Цундэрэ

Тишину комнаты разрезал стук разбившегося сердца. Сынкван сидел на полу своей комнаты напротив своего самого родного человека, отчаянно не желая принимать приговор, произнесенный лучшим другом несколько мгновений назад. До сердца отравляющая правда дошла быстрее, чем до мозга, тем самым дав Сынгвану шанс не сломаться окончательно. Он выдавливает из себя жалкое:  «Я знаю» «Я понимаю» «Всё в порядке» Лицо напротив мечется, не знает, какую эмоцию показать, наконец останавливаясь на нейтрально задумчивой. И только лишь глаза, встретившись с чужими, наполненными вселенской тоской и огорчением, выражают невыносимую вину.  Они сидят так, рассматривая будто впервые лица друг друга ещё около минуты, кажущейся в сдавливающей горло обстановке целой вечностью. Сынкван думает о том, что уже ничего не понимает в этой жизни. Пугающие его самого своей мрачностью мысли, словно нашептывания дьявола, тянут его на дно подсознания, куда Сынквану уже давно не доводилось опускаться. То единственное, что не позволяло ему сломаться все эти годы, оказалось совершенно невидимым, несуществующим, невзаимным.  И как могло это глупое сердце убедить мозг, что всё взаправду, что он такой же особенный для своей родственной души, как и он для него.  Неужели он просто придумал себе эту связь между ними, эту историю про то, что если ты любишь кого-то по-настоящему, то этот человек будет любить тебя в ответ?  Неужели так было всегда? А он, живущий в своих розовых очках, эгоистично считал, что владеет чужим сердцем, так же, как и сам отдал в чужое владение своё. Их диалог не выходит из головы, прокручиваясь снова и снова, как заевшая пластинка в старом автомобиле. — Ну что ты там хотел мне сказать? — интересуется Сынкван, пытаясь поймать взгляд напротив. В его глазах струится неприкрытое любопытство и надежда услышать что-то конкретное, чего он боится и безмерно хочет одновременно. — Я передумал говорить уже. — Ну неееет, я тебя не выпущу из этой комнаты, пока ты не скажешь! — Бу преграждает ему путь своими коленками, изображая строгую гримасу. Он в этот момент похож на озорного щенка, просящего наконец-таки поиграть с ним на улице. — Не хочу. — Ну давааай, — Сынкван трясёт друга, ничем сейчас не отличаясь от маленького ребенка. — Ты сам виноват! Нечего было мне такую интригу подкидывать! Я же такими темпами помру от любопытства! От таких смешных манипуляций собеседник только закатывает глаза, понимая, что это дитё настроено серьезно: либо услышать какое-то в его ожиданиях невероятное таинство, либо убить друга и спрятать в шкафу. Безвыходная ситуация, проще уже сказать и забыть. Юноша выдыхает тяжело, готовясь произнести не самые приятные слова. Его взгляд мрачнеет, но глупышка Сынкван не замечает этого из-за собственной нетерпеливой эйфории, - наверняка уже напридумывал, как всегда, варианты того, что вот-вот ему скажут, мысленно желая услышать что-то конкретное.  Не в этот раз. Вернон готов озвучить свой приговор. — Сынкван, ты только не обижайся, но… Бу внимательно следит за морщинками нахмуренного лба. Тон ему уже не нравится, он крепко держит чужие руки и до последнего надеется, надеется… — Мне кажется, что я не чувствую к тебе того же, что и ты, понимаешь?  Первый удар, отразившийся растерянностью на только что оживленном эмоциями лице. — Просто ты так любишь меня, говоришь мне об этом постоянно, а я… а я будто не так сильно как ты… Второй удар, стирающий все краски вокруг. Комната вдруг стала черно-белой. — Я, знаешь… не могу ответить тем же, я будто ничего не чувствую, во мне этого нет, как в тебе. Третий удар, самый громкий, как и последний стук чего-то хрупкого и в миг ставшего одиноким. Тишину комнаты разрезал стук разбившегося сердца. Мозг пока что не готов обрабатывать информацию должным образом. Самый подходящий вариант для объяснения так больно ранящих слов он находит в банальном избитом «он интроверт, это нормально». Всё внутри сжимается и разжимается. Душа просится наружу, чтобы высказать своё недовольство от неоправданных ожиданий, но её крепко держат, не выпуская. Сынкван кое-как находит в себе силы не рассыпаться на осколки прямо на полу своей комнаты от жуткой боли. Надевая на себя маску спокойствия, он говорит что-то успокаивающее, улыбается легко, потом отстраняется, бормоча подобие шутки про то, что Хансолю пора торопиться, а то его родители подадут на него в розыск за похищение их сына.  