New Game+ - Wishes of the Black Heart

Оставшиеся кварталы до подсвеченного системой небоскреба тянутся безумно долго, но в целом жаловаться не на что. С вернувшимся в условную — адреналин и мана перекачиваются по телу, усиливая и без того усиленные чувства, — норму восприятием он успевает подмечать немало деталей даже во время спринта. Несколько выживших тут, несколько не настолько удачливых тел там. Здание, обрушившееся так, словно на него упал Кинг-Конг. Несколько вооруженных человек, от которых очень сильно пахнет кровью. Несколько вооруженных уже-не-человек, от которых тянет тухлым мясом (Беру заинтересовано щелкает жвалами в голове) и мокрой шерстью. Грязь, кровь, крики. Мало чем отличается от прорывов врат, если честно, и сочувствия вызывает ровно столько же. Когда-то он без раздумий бросился бы помогать, но спасение человечества очень быстро приедается. Особенно когда вместо благодарности тебя вышвыривают из собственной мировой линии. Когда он останавливается перед разбитыми стеклянными дверьми, стрелочка сменяется на раздражающее «цель находится в этой области», не давая ни единой подсказки, что это за область и где ее границы. Здание… огромное и темное, не то чтобы его это хоть как-то напрягало, но отыскать в нем одного человека, которого там может и не быть, — та еще задачка, хотя и больше муторная, чем реально сложная. Докча здесь точно был, но остаточный след слишком слабый, чтобы определить направление, в котором он шел: внутрь или наружу. С другой стороны, надоедливый ублюдок сказал, что Докча ненавидел место, в котором оказался, — ну, если, конечно, речь не шла о какой-нибудь кофейне по соседству, — и вряд ли захотел оставаться там дольше необходимого. Решение проверить окрестности первыми оказывается верным. Стоит повернуть за угол, как в нос снова шибает запахом гнилого мяса, но Джинву его едва замечает. Мир снова сужается до одной точки, и эта точка — Ким Докча. [Дополнительный квест завершен. Оставшееся время: 01:43:54 Награда вычисляется…] — Ну что, вспомнил меня теперь? — с отчетливой насмешкой рычит какой-то мохнатый ублюдок, занося лапу для удара. — Нехорошо забывать своих одноклассников, Докча-я. Он моргает. Оторопело, изумленно, непонимающе — в голове никак не хочет укладываться реальность, в которой какая-то мохнатая тварь смеет поднимать руку на избранника Монарха. Он моргает, и занесенная для удара лапа опускается, с оглушительным хрустом врезаясь в лицо его звезды. Тело срывается с места на пределе своих сверхчеловеческих возможностей, но это все равно слишком поздно. Он должен был предотвратить этот удар, а не торчать соляным столбом. Он должен был прийти быстрее. Сила удара отправляет Докчу в полет до ближайшей стены, но врезаться в нее Джинву ему уже не дает, подхватывая на руки одеревеневшее от боли тело. Торопливый осмотр не более чем полумера, но он достаточно наблюдателен, чтобы сделать правильные выводы. На рубашке в районе солнечного сплетения грязные следы, а шерсть ублюдка вся в засохшей крови, а значит это уже как минимум два удара. Джинву ставит на больше, но он не зря доставал Докчу, пока тот не поднял характеристики до максимума, и урон не такой страшный, как мог бы оказаться в любом другом случае. Но Докча дрожит. Крупно, всем телом, содрогаясь так сильно, словно это не дрожь, а болезненные спазмы. И Джинву категорически не нравится то, что прячется в потускневших и безжизненных глазах. Страх. Он видел его столько раз и в стольких проявлениях, что не узнать просто не может, но этому не место на любимом лице. Страх в глазах его звезды означает, что Джинву эпично облажался. — Докча, — как можно мягче зовет Джинву, безжалостно давя рвущийся вместо членораздельной речи рык. — Докча-я, посмотри на меня. Докча слегка поворачивает голову, запрокидывает назад — взгляд Джинву