Синтаксис

       В общем и целом, учёба в старшей школе ничем не отличалась от всего того, что было все десять лет до. Алфёдов не может сказать, что заметил какую-то существенную разницу кроме, разве что, смены коллектива и этого неловкого периода первой месячной адаптации друг к другу. Некоторые ученики жаловались на повышенную нагрузку, — что, вероятно, было справедливо — но Алфёдов как не учился на отлично, так в целом и не собирался. В электронном дневнике его уже привычно встречала сборная солянка из троек, четверок и пятерок вкупе с вечно скачущим средним баллом, но продержаться первый месяц без двоек для него уже было сродни достижению.              Класс постепенно привыкал друг к другу — создавались дуэты и компашки, от формального общение перешло к более личному. Кто-то уже друг с другом гулял, кто-то ходил на дни рождения, но Алфёдов несмотря на то, что все-таки смог адаптироваться и даже обзавестись несколькими знакомствами, все равно оставался где-то за пределами общественных движений.              Время от времени он продолжал кидать полные тоски взгляды на первый ряд, туда, где виднелись две высокие макушки, рыжая и черная, а за ними на самостоятельных пряталась девушка на четвёртой парте. Как Алфёдов потом узнал — парня, которому Сантос его предпочел, звали Клайд. Высокий кучерявый брюнет из числа тех, на кого бы девушки вешались без остановки, если бы не его идиотское чувство юмора и полное отсутствие манер. Алфёдов не мог точно сказать, что думает по его поводу — Сантос описывает Клайда как весёлого, доброго, невероятно харизматичного и плюс ещё сто пятьдесят положительных характеристик, но Алфёдов думает, что здесь проблема или в личной симпатии Сантоса, или в личной неприязни его самого. Клайд казался ему во всех проявлениях слишком… слишком. Его было много — громкий голос, высокий рост, цепляющая внешность и просто необходимость везде засунуть свой длинный нос постоянно делали его центром всеобщего внимания. Стоит Алфёдову шагнуть за порог класса, как первым делом он слышит голос Клайда. Стоит зайти в школьный чат, как сразу видит сообщения Клайда. Его постоянное присутствие начинало раздражать, словно он один забирал себе весь воздух, оставляя бедному Алфёдову кислорода только на два вдоха. Это было глупо, он согласен, но поделать с собой ничего не мог. Возможно, он просто завидовал. Вероятно.              Зато та девушка, сидевшая за ними, ему искренне понравилась. Куркума — так её по крайней мере называли — была действительно веселой и по-своему привлекательной. Чем-то действительно похожая на Клайда, она тоже была яркой и шумной, но не такой навязчивой. Она ловко вставляла действительно смешные — в отличие от некоторых — шутки тогда, когда это было уместно, всегда была за любой движ в пределах разумного. Судя по тому, что видел Алфёдов, с Клайдом она была знакома ещё до прихода в новый класс — вероятно, раньше они были одноклассниками. Так почему тогда они не сели вместе?              Хотя, если присмотреться, становилось понятно, что сидели они буквально втроем — лицом к Куркуме Клайд оказывался куда чаще, чем лицом к учителю, за что постоянно получал замечания, но ожидаемо ничего не менял. Та несчастная скромная девушка-художница, сидевшая рядом с Куркумой, явно каждый раз чувствовала себя некомфортно, предпочитая просто притворяться, что её здесь нет, и Алфёдов ей однозначно не завидовал. Лучше уж одному держаться, чем быть пустым местом.              Кстати говоря, о пустых местах.              Его новоиспеченный сосед по парте оказался ещё более невыносимым, чем Алфёдов предполагал. Изначально он пытался избегать его — после первой недели крайне редко случались дни, когда класс был в полном составе, и нет-нет, а с кем-то рядом оказывалось свободное место. Пользуясь различными предлогами, Алфёдов так и норовил отсесть к кому-нибудь, на его личный счет, более нормальному. Кто-то был не против, кто-то наоборот, но проблема была в том, что от Джаста это абсолютно не спасало.              