Сквозь щель в платяном шкафу

      Ханде взял детей за руки и подвел к алтарю. Птицы проснулись — они никак не могли пропустить предстоящую ночь — и маленькими быстрыми стайками летали вокруг, качались на тонких ветвях молодых яблонь и прятались за розовыми кустами. Одна из златок села на макушку Роуз и завела звонкую трель. Две других птички устроились у Ханде на плече. Маленький огонек в каменной чаше уже разгорался. Сизый дым поднимался вверх мимо раскинутых крыльев скульптуры Создателя и терялся на фоне темного вечернего неба. Пение златок становилось все громче, а их самих все больше. Они летели со стороны моря.              Вдали звонил колокол, по побережью полз сизый туман, а город заполняли зарева первых вечерних костров и звуки песнопений. Их было слышно даже в районе Мантуй, который в этом году оставался необычайно тихим. После того как отзвонил колокол старого Императорского дворца, Ханде достал из глубоких карманов традиционных одеяний с вышивкой три маленьких тряпичных куколки, набитых сушеными травами.              — Рано еще. — Тихо шепнули за спиной.              — Молчи, северянин, — это был голос Джара, — здесь нет твоего Бога!              Ханде обернулся через плечо. Все домашние и солдаты собрались у алтаря. Латти был ближе всех, наблюдал за детьми и огоньком в чаше, кутался в длинный теплый платок. Остальные слуги встали рядом, по правую руку от Ханде. Солдаты — по левую. Их всех окутывал ночной сумрак и туман. И дым, ползущий от алтаря в разные стороны.              Ханде снова повернулся к алтарю и взглянул на каменную птицу, на серое оперение, по которому плясали языки пламени.              Он раздал детям по куколке. Накануне они с Латти сшили их из старых праздничных накидок, а Роуз и Кемаль набили сушеными травками и семечками, пока Ханде рассказывал им про традиции и подарки Создателю. Он подвел детей к чаше, не боясь горького дыма, и Кемаль первым кинул куколку. Огонь тут же взметнулся вверх. Следом полетел и подарок Роуз.              — Чтобы Атэ не болел! — Сказал он громко статуе и кашлянул.              Кемаль с другой стороны потянул Ханде за подол традиционных длинных одежд, расшитых золотой нитью. Посмотрел снизу вверх чуть покрасневшими от дыма глазами. Роуз тоже прижался к Ханде и ждал. Огонь все так же рвался вверх, в темное небо, источая густой дым. Ханде еще раз обернулся через плечо в поисках Латти, но увидел только сизую плотную стену тумана и дыма. И золотые отблески костра в оперениях златок.              — Что ты хочешь? — прошептал Ханде, взглянув на неподвижную статую.              Он не верил в слова старого сумасшедшего старика о каре за убийство плода. Он ни секунды не сомневался, пока варил отвар, настаивал его день в своей спальне и пил ночью, чуть боязливо посматривая на темное небо. Вдруг оно бы разверзлось громом и молниями в тот момент. Но ничего не произошло, и Ханде решил, что этот ребенок Создателю не так уж и нужен.              Дети боялись и прятались за Ханде. Но это был всего лишь вечерний сумрак и дым, огонь и сумасшедшие птицы, летающие над головой. Если бы Создатель был не тем существом, что оставил их мир и вот уже тысячу лет лишь наблюдал за ним, вероятно, посмеиваясь, люди бы давно познали его гнев. Но ничего не было. Они — все люди — были одиноки.              Ханде бросил в огонь свой сверток, лишь отдаленно похожий на игрушечного человечка. Жар опалил его голые кисти рук и лицо, каменную птицу поглотило взметнувшееся вверх пламя. Кто-то за спиной у Ханде испуганно вскрикнул, а Кемаль заплакал. Ханде почувствовал, как маленькая рука ухватилась за его пальцы.              Он опустился на траву, пачкая в ней и земле одежды. Кемаль нырнул ему под руку, а Роуз прижался к груди, подставив под губы Ханде растрепанную макушку, пахнущую молоком. Огонь, опаливший крылья каменной птицы, успокоился и мирно затрещал деревянными щепками. Белый дым пошел вверх, а вокруг них снова появился сад и другие люди, обступившие алтарь полукругом. Латти был ближе всех. Стоял сразу у Ханде за спиной и боязливо хватался за руку одного из солдат.              — Если тебе так нужны твои дети, — тихо сказал Ханде, смотря на статую, — то и оберегай их.              

