Растущий вбок

Было два часа ночи. Их терпение давно закончилось, как и кофе Грейнджер. Драко постоянно запускал пальцы в волосы, окончательно растрепав укладку. Но его взъерошенная прическа, конечно, не шла ни в какое сравнение с Грейнджер, волосы которой топорщились так, словно она подключилась к розетке — ее заколка, не выдержав напряжения, сломалась еще час назад. Согревающие чары не работали, и Драко кутался в одеяло, которое Грейнджер, словно фокусник, извлекла из сумочки. В огромных наушниках и обернутая в нечто, называемое снагги, она выглядела совершенно нелепо. — Думаю, стоит попробовать прийти еще раз завтра. — Трясущийся от холода Драко проигнорировал мрачное выражение лица девушки. — Свежие мозги и все такое. Я захвачу кофе. — А я думаю, что мы на пороге открытия. — Оптимизм Грейнджер был таким же абсурдным, как и ее упрямство. Драко давно потерял счет своим драматичным вздохам. — Ты топчешься на месте, сосредотачиваясь на исследованиях... — В исследованиях всегда содержатся ответы. — Так же, как и в том, что сейчас у нас прямо перед глазами — в рунах. Выдохнув, Грейнджер немного приблизилась к Драко, чтобы видеть отражение рун. Он заметил, что они светились не ровно, а, скорее, подсвечивались по одной, как стрелки тикающих часов. Словно отбивали секунды. — Мы знаем, что это за руны и что они обозначают. Нам осталось выяснить комбинацию, которая открывает дверь. — Грейнджер постучала по подбородку. — Восемь рун, четыре пары. Неизвестно, сколько существует вариантов, чтобы взломать код. — Максимум семьдесят, — Драко бросил взгляд на ее блокнот, — минимум один. — Вряд ли предполагалось что-то сложное. — Что показали твои исследования? — Предания гласят, что комнаты были созданы ведьмами и волшебниками с помощью могущественной магии в ночь новолуния. Они знали, что самое безопасное место для волшебников — под землей, и магия давала им то, что им было нужно. — Как Выручай-комната в Хогвартсе. Место, которое они оба использовали, но по совершенно разным причинам. Драко отвернулся, предоставив Грейнджер возможность пережить неловкий момент. — Как мы выяснили, Отдел тайн изначально было единым пространством, в котором магия создала двенадцать комнат, но только пять из них были открыты. Со временем под ее влиянием сформировались другие отделы и атриум. — И когда Совет Волшебников проголосовал в 1705 году за создание Министерства Магии и его централизованное расположение здесь, невыразимцы установили охрану Отдела, — вспомнил Драко отрывок из своего исследования. — Они манипулировали старой магией так же, как ты сегодня вечером с охраной. Ты позаимствовала идею у них? — Манипуляция магией — не новая концепция. — Ее ответ был таким же расплывчатым, как и у Тео, когда они обсуждали причину одержимости Грейнджер созданием маховика времени. — Мне интересно, почему они не открыли это место для всех? — Вероятно, из-за недоверия к людям — нас легко подкупить. Лучше впускать только тех, кто поклялся соблюдать кодекс. Грейнджер, все еще закутанная в плед с рукавами, расхаживала взад и вперед, глубоко задумавшись. — У каждой из запечатанных комнат установлена неизвестная дата открытия, — наконец произнесла она. — По теории, даты разнятся на сотни лет. Эта стала первой, но я не понимаю почему. — Министерство начало работу в 1707 году. Если в 1705 году, когда проводилось голосование, комнаты были заперты, значит, первая открылась в 2005 году. Ровно триста лет спустя. Глаза Грейнджер расширились от догадки. — Три. Это значит... — Тебе не нужно объяснять. Я сдал свои ЖАБА по арифмантике, пока находился под домашним арестом. Я знаю, что Пифагор считал три идеальным числом гармонии, мудрости и понимания. — Просто, но все еще сложно. — Рождение, жизнь и смерть. — Разум. Тело. Душа, —тихонько хмыкнула Грейнджер. — Подходит для того, что мы здесь изучаем, не думаешь? Драко не ответил. Он был слишком занят, разглядывая в зеркале отражение светящихся рун. — Подожди. — Грейнджер прищурилась и наклонила голову. — Запертая дверь появилась через три года после того, как открылась сама комната. Интересно, настроены ли все эти комнаты на одну и ту же последовательность? — Не думаю, что кто-то из нас сможет через триста тридцать лет дать ответ на этот вопрос. — А жаль. — Она отступила к стене, наблюдая за каждым шагом через зеркало. — Восемь не делится на три. — Нет, только на один, два и четыре. Она направилась к третьей паре рун, сбросила снагги и хрустнула костяшками пальцев, вращая плечами. — Попытка – не пытка. — А что, если комната реагирует на неправильные комбинации? — встревожился Драко. — Полагаю, сейчас мы это и выясним. Если бы безрассудное пренебрежение к жизни было человеком, оно бы выглядело точь-в-точь как Гермиона Грейнджер. — Стой! — с криком бросился к ней Драко. Ей пришлось подпрыгнуть, чтобы ударить