Быстро смекнув, что нравится он не особо сильно, Джаст понял, что может перестать прикидываться милым парнем и дал волю своей извращённой фантазии. От него не было никакого спасения, Джаст настигал его везде, куда бы Алфёдов ни пошел. Джаст подкидывал ему записки — обязательно провокационные и обязательно так, чтобы кто-то увидел; напрашивался с Алфёдовым в пару на дежурство и «невзначай» заряжал ему прямо мокрой тряпкой по лицу; Джаст «случайно» забирал себе чужие учебники, пользуясь рассеянностью Алфёдова, а потом не отдавал их неделями. Справедливости ради, по-крупному Джаст его никогда не подставлял, по всей видимости не желая наживать себе врагов, но с самого начала учебного года не проходило ни дня без его выходок — этот хитрый подонок умудрялся доставать его даже на больничном, написывая по поводу и без. И, конечно, абсолютно случайно позвонив на самостоятельной по алгебре — повезло хоть, что телефон был на беззвучном.              Глухое раздражение все копилось и копилось, но Алфёдов, может, и не был самым смышлёным парнем на свете, зато отчётливо понимал, что всё происходящее — не больше, чем изощрённая пытка его терпения. Джаст ждал, пока он сорвется. Если бы Алфёдов сдался в первую неделю и хорошенько бы на него наорал — Джаст бы наверняка отстал, мирно капитулировав, но фактически это бы означало, что у него получилось вывести из себя самого «милого и спокойного» по всеобщему признанию ученика. Это бы означало, что Джаст победил, и поэтому Алфёдов продолжал лишь упрямо стискивать зубы и терпеть.              Опытным путем было выяснено, что чем активнее он будет пытаться сбежать от Джаста, тем активнее Джаст будет бежать к нему, так что примерно через три недели кочевания по чужим партам, Алфёдов просто смирился, окончательно осев на своём законном месте. Когда после первого же урока Алфёдов не попытался от него сбежать, хотя из свободных мест даже был неплохой выбор, Джаст посмотрел на него так, будто увидел по меньшей мере чудо, а после расплылся в такой довольной улыбке, что стало откровенно неловко.              В тот день у них был урок алгебры. Всё шло, казалось бы, абсолютно нормально, но их учительнице приспичило заняться разбором заданий из профиля — впервые с начала учебного года, что, естественно, не могло обойтись без стандартной лекции о важности экзаменов и подготовки, а еще о том, что все из присутствующих здесь учеников — законченные ленивые идиоты. Так она, конечно, не выражалась, но Алфёдов был уверен, что именно это она и имела ввиду.              Какой-то несчастный из учеников, выбранный, по сути, методом тыка, был вызван к доске и, естественно, ничего не решил. Привело это к тому, что весь класс уже десять минут слушал нотации, которые повторялись из раза в раз, но другими словами, пока тот несчастный так и продолжал неловко мяться у доски.              — Вы должны понимать, что математика — ваш ключевой предмет для сдачи. Если вы её не сдадите, вам не выдадут аттестат, а без аттестата вам дорога в лучшем случае в колледж. Вы ради этого сюда пришли? Два года просидеть на одном месте ровно? Или вы здесь всё же ради получения высшего образования? — она ходила из стороны в сторону, громко топая по полу каблуками, так, что наверняка младшеклассники на втором этаже определённо это слышали. И, вероятно, громко ухатывались. — Я боюсь задавать этот вопрос, но однажды мне бы всё равно пришлось, — продолжала учительница. Громко вздохнув, она, наконец, села на своё место и сложила руки домиком. — Я надеюсь, что никто из вас не собирается сдавать базу. Так ведь?              