Синтаксис

      — Ну мам, я что, на третьеклассника похож?!              Алфёдов смотрел на букет цветов в руке, как на своего главного врага, без сомнения собирающегося испортить ему весь день. Тихое хихиканье матери за спиной никак ситуацию не улучшало, заставляя негодование в груди расти все быстрее и сильнее. Ну что за глупости, право дело! Он в десятый класс идет, а с букетом в руках выглядит как младшеклассник — костюм с иголочки, уложенные кудряшки и портфель для учебников. Спасибо, что хоть очки он вынужден носить не на постоянной основе.              — Вовсе нет, — нежным голосом отвечала ему мать. В речи её всё ещё слышались отголоски веселья и, как считал Алфёдов, откровенной над ним насмешки. — Наоборот, на смелого взрослого мужчину, желающего порадовать свою новую классную руководительницу. — Она сделала небольшую паузу и вновь заговорила уже более серьёзным, хотя всё ещё нежным голосом. — Ну правда, милый, тебе стоит произвести хорошее впечатление. Ничего постыдного в этом нет.              Его мать всегда была исключительной материалисткой, предусмотрительной женщиной, которая хранила в шкафчике на кухне дорогой коньяк, подаренный ей на работе, чтобы потом передарить кому-нибудь ещё, обязательно из числа людей, что смогут после оказать ей какую-нибудь приятельскую услугу, помня её щедрость. Алфедов этого подхода не разделял, но, возможно, понимал, почему его мать придерживалась подобных принципов — всё детство и отрочество сына она положила на то, чтобы выбраться из-за черты бедности, работая сутками напролет, лишь бы обеспечить своего ребенка всем необходимым. В то непростое время только за счет её связей он мог попасть к хорошему стоматологу или получить внеочередное место в детском саду.              Тяжело вздохнув, Алфёдов повернулся лицом к зеркалу, требовательно скалясь собственному отражению. Несмотря на все утренние попытки привести себя в относительно человеческий вид, недельный ночной марафон в кс’ку давал о себе знать в виде залегших под глазами теней и взглядом, выражающим по меньшей степени презрение ко всему человечеству. И вообще, первое сентября в субботу — это с нравственной точки зрения противозаконно.              Но деваться всё равно некуда, и поэтому, в последний раз пригладив пушащиеся на затылке волосы и покрепче перехватив ненавистный букет, Алфёдов на прощание обнял маму и в крайне задумчивых настроениях побрел по знакомой дороге в сторону школы.              Стоявший на дворе сентябрь привычно издевался, одаривая мир то последним, еще августовским зноем, то моросящими дождями и порывистым ветром с разницей между состояниями примерно в половину часа. Как раз сейчас солнце услужливо палило, выжигая последнюю, и без того уже сухую траву. Тело прело в строгом темно-синем школьном костюме, скрупулёзно застёгнутом на все пуговки, что совершенно не делало настроение лучше. Созданный впопыхах три дня назад школьный чат нового «10Б» Алфёдов даже не удосужился почитать, а пробную посадку благополучно проспал, так что сегодняшний визит на день знаний должен стать некой лотереей — будет ли вообще кто-то среди присутствующих ему хотя бы отчасти знаком? Учитывая, что его прошлый класс был с неофициальным гуманитарным уклоном, а сейчас он идет в математический — очень навряд ли.              Шумная и крайне разношерстная толпа, встречающая его на школьном дворе, снова навевает мысль о том, что ему, пожалуй, следовало уйти в колледж. Аттестат у него, конечно, был не красный, но какая-нибудь задрипанная шарага с общим числом учеников в триста человек, вероятно, могла бы и взять экого горе-ученика на бюджет, скажем, строительного факультета. Но нет, он, естественно, поддался на уговоры матушки и друзей что, мол, нужно идти к своей мечте, добиваться высот и всегда стремиться к большему. Честно говоря, о том, какая у него мечта, Алфёдов не имел ни малейшего понятия. У него были определённые