ладонью по центру руны. Зрелище было забавным, но даже оно не стоило потенциально ужасающих последствий. Драко выругался и закрыл глаза. С его-то удачей он не сомневался, что через мгновение пол провалится, стены сомкнутся, а ядовитый газ заполнит пространство. Вот так он и умрет, а Грейнджер, конечно, как всегда, выживет в передряге, в которую сама его и втяну … Ничего не произошло. Драко приоткрыл один глаз. — Какое разочарование, — протянула Грейнджер. — Сейчас самое время отойти от стены. Грейнджер на мгновение задумалась, прежде чем принялась нажимать руну за руной. Она успела дважды пройти все восемь, до того как Драко, рыча, осмелился схватить ее за запястье и оттащить от камней: — Чертовы гриффиндорцы, вы меня прикончите! Грейнджер была готова к схватке, но не стала набрасываться сразу. Он тоже замер. Звук их дыхания усиливался тишиной. Воздух превращался в облачка пара. Драко предположил, что Грейнджер занята присчитыванием идеального угла, чтобы выбить ему зубы. Или нет. Ее взгляд метнулся к запястью, которое он сжимал. — Может, отпустишь меня, Малфой? — ее тон был странно спокойным. — Я пока не решил, — рявкнул он. — Зависит от того, продолжишь ли ты пренебрегать безопасностью ради безумного эксперимента? — Это весьма вероятно. Драко зарычал в ответ, но все же убрал руку. — Ты безрассудно бросаешься вперед с палочкой наперевес, полагая, что ответ на древнюю головоломку будет таким же простым, как нажатие чертовой кнопки! — Он ударил ладонями по верхней и нижней рунам — сила и сопротивление — с такой яростью, что у него заболела ладонь. — Магия гораздо сложнее, чем... Камни сдвинулись. Цвет рун изменился. Зеленый. Разрешение на вход. Гребаная дверь со скрипом открылась. Из комнаты полился свет. То, что они увидели, повергло их в благоговейный трепет. Свет исходил от движущейся на потолке картины растущего полумесяца. Это напомнило ему Большой зал в Хогвартсе. Каменные плиты высотой с Драко со скрежетом выстроились вдоль одной стены, в глубине посыпались с полок книги. Каждый клочок свободного пространства занимали артефакты. Движущиеся картины. Скульптуры. Статуэтки. Инструменты. Керамика. Стеклянные вазы с кружащимися внутри разноцветными лучами. Большие и маленькие, разных форм и цветов — все они были покрыты слоем пыли и паутины. Потребуются годы, чтобы их изучить. — Что ты там говорил насчет сложной магии?.. — Грейнджер звучала ужасно самодовольно. — Я пошлю тебе счет за экстренный прием у моего психотерапевта. — Как насчет того, чтобы я вместо тебя написала сегодняшний отчет? — Идет.

***

Всем и каждому было известно, что Грегори Гойл никогда не запирал свой камин. И Драко извлекал из этого выгоды больше, чем кто-либо. Обычно он приходил и уходил, прихватив с собой огромное количество десертов, которые в избытке готовил Грег. Но сегодня был не тот случай. На кухонном островке Грега выстроились в ряд тринадцать шоколадных фигурок мужчин в костюмах, напоминающих миниатюрную армию. Съедобные фигурки с подозрением смотрели на приближавшегося к ним Драко. Когда Малфой поднес ко рту первую, та закричала. Это было странно, но вкусно. К тому времени, как Гойл в панике вбежал на кухню, Драко уничтожил пятерых. Остальные вопили и носились по островку. Драко наметил следующую жертву. Гойл дико замахал руками, словно исполняя современный вариант ритуального боевого танца. — Это жених для гребаной свадьбы в эти выходные! Драко откусил шоколадную голову. — Восхитительно! Грег вздохнул, как будто собирался объяснить сложную концепцию мироздания малышу, но понял, что это бесполезно, и сдался. — Вообще-то я припас для тебя карамельный торт. — Шоколадный каннибализм гораздо веселее! — Драко скрестил руки, подражая целителю разума, к которому ходил последние десять лет. Грег испустил еще один тяжкий вздох. — Хочешь рассказать, почему ты заедаешь стресс в пять утра? Это не было заеданием стресса — по крайней мере, не в этот раз. А если и было, то какое это имело значение? У Драко была тяга к сладкому, которую он подавлял девяносто восемь процентов времени. Не было ничего плохого в том, чтобы есть торты и пирожные, когда он был счастлив или грустен; печенье и ириски, когда расстроен или расслаблен; помадку, когда зол, и все, до чего мог дотянуться, когда был подавлен или не в духе. Его тяга к сладкому была далеко не настолько неконтролируемой, как полагал Грег. — Сегодня ночью я не умер. Считаю это достаточным поводом, чтобы отпраздновать успех некоторым количеством калорий. Грега уже давно не повергали в шок подобные заявления. — Я знаю, что ты не можешь рассказывать о своей работе, но что, если в обмен на шоколадных женихов я приготовлю тебе настоящую еду? Отказываться от столь выгодной сделки было бы неразумно. Их дружба была странной. Драко знал Грега всю свою жизнь, но только в последние семь лет им