Она внимательно обвела класс взглядом, столь суровым, что некоторые под ним испуганно замирали, словно скукоживаясь. Даже Алфёдову стало не по себе, когда её холодные ледяные глаза на мгновение остановились на нём. Никто не промолвил и слова. В конце она перевела взгляд на того парня, всё ещё мнущегося у доски. Он мог только испуганно покачать головой в отрицательном жесте.              — Ну прекрасно, — заявила она, заметно повеселев. — Тогда вы точно должны понимать всю важность и сложность математики. Да сядь ты уже, хватит глаза мозолить, — последняя фраза была обращена к тому парню. Он лишь быстро ретировался на свое место, и Алфёдов мог поспорить, что и сам почувствовал его облегчение.              — Суровая женщина, — шепнул ему Джаст, видимо тоже поражённый этой картиной. Алфёдов лишь машинально кивнул — поспорить тут было не с чем.              Урок продолжался в стандартном режиме. Учительница, решив основательно взяться за профиль, включила проектор, демонстрируя задания и начиная их разбор. Все бы было ничего, если бы не чёртовы мелкие буквы и степени, которых с этого расстояния было практически не видно. Алфёдов был упрям в своем нежелании демонстрировать миру — и уж тем более Джасту — себя в очках, так что он якобы невзначай приблизился к соседу и начал поглядывать в его тетрадь, переписывая к себе написанное, вот только оказалось, что проблемами со зрением тут страдал не только он.              — Чёрт, — выругался Джаст себе под нос. — Ничего не вижу. Алфёдов, ты бы не мог…              Они неловко уставились друг на друга в немом вопросе, понимая, что друг другу не помощники. Так, наверное, и пялились бы, но класс уже пошёл дальше, а опаздывать на разборе такой темы чревато последствиями. Тяжело вздохнув и посчитав про себя до пяти, Алфёдов нагнулся к рюкзаку и выудил из него непримечательный чёрный футляр с очками.              — Только попробуй прокомментировать это, — шепнул Алфёдов так, чтобы Джаст его услышал, и подрагивающими руками нацепил на себя очки, неприятно поморщившись. Джаст в удивлении на него уставился, но спасибо, что ему всё-таки хватило благоразумия промолчать.              Выдохнув, Алфёдов обратил свой взгляд на проекцию. Глаза слегка побаливали с непривычки, но видно действительно стало хорошо. Он уже собирался продолжить свои записи, как поймал на себе жалобный взгляд соседа по парте и, замерев, мысленно выругался, придвигая свою тетрадь ещё ближе и начиная шёпотом диктовать все то, что видел с доски.              Сработались они на удивление органично — Джаст не мешался, не задавал вопросов и даже давал подсматривать в свои решения, которые у него шли сравнительно лучше, чем у Алфёдова. Тогда он еще не знал, что Джаст отличник, но ему определённо следовало догадаться — слишком уж самодовольный у его соседа по парте был вид буквально на каждом уроке. Так пролетело два урока, что, вероятно, было самым мирным временем с Джастом за весь месяц. И только в конце урока, когда учительница начала диктовать номера на домашнее задание, Джаст обернулся на Алфёдова и стал до странного внимательно его рассматривать, так, будто действительно видел его впервые.              — Ты не похож на математика, — тихо сказал Джаст, привлекая внимание Алфёдова. Последний удивлённо вскинул брови. — Слишком милый, — прошептал Джаст, снова расплываясь в своей противной ухмылочке.              И как прикажете на подобное реагировать? Алфёдов замер, не представляя, что ему на это сказать — потому что Джаст явно ждал реакции. Снова провоцировал. А ведь Алфёдов только решил, что проводить с ним время не так уж и плохо.              — Ты… это комплимент или оскорбление? — единственное, что смог выжать из себя Алфёдов, судорожно стягивающий с переносицы очки.              — Не знаю, — Джаст лишь беспечно пожал плечами, как зачарованный наблюдая за чужими действиями. — А как тебе больше нравится?              — Ну, зная тебя, я бы скорее поставил на второе, — буркнул Алфёдов, поднимая портфель и покидая класс. Он не намерен больше и минуты проводить рядом с ним.                     