интересы, конечно, но, как и у большинства мальчишек его возраста, они сводились преимущественно к компьютерным играм и технике. Назвать такого рода занятие призванием нельзя было, но и в чём-то другом он себя тоже не видел. Возможно, в нём существовал некий творческий запал, вынуждающий играться с картинками в фотошопе, 3D модельками в блендере и писать в порывах сентиментальности кривоватенькие по рифме стишки, но ни одно из этих занятий так и не вылилось во что-то серьёзное, такое, что можно было бы с гордостью назвать своим призванием и делом жизни. Остановился он в итоге на некой золотой середине — нашел в своем городе небольшой ВУЗ, готовый принимать к себе на факультет веб-дизайна учеников со средненькими баллами и пошёл в старшую школу, рассудив, что у него будет по меньшей мере ещё два года для того, чтобы окончательно определиться, пока что позволив себе просто плыть по течению. В конечном счёте с профильной математикой и информатикой берут практически везде.              Было ли это ошибкой? Что же, кажется, пришло время узнать.              С трудом отыскав заветную табличку с надписью «10Б», Алфёдов неловко втиснулся в толпу, то и дело кому-то наступая на новые лакированные ботинки и сыпля притворными извинениями направо и налево. Конечно же, никто из присутствующих не был ему знаком, на что он вообще надеялся? Проведя всю младшую и среднюю школу в своей камерной компашке из преимущественно троечников и хулиганов, сваливших при первой возможности, он так толком ни с кем из параллели не познакомился. Где-то в толпе ему, конечно, виделись относительно знакомые лица и макушки людей, которых он где-то когда-то встречал, сталкиваясь в школьных коридорах, столовой и на массовых мероприятиях, но особой пользы такие косвенные «знакомства» ему не приносили. Говоря откровенно, вряд ли кто-то из этих людей вспомнит, как его хотя бы зовут. Это отчасти пугало — особо социальным человеком Алфёдов не мог себя назвать, но и одиночкой быть не привык. Перспектива провести ближайшие два года в звании изгоя за последней партой совершенно не прельщала и волновала его и без того тревожную натуру, что вкупе лишь продолжало портить и без того плохое настроение.              Поток негативных мыслей перебивает сильный толчок в плечо — настолько сильный, что Алфёдов аж давится воздухом, неловко заваливаясь вперед. Сегодня что, все так и норовят ему день испортить?! Уже оборачиваясь, чтобы как следует обматерить особо оборзевшего, Алфёдов замирает на половине действия, неожиданно заслышав из-за спины до боли знакомый и сейчас такой радующий голос:              — Алфёдов! — весело восклицает голос, но на мгновение замирает, продолжая уже потише. — Я переборщил, да? Уж прости, силу не рассчитал…              — Сантос? — тихо и как-то неверяще откликается Алфёдов, во все глаза таращась на старого друга так, будто видит его впервые в жизни. — Сантос!              Парни налетают друг на друга с крепкими объятиями, попутно растолкав кого-то в толпе. Многострадальный букет, про который Алфёдов благополучно забыл, прилетает по затылку какому-то восьмикласснику и лишь сильнее мнется, окончательно принимая теперь уже абсолютно непраздничный вид, но Алфёдову на это откровенно все равно — за день впервые происходит что-то, что хотя бы немного его радует.              — Ты почему не сказал, что в физмат класс идешь? — первым делом упрекает Алфёдов, стоит им с Сантосом расцепить приветственные объятия.              В последний раз со своим другом он виделся в августе, как раз по случаю дня рождения Сантоса. Тот решил закатить большую «прощальную» вечеринку и собрал у себя дома все три параллели, напрочь отказавшись принимать возражения. Тогда, сидя поздним вечером компанией уже подвыпивших подростков, они обсуждали планы на будущее, и Сантос откровенно мялся, говоря, что скорее всего подаст документы в гуманитарный класс, раз уж с колледжем так и не определился. Ещё тогда Алфёдов всё понимал и не кормил себя надеждами увидеть в старшей школе кого-то из своей бывшей гуманитарно-языковой группы. С тех пор они не разговаривали, скорее потому что удобного случая пока не подворачивалось — каждый был занят своими делами, пытаясь успеть всё и сразу в последние две недели лета.              — А ты почему чат не читаешь? — парирует Сантос, вопросительно складывая руки на груди. — Там, вообще-то, была перекличка и новый список. И, предвещая твой вопрос, никого из старого класса, кроме нас с тобой, здесь нет.              В ответ на эту новость Алфёдов лишь вздыхает, рассеянно перебирая пальцами лепестки вдоволь настрадавшейся астры. Как говорится — надежда умирает последней, но присутствие Сантоса — уже какая-никакая, а радость. Впрочем Сантосу, вероятно, всё равно легче — он всегда был более общительным, из тех людей, что по пути к кабинету тепло здороваются с каждым встречным, и только Богу одному известно, откуда они вообще всех знают.              — Так почему физмат? Ты же вроде учителем хотел, — между делом интересуется Алфёдов, отстранённо наблюдая, как на главную пришкольную площадь постепенно стекаются завучи, рыцарским отрядом облепившие директрису, а слева у крыльца мнется компания несчастных второклассников, которых традиционно обязали читать на День Знаний стихи.              — Да, — подтверждает Сантос. — Учителем математики.              Алфёдов удивленно на него косится. Выбор неожиданный, но вполне логичный — такой ученик, как Сантос, отпахавший года три старостой и ещё два — членом школьного ученического совета, закончивший девятый класс круглым отличником и олимпиадником, преуспел бы везде. Про таких, как он, талантливых везде и всюду, достаточно трудно сказать, к чему именно они имеют действительную предрасположенность, но математика у Сантоса всегда шла на ура. Да и быть смешным молодым математиком-аспирантом ему в целом подходит.              Алфёдов одаривает его одобрительной улыбкой, но до того, как успевает что-то ответить, по всей территории школы раздаётся противный оглушительный писк ненастроенных колонок. Толпа возмущённо улюкает, кто-то резко прикрывает уши, заезжая локтями по лицам стоящих рядом товарищей. Гам нарастает до тех пор, пока директриса, которой, наконец, вручили работающий микрофон, не начинает свою ежегодную речь.              — Раз-раз… Дорогие ребята, ученики…              Алфёдов снова морщится. Массивные школьные колонки кем-то явно не особо смышлёным были по громкости выкручены на максимум и чутко улавливали каждый шум, будь то нервное покашливание или протяжное неловкое мычание. Речь расплывалась на отдельные звуки и слоги, а Алфёдов даже не пытался вслушиваться — он одно и то же, как по листочку, слушает вот уже десятый год подряд, так и с ума сойти можно. Он здесь — формальности ради, потому что мама всё же разбудила его в семь утра, не дав «проспать» предусмотрительно отключённый ночью будильник. А ещё ради учебников, потому что два раза бегать за книгами в школу ему тоже не хочется.              Пол часа скучной, монотонной речи проходят в одно мгновение, а за ними и гимн, и сбивчивые стишки младшеклассников. Из своей меланхоличной задумчивости Алфёдов выныривает только когда звучит последнее «торжественное» поздравление с Днем Знаний и все три тысячи учеников, толпящихся на площади, как по команде начинают двигаться по направлению к школьному крыльцу, чтобы разбежаться по своим кабинетам.              Забавно, Алфёдов даже не знает, какой из кабинетов теперь является кабинетом его нового класса.              Проморгав момент, когда Сантос растворился где-то в толпе, Алфёдову оставалось только неловко прибиться к общему потоку новых одноклассников, осторожно пробиваясь вперед шествия, чтобы успеть быстро зайти в класс и занять какое-нибудь козырное место. Новым пунктом общественного сбора оказался кабинет математики на третьем этаже — что же, теперь он хотя бы знает, какой предмет ведёт его классная руководительница.       