удалось отойти от парадигмы отношений «испорченный мелкий засранец и его преданный лакей» и примкнуть к рядам настоящих друзей. И за это Драко должен был благодарить Луну, мать ее, Лавгуд. Драко потратил годы, окружая себя мрачной атмосферой, а она взяла и все испортила своей идиотской верой в невозможное — в невидимых существ и в искупление фанатичных, эгоистичных придурков. Общение с Лавгуд привело его к встрече с Поттером — впервые после суда, а встреча с Поттером прибила плывущий по течению корабль Драко к дверям Грега, который отказывался с ним разговаривать. Или с кем-либо еще. Месяцы молчаливых звонков по камину увенчались одним единственным отвеченным. В тот раз Драко завязал с сарказмом и напыщенной чушью и заговорил честно и открыто, уверенный, что на том конце его все равно никто не слушает. Он начал с признания очевидного: — Я был тебе дерьмовым другом. На следующий день сова Грега доставила ему банку домашнего печенья и письмо, состоящее из одного слова. Да. Драко принес извинения, героически съев всю выпечку, и вернул пустую банку с запиской, в которой говорилось, что печенье было слишком соленым, после чего провел несколько часов в уборной, потея и сожалея о каждой секунде своей жизни. Но с того дня Грег начал отправлять ему свои кулинарные опыты. Драко возвращал пустые банки и тарелки, сопровождая тару ценным мнением и не менее ценными предложениями. К счастью для бедного желудка Драко, готовка Грега значительно улучшилась. Через месяц его блюда стали съедобными. А еще через четыре — главным событием дня. В конце седьмого месяца Грег пришел доставить еду самолично. Порция была рассчитана на двоих. Он заговорил впервые, и Драко просто слушал, а после этого ужина, к которому они больше никогда не возвращались, они стали друзьями. Равными. — Твой отец спрашивал о моих планах на следующий год, — произнес Грег, глядя на кастрюлю с кипящей водой и держа наготове в руке одно яйцо — на другой конфорке шипел поджаривающийся бекон. — Я не знал, что вы с Асторией выбрали другую дату. — Это не так. Отец просто назойлив. Грег понимающе угукнул, будучи знаком с семейными проблемами друга. У него было полно своих. — Ты мог бы сказать им правду. — Астории нужно время. Ее родители... — Это не твое дело, Драко. — Он постучал палочкой по стенке кастрюли, подождал минуту, а затем разбил туда яйцо. — Она же не может всерьез рассчитывать, что ты будешь ждать вечно, пока она накопит денег, чтобы заплатить штраф. Это уже заняло годы, а она все еще на полпути, и это при том, что ей помогают. Разве нет чего-то, чем ты хотел бы заняться? Кого-то, кто тебе интересен? — Нет. Влечение было чем-то простым и прямолинейным. У Драко были глаза, и он знал, что находит в женщинах физически привлекательным. Но интерес подразумевал, что он разглядел нечто более глубокое, чем внешность, а это было не лучшим использованием его времени, потому что финал был известен заранее — он женится на ком-то, кого выберут его родители. Браки Малфоев не основывались на интересах или эмоциях; они заключались между двумя людьми, которые добровольно соглашались связать себя матримониальными узами после довольно строгого отбора кандидатов, и базировались на трех китах: финансовой стабильности, социальном статусе и долге перед семьей в виде наследника. Если любовь случалась, то случалась, но чувства не являлись обязательным условием. — Я рад, что моя семья распалась. — Грег поставил перед Драко тарелку с беконом, яйцом-пашот, авокадо и тостами. — По крайней мере, мне не нужно беспокоиться о чьем-либо недовольстве. — Так проще. Встречаться — пустая трата времени. — Ты эмоционально ленив. — И что? Грег усмехнулся и покачал головой. — Ты все тот же избалованный придурок, который отказывается взять свою собственную жизнь под контроль. — В отличие от тебя? — выпалил Драко. — Скажи, как там продвигается твой пятилетний план по завоеванию Дафны? На секунду на лице Грега появилось жесткое выражение, прежде чем он сдулся. Выглядя одновременно взволнованным и несчастным, он плюхнулся на стул рядом с другом. — Все идет... хорошо. Она сказала мне, что с нетерпением ждет шоколадных цветов. Он поморщился. — Все еще не замечает? — Нет. Дафна знала о цветах все, кроме того, как их убивать. Для человека, чья работа заключалась в том, чтобы подмечать необычное в магической обыденности, она странным образом не обращала внимания на того, кто не привлекал к себе излишнего внимания. На Грега. В ее присутствии бедняга был болезненно неловок и застенчив. Он покрывался потом и едва мог связать два слова. Однажды его стошнило в кустах, когда Дафна первой махнула ему рукой. Похлопав Грега по плечу в знак сочувствия, Драко искренне обрадовался, что ему никогда не придется иметь несчастье страдать из-за женщины. — Маргаритки означают красоту, — скорбно прошептал Грег.