***

      Слова Джаста всё не выходили из его головы. Что это вообще было? Очередное изощрённое издевательство? Было бы логично — Джаст уже такое проворачивал, но ранее занимался подобным исключительно показушно, видимо питая особую страсть к публичным унижениям. А сейчас что было? Действительно искренний порыв? Тогда «комплимент» он для него выбрал явно не лучший.              Алфёдова не первый раз называют милым. Даже нет, далеко не в первый раз. Его никогда не называли красивым, не называли привлекательным — но всегда звали милым. Так часто, что Алфёдов перестал воспринимать это за комплимент. Он мог быть «милым» в восемь лет, в двенадцать, но вот ему шестнадцать, а он всё на том же уровне. И это не могло его не волновать.              Ну конечно в глазах общества он милый — носит свои строгие костюмы, заботливо выглаженные матерью, застегивает пиджак на все пуговицы. У него высокий голос, пухлые губы, с лица все ещё не сошла детская округлость, а длинные волосы вьются к концам. Теперь ещё и эти идиотские очки.              Он может носить кожанки, вешать на себя цепи, пить пиво за гаражами, но в контрасте со его внешностью это всегда будет выглядеть просто нелепо. Он сам нелепый — на всех общих фотографиях, где он всегда старается отворачиваться или отводить взгляд, с трудом выдавливая кривоватую наигранную улыбку. У Алфёдова даже в соцсетях на аватарке не стоит своя фотография.              От своих мыслей Алфёдов очнулся только когда понял, что ноги привели его в раздевалку. Пару секунд он неловко хлопал глазами, не понимая, зачем вообще сюда пришёл, как в голову резко ударило осознание — точно, следующим физкультура. А он… а он опять забыл форму, ну конечно.              Обречённо потерев переносицу, Алфёдов задумался. У него за прошлый урок и так стоит точка — тоже, кстати, за отсутствие формы, а значит сегодня двойка светит однозначно. Достойного оправдания у него нет, медсестры тоже нет на месте с самого утра. И тогда, поддавшись странному порыву, он решает просто прогулять. Из школы его бы не выпустили, но зато справа от входа в зал есть длинный витиеватый коридор, ведущий к полузаброшенной пристройке, которая задумывалась как склад для спортивного оборудования, но в итоге расположение оказалось не самым удобным, так что это место стали использовать как своеобразную свалку — туда тащили всякий ненужный мусор, который жалко было выбрасывать. Толстым слоем пыли постепенно покрывались сломанные тренажёры, перевязанные папки с устаревшими сборниками прошлых годов, разбитые цветочные горшки, садовые инструменты, вёдра, чьи-то потерянные мешки с формой и прочее-прочее-прочее. Опытные прогульщики знали, что часто эту дверь забывают закрывать на замок — из-за материала и не самой удачной установки она захлопывалась так, что без усилий — и маленькой хитрости — её было не открыть. Но, если же там все-таки действительно было закрыто, тихо посидеть под лестницей — тоже вполне себе вариант.              Недолго думая, Алфёдов крепче перехватил рюкзак и осмотрелся. До звонка оставалось пару минут, коридоры были полупустыми. Сделав вид, что всё нормально, он гордо прошагал мимо охраны до спортивного зала и, поняв, что никого нет, спокойно выдохнул и свернул направо, спешно удаляясь в знакомом направлении.              У этой двери была одна хитрость — если она захлопнулась, то чтобы открыть её нужно повернуть ручку, упереться в дверь коленом и хорошенько её дернуть. Этому трюку Алфёдова научили ребята из прошлой компашки — раньше они часто проводили здесь время, пока учителя не дали им нагоняй и не создали у пристройки новый дежурный пост. Впрочем, шумиха быстро улеглась, а завучам надоело постоянно бегать сюда в попытке прогнать особо оборзевших учеников.              Алфёдов осторожно приблизился к двери и прислушался. Кажется, никого. Тогда он повторил знакомый алгоритм действий, с силой дернув дверь, и та распахнулась с жалобным скрипом, пропуская гостя внутрь. В пристройке знакомо пахло сыростью и застоявшимся воздухом, а вещи были на своих местах — ровно так, как Алфёдов запомнил их в последний раз кроме, разве что…              — Блять, ты что, сталкеришь меня что ли?! — воскликнул Алфёдов, задохнувшись собственным возмущением. Привалившись к стеллажу со старыми книгами, на него, как ни в чем не бывало, смотрел Джаст.              — Должен заметить, что я пришел сюда раньше, чем ты, — спокойно ответил Джаст, выгибая одну бровь.              — Да от тебя всего можно ожидать… — прошипел Алфёдов, отворачиваясь. — Вот и почему из всех трёх тысяч учащихся я оказался здесь с тобой? — спросил он, но вопрос был скорее риторическим, чем действительным. Так или иначе, а пропустить иголку Джаст не мог.              — То же самое могу сказать и про тебя.              Они замолчали, каждый погрузившись в свои мысли. Алфёдов развернулся к столу и, за неимением, вытащил слегка погнивший от влаги старый скрипучий стул, сев на него так, чтобы спинка стула была прижата к его груди. Оперевшись на неё руками, Алфёдов уложил на предплечья голову и снова уставился на Джаста. Почему-то, когда они остались наедине, голос Джаста стал звучать иначе. Менее игриво, более искренне. Словно устало.              Тишина на удивление не давила, но Алфёдову самому хотелось её прервать — чтобы ещё раз услышать и убедиться, что интонации чужого голоса действительно сменили полярность. Сейчас Джаст стоял к нему спиной, внимательно осматривая старые книги. Алфёдов не мог сказать, было ли ему действительно интересно, или он просто от повисшей неловкости пытался чем-то себя занять.              — Откуда знаешь про это место? Я тебя здесь раньше не видел, — спросил Алфёдов, воображая себя следователем на допросе. Нахождение Джаста здесь ощущалось как вторжение на частную территорию.              — Проследил за пятиклассниками, — спокойно ответил Джаст, не отвлекаясь от своего занятия.              — Так они тоже знают?! — от возмущения Алфёдов подался корпусом вперед, чуть не повалившись на пол вместе с этим несчастным стулом, который падение бы, вероятно, не пережил.              — А что, быстро меняется расстановка сил? — спросил в ответ Джаст, и в голосе его был слышен отголосок уже знакомой насмешки. Он помолчал. — На самом деле я всегда знал. Не первый раз здесь прогуливаю.              Ах, ну конечно.              — Почему тогда я тебя ни разу не видел? — продолжал Алфёдов.              — А может видел, но не обращал внимания? — парировал Джаст. — К тому же я стараюсь приходить сюда, когда никого нет. Не люблю контактировать с людьми.              Алфёдов хмыкнул себе под нос, задумавшись. Джаст выудил с полок какую-то толстую старую книгу и открыл ее, поморщившись от попавшей в нос пыли.              — Тогда другой вопрос, — продолжил Алфёдов, не совсем понимая, что и почему сейчас говорит. — Зачем соврал?              Джаст замер, и Алфёдов, кажется, впервые увидел его действительно смятённым. На этот вопрос у него не нашлось ни подколки, ни остроумного ответа, поэтому, убрав книгу на место, Джаст повел плечом и ответил до смешного простое:              — Не знаю. Возможно, я просто хотел увидеть твою реакцию.              По сути, прямо сейчас он озвучил вслух то, о чем Алфёдов догадывался уже давно. Ну естественно всё это было простой проверкой на прочность. Игрой знающего свое дело эмоционального вампира. Алфёдов понимал, что услышь он эту незамысловатую правду в любое другое время, да даже урок назад, то непременно бы вспылил. Вероятно, накричал бы, может даже попытался бы выпустить свою злость иным, более жестоким методом. Но сейчас её не было. Ни злости, ни разочарования, ничего. Простое любопытство. Сейчас Джаст не пытался притворяться или издеваться, он звучал искренне — или по крайней мере хорошо имитировал честность. Но интуиция Алфёдова подсказывала, что сейчас был действительно особенный момент, и Джаст ему не лгал, а своей интуиции Алфёдов привык доверять.              — Значит все это время ты только этого и добивался? Зачем?              Джаст снова замолчал, явно не готовый на такие вопросы отвечать. Хитрец и не думал, что однажды ему сядут на хвост и поставят перед ответом, но кое-что во всем этом Алфёдова продолжало напрягать. Почему Джаст вообще отвечает? Он ведь может отшутиться или солгать, но сейчас стоит и обдумывает ответ с таким серьезным видом, словно сам давно задается этими же вопросами.              — Не знаю. Возможно, это мой способ коммуникации? — зеркалит он ответ и первый отводит взгляд. Такого практически не бывает.              Этот ответ не то, чтобы Алфёдова полностью удовлетворяет, но дальше он решает не расспрашивать. Что он имеет ввиду под «способом коммуникации»? Неужели никак иначе нельзя? Сантос это имел ввиду, когда говорил, что Джаст «своеобразный парень»? Вопросы продолжали вихрем проноситься в голове Алфёдова, но больше он их не озвучивал, предпочитая размышлять самостоятельно. В конечном счёте, не всякую правду нужно знать.              Так они и просидели в подсобке до конца урока, каждый в своих мыслях. Никто больше не пытался завести разговор, да и говорить было не о чем. Джаст перебрал, казалось, практически все книги, но так и не нашёл ничего интересного. Погружённый в свои раздумья, Алфёдов раскачал старый стул так, что, когда после звонка он с него поднялся, стул напоследок жалобно скрипнул и буквально развалился в чужих руках, распадаясь на исходные части. Внутри дерево почти полностью сгнило, так что чудом было уже то, что этот стул стоически вынес сорок минут сидения Алфёдова на нем. Забросив развалившиеся останки под стол, Алфёдов отряхнул руки от древесной и обычной пыли и побрёл за Джастом в следующий кабинет, на информатику, как гласило расписание.              — Так-так, — на входе их задержали одноклассники, заметившие пропажу. — И где это вы были? — нахально спросила одна из девчонок, недоверчиво их рассматривая.              — Мы… — запнулся Алфёдов, не сумев сходу придумать оправдание, как его перебил Джаст.              — По пути к спортзалу нас поймали завучи и забрали для помощи с декорациями для осеннего бала, — невозмутимо ответил Джаст, настолько, что стало понятно — отмазка у него была изначально.              Впрочем, его уверенность сыграла им лишь на руку. Спокойный тон быстро убедил всех особо любопытных, и все разошлись восвояси. Отходя к своему месту, Джаст мельком обернулся на Алфёдова и быстро подмигнул.              — Я вас отмазал, конечно, но могли и предупредить, — обратился к Алфёдову Сантос. В ответ Алфёдов лишь кивнул.              Осенний бал, как он мог забыть? С другой стороны, до него оставалось еще в районе месяца, так что следовало, наоборот, спросить, как Джаст про него вспомнил.              Возвращаясь на свое место, Алфёдов снова кинул мимолетный взгляд на Джаста, но ответа ожидаемо не получил. Прозвенел звонок, оповещающий о начале урока, в класс зашёл учитель. Сегодня они продолжали практиковаться в теме, которую разбирали на прошлом уроке, но повторение теории Алфёдов слушал только в пол уха — ладно, на деле он вообще не слушал, слишком погружённый в свои размышления о произошедшем. Джаст вёл себя на удивление тихо — не шептался, не отвлекал, даже не дёргался лишний раз, словно стараясь не привлекать к себе никакого дополнительного внимания. Словно делая вид, будто его и вовсе здесь нет. Это напрягало. Алфёдов понимал, что разговор между ними состоялся далеко не самый приятный, но это же не могло взять и разом испортить их отношения, верно? Хотя о каких отношениях вообще шла речь? О тех, где Алфёдов бегал от него месяц? О тех, где показательно игнорировал сообщения?              Они словно поменялись местами, и Алфёдову в моменте стало невероятно за самого себя стыдно. Джаст, конечно, тоже хорош, и ему должно быть ещё более стыдно, но, возможно, Алфёдову не следовало с самого начала быть к нему настолько категоричным. Может, не прояви он свою неприязнь, изначальный вектор их взаимоотношений с соседом по парте был бы иным. С другой стороны, Джаст сделал всё и даже больше, чтобы эту неприязнь лишь подкрепить, а разговор в подсобке ситуацию не исправил, а только усугубил. Теперь Алфёдов и вовсе не знал как к Джасту относиться — с пониманием? Но как, если он его не понимает? Всё с той же неприязнью? Но как, если теперь на её место пришло нечто иное? Более терпимое, более… трепетное, что ли?              