***

      Ханде отдал Кемаля Латти в руки и сам посадил Роуз в детское кресло на заднем сидении автомобиля. Сын схватил его за прядку волос, когда Ханде отпустил его, и этот простой жест вдруг опять заставил его испуганно вздрогнуть. Ханде гнал прочь воспоминания и выступающие на глазах слезы. Он не мог просто так сбежать от этого, бросив Арсалан, Эмре и Сирилла. И свои воспоминания, и сны, и навязчивые мысли.              — Я тоже скоро приеду, — пообещал Ханде, — мы же не можем бросить Атэ здесь одного, да?              — Пусть Атэ тоже едет!              Роуз плакал, и Кемаль ревел на руках у Латти. Они не хотели ехать одни в Сеин и не хотели оставаться без Ханде. Особенно после того, как их напугал огонь и дым у алтаря. Роуз тянул руки и хотел ухватиться за Ханде, но пришлось его оставить и покинуть машину. Ханде на прощание погладил детей по красным щекам и вытер слезы, а целовать не стал. Он боялся их целовать на прощание. Сердце бешено билось, когда он вернулся в прохладный липкий туман и захлопнул дверцу автомобиля.              — Вам тоже стоит ехать. — Сказал за спиной Джар.              Ханде обернулся.              Ему нравился этот альфа, и нравилось, как он командует своими людьми. Солдаты старались быть деликатными и меньше пугать детей и омег в доме своим присутствием, и Джар выслушивал просьбы Ханде спокойно и внимательно, не отмахиваясь от его слов. Но все они думали, что Ханде остался в Арсалане ради последнего свидания со своим любовником. Вся армия давно знала о предстоящем отъезде Эмре Лорано в опасные северные земли. Они считали, что Ханде был безумно влюблен и поэтому отсылал от себя рыдающих и испуганных детей. В их глазах он становился презренным падшим омегой. Но так было проще.              — После. — Лишь ответил Ханде.              — Я оставлю с вами своих людей.              — Которых?              — Урзу и Шахир.              — Хорошо.              — Я сообщу вашему брату.              Джар всегда говорил это. Каждый шаг Ханде и каждый его вдох с кропотливым упорством доводился до Дилана. И если бы брат не имел своих интересов в дружбе с Эмре Лорано или если бы он считал эти встречи опасными, он бы их давно пресек. Но про эту ночь никто не знал. Ханде надеялся на защиту Эмре и желал прежде встретиться с Сириллом.              Он не смог сдержать слезы только когда остался один в опустевшем дворе за опустившимися воротами. Златки летали над головой, выводя веселые трели, взлетали вверх, к верхушкам деревьев и стремительно ныряли в туман, блестя крылышками. Над морем их кружило еще больше, а все их песни сливались в один протяжный гул.              Ханде вернулся в опустевший дом — два оставшихся солдата курили в саду, а Эскаль прятался во флигеле — и поднялся наверх. В супружеской спальне Ханде не стал зажигать свет и в полутьме стянул свои нарядные одежды и украшения, побросав их на кровать. Собрал волосы в тугую прическу и надел темные брюки и куртку. Потом развернулся в сторону туалетного столика и, чуть замешкавшись, откинул крышку резной деревянной шкатулки, украшенной цветными камнями. Здесь он хранил только часть своих украшений, которые отбирал на ближайшие выходы в свет или которые любил больше остальных. Ханде осторожно прокрутил хрупкую ручку нижней секции на два щелчка влево, а потом на три вправо, после чего надавил на нее и потянул на себя. Это, конечно, не походило на стальной сейф с хитрым замком, что стоял у Филиппа в кабинете. Но Ханде пользовался тем, что имел.              В открывшемся маленьком ящике лежало тонкое острое шило, украшенное красным камнем, больше всего похожим на грязный рубин. Его уже давно отмыли от запекшейся крови и смазали полиролью. Сталь ярко блестела в ночном свете, льющимся из окна. Несколько долгих секунд Ханде вглядывался в нее, а после быстро — пока его не покинула решимость — вставил шило в прическу. Оружие сразу же превратилось в ничем не примечательную заколку, в одну из самых популярных среди омег в последние несколько лет.              