Полюби меня, если сможешь

Женя не справлялась. Все валилось из рук. Пропадали сигналы маячков; в самый важный момент появлялась облачность; компьютер зависал в тот самый миг, когда нужно было срочно что-то пробить; связь обрывалась совершенно неожиданно именно тогда, когда требовалось передать указания… А еще Батя… Батя, стоявший у нее за спиной, отдававший какие-то распоряжения, что-то передававший ребятам… Иногда он наклонялся совсем близко, что-то рассматривая на мониторе; его голос звучал совсем рядом; теплое дыхание обдавало шею, пробирая до дрожи. От этой невозможной, запредельной близости — такой привычной еще недавно и такой недосягаемой теперь — Женю начинало трясти. Как бы сейчас она хотела оказаться как можно дальше отсюда! Если бы не приказ Пригова подменить Багиру на время ее больничного, Мура сейчас не сидела бы в давящих стенах КТЦ — там, где от присутствия Булатова ей было не скрыться, не уйти. А ведь казалось, уже начала привыкать… Привыкать… Разве можно к такому привыкнуть? Узнав близость к единственно важному мужчине, разве можно привыкнуть к мысли, что больше ему не нужна? Мура и сама не понимала, откуда у нее берутся силы. Ночами, терзаясь от воспоминаний и душащих слез, мучаясь без сна, с пустотой в голове и на сердце, утром заставляла себя подняться и снова идти на службу. Служба — это единственное, что сейчас спасало. Бой, борьба, экстрим, выживание… Это все ненадолго отключало голову, позволяло забыться. Не думать, не вспоминать, не надеяться… Не на что ей было надеяться. И ждать больше нечего. Это конец. Конец для их недолгого горячечного романа — и для нее самой тоже.

***

К вечеру Женя едва держалась на ногах. Последние дни и правда выдались весьма напряженными, и Мура подумала, что даже после заданий в полях так сильно не всегда уставала. Слишком измотана эмоционально она оказалась теперь, чтобы сопротивляться этой безумной усталости… В лифт Мура шагнула практически на автомате в самый последний момент. И только потом увидела, что в кабине они с Булатовым оказались вдвоем — и первым порывом было тут же выскочить обратно, но лифт уже тронулся и поехал вниз. Напряженное, физически давящее молчание тяжело повисло под потолком. Женя даже не повернулась в сторону Бати — прислонившись затылком к стене, прикрыла глаза, но все равно ощущала на себе изучающий взгляд командира — и это тоже было совершенно невыносимо.       — Жень, у тебя все в порядке? Наверное, даже безжалостно-сильный удар под дых не выбил бы так почву из-под ног, как это утомленно-обеспокоенное, сдержанно-мягкое обращение; как этот вопрос, прозвучавший так, словно Булатов действительно переживал за нее… Прежде, в той, другой жизни, когда она не знала, не осознавала еще всей уничтожающей силы собственного чувства, Булатов мог совершенно спокойно так к ней обращаться — как хороший командир, заботящийся о своих бойцах, как старший товарищ, способный помочь в непростой ситуации… Но сейчас это казалось практически издевкой — жестокой издевкой над всем, что она чувствовала к нему все эти годы и что он так просто смог забыть… Женя резко выпрямилась, вздернула подбородок, неожиданно твердо встречая отечески-внимательный взгляд.       — В полном, товарищ контр-адмирал, — отчеканила четко и громко, словно отвечая на очередной приказ. По губам Булатова скользнула легкая улыбка, в которой промелькнула явственная усталость.       — Мурашова, ну что за официоз? — спросил с чуть уловимой насмешкой, словно видя в этом женский каприз.       — Соблюдаю субординацию, товарищ контр-адмирал, — не меняя тона, отозвалась Женя, чувствуя, что изнутри ее начинает трясти. Его близость, его улыбки, его голос, запах его парфюма… Неужели совсем недавно у нее было право наслаждаться всем этим? Неужели совсем недавно он позволял ей себя любить? И — господи, какая же она дура, что посмела поверить в это! — в своей насмешливо-сдержанной манере любил ее тоже…       — Жень… На миг, всего на миг, ей показалось, что он сейчас коснется ее руки — и от осознания, что стоит ему дотронуться до нее, вся выдержка затрещит по швам, Муру накрыло смесью обжигающего ужаса и холодной ярости. Он ее оттолкнул, он ее бросил, он ее предал! Так почему, почему она не может также спокойно смотреть ему в глаза, так ровно с ним говорить, так равнодушно думать о нем? Что за безумную власть этот мужчина имеет над ней?       — У меня все в порядке, — раздельно и сухо повторила Женя, до боли впившись ногтями в собственную ладонь. — И не стоит делать вид, что вы обо мне беспокоитесь, товарищ контр-адмирал. И вышла из разъехавшихся дверей лифта, громко цокая каблуками. Чувствуя, как неотступно-внимательный взгляд Булатова прожигает ей спину.