Джаст был во всех смыслах этого слова невыносимым человеком — даже сейчас, когда он сидел тише воды, ниже травы, он умудрялся капать Алфёдову на мозги своими неоднозначными ответами и сбивающими с толку признаниями. И как один человек умудрялся создавать столько проблем?              Алфёдов поймал себя на мысли, что чем сильнее в этом копается, тем больше начинает раздражаться — что рядом с Джастом, в целом, было уже привычно. Когда им раздали листочки с заданиями, Алфёдов понял, что все прослушал. Даже пример на доске пропустил, витая в облаках. А ведь тема была важная.              Оставалось в районе десяти минут до конца урока, а у него так ничего и не сходилось. Алфёдов попеременно пялился то к себе в тетрадь, где еще с прошлого урока сохранились какие-то обрывистые записи по теме, то на доску с примером, то на задание, но легче от этого не становилось. Он словно пытался вспомнить того, чего никогда не знал, пока остальные постепенно сдавали работы и покидали кабинет. Алфёдов почти смирился с двойкой, как над ухом прозвучал знакомый низкий шёпот.              — Ты конъюнкцию и дизъюнкцию спутал, — прошептал ему Джаст, ручкой указывая на место ошибки.       Алфёдов посмотрел на него так, словно тот резко заговорил на чистом эльфийском. Джаст тихо вздохнул.       — Смотри, — сказал он, беря в руки ручку и черновик. — Вот это, — он нарисовал острую стрелочку, концами направленную вниз, — конъюнкция. Воспринимай её как умножение. А вот это, — рядом он нарисовал похожую стрелочку, но концами повернутую вверх, — дизъюнкция. Её воспринимай как сложение.       Джаст поднял взгляд, убедившись, что учительница их не видит, и продолжил.       — У тебя вот в этом и в этом столбцах ошибки, — шепнул он, указывая на второй и четвертый столбики. — Попробуй сам исправить и потом покажи мне.       Алфёдов задумался. Умножение и сложение, значит? Это звучало уже легче. Он пробежался по записям, что-то зачёркивая и переписывая снова. Ноль плюс один равно один, ноль умножить на один равно ноль… Времени оставалось не так уж и много, но он достаточно быстро справился и с победоносным видом закончил, протягивая листок Джасту.       — Дай посмотрю… — сказал Джаст, внимательно сверяя задание и цифры в столбцах. — Да, всё верно, — ответил он, сталкиваясь с чужой солнечной улыбкой. Алфёдов был явно невероятно собой доволен. — Не вставай, я сдам.       Забрав оба листочка, Джаст направился к учительскому столу. Преподавательница как раз была занята проверкой чужих работ.       — Ой, я забыл подписать. У вас нет ручки?       Даже не поднимая взгляд, учительница протянула ему синюю ручку. Отойдя к первой парте, Джаст, выводя наверху листа свои имя и фамилию, незаметно отодвинул свою работу так, чтобы ему была видна часть работы Алфёдова. Исправить-то его непутевый сосед исправил, а результат не переписал. Быстренько зачеркнув несколько неправильных цифр, Джаст написал правильные ответы так, чтобы его не заметили, а после аккуратно сложил работы и протянул их преподавательнице, возвращая ещё и ручку.       На тот момент звонок уже прозвенел, а класс опустел за исключением как раз таки Джаста и Алфёдова. Они, не торопясь, стали собираться, пока учительница переключила внимание на их листочки. К последним работам она уже выучила правильные ответы, поэтому проверка не заняла больше, чем несколько минут. Когда они были у двери, она окликнула их.       — Джаст, Алфёдов, у вас пятерки. Молодцы, — сухо похвалила она, но даже этого хватило, чтобы прямо на глазах Джаста Алфёдов буквально расцвёл.       Стоило им оказаться за дверью, как Алфёдов, забыв про всё на свете, начал радоваться, при том крайне громко.       — Ха-хаа, да я гений просто! — воскликнул он, до неприличия счастливый.        На это Джаст громко хмыкнул.              — Да, ты молодец, — подтвердил он, поправляя лямки на рюкзаке. — Быстро сообразил.       — Но и тебе спасибо, Джаст, правда. Без тебя я бы не справился, — добавил он уже тише, не переставая глупо лыбиться.              Джаст помолчал, неосознанно зеркаля чужую улыбку.       — Да обращайся, — беспечно ответил он, пожав плечами.       И лишь когда Алфёдов обогнал его, бодрым шагом уйдя вперед, Джаст неожиданно для себя понял, что тоже улыбается.