скользит по разбитым губам, яркому пятну на переносице, куда пришелся удар, по застывшим в уголках глаз непролитым слезам, и бушующая до этого ярость стихает, сменяясь холодной, расчетливой злостью, — и в его глазах отражается столько неприкрытой боли… [Награда вычисляется…] — Я держу тебя, Докча-я, держу, — шепчет Джинву, опасаясь поднимать голос, чтобы не напугать еще сильнее. — Вот, выпей. Рука с зельем дрожит, когда он подносит ее к окровавленным губам, и несколько долгих мгновений, пока Докча не приоткрывает их, надолго займут свое место среди его обычных кошмаров. Но он все-таки реагирует — на голос или прикосновение — и, хотя первый глоток приходится бережно влить, как маленькому ребенку или дикому зверьку поглаживая пальцем горло, чтобы заставить сглотнуть, второй глоток Докча делает уже сам. Зелье работает быстро, залечивая невидимые глазу повреждения и прогоняя боль, и Докча ощутимо обмякает в его руках. Дрожать он при этом не перестает, но выражение лица сменяется с абсолютно пустого на более осмысленное и недоверчивое, словно присутствие Джинву его чем-то сильно удивляет. Глупая, глупая звездочка. Джинву все еще подрагивающими пальцами стирает — больше размазывает — с его лица кровь и грязь, перечеркивая дорожки от невольных слез на щеках. Не надо, не нужно, никто здесь не стоит этих чувств, поэтому не плачь, не плачь, душа моя, моя мечта, моя звезда, не стоит плакать из-за того, кто доживает свои последние мгновения, пусть пока и не знает об этом. — Эй, задрот, так ты реально что ли гомик?! Ему не надо даже оборачиваться, чтобы заткнуть забывшую свое место в пищевой цепочке псину. Территория правителя разворачивается даже раньше, чем он успевает подумать о навыке, и самодовольное тявканье сменяется жалобным скулежом. Отрывать глаза от Докчи даже на короткое мгновение очень мучительно, но он все-таки прикладывает это усилие и бросает короткий взгляд через плечо. Скулеж мгновенно прекращается — низшая тварь даже дышит теперь через раз от ужаса. Хорошо. Когда он поворачивается обратно, Докча встречает его взгляд со сложным выражением лица. Джинву не знает, что тут сложного, на самом-то деле, для него все наконец-то кристально ясно и просто. — Не надо, Джинву-а, — говорит в итоге Докча, и это просто поразительно, как ему удается выговаривать слова почти не дрожащим голосом. — Это моя проблема. [Созвездие Скрытый интриган громко возмущается словами воплощения Ким Докча.] — Нет, — если там что-то и было дальше, он не хочет это слышать. Только не когда тонкие пальцы сжимаются на его предплечье с такой силой, что наверняка останутся синяки. — Это проблема, от которой я с радостью избавлюсь для тебя. Докча распахивает глаза, явно не до конца понимая, что происходит, и он просто не выдерживает. Бережно приподнимает пальцами упрямый подбородок и сгибается чуть-чуть сильнее, чем должен позволять себе человеческий позвоночник, чтобы соприкоснуться лбами. Докча не отстраняется, и Джинву позволяет себе еще немного подышать своей звездой — его запах, его тепло, его нежная даже сейчас аура одновременно успокаивают и будят в нем самые темные ростки души. Он отстраняется, когда мертвая хватка на руке немного расслабляется, но Докча вцепляется в него снова, словно не хочет отпускать от себя. — Медленно, — говорит он, и вот теперь-то голос заметно подрагивает, пока Джинву отчаянно пытается заглушить поднимающееся внутри черное отчаяние от полностью заслуженного обвинения. Но Докча еще не закончил. — Сделай это медленно, Джинву-а. Насколько сложно может быть убить кого-то медленно? Он не привык играться с добычей и изначально планировал просто отдать ублюдка теням, чтобы они позаботились о нем как следует, но теперь этот вариант отпадает. Псина назвала себя бывшим одноклассником, а значит точно была одним из тех, кто пытался сломать