Сквозь щель в платяном шкафу

      — Договор заключили между Семьей Кайял и малым составом Совета в девяносто восьмом году. — Сказал Дилан. — О твоем происхождении должны были знать только Главы Семей. Ты бы принял фамилию Кайял, а после Семья обязалась подобрать тебе безродного супруга, которого бы одобрил Совет. Со временем императорская кровь попросту угасла бы.              Они сидели в круглом зале собраний главного дома Кайял лишь втроем. Матте занимал место по правую руку от сына и молча курил самокрутки. Сизый дым от них медленно поднимался к темному высокому потолку и расползался над столом. Ханде устроился по другую сторону, отгородившись от них парой десятков футов крепкой столешницы из орешника.              — Завтра будет собрание Семьи. — Снова заговорил Дилан. — Мы не сможем скрывать это от дядюшек, если хотим заручиться их поддержкой. Тем более, армия….              Ханде поднял руку и указал пальцем в сторону Матте.              — Он знал. — Уверенно сказал он, перебивая Дилана. — Всегда знал, хотя омеги Дома даже не могут вступить в этот зал при собрании.              Матте снова выпустил дым, скрывшись за ним и царящим вокруг мраком. Запахло горелыми травами и кислыми апельсинами. Да так, что эти запахи даже перебили традиционный аромат Кайял, который, казалось, уже должен был впитаться в эти старые стены.              — Когда ваш отец погиб, — Матте заговорил тихим хриплым голосом, — у Дома Кайял остался только старый немощный старик во главе и двадцатилетний наследник, еще не прошедший обучения. Совет готовился насадить на место Главы кого-то из братьев Анзо, а от наших детей избавиться.              — Но….              — Но внутренние дела Семьи — это дело Семьи. Совет или Лорано не могли действовать официально, и несколько разговоров с одними, несколько уступок или обещаний вторым, парочка договоров, немного шантажа — и дело было улажено достаточно легко.              Ханде нервно перебирал пальцами широкие рукава теплого кафтана. Ночи уходящего лета уже становились холодны, а в темном каменном зале сегодня не топили камины. Их встреча с братом и Матте была тайной для всего главного дома и собрания Семьи Кайял, куда входили управляющие, дядюшки и остальные братья Ханде. Многие из них симпатизировали власти Совета Семи и Семье Лорано, которая уже успела обвинить Ханде в предательстве. Почти не было сомнений только в Симоне и Хефесе — Матте воспитывал своих детей так, как будто готовил к скорой войне.              — Следует начинать сначала, — живые темные глаза Матте остановились на Ханде, — объяснить, как распорядилась история, и почему сегодня мы оказались здесь. Одна и та же ошибка повторяется из раза в раз: младенец, которого не должно существовать, или жизнь которого стоит прервать, чтобы, наконец-то, уже все закончилось. Мы зашли уже слишком далеко, чтобы испытывать жалость, а иначе все будет….              — Оми!              Матте приподнял руку, и Дилан замолчал. Возглас его был слишком эмоциональным и живым, и, казалось, эти слова его задели. Ханде же эмоции брата считал излишними. С холодным смирением он признавал, что понимал слова Матте.              — Вопреки мнению Совета, младшего принца из дворца вынес сердобольный нянька, руководствуясь собственной волей и жалостью к ребенку. Маре отыскали его лишь через несколько дней. Глава Семьи, должно быть, посчитал, что младший принц может оказаться полезен в будущем, и растил его в поместье как одного из слуг-сирот. Благо, на юге таких и в нынешние времена достаточно.              — Тогда еще никто не мог подумать, что чистка приобретет такие масштабы. — Заметил Дилан.              — Да. Убивали всех, кто имел императорскую кровь, даже некоторых членов других Семей, если родство было слишком близким. Конечно же, Лорано и Кайял были в этом заинтересованы более других. Власть они уже поделили, и отдавать хоть часть ее не собирались. Прадед мой, должно быть, имел вначале планы относительно принца и его крови, но вскоре понял, как это опасно — идти против Совета и других Семей.              Ненадолго замолчали. Матте выпустил последнее облачко дыма и погасил остатки самокрутки в позолоченной пепельнице с резными бортиками. В слабом свете редких светильников блеснули его кольца на пальцах, в том числе и тяжелая печатка. Свою Ханде снял, как и обручальное кольцо. И держал их вместе на цепочке на шее.              — Принц рос в главном доме, воспитывался рядом с детьми Семьи. Дед мой дружил с ним, а после в своем старческом слабоумии рассказывал мне и братьям про него. И про то, как один из омег Дома сбежал с ним, а вскоре и родил ненужного ребенка. Младенца бы убили, как и его родителей, но омега успел хорошо его спрятать у кочевых племен. Кочевники в те времена не подпускали к себе имперцев и уходили все дальше в земли Дасе, где еще не было наших солдат. Маре бы были рады исправить свою ошибку, но ребенка они нашли только через три десятка лет.              Ханде кивнул. Он знал эту историю из уст Сирилла. Помнил, как тот рассказывал ее в старой хижине на берегу моря. И помнил густую липкую кровь, которая текла по темным доскам пола. У Ханде снова начали дрожать руки, а темнота зала вдруг запестрела скрытыми за ней врагами. Он спрятал ладони в рукавах кафтана.              — Но тот ребенок уже оставил своих детей, и они выжили? — спросил Ханде.              — Точно неизвестно, — Матте пожал плечами, — альфы дома Маре должны знать больше, но вот омег не пускали даже в библиотеку. После я уже посещал архивы в Митрине, те, которые еще сохранились там, конечно же, говорил с остатками кочевых племен, даже братьев спрашивал. Все указывает на то, что нужное нам племя осело чуть южнее Митрина на перешейке с полуостровом Эрикии, и там вскоре случился пожар, который выжег часть поселения. Говорили, лето было сухим и жарким. Погибло несколько семей, в том числе и нужная нам — альфа, омега и их дети.              — Но? — спросил Ханде.              Матте криво улыбнулся.              — Но во все времена альфы любили гулять на стороне, не так ли?              — У него был еще один ребенок?              — Один уж точно был. Вся эта история долгое время оставалась внутренним делом Семьи Маре, но в какой-то момент тайна вышла за пределы Дома и достигла ушей Лорано, а потом и Кайял. Тогда оба наследника стали посещать наше поместье. Я уже давно был обещан Анзо, мне шел шестнадцатый год, и свадьба уже планировалась. А вот Натиль Лорано неожиданно решился взять в мужья моего брата. Кайлли уже исполнилось восемнадцать, но он был слаб и нездоров с детства, поэтому и жениха у него не было. Он прожил у Лорано недолго, но успел родить двух здоровых альф.              Ханде кивнул. Каждый раз, когда ему приходилось вспоминать об Эмре, сердце его болезненно сжималось, казалось, что его хватал удар. Все те писаки и журналисты, поливавшие имя Ханде грязью, ни словом не обмолвились о судьбе Эмре. Он просто пропал после той ночи, и не было никакой возможности связаться с ним или хотя бы узнать, жив ли он еще или уже нет.              — И потом Натиль стал тайно посещать земли Дасе? — спросил Ханде.              — Не так уж и тайно…. Кто тебе все это рассказал?              Живые и яркие глаза Матте требовательно уставились на него, ожидая честного ответа. Даже Дилан теперь копировал поведение своего Оми, и ничего больше Ханде в нем не видел от отца. На некоторое время ему стало страшно: во главе Семьи Кайял оказался вовсе и не Кайял.              — Младший Лорано. — Ответил Дилан вместо Ханде.              — Да, я все еще чувствую его запах даже здесь.              — Да? — Ханде вздернул голову. — Я чувствую лишь сгнившие апельсины!               — Клементины. — Спокойно поправил Матте.              — Что?              — В сердце аромата Семьи Маре лежит запах южного клементина. Он достаточно сладок.              — Так что дальше? — спросил Ханде. — Кайял и Лорано вместе устроили охоту на оставшихся потомков Императора, а потом отец встретил Оми и передумал его убивать?              — Что-то вроде этого.              — Разве угроза была так серьезна?              — Ханде, — мягко протянул Матте, — мы возвращаемся к дилемме с младенцем, понимаешь? Любую потенциальную проблему стоит душить в зародыше, иначе она может стать серьезной угрозой в будущем. Если ты берешь на себя большую власть, ты уже не слушаешь голоса морали, а руководствуешься общим потенциальным благом. И если ты раз мараешь руки в крови, ты уже больше не вправе отступать. — Матте снова сверкнул многочисленными золотыми кольцами. — Я прекрасно понимаю логику Натиля Лорано, потому что понимаю его цели. Я принимаю необходимость пожертвовать небольшим количеством жизней ради блага остальных. Но Лорано заботит не народ, а собственная власть. Он — преступник. А сегодня у него на пути оказались мы.              — Так…. — Протянул Ханде и тут же умолк.              Он вдруг понял, что Матте всегда знал. Еще даже до того, как Ханде родился или стал жить в Семье Кайял, Матте уже знал о его происхождении и происхождении Оми. И помогал отцу искать наследников Императора, делился информацией, которую хранила Семья Маре, и даже сам посещал опасный юг. Матте вел переговоры с Натилем и Советом когда отца убили, и Матте, вероятно, уже тогда точно знал, кто это сделал. Он и дед от имени Семьи заключили какой-то договор с Советом, который должен был распорядиться дальнейшей жизнью Ханде.              — Но тогда почему не убили меня? — спросил Ханде. — Раз руки уже были по локоть в крови, и оставался лишь один ребенок? Если все это делалось ради общего блага?              — Не было в этой истории общего блага, лишь некоторая жадность. — Отрезал Матте.              — И все-таки?              Матте тяжело вздохнул и обхватил себя руками, как будто бы он замерз.              — Я просил Анзо оставить этого омегу в покое, если он его действительно любил. Не привлекать к нему внимание Лорано и Совета и дать спокойно прожить свою тихую жизнь. Он не послушал, и случилось именно то, к чему все шло. Родился ребенок, у которого в жилах текла не только разбавленная кровь самого Императора, но и кровь благородной Семьи. Натиль Лорано не так глуп, чтобы не узнать правду. Даже договор, который мы заключили, был лишь временной мерой. Все это понимали, но Семье Кайял требовалась отсрочка, не более.              — Зачем? — спросил Ханде.              — Перестроить финансирование, прибрать к рукам армию и восстановить легитимность Главы.              — Нет. Зачем было оставлять мне жизнь и идти на такие риски?              Матте прикусил тонкие губы. Впервые за весь разговор на лице его мелькнуло некоторое замешательство, а маска спокойствия слетела. Дилан тяжело откинулся на спинку кресла. Ханде даже и забыл про его присутствие здесь, хотя именно он был формальным хозяином этого зала, поместья и всего, что касалось Семьи Кайял. Говорил же только Матте тихим вкрадчивым голосом, восседая в кресле первого советника Главы.              — Это было бы проще. — Тихо сказал Ханде, когда молчание затянулось. — Мне кажется, я понимаю, что так было бы проще.              — Да. — Наконец-то ответил Матте.              — Почему тогда?              — Ради Анзо.       