Он бегло, чуть испуганно оглядел комнату. Как будто она уже давно была покинута людьми, выцвела и умерла, лишенная жизни. Лунные тени ползли по бледным панелям с изображением виноградных побегов, зеркала играли бликами, а темный платяной шкаф прятался у стены в тени высокой ширмы. На полу лежала забытая Роуз кукла. Ханде глубоко вдохнул воздух. Очередной приступ паники настигал его.              Он вышел прочь из мертвой спальни и прочь со второго этажа по темной лестнице и через гостиную, освещенную растопленным камином. С кухни доносился запах свежего хлеба, чуть успокоивший нервы Ханде. Этот запах был чем-то живым и чем-то светлым, спасающим его от мрака наступающей ночи.              За воротами уже ждал темный низкий автомобиль, притаившийся под тенью пышных крон старых яблонь и молодых вишен. Ханде быстро и почти бесшумно прошелся по камням и выскользнул сквозь калитку. Туман и темнота ему помогали — прятали от посторонних глаз. Он свернул с тропинки, ведущей к морю, и сквозь разросшиеся кусты вернулся на дорогу, где и спрятался в теплом салоне автомобиля. Запах соли, моря и Эмре тут же забрался в легкие, вытеснив часть тревоги.              Альфа тут же завел мотор и они тихо и бесшумно заскользили сквозь туман по пустынной дороге. Ханде боролся с приступом. Он глубоко дышал, смотрел из окна на темное спокойное море и огонь сторожевой башни дворца Императора. Каждый час этой ночи на ее вершине звонил колокол, возвещающий о празднике, великодушии Создателя и необходимости смирения с его волей.              — Есть хвост?              — Не знаю. — Тихо ответил Ханде.              Они нырнули на тесные городские улицы, украшенные фонариками и флажками, горящие десятками кострами, полные людей и машин. Рядом мелькнул освещенный огнями сотен фонарей древний храм Создателя. Он уже оправился после теракта в день свадьбы Сирилла и в этот праздник открыл свои двери для аристократии Арсалана. Квартал перед ним был оцеплен полицией, а дороги перекрыты. В центре города тоже построили баррикады и огородили самые крупные уличные алтари. Люди уже не удивлялись полиции и военным, они привыкли видеть их. Раньше праздники были не такими, много лет назад, еще в далеком детстве.              — Он может обмануть нас. — Глухо заговорил Эмре. — Может попытаться тебя убить, а я не успею защитить.              — Знаю.              Руки, затянутые в черные перчатки, сжались на руле. Эмре сердито зарычал и вдавил на газ, разгоняясь. Они проскочили первый патруль, и второй тоже, двигаясь прямо через перекрытый центр по свободным дорогам. Их никто не преследовал и сирен или выстрелов Ханде не слышал. Автомобиль стремительно несся в сторону проспекта, и Ханде видел за окном только размытые огни, цепляясь взглядом за особо яркие точки фонариков или костров. Над городом висела музыка и протяжные песнопения. Одни куплеты сменялись другими, создавая странную спутанную мелодию. Ханде видел нарядных омег с цветами в руках и детей, несущих к алтарям скрутки и мешочки с подарками.              Громкий звон городских колоколов отбил полночь. В храмах уже должна была начаться служба с молитвами Создателю, а городские площади заполниться людьми. К этому времени они с Эмре миновали город, снова выехали к побережью, на необычно пустую и темную трассу. Яркий горящий Арсалан висел за спиной. Они все так же молчали, а Эмре источал горький напряженный запах альфы, который готовился к бою.              — Если он не один, я не смогу защитить тебя. — Снова сказал он.              Темный лес скрыл огни от глаз, повис над ними черной неприступной стеной. Трасса лишь слегка освещалась луной, блестела под колесами влажным асфальтом. Чем ближе было побережье, тем больше сгущался туман. Эмре выключил фары, и последний свет исчез из мира.              Впереди показался пляж.              Эмре остановился и посмотрел на Ханде темными блестящими глазами. Черные руки сжались в кулаки.              — Я не думаю, — Ханде сглотнул, — не думаю, что он хочет….              — Держись за мной. Всегда.              Ханде кивнул.              — Я поставил снайпера, из верных людей.              Ханде снова кивнул. Он вцепился пальцами в холодную обивку сидений, смотрел в темные глаза, окутанные ночной тьмой. Здесь более не шумел город, здесь только море билось прибоем о камни.              — И я не отпущу его. — Закончил Эмре. — Он умрет.              — Омег нельзя казнить.              — Нельзя. Поэтому их не судят.              Ханде вздрогнул, метнул взгляд в сторону пляжа и видневшейся вдалеке части Арсалана. Оставался один поворот, чтобы деревья расступились, и показался мыс Императорского дворца.              — Еще можешь вернуться.              Ханде упрямо покачал головой. Он уже так много пережил внутри себя и столько всего вспомнил, что не хотел отступать. Можно было развернуться, сбежать вслед за детьми в Сеин, родить еще одного сына и дальше прятаться за спинами альф. Ханде мог вести достойную сытую жизнь, радовать своих детей, а не доводить их до слез, мог бы стать хорошим образцовым Оми. Ханде бы мог не вспоминать, не думать и больше не размышлять.              — Я должен знать, чего хочет Сирилл.              Эмре сощурился.              — Ты что-то скрываешь?              Ханде бросил взгляд на его черные перчатки и на черные одежды без нашивок и знаков, на кобуру и пистолет, спрятанный под курткой. Альфа это заметил.              — Да. — Сказал Ханде.              Они вышли из теплого салона в холодный ночной воздух. Влажный туман неприятно оседал на коже, а дышать становилось тяжело. Ханде казалось, что это вновь накатил приступ, сковывающий тело страхом настолько, что оно даже двигаться не смело. Но Эмре взял его за руку и повел за собой, прикрывая спиной. Ханде видел грубую ткань его куртки и видел ровный шов, и капельку воды, скатывающуюся вниз. Море гудело все ближе.              Пляж оказался пустым.              — Дом. — Тихо шепнул Ханде.              В маленькой жалкой хижине, продуваемой всеми ветрами, горел слабый огонек разожженного огня в камине. Эмре сам чистил заслонки и складывал у стены угольные камни и щепки, чтобы они не мерзли теми ночами, когда оставались на побережье. Ханде же приносил воды с океана и смывал со старых досок грязь и пыль.              — И снайпер твой не поможет.              Эмре тихо рыкнул и притянул Ханде еще ближе к себе, закрыв спиной от хижины и горящего огонька. Сильная волна громко схлестнулась с берегом, подобралась совсем близко и намочила песок у них под ногами. Вдалеке над морем запели златки.              Эмре отпустил руку Ханде, чтобы удобней перехватить пистолет.              — Стой за спиной! — приказал он.              До домика было всего несколько десятков шагов по мокрому липкому песку. Ханде шел следом за альфой, но поглядывал сквозь его плечо на огонек, горевший в небольшом оконце. Среди тьмы, тумана и холода он один здесь тянул к себе взгляд, один напоминал о праздничной ночи явления, ночи, когда зло не могло твориться и когда духи не вредили людям.              Эмре толкнул дверь, и она со скрипом отварилась, обрушив на Ханде сразу множество запахов: тина, пыль и дым; молодой омега с цветочным ароматом и запах старой крови; молоко и табак.              Эмре резко вскинул руки.              — Я без оружия. — Сказал голос.              Он изменился и стал тверже, немного резче, не таким звонким и громким, как раньше.              — Эту сказку я уже слышал! — быстро заговорил Эмре. — Двинь только пальцем, и я тебе пристрелю!              — Братец Ханде тогда расстроится.              Ханде вышел из-за плеча альфы и зашел в домик, осторожно ступил на прогнившие доски. Море уже давно подмывало их и пропитывало солью. Огонь в очаге трещал, но не мог избавить стены от въевшейся в них влаги. Дышалось все так же тяжело. Сирилл сидел на полу у очага и крутил в руках маленькую праздничную скрутку похожую на те, что массово продавали в супермаркетах. Он изменился хотя бы тем, что так и остался с коротко остриженными волосами, а лицо его похудело и заострилось. Под глазом пролегал свежий глубокий порез, а пахло от Сирилла как от омеги, пережившего сильную болезнь.              И теплым молоком.              — Много времени прошло. — Сказал Сирилл и скривил губы в подобии улыбки.              Он даже не мог улыбнуться так, как это было раньше. И Ханде уже не было так сильно страшно. Ему было лишь очень печально и грустно. А все могло быть по-другому.              