Вернон цыкает, но также негромко отвечает что-то о том, что ему в любом случае на следующее утро нужно рано вставать на учёбу. Они оба рады переключению темы на что-то нейтральное.  В такой обстановке проще сбежать. Вернон быстро, по привычке, собирает свои вещи по комнате Сынквана, стараясь не останавливаться ни на секунду, чтобы не увязнуть в плотной атмосфере разочарования, разливающегося у друзей по венам. У каждого из них оно своё. Сынкван разочарован в собственных надеждах, а Вернон в себе. В тот момент, когда он наконец высказал то, что вынашивал уже долгое время, что казалось ему логичными, обдуманными, справедливыми доводами, всё это сразу оказалось таким неправильным, абсурдным.  Почему-то, в его голове этот разговор выглядел иначе. Вернон думал, что Сынкван обидится, надует губы как всегда, отмахнется, возможно в шутку, не в серьёз. Но он никак не ожидал увидеть надлом в глазах лучшего друга.  Вернон чувствовал, что с каждым словом, отчего-то оседающим неприятной горькостью на языке, он будто вонзает в сердце Сынквана длинный меч, без возможности заживления.  Конец монолога - три меча в одном маленьком светлом сердечке. Бу как-то рассказывал, что в картах Таро «Тройка мечей» обозначает разбитое сердце. Кажется, Вернону стоило тогда поверить словам друга, а не с присущим ему скепсисом парировать о необоснованности теорий эзотерики.  Захотелось рассмеяться самим над собой, ведь такой Сынкван - спокойный, понимающий, но до ужаса разбитый, послужил бы неоспоримым подтверждением и отличной иллюстрацией для «Тройки мечей» в Таро. Вернон обувается быстрее обычного. Никогда ещё так не хотелось поскорее уехать из дома лучшего друга, именно сбежать. Прощальные объятия холоднее обычных, но Вернон это заслужил. Как и заслужил окончательное разочарование в самом себе, когда уже открывая другу дверь, Сынкван непринужденно сказал, что ожидал чего-то хуже и ужаснее после первых слов Хансоля, но так и остался без ответа.  Напоследок он улыбнулся как-то слишком нервно и закрыл перед другом дверь. … Вот и всё. Сынкван медленными шагами плетётся обратно в свою комнату, что ещё полчаса назад казалась самым уютным местом на планете. Теперь здесь всё стало таким же тёмным, как и сердце хозяина. Из-за воспоминаний здесь физически сложно находиться.  Он всегда знал, что в их дружбе он - тот, кто выражает свою привязанность ярче и открытее. Он никогда не просил в ответ так же часто обнимать его или также открыто говорить о своей любви к лучшему другу. Но Сынкван надеялся, что в глубине души Хансоль освободил место специально для него. Он чувствует, как учащается дыхание, а дурацкие слёзы бесконтрольно скатываются по бледному лицу. Обида предательски расползается по всему телу, заставляет обессиленно сползти по двери ванной комнаты, в которую он успел забежать, чтобы его в таком виде не увидела мама, которая с минуты на минуту должна прийти с работы.  Невидимый груз придавливает его к полу, заставляя угасать и рассыпаться обреченно. Сынкван корит сейчас самого себя за то, что напридумывал какие-то ответные чувства, в которые ему так хотелось верить.  Как он мог позволить себе испытывать что-то большее по отношению к своему лучшему другу? У него даже не получается обижаться на Вернона, который, как всегда, предельно честен. Ему бы хотелось поучиться этому качеству у друга, ведь тот обычно всегда говорит то, что думает, не терпя лицемерие. Получается, это Сынкван у них обманщик. Он обманул друга, сказав, что всё в порядке, он обманул себя, ожидая взаимности. В памяти  проносятся все те моменты, когда он радостно зажимал друга в своих объятиях, встречая раздражительность и смирение. Но никак не счастье.  