***

Драко с детства боготворил отца, но в конце пятого курса его вера сильно пошатнулась. Последовавшие за этим годы были сложным клубком хаотичных эмоций, травм и рефлексии из-за сомнительных решений Люциуса. Например, тот корил Драко за то, что он не убил человека ради блага семьи, хотя и знал, что успех предприятия, скорее всего, означал бы смерть сына. Пережив неприятных гостей в мэноре, чертову войну, открыто покаявшись в своих грехах во время суда и испытав унизительную благодарность к выступившему в его защиту Гарри Поттеру, Драко наконец распахнул глаза, чтобы увидеть недостатки в риторике отца. Люциус Малфой был не тем человеком, за которого принимал его Драко, как не был им и он сам. Увидев, как его отец бросает всех, кого только может, под колеса метафорического «Ночного рыцаря», одновременно унижаясь перед Визенгамотом ради смягчения приговора, он осознал, что у них с Люциусом было мало общего. Драко не был идеален, но он возлагал вину за свои действия на единственного человека, на которого она и должна была быть возложена: на себя. Отец ни разу не признал собственные ошибки или недостатки в воспитании, и Драко понадобилось несколько лет, чтобы ему это простить. Он едва терпел присутствие Люциуса, пока однажды его психотерапевт не напомнил, что прощение необходимо не отцу, а самому Драко, чтобы двигаться дальше. Их отношения не стали прежними, но он мог с этим жить. По крайней мере, пока Люциус не объявился в его квартире — ровно через полчаса после того, как Драко наконец провалился в беспокойный сон. Оказалось, у отца был портключ в Барселону, где его ждал ювелир. Он хотел, чтобы сын отправился с ним. В рамках процесса сближения. Все начиналось неплохо. Поход в лавку предварил приятный молчаливый завтрак в роскошном магловском ресторане. Но увидев цель их визита, Драко чуть не превратил ближайший к нему предмет в портключ, чтобы немедленно переместиться в Англию — и к черту международные законы! Целью Люциуса были ошейники, инкрустированные бриллиантами и изумрудами. Несколько штук. По одному для каждого из его гребаных павлинов. У Драко хватило выдержки дождаться, пока пожилой ювелир не удалится в подсобное помещение, прежде чем ехидно поинтересоваться: — А я-то тебе здесь зачем? Отец отложил трость, которая теперь была не столько дополнением к образу, сколько необходимостью. — Однажды все, что у меня есть, станет твоим, а ты передашь это своим детям. — Я предпочту выпустить твоих драгоценных птиц на волю, чтобы они стали звеном в пищевой цепи и наконец-то принесли пользу. — Со временем ты поймешь, что это ценный актив. Драко хотел напомнить ему, что в последний раз, когда он поверил в инвестиции Люциуса, все закончилось пленом в собственном доме. О, а еще он чуть не сгорел дотла. — Спасибо, я пас. — Я надеялся, что это станет нашим совместным времяпрепровождением. — Обычно это подразумевает, что занятие нравится обоим и оставляет в памяти теплые воспоминания. Это явно не тот случай. — Я мог бы купить тебе дракона. — Это был сказано так же легко, как иной родитель предложил бы избалованному ребенку конфету, лишь бы тот не расстраивался. Драко задумался, приложив палец к подбородку. — Он сможет атаковать по команде? — Нет… — Тогда это бесполезное приобретение. Люциус в замешательстве уставился на сына. — Признаюсь, я позвал тебя с собой, чтобы обсудить предстоящую свадьбу… — Мы ее отложили. Отец бросил на него испытующий взгляд. — В твоих интересах или в интересах мисс Гринграсс? — Замешкавшись на долю секунды с ответом, Драко почувствовал на плече тяжелую руку Люциуса. — Ты ведь мне скажешь, если есть что-то, о чем я должен знать? — Конечно, — с легкостью солгал Драко. Как и его фиктивная невеста, он не был лишен талантов.