***

      Наступили первые осенние дни, но в запасе еще был месяц летнего тепла. Солнце вставало рано утром, поднималось в зенит и светило ярко. Сочная зеленая листва на садовых деревьях чуть блестела в его лучах и шуршала под теплым ветерком. В низкой траве под присмотром нескольких нянек проводили жаркие дни дети поместья. Роуз и Кемаль тоже с охотой выходили на прогулку, весело бегали между кустиками, игрались с младшими детьми Луиссиана и таскали в руках пушистых домашних кроликов, которых стоило кормить подсушенной луговой травой.              Невинная картинка счастливого детства завораживала и одновременно пугала Ханде своей хрупкостью и неправдоподобностью. По ночам дети не могли заснуть, а Роуз с плачем просыпался от кошмаров. Иногда Ханде сам будил их своими криками и иногда он не мог избавиться от страха и оцепенения, охватывающего все тело, когда в темных углах комнаты он видел черные фигуры. В сети или официальной прессе писали о предательстве Филиппа и Ханде, об их заговоре с Семьей Кайял против Империи и Совета. В правом крыле главного дома, где располагался круглый зал и рабочие кабинеты, не утихали громкие споры и крики. Матте не было видно, и жилой частью поместья управлял Луиссиан.              Ханде не мог полностью доверять Кайял, но и идти с детьми ему больше было некуда. Лорано теперь открыто выступали против семейства Атешей и Кайял, а Дилан обещал надавить на дядюшек и советников и получить полную власть над Семьей и гвардейскими частями армии. Иногда сквозь изгородь сада Ханде видел черные бронированные автомобили, которые въезжали в поместье, и седых альф в строгой форме военных. Жизнь не останавливалась и по ночам. И пока Ханде нянчил напуганных детей, где-то под окнами гудели моторы, а в противоположном крыле дома горел яркий свет.              — Все так же, как и тогда. — Сказал Луиссиан одним прохладным утром. Они сидели на террасе за ранним завтраком вместе с детьми, и ветерок разносил вокруг крепкие запахи кофе и выпечки, трепал красные ленты в его волосах. — Дилана нет вторую ночь.              Ханде жил в поместье уже неделю, и все это время Луиссиан был молчалив и задумчив.              — Так же? — переспросил Ханде.              Луиссиан друг вздрогнул, поджал губы и отвел глаза.              — Как в девяносто восьмом. — Тихо ответил он.              Когда Ханде было шесть лет, и случилось все это.              Он ничего не ответил и отодвинул в сторону кофейную чашечку. Снова подул свежий утренний ветерок, донесший до Ханде еще и древесно-соленый запах, исходящий от Луиссиана. Запах Лорано, который Ханде чувствовать было горько, и который вводил его в смятение и тяжелые чувства. Детей уже увели кормить кроликов, и поэтому он поднялся с места, скомкано извинился и удалился в дальний уголок сада, к беседке у высокого забора, заросшей плющом. Там Ханде спрятался и закурил. Руки снова дрожали, и было тяжело удержать зажигалку.              Доктора уверяли, что он уже достаточно навредил ребенку, который все-таки был внутри него, но Ханде не мог так легко отбросить в сторону свои привычки. Как и не мог спать без трав и настоек или не мог успокоить приступы паники и страха самостоятельно. Всегда необходима была таблетка, горькая настойка или самокрутка.              Этот день выдался прохладным и облачным. Все казалось, что поместье вот-вот накроет дождь. И впервые чувствовалось скорое приближение осени. После обеда Кемаля унесли спать, а Роуз все никак не хотел заходить в комнаты и теперь вместе со своим новым другом — младшим сыном-омегой Луиссиана — шуршал в кустах. Ханде сидел под навесом в летнем кресле, все пытался читать книгу, но не мог сосредоточиться. Тучи плыли по небу, то и дело закрывая собой солнце, и Ханде щурился, смотря на них.              