его звезду в прошлом. Достаточно было взглянуть на дрожащего даже в безопасности его рук Докчу, чтобы догадаться, насколько глубокой была эта рана, и именно поэтому просто утопить бешеную собаку в тенях будет недостаточно. Он должен сделать все сам (и, может быть, потом отдать что останется теням. Если останется). Оставлять Докчу не хочется даже на секунду, но, как бы ни была хороша его Рука Правителя, орудовать ей долго и с большого расстояния сложно — мелкая моторика не ее сильная сторона. Поэтому Джинву опускает его на потрескавшийся асфальт так мягко, как только может, и Игрис без напоминания — легкий толчок изнутри, одновременно просьба и вопрос, не в счет, — соскальзывает в его тень. Та сразу же уплотняется, закрывая собой все неровности и острые края, которые могут причинить сидящему на них дискомфорт, и Джинву крайне неохотно убирает руки. Пальцы на рукаве разжимаются окончательно и тревожно безвольно соскальзывают на колени, когда он встает, и больше не делают попыток его остановить. — Я скоро вернусь, — обещает он доверчиво поднятым на него глазам и, не удержавшись, склоняется, чтобы поймать слегка потеплевшие пальцы своими и поднести к губам. Бледная кожа на вкус как пепел и кровь. — Потерпи еще немного. Но с чего же начать? Медленно, медленно… яд? Проклятие? Кровопотеря? О. О! Кстати о ней… Клык Расаки скользит в руку даже раньше, чем Джинву успевает о нем подумать. Верно. Кровотечение и паралич отлично подходят. [Расчет завершен. Награда будет принята автоматически.] Существо на земле жалобно скулит, когда он подходит ближе, и Джинву уже подумывает, что стоит немного ослабить давление, пока тот не откинулся сам по себе, когда из спины ублюдка внезапно начинают один за другим всплывать фрагменты золотых слов. Он протягивает свободную ладонь, и один из парящих кусочков послушно подлетает к ней. [Вы получили фрагмент истории.] Истории? Понимание приходит мгновением позже. Фрагменты за спиной псины — имя Сон Минву само всплывает в голове, хотя их никто и никогда друг другу не представлял, — тускнеют и исчезают, а вместо них в паре шагов появляется полупрозрачный человек. Это подросток. Среднего роста, болезненно худой, в неряшливой школьной форме — она грязная, на рубашке не хватает пуговиц, а галстук… Взгляд цепляется за бейджик, и Джинву на секунду чувствует себя так, словно его снова насквозь пропороли когтями. «Ким Докча» гласит маленькая нашивка, и, стоит ее прочитать, как размытое лицо стремительно обретает четкость. Он весь в синяках — лицо расцвечено не успевающими сходить следами, на шее отчетливо видны отпечатки пальцев и яркая красная полоса, о которой Джинву категорически не хочет думать, такие же отметины на торчащих из слишком свободных рукавов запястьях. На одной руке ссажены все костяшки и ободраны пальцы — так бывает, если хорошенько повозить подошвой по руке (отвратительный опыт), и на всех пальцах до крови содраны самые кончики. Ему — ему! — невыносимо смотреть на эту историю издевательств и человеческой жестокости, написанную прямо по хрупкому телу, и Джинву поднимает взгляд к лицу фрагмента. Губы ожидаемо разбиты и искусаны до запекшихся корок, из уголка стекала и засохла струйка крови — прикусил щеку или язык, скорее всего, хотя, с учетом всего остального, нельзя гарантировать отсутствие внутренних кровотечений. Но самое страшное — это глаза. Тусклые, помутневшие, абсолютно безжизненные, словно их владелец давно утратил любое желание жить. Докча смотрит в пустоту перед собой полностью расфокусированным взглядом, в котором больше нет сияющих звезд — только пустота, схожая с той, что была в нем самом, когда его мир был выдран из него. Джинву заполнил ее своей звездой и не мог даже мечтать о лучшем выборе, но… будет ли достаточно его самого, чтобы заполнить зияющую дыру там, где когда-то