***

             Может быть, Эмре не совсем понимал происходящее.              В дом заползал туман, а Ханде и Сирилл стояли напротив друг друга, каждый около своей стены. Между ними мерцал огонь в очаге и трещал солеными досками старый пол. Эмре продолжал держать безоружного Сирилла на прицеле. Тот послушно дал обыскать себя и поднялся на ноги, когда альфа подошел ближе. Сирилл хромал и пах кровью.              — Люди будут гулять всю ночь. — Сказал он тихо. — Если я не вернусь, возможно, один из алтарей взлетит на воздух.              Эмре отошел от него и снова взял под прицел. Сирилл привалился к покривившейся стене.              — Ларс и все твои люди уже арестованы.              — Не все.              Ханде обхватил себя руками и прикусил губу.              — Не нравится тебе? — Сирилл обратил на него внимание.              — Нет, — Ханде качнул головой, — ты не прав. Никогда не был.              — Я….              — Люди у алтарей — твои враги? Там же дети, невинные альфы и омеги. Все они твои враги? Потому что живут в безопасности, потому что от их имени когда-то бомбили какой-то далекий город, да? То, что они ненавидят вас за теракты и убийства на их земле?              — Ты же не бывал на юге?              — Нет.              — Ты не знаешь, что оправдываешь.               — Я знаю! — вспылил Ханде. — Никто из Совета или армии не пострадает, хоть ты весь город разрушь! Они объявят тебя врагом и еще больше настроят народ против любых чужаков, им все это только на руку, не понимаешь?              — Понимаю.              — И?              — Это всего лишь гарантия моей жизни сегодня.              Ханде презрительно фыркнул. Он был разочарован. Еще давно. В тот день, когда раздались взрывы, и когда он увидел кровь на полу храма. Когда смотрел на тело несостоявшегося мужа Сирилла и на пьяного потерянного Филиппа, хоронившего своего отца. Красивые речи о свободе и справедливости завернули в кровавую упаковку. А потом пытались убедить Ханде в том, что это необходимо. Но Ханде в это не верил. Он знал, что люди умирали всегда. Он не хотел менять одни жизни на другие.              Сириллу было двадцать лет, когда их пути разошлись. Он все еще оставался молодым омегой, всего на пару лет старше Ханде. Он раньше был красивым, Ханде же помнил его. Сейчас Сирилл болел. Он что-то пережил в последние дни, и Ханде по запаху и напряжению в теле догадывался, что это было. Его родители были осмеяны и уже мертвы, друзья арестованы или казнены. Сирилл проиграл, потому что изначально этот путь никуда не вел. Стать убийцей и погибнуть самому — печальная судьба.              — Я не против людей, — снова тихо заговорил Сирилл, подбирая слова, — просто не стреляйте в меня, и ничего не будет. И ты, альфа, можешь уже опустить пушку.              — Ну уж….              — У нас мирный разговор.              Раздался выстрел. Не такой громкий и оглушительный, как ожидал бы Ханде. Но он, честно, совсем ничего не ожидал, поэтому испуганно вздрогнул и вжался в стену. Сирилл же неуклюже отскочил в сторону и оперся о покосившийся колченогий стол. У него на лбу выступил пот наступающей лихорадки. Вместе с запахом пороха и соли запахло еще больше болезненной