В сети появилась очередная порция лжи и грязи, льющаяся по воли Натиля Лорано и Совета на Ханде и всю Семью Кайял. В Сеине и его предместьях это видео грузилось плохо, но Ханде пользовался теми же уловками, что и при покупке травы, и смотрел все новости через свой второй тайный аккаунт. Интервью, которое Ассиль Атеш дал журналистам «Еженедельника» — а это самое авторитетное агентство во всей Империи — Ханде не дослушал даже и до половины. Этот омега занимался своим обычным делом — лебезил перед сильными и насмехался над слабыми.              «Мой сын был несчастлив в этом браке, — говорил он, — этот омега нисколько его не любил, и даже открыто имел любовника. Когда мой покойный супруг организовывал этот союз, мы даже представить не могли, что благородный омега….              — Ходили слухи про их первенца, слишком уж рано ребенок….              — Это вполне вероятно. Я не чувствовал в Роуз ни капли нашей крови»              На этой части интервью Ханде откинул планшет в траву и схватился за книгу, точно она могла спасти от всех мыслей, что роились в голове и от того гнева, что душил его. Филипп все еще был в Арсалане под арестом, и один только Шахран мог знать, насколько он был еще жив. А этот лживый, этот лицемерный…. Эта гадкая змея пыталась извернуться, чтобы вплеснуть как можно больше яда! Ханде старался медленно дышать и считал прыжки воображаемого зайчика, смотря на облака. Рукой он потянулся к коробочке с курительными травами, но пальцы так дрожали, что она тоже отправилась под стол.              — Шахран! — прошипел Ханде себе под нос.              — Не марай воздух грязными словами, брат.              Ханде резко обернулся, отчего у него чуть закружилась голова. Порыв холодного ветра растрепал волосы, и Ханде пришлось взмахом руки убирать их с глаз. Дилан явился в полуденный сад в своих длинных черных одеждах Главы, должно быть, прямо с очередного собрания.              Ханде шикнул.              — Зачем пришел? — спросил он грубо.              — Семья достигла определенного соглашения, — Дилан медленно подошел к столику, — относительно крамольных обвинений Совета и нашей позиции в этом конфликте. Мы ответим, но тяжело будет заставить всех дядюшек и советников поддержать какие-то более агрессивные меры.              Дилан с удобством уселся в плетеное кресло напротив Ханде. Снова подул ветер, а очередное кучевое облако заслонило солнце. Ханде огляделся: с появлением Главы сад и терраса резко опустели, не было видно ни слуг, ни нянек.              — Агрессивные? — переспросил он.              — Не все еще до конца поняли, что то, что происходит, по сути своей является войной. А те, кто понял, пока еще слишком испуганы и выбирают сторону.              — Они все — Кайял! — воскликнул Ханде. — Воины!              — Ты прочитал слишком много сказок, брат. Мы все уже не воины, а дельцы, что ищут свою выгоду.              Дилан закурил крепкие папиросы, что достал из серебряного портсигара. Ханде наклонился под стол, поднял коробочку с травами, но курить не стал, а спрятал ее в карман. Дилан, конечно же, знал о его беременности. А как любой альфа, воспитанный в традиционной семье, он бы не стерпел такого надругательства над священным плодом.              — Все хотят видеть тебя, — сказал Дилан, — выслушать твои показания.              — Относительно чего?              — Относительно той ночи. Натиль обвиняет тебя в контактах с террористами, в убийстве офицера армии. Семья должна выслушать, что скажешь ты.              