разборок, выяснений отношений — ну что у нас было в сухом остатке? Да ничего не было. Я так не хочу. Я просто хочу, чтобы все было взаимно. И чтобы меня любили. Меня, вот такого… Не потому что кого-то напоминаю, не потому что чем-то похож… А потому что я это я, понимаешь? Конечно, я не такой крутой и железный, как Батя… Но неужели и меня нельзя просто любить?       — Вась, к чему ты это все? — почти прошептала Мура сквозь комок в горле.       — Нам нужно расстаться. Женя, бессмысленно рассматривая кофейную гущу на дне пустой чашки, вскинула голову, не веря услышанному.       — Ты… ты что, меня бросаешь?       — Ты сама понимаешь, что так будет лучше для всех, — последовал усталый ответ. — Я не должен был давать тебе надежду, в этом моя вина. Нельзя вернуть то, что перегорело. Я ошибся, Жень… Мура смотрела прямо перед собой — но как будто в прошлое. Грохот водопада в ночной тишине, жадные требовательные руки, свое отчужденное «Мы совершили ошибку»… Лавочка перед КТЦ, свое самое логичное решение, бесстрастный голос Булатова: «Я совершил ошибку»… И вот опять. Снова…       — Почему? — спросила чуть слышно. И тут же, срываясь: — Почему вы все меня бросаете?! Что, ну что со мной не так?! Рывком отвернулась, зажмурившись. Очень хотелось закричать, разрыдаться, даже швырнуть что-нибудь об пол — но сил на новую вспышку совсем не осталось. Эта бессонная тревожная ночь измучила ее вконец… Снова прозвучал в ушах усталый голос генерала, сообщившего о новой беде — и по всему телу будто судорогой прошлась волна нестерпимой боли — ощутимой так, будто была физической.       — Жень… Мура вздрогнула, совсем рядом услышав голос Кота. И когда его руки развернули ее, придерживая за плечи, не смогла зло дернуться, уворачиваясь. В бессилии прижалась лицом к его груди, понимая: не будь этой опоры, она бы, наверное, рухнула.       — Жень, ты… Ты прости меня, ладно? За все, что было — прости. И за то, чего не было — тоже… И за то, что у нас ничего не получилось… Хотя кто знает, может, это и к лучшему…       — Вась…       — Ты еще будешь счастлива, Жень, — с какой-то железно-твердой уверенностью. — Обязательно будешь… И в мягком прощальном жесте, будто утешая напоследок, провел рукой по ее плечам. Резко отстранился и вышел из квартиры, не обернувшись.