прятался верящий во взрослых и мечтающий о чудесном спасении ребенок? Ответа на этот вопрос у него нет, но он и не нужен. Нет смысла волноваться о том, что невозможно узнать заранее, да и он не из тех, кто останавливается от малейшего препятствия на пути. Действуй он так, то сдох бы еще давно, навсегда оставшись в каком-нибудь низкоуровневом подземелье, но для него всегда существовал только один путь — вперед, напролом, пока упрямая цель не упадет в его объятия, позволяя стать себе опорой и разделить одну вечность на двоих. Но сначала — избавить мир от бешеной псины. *** Клык Расаки входит в вытянутую лапу так легко, словно он опускает его в воду, а не в жесткую плоть полуволка. Разница — в силе, в уровне, в грейде снаряжения — очевидно огромна, но Джинву и не собирался тут честную дуэль устраивать. Ублюдок извивается от боли и пытается огрызаться, но Джинву просто вдавливает его морду в землю еще немного сильнее Рукой Правителя, и неблагозвучное рычание довольно быстро стихает. Когти пробитой лапы скребут по асфальту, когда он выдергивает кинжал (пальцы Докчи были разодраны в кровь) и всаживает его обратно, прокручивая, пока лезвие не оказывается параллельно предплечью. (Его удерживали за руки, когда били, и на прозрачной коже запястий остались следы от веревок) Джинву тянет Клык на себя, Б-ранговое лезвие с одинаковой легкостью рассекает связки и кости, разваливая лапу надвое до самого локтя. Псина оказалась еще более никчемной, чем он думал, — с тем же мрачным ублюдком такой номер бы уже не прошел, — и Джинву повторяет все то же самое с другой лапой. Потом приходит черед спины (Докча вздрагивает каждый раз, когда кто-то касается его лопаток без предупреждения). Он вырезает на ней руны и символы, существующие только в его воспоминаниях, и мана мгновенно наполняет неровные контуры, вспыхивая на стыках. Боль, агония, разрушение, проклятие. Поглощение. Он перечеркивает последнее — в памяти Эшборна война и безумие, когда сильные пожирали слабых, чтобы насытить неутолимый голод и обрести силу, — слишком много чести для такого отброса. Кончик кинжала скользит вдоль позвоночника, рассекая толстую шкуру и обнажая белую кость. Регенерация работает вовсю, но она слишком слабая, чтобы справиться с тем, что может сделать — и делает — с парализованным телом разъяренный Монарх. Он не наслаждается этим, бездумная жестокость ради развлечения не в его вкусе, но каждый скулеж, каждое судорожное сокращение мышц, которое не в силах сдержать даже наложенный дебаф, немножко усмиряют затопившую его холодную, расчетливую ярость. Ему не нужно даже поворачиваться, чтобы узнать, что Докча не отрываясь смотрит на танцующий в его руках кинжал, забывая моргать и дышать, но фрагмент тени могут видеть только его глазами, и Джинву слегка поворачивает голову, чтобы взглянуть. В прежде пустых глазах теперь теплится тень жадного интереса, а губы кривятся в довольной улыбке, словно чужие страдания доставляют ему удовольствие. Что ж, он имеет полное право наслаждаться хотя бы этой изрядно запоздавшей местью. Джинву, в общем-то, совсем не против увидеть такое выражение и на лице настоящего Докчи, но тот выглядит скорее ошарашенным, чем довольным. И все же регенерация у псины чертовски впечатляющая. Он отвлекся лишь ненадолго, а тот уже почти восстановил руку, с которой они начали. Никуда не годится. Беру вопросительно скрежещет в подсознании, сопровождая вопрос крайне заинтересованным молчанием Игриса, и Джинву согласно кивает. Ему тоже интересно, сколько еще раз надо вскрыть этого ублюдка, прежде чем она откажет окончательно, но проверить не получается. В голове звенит оповещением Полуденная встреча. [Воплощение Ким Докча ищет вашего согласия на коммуникацию.] {КДЧ: Джинву-а, достаточно} *** {КДЧ: Джинву-а, достаточно} Он замирает на мгновение, прежде