Ханде зябко поежился и закутался в кафтан. Из ворота у него выбились длинные золотые цепочки, с кольцами и с птичкой-подвеской. Ханде снова раздраженно шикнул, подбирая слова. В общем, Натиль не лгал, но талантливо искажал правду.              — Вы допрашивали Камиля?              — Конечно.              — Что он сказал?              — Только после того, как ты расскажешь свою версию.              — Сразу перед всеми дядюшками и советниками?              — Если ты так желаешь.              Ханде довольно усмехнулся и откинулся на спинку кресла. На несколько секунд выглянуло солнце, ярко осветило лучами зеленую траву и низкий столик с потрепанной книгой на нем. Потом его снова скрыла туча. На горизонте появлялись первые грозовые облака. Ветер крепчал.              — Натиль убил нашего отца, наследника Семьи, которой все они поклялись служить. — Сказал Ханде. — Натиль убивал невинных людей только из-за их крови, договаривался с преступниками, устраивал теракты их руками и затевал войны на границах. — Дилан кивнул. Слушал внимательно. — Потом он арестовал моего мужа, послал убийц в святую ночь, чтобы те вырезали всех в нашем доме и убили всех твоих солдат! Я вспомнил того человека со шрамом, я видел его лицо в детстве сквозь щель в шкафу, я помню, как он застрелил Оми и отца той ночью! — Ханде чуть помолчал, переживая сильное натяжение где-то в груди. — Я зарезал его.              — Это… — Дилан выпустил облачко горького дыма из легких.              — Я расскажу Семье. — Пообещал Ханде. — Но что мы будем делать дальше?              — Часть армии за нами и гвардейские дивизии тоже, север и юг готовы с нами говорить. Денег мало, Лорано и Совет могут заблокировать счета Семьи, и тогда останется только то, что хранится в доме и что Матте сумел спрятать через подставных лиц.              — Много?              Дилан неопределенно пожал плечами.              — Матте руководит Домом. — Заметил Ханде.              — Он помогает. — Дилан продолжил. — Сеинский проект твоего супруга приостановлен из-за фатальных ошибок в расчетах, но третьего дня уже была попытка захвата комплекса со стороны Совета. Пришлось применить артиллерию. Боюсь, скоро будет очередная провокация.              Кусты на полянке затрещали. Ханде повернул голову: там появились дети, все еще таскающие на руках измученных кроликов.              — В чем проблема? — спросил Ханде прямо.              — Натиль Лорано — регент Императора и председатель Совета. Он выглядит правым, а мы — нет.              — Оми! — громко крикнул Роуз с другой стороны полянки.              — Тогда расскажи про его преступления.              Дилан поднял голову. Дети бежали к ним, громко кричали, и Ханде снова обернулся на них. Другой мальчишка, что был старше Роуз всего на полгода, кинулся к Дилану, выпустив из рук перепуганного кролика. Роуз отстал от него.              — Или…. — тихо протянул Ханде. — Или скажи им о….              — Атэ! Атэ!              — …расскажи народу о моей крови, ведь он все еще чтит Императора. Совет сам взрастил эту веру в людях.              Дилан взял на руки своего сына, и тот сразу прижался светлой макушкой к его груди. Мальчишке исполнилось четыре года, а воспитывать и обучать омег в Семьях начинали только с пяти лет, поэтому этот ребенок был все еще такой…живой.              — Тогда люди будут готовы слушать нас. — Сказал Ханде.              Роуз остановился в нескольких шагах от навеса и столика, сел прямо в зеленую сочную траву и тут же громко заревел, перекрикивая даже порывы ветра и счастливый щебет старшего мальчика на руках у Дилана.              Ханде поднялся на ноги.              — Тогда не видать тебе спокойной жизни. — Ответил брат.              — Да, — сказал Ханде, — ее уже нет.       