Заприметив в конце третьего ряда родную пятую парту, Алфёдов уже собирался бодрым шагом к ней направиться, как вспомнил про футляр с очками, лежащий в портфеле. Точно, зрение…       Не то, чтобы он комплексовал, но… Ладно, он всё же комплексовал. Собственный вид в этих коррекционных прямоугольных очках в сочетании с миловидной внешностью и детским лицом производили впечатление, будто он — тот самый заикающийся отличник с первой парты, с которым никто не общается. Поэтому себе он пообещал минимизировать количество ситуаций, где ему бы потребовалось этими очками пользоваться.       Пока он стоял, терзаемый раздумьями, третью парту уже успели занять более шустрые ребята, а первая для него была не меньше, чем предательством собственных принципов. Свободной оставалась вторая, с которой, кстати, было всё ещё вполне неплохо видно, и Алфёдов поспешил её занять, обречённо плюхаясь на первый вариант. Кабинет тем временем наполняли поспевающие ученики, заполняя пространство шумом, и Алфёдов снова утёк в свои мысли: о том, что сейчас он мог бы сладко спать, нежась в тёплой кроватке, проснуться ещё часа через четыре и снова сесть за компьютер, погрузившись в свою игровую зависимость. Он провёл таким образом практически все лето, схлопотав себе ухудшение зрения и сбитый режим, но нельзя сказать, что он о чём-то жалел. А теперь каждое утро ему придётся вставать по будильнику в семь утра, собираться и идти на учебу, сидеть там до трёх часов, потом тащиться домой, делать домашку, начинать готовиться к экзаменам, думать о будущем…       — Привет, я подсяду?       Из размышлений его выдергивает игривый низкий голос, появившийся так неожиданно, что когнитивных способностей Алфёдова просто не хватило на столь быструю реакцию. Он оборачивается на источник звука и видит перед собой возникшего будто из ниоткуда светловолосого парня, с лицом столь хитрым, будто он сейчас выдал самую смешную на свете шутку, а Алфёдов, дурак, не понял.       — Э-э, прости, что...?       — Ну можно я подсяду? — повторяет незнакомый парень. — Шутка такая была, ты правда не понял?       Алфёдов на него таращится как на последнего идиота, наблюдая, как на чужом подвижном лице быстро сменяются эмоции, и от хитрого выражение лица сменяется на смятённо-раздражённое. Шутку Алфёдов действительно не понял, хотя ему казалось, будто что-то такое он уже точно слышал, но не мог вспомнить, где.       — Эм, прости, но я уже договорился сесть со своим другом так что… Да ты серьёзно, что ли?!       Удивившись такой резкой перемене, незнакомец напротив проследил взглядом направление горящих возмущением глаз Алфёдова, чтобы увидеть, как на первом ряду высокий рыжеволосый парень садится за третью парту с каким-то другим парнем из их новых одноклассников, попутно кидая на Алфёдова полные вины и раскаяния взгляды. Созерцание этой картины заставило его прыснуть в кулак от смеха.       — Прости, дружище, но тебя, кажется, отшили, — посмеялся он, с напускным сочувствием рассматривая одноклассника. — Так что, будем сидеть вместе? Меня, кстати, Джаст зовут.       Алфёдов тем временем чувствовал себя так, будто ему по меньшей мере разбили сердце, воткнув нож в спину. Сантос мог хотя бы предупредить его! Правда Алфёдов и сам хорош — так-то с Сантосом они ни о чем предварительно не договаривались, но Алфёдов почему-то посчитал, что это должно было быть нечто само собой разумеющееся. Неожиданно этот наглый парень напротив, представившийся Джастом, показался Алфёдову крайне раздражающим и неприятным. Вот с кем с кем, а с ним он явно сидеть ближайший год не хочет!       — А ты бы не мог, не знаю, найти себе какого-нибудь другого соседа по пар… — он запнулся на полуслове, впервые полноценно оглядев класс перед собой. Все уже расселись по парам, и каждая парта была занята, что неудивительно — в их школе классы всегда набирали под завязку. Так и получилось, что свой шанс он проморгал и выгонять этого незваного гостя было уже некуда. — Алфёдов, — мрачно представился он в итоге и показательно отвернулся, слыша за спиной чужой безразличный хмык. То, что ему так не повезло с соседом по парте, ещё вовсе не означает, что они станут лучшими подружками.       Его очередную моральную дилемму прервал уже голос классной руководительницы, представляющейся перед учениками. Она, следуя стандартной процедуре, начала знакомиться с новым классом, рассказывать про отличительные — на самом деле, нет — аспекты нового учебного года, зачитывать инструктаж. Когда дело дошло до выбора старосты, Алфёдов немного оживился и даже поймал себя на странном порыве шепнуть сидящему рядом Джасту, такому же незаинтересованному, предложение поспорить на исход, который был ему уже известен, но сдержался.       — Нам необходимо выбрать нового старосту класса. Есть желающие? — в ответ мертвецкая тишина. — Да уж, «лес рук». — Она внимательно пробежалась взглядом по партам, задерживаясь то на одном ученике, то на другом, пока её пытливый взор не заприметил рыжую макушку за третьей партой. — Сантос, может, ты хочешь? Опыт у тебя есть, я тебя хорошо знаю. Это на первые полгода, пока все не познакомятся поближе, узнают друг друга. После мы переизберем старосту.       Уже сейчас Алфёдов был готов поспорить, что никакого переизбрания не будет, а если и будет, то исход останется тем же. Всё же Сантос явно был хорош в том, что делал, а никто иной определённо не собирался возлагать на себя лишнюю ответственность, когда и так есть кто-то, кто сделает всё за тебя. Бедолаге Сантосу, тем временем, не оставалось ничего, кроме как смиренно согласиться, кивнув учительнице.       В конце классного часа всем раздали учебники — спасибо, что хоть в этот раз комплектов хватило на всех — и отпустили с богом по домам. За эти несчастные сорок минут, тянувшихся, по скромному мнению Алфёдова, часов минимум пять, он примерно столько же раз чуть не уснул, сморенный недосыпом, из-за чего соображал в процессе крайне туго.       — Цветы-то хоть дарить собираешься или домой отнесешь? — перед уходом поинтересовался у него Джаст, поднимающийся со своего места.       — Тц, точно! — Алфёдов мысленно ударил себя по лицу. — Спасибо? — неловко обратился он к уходящему соседу по парте. На прощание Джаст одарил его только долгим взглядом и покинул класс.       Алфёдов с нежеланием поднялся, чувствуя, как завопили под кожей все затёкшие мышцы и, пользуясь общим шумным столпотворением, быстренько протиснулся к классной руководительнице с намерением вручить уже ей этот несчастный букет.       — Ам, извините! — смущённо позвал он, привлекая ее внимание. — Это вам, с праздником!       Говоря честно, её имя он не запомнил и потому воспользовался всем известной тактикой «извините» — хотя по глазам понимал, что она, вероятно, прекрасно поняла, что к чему, — а букет выглядел уже крайне нелицеприятно, растеряв весь свой изначальный праздничный вид, но она все равно приняла его с благодарностью. «Милая женщина» — подумал Алфёдов, покидая кабинет. И, как ни странно, в самом проёме наткнулся на Сантоса.       — Ничего не хочешь мне объяснить? — Алфёдов возмущенно сложил руки на груди, созерцая выражение абсолютного раскаяния на лице друга.       — Прости, прости пожалуйста! — воскликнул Сантос. — Он потянул меня за собой, я не смог отказаться. Мне правда стыдно, — добавил он уже тише, опуская взгляд.       — Ну конечно стыдно. Ты хоть знаешь, с каким снобом я теперь вынужден сидеть? — продолжал возмущаться Алфёдов, но теперь скорее шутливо, чем действительно обиженно.       — Ты про Джаста что ли? — уточнил Сантос и Алфёдов, конечно, не был удивлён, что он знает его имя. — Ну, он… своеобразный тип, но не плохой.       — Своеобразный? — переспросил Алфёдов, удивлённый таким описанием.       — Вроде того. Ты потом сам поймёшь, — напустил Сантос загадочности.       — Бегу и падаю, — фыркнул Алфёдов. — Как планируешь заглаживать вину?       Вообще-то Алфёдов просто пошутил, желая просто ещё раз безобидно кольнуть друга в его проступок, но Сантос действительно задумался, рассеяно почесав подбородок.       — Пошли закинем ко мне домой сумки и прогуляемся за энергосами? За мой счет, — заявил он так серьёзно, словно действительно был бесконечно виноват. Алфёдов подавил смешок.       — Ну если ты настаиваешь… — заговорчески протянул он. — То как я могу отказаться?       Услышав это, Сантос заметно расслабился, облегчённо вздохнув, и вдвоём они направились к выходу из школы по пустым коридорам.       — Слушай, а ты не будешь против, если я ещё Альцеста позову? Он давно хотел с нами увидеться.       Алфёдов призадумался. С Альцестом он знаком не так уж и давно — впервые они встретились как раз на той самой вечеринке по случаю дня рождения Сантоса. По словам последнего, с Альцестом они были знакомы достаточно давно и на удивление близко — хотя понятие «близости» у Сантоса может быть довольно своеобразным. Альцест тоже учился в их школе, но ушёл после девятого класса и сейчас уже на третьем курсе вроде бы юридического — Алфёдов точно сказать не может. Говоря откровенно, из всего того разношёрстного сброда, появившегося на дне рождении Сантоса, Алфёдову один только Альцест и понравился — у него было своеобразное, но крайне разносное чувство юмора, а толк он знал как в алкогольных напитках, так и в философских разговорах на балконе. Если бы не он, то Алфёдов в тот вечер, вероятно, явно бы перебрал, зато под чужим чутким надзором у него выходило себя контролировать. В целом он и сам не против ещё раз с Альцестом встретиться — есть такой тип людей, с которыми нет этой стены первой неловкости, общий язык с ними получается найти с самого начала. Таким человеком Альцест и запомнился Алфёдову.       — Да нет, в целом, я буду только рад его увидеть, — согласился Алфёдов.       — Ну и отлично.

***

      — Ну корофе так я пракфику и проебал, — Альцест экспрессивно вскинул руки, благополучно забыв про пакет с едой и просыпав добрую часть картошки фри. — Да блять! — на удивление чётко выругался он, расстроенно рассматривая пропавшую еду.       — Ты бы дожевал сначала, а потом рассказывал, — справедливо заметил Сантос, мерно потягивающий свою колу.       — Я вообще не понимаю, чего вы сейчас есть начали. Доковыляли б хоть до лавочки, — вставил свои пять копеек Алфёдов, крепче зажимающий пакет с едой между ребрами и плечом, чтобы та медленнее остывала.       Как и было обговорено, первым делом они пошли к Сантосу. Скинули там рюкзаки, Алфедов вдобавок бросил у него пиджак и галстук — жара, казалось, не собиралась спадать, а он взмок уже до такой степени, что даже порывистый холодный ветер не спасал. Там к ним присоединился Альцест, и такой дружной компанией они благополучно побрели за энергетиками, которых им, впрочем, быстро стало мало, и было принято коллективное решение сходить за едой. Но первое сентября давало свои плоды в виде переполненных школьниками фудкортов и фастфуд-заведений — их несчастный заказ «с собой» пришлось ждать порядка трети часа. Зато в шаговой доступности был парк, в котором традиционно собирались погулять все, кому не лень — он был их «особым» местом, по крайней мере до тех пор, пока в нем не начался «ремонт», если так вообще можно высказаться про общественное место. Так или иначе, а теперь в парке постоянно было шумно — ревела рабочая техника, из стороны в сторону шатались работники в оранжевых костюмах, а в воздухе, не опускаясь, висела пыль. Но деваться всё равно было некуда — кроме этого парка рядом не было ни единого хорошего и главное бесплатного места, где можно было бы собраться с друзьями и не получить нагоняй от полиции или местной гопоты.       