чем рывком подняться на ноги. Икры слегка покалывает — сколько он просидел на одном месте? — но ничего такого, что нельзя было бы проигнорировать. — Ты уверен? — спрашивает он вслух, потому что в голове у него такой беспорядок, что Джинву всерьез сомневается, что сможет отправить в ответ только одну мысль, а не вывалить все разом. Докча смотрит на него бесконечно усталым взглядом. {КДЧ: Джинву, пожалуйста} Он отправляет кинжал обратно в инвентарь и окончательно поворачивается к переставшему, кажется, даже дышать телу спиной. Не нужно быть телепатом, чтобы догадаться, какие мысли роятся в тупой собачьей башке, но Джинву вовсе не собирается его отпускать. Глаза его звезды становятся похожи на бездонные озера, когда плотные жгуты теней оплетают тушу с ног до головы и в считанные мгновения втягивают в асфальт. На самом деле, конечно, не в асфальт, а напрямую в Обитель, где, скорее всего, неплохо развлекутся с новой жертвой, и может быть даже скажут потом, на сколько хватит его регенерации. Почему-то Джинву кажется, что это «достаточно» было больше лазейкой для него, чем реальным, настоящим достаточно, но он точно знает две вещи. Первое — он не станет спорить со своей звездой, когда она в таком ужасном состоянии. Второе — он нифига не знает как пытать кого-то, и это заставляет его чувствовать собственную раздвоенность только острее, потому что наследие Эшборна в нем как раз-таки отлично это умеет. Но прикасаться к этому знанию почему-то не хочется. Докча отводит глаза, когда он приближается. — Тебе не нужно было заходить так далеко, — он практически шепчет, глядя куда-то в сторону, хотя до этого Джинву чувствовал на себе его взгляд непрерывно. Что это? Неловкость? Стыд? Очередная ненужная вина? Неважно. Оно в любом случае лишнее. — Для тебя я готов зайти намного дальше, — слегка бездумно отвечает Джинву и протягивает ладонь, чтобы помочь Докче подняться, и только теперь замечает. Его рука покрыта кровью. Густой, грязной кровью оборотня, в которой он почти не помнит, как ухитрился запачкаться. Отдернуть ее он не успевает. Докча, несмотря на все еще явно нестабильное состояние, двигается очень быстро и намертво вцепляется в него, не обращая внимания на грязь. Джинву легко поднимает его на ноги, но разжать пальцы после оказывается гораздо сложнее. Он пытается раз, другой, пока Докча неожиданно не накрывает их сцепленные ладони свободной рукой. — Можно… еще немного? — осторожно спрашивает он, и от Джинву не ускользает, как тот рефлекторно чуть втягивает голову и приподнимает плечи, словно готовясь защищаться. Словно ему нужно защищаться, а Джинву может отказать ему в поддержке и утолении тактильного голода. Да и вообще хоть в чем-нибудь, и это без учета той жадной бездны, в которую выродилась его собственная жажда человеческого тепла. Горло снова перехватывает, слова застревают, и вместо ответа он гладит тыльную сторону ладони Докчи одним пальцем, прежде чем сжать чуть крепче. — Я с тобой, — говорит он через пару минут успокаивающей тишины и покоя, хотя на самом деле на языке так и вертится провокационное «я твой», но Джинву знает когда стоит остановиться. Сейчас — не место и не время. Они оба устали, покрыты кровью и грязью и пропахли гарью — им отчаянно нужна передышка. Он оглядывается. — Идем. Докча послушно проходит за ним целых пять шагов, прежде чем упирается пятками в асфальт. — Подожди, нам надо… Джинву разворачивается и, дернув за сцепленные руки, притягивает свое упрямое сокровище к себе. Это даже не нормальные объятия — так, жалкая пародия, — но у него есть подозрение, что в любом другом случае им придется тут же и заночевать. — Нет, — решительно обрывает он все возражения разом. — Всем, что нам надо сделать, мы займемся завтра. Сегодня — только отдыхать. Ему повезло, что у Докчи буквально не осталось сил спорить.