***

      Роуз проснулся ночью с криком и слезами. Ханде не знал, что ему приснилось или примерещилось в темноте, но сам он видел в каждом углу по черной фигуре. И все они выжидали, готовясь напасть.              Он зажег светильники на стенах, и комнату залил теплый желтый свет. Окно было плотно закрыто по случаю дождя и зашторено бархатными занавесками. Кемаль спал в своей кроватке, а Роуз лез к Ханде под бок и хватал его за длинные прядки волос.              — Атэ работает, — в который раз уже соврал ему Ханде, — он уехал к другим людям далеко-далеко за море и привезет потом нам всем чудесные подарки.              — Латти? — всхлипнул Роуз. — Где Латти?              Ханде прижал его вспотевшую мокрую макушку к своему животу.              — Создатель забрал его к себе в небесный дворец.              — Зачем?              — Значит, ему так нужно было.              — И Атэ он тоже заберет?              Ханде не ответил, а Роуз еще проплакал пару часов, после чего лишился последних сил и крепко заснул, все еще прижимаясь к Ханде и устроив голову у него на животе. Лицо все его снова оказалось опухшим и красным от слез, грязным от набежавших соплей. Ханде достал платочек и аккуратно протер его, после чего переложил Роуз на соседнюю подушечку и прикрыл сверху легким одеялом, что было соткано вручную и расшито цветочными узорами.              За окном занимался ранний рассвет, видимый через узкую щель между тяжелыми занавесками. Светильники на стенах продолжали гореть, прогоняя из дальних углов комнаты темноту. В поместье все стихло: не гудели моторы, не поднимала полуночный вой свора гончих, даже птицы перестали выводить трели.              Ханде тихо вышел из комнат в темный длинный коридор поместья, остывший за ночь. Босые ноги тут же обожгли холодные доски, и под легкой ночной сорочкой и накидкой у Ханде кожа покрылась мурашками. Он прислонился к стене, к деревянной панели, на которой был вырезан очередной узор из цветов, нашел в кармане длинного халата измятую пачку сигарет. Ханде прислушался к тишине, царившей в этом крыле дома, и прикурил. Руки дрожали, и сигарета тоже, роняя пепел на пол.              Ханде сел на пол, прислонившись спиной к стене. Спрятался в темноте, где тоже, возможно, были враги. Но Ханде смотрел вперед, ожидая их появления. Они могли прийти и попытаться его напугать или убить. Ханде бы встретил их.              Ханде ходил к алтарю в главном доме, жег скрутки за покой души тех, кто погиб. Просил за Филиппа и Эмре как за живых. Дым от палочек тогда шел ровный и не горчил, омывал фигуру Создателя и растворялся под высоким потолком белым облачком. Луиссиан тоже приходил, но стоял молча за спиной, а после того как Ханде отходил в сторону, тихо шептал свои молитвы.              Ханде докурил, затушил пальцами остатки сигареты и сжал их в руке. Тяжело поднялся на ноги и пошел в сторону арок, выводящих в сад. Босые ноги тихо шлепали по доскам пола, но чем ближе был выход, тем яснее чувствовался шум дождя, все еще поливавшего землю. Около самой арки, выходящей на узкую террасу, Ханде послышалась мелодичная тихая музыка и грустный напевный голос. Он тихо выглянул из-за угла, но сразу же был замечен острым пристальным взглядом.              Матте сидел за тем самым столиком, за которым нынче Ханде разговаривал с его сыном. Музыка лилась из маленькой коробочки радио, но за шумом дождя, что бил по навесу, ее почти не было слышно. Матте был один.              — Твои дети уснули? — спросил он тихо.              Ханде прошел вперед. Его легкие одежды не спасали от ночного холода, в то время как на Матте был теплый кафтан с меховыми оборочками. Ханде наступил ногой в ледяную лужу, и остановился. Здесь он уже чувствовал от Матте сильный запах благовоний и его кислых южных клементинов.              — У Роуз кошмары.              — Маленький ребенок скоро забудет все, что видел.              — Как же?              — Дети забывают. — Сказал Матте. — Но что-то остается здесь, — он поднял руку и указал пальцем на висок, — в виде кошмаров и страхов.              Старая песня из приемника прервалась на помехи, но голос, поющий о любви, прорвался сквозь белый шум и стал еще сильнее и звонче. Капли дождя забили по настилу с новой силой, а небо над верхушками темных деревьев окрасилось в предрассветное зарево. Ханде весь продрог. И поджал губы, сдерживая внутри все то, что в нем снова разбередил этот рассвет и грустная песня, то и дело съедаемая шумом.              Матте встал и подошел близко к Ханде, окутав своим тяжелым пряным запахом. От него несло жаром и теплом, и старыми детскими воспоминаниями, которые Ханде тоже с трудом мог разобрать.              Лоб его оказался у Матте на плече, а нос потерся о меховой воротничок. Старый романс, рассказывающий о чудесных южных розах, умолк.              — Реви. — Приказал Матте.