Их несчастная обшарпанная металлическая лавочка так и стояла посреди пустыря вместе со ржавым столом. Вероятно, когда-то давно это место задумывалось как зона для любителей шашлыков — недалеко от стола даже была выбоина в земле, предположительно предназначенная для мангала. Но чем более разбитым и разграбленным — кто-то даже умудрился унести металлические стулья от соседнего стола, привинченные к земле — становилось это место, тем стремительнее оно теряло популярность среди майских любителей шашлыков и выпивки. Когда-то давно, ещё в средней школе, Алфёдов, Сантос и несколько других парней из их своеобразной компашки присмотрели это место и стали наведываться сюда знойными вечерами, скинувшись на чипсы с газировкой. Можно сказать, Алфёдов сам наблюдал, как когда-то популярное среди разных возрастных категорий место от подростков до мамочек с детьми постепенно приходило в запустение — в последнее время даже ночные охранники практически не появлялись в своих будках, что играло на руку местным алкашам и всяким прочим сомнительным личностям. С одной стороны было хорошо, что власти, наконец, обратили внимание на парк, прилагая средства и усилия для его восстановления, но с другой — было что-то тоскливое в созерцании того, как неизменно и до неузнаваемости меняется место, в котором ты практически вырос.       Алфёдов пнул ногой полуразбитую бутылку из-под алкоголя, отпихивая её куда подальше. Стол был покрыт слоем земляной пыли, в некоторых местах более плотным, а в других совсем свежим. Кажется, тут давненько уже никого не было. Он, слегка брезгливо поморщившись, провел дном бумажного пакета по столу, стряхивая с него грязь, а после поставил его, доставая наконец заветную порцию картошки и, больше не раздумывая не секунды, приступил к долгожданному поеданию…              — Эй, молодежь! — громкий мужской крик так его испугал, что Алфёдов, подпрыгнув всем телом, непроизвольно разжал пальцы и целый пакет с картошкой полетел вниз, фатально плюхнувшись о пыльную землю без возможности на спасение. — Тут нельзя находиться, стройка идет! — к ним быстрым шагом приближался мужчина в форме, пока Алфёдов мог лишь с болью осознания смотреть на пропавший обед.              — Почему это нельзя? — возмутился Альцест. — Мы сами видели, что вы пока только на другой стороне парка с аллеей возитесь! Чем мы вам мешаем?              Мужчина тяжело вздохнул.              — Вы-то не мешаетесь, но по технике безопасности нельзя. Давайте вы быстренько сами отсюда уберетесь, пока остальные не заметили. Да и неужели вас самих не смутило, что парк полностью пустой в выходной день?              — Да мы вам… — начал выступать Альцест, как был прерван твёрдой рукой Сантоса.              — Мы вас поняли, сейчас уйдем, — ответил Сантос за всех, не желая вступать в конфликт и привлекать лишнее внимание, и, как следствие, лишние проблемы.              — Давайте, малышня, не задерживайтесь.              С этими словами мужчина кивнул им и направился назад, туда, где вовсю кипела работа строительной бригады. Пока Алфёдов с несчастным видом созерцал свою испорченную картошку, а Альцест себе под нос бухтел от возмущения, Сантос испустил тяжелый вздох и потер переносицу. Рабочий-то, в целом, прав был — они так заболтались, что ничего не заметили. Он, вероятно, и сам понимал, что троица мальчишек едва ли помешает работе, но правила есть правила, а ненужных проблем себе не хочет никто. Теперь было даже неясно, насколько закроют парк, как долго нельзя будет сюда приходить — месяц? три? может вообще ближайший год? — и где им теперь собираться, но поделать было нечего.              — Пойдёмте, ребята, — выдохнул Сантос, покрепче перехватывая свою еду, сейчас уже наверняка холодную. — Куплю я тебе твою картошку, Алфёдов, только прекращай выглядеть так, будто сейчас от досады разревёшься              — Не собираюсь я реветь! — воскликнул Алфёдов. — Дай мне время справиться с потерей…