Глупышка Сынкван, решил всё за другого человека, приписал ему те эмоции и чувства, которые тот никогда не испытывал. Юноша медленно соскребает себя с холодной плитки. Собрав последние силы, стягивает домашнюю одежду и включает душ.  Стоя под непривычной для чувствительной кожи холодной водой, он тихо плачет и надеется, что сильный поток смоет с него неправильные чувства. … Садясь в пустой из-за позднего времени суток автобус, Вернон пытался как-то собрать по полочкам непривычно хаотично движущиеся мысли в голове. Хотелось упорядочить весь сегодняшний вечер, проанализировать каждую деталь, найти во всей системе элемент, не дающий остаться в покое даже на секунду.  Как так вышло, что очередная посиделка дома у Сынквана оставила паршивую недосказанность, которой никогда между ними даже не могло возникнуть. А сейчас каждый шаг в сторону своего дома в геометрической прогрессии отдалял его от лучшего друга, образовывая всепоглощающую пропасть между ними. Вернону правда изначально казалась очень рациональной идея обсудить свои эмоции с Сынкваном. Бу как-то сам говорил, что будет рад услышать обо всём, что переживает и чувствует его друг, будь то негативное или позитивное, а главное, поддержит и не осудит. Как сейчас и произошло. Он выслушал, поддержал и не осудил. Тогда почему осталось ощущение, что лучше бы он в тот момент обиделся, разозлился, в конце концов, поссорился с ним? Почему абсолютное принятие его слов Сынкваном вызывает бесконечное непринятие своих слов им самим? Уже пару месяцев Хансоль формулировал в своей голове то, что наконец озвучил сегодня. Обычно он никогда не говорит о чём-то подобном опрометчиво, поэтому выверял каждое слово. Однако сейчас рой тревожащих словно назойливые мухи мыслей воспроизводит каждую произнесенную букву искаженно, противно, превращая в нечто несуразное. Он остановился перед своим подъездом, не желая погружаться в новые проблемы, не разобравшись с текущей в своем сознании. Что не так? Какой элемент системы он упустил из виду? Что не оставляет его в покое? На лицо упала первая капля, потом ещё одна, и ещё. Дождь обещает быть долгим, судя по тому как он усиливается с каждой минутой.  Вернон подставляет приятным холодным потокам своё лицо, надеясь, что вода смоет из него гадкое послевкусие от собственных слов, оставив истину. Перед глазами вдруг появляется образ лучшего друга, который радостно бежал по дорожке в лесу, размахивая руками. Тогда они закончили среднюю школу, получили свои аттестаты и пошли гулять, отмечая начало каникул и нового этапа в жизни.  Начался проливной дождь, но разве их когда-то это останавливало? Сынкван ещё больше радовался свежести леса в дождь, ловя капельки ртом, как ребёнок. Такой счастливый. Вернон помнит, как скорчил недовольно лицо, когда друг, кружась рядом, случайно облил его водой из лужи, после того как до этого зачем-то пнул её. Дурачок. Но также Вернон помнит извиняющийся взгляд, устремившийся на него в ответ. Тогда он подумал, что готов простить ему всё на свете, чтобы после получить эту искрящуюся очарованием улыбку. Самую красивую улыбку в мире. Стоя под пытающимся пробить его насквозь ливнем, Вернон осознал главное. Пазл в его голове сошёлся, он нашёл проблемный элемент в системе.  Недостающим условием, чтобы решить уравнение, стали его собственные чувства, которые в корне отличались от озвученных им сегодня.  Глупым был не ничего не подозревающий Сынкван, смотрящий на него с неприкрытой надеждой и безмерной искренностью, а он сам.  Как он мог так грубо оборвать то, что его друг лелеял больше всего на свете? Как он мог позволить дать разбиться прямо у себя на глазах своему самому близкому человеку? Как бы ему хотелось сейчас оказаться в теплых объятиях лучшего друга, от которых в последнее время он слишком часто отмахивался. Он слишком поздно понял, что чувствует на самом деле. И этого чего-то в нём ничуть не меньше, чем в Сынкване. Остаётся надеяться, что лучший друг не отстранится от него сейчас, после приговора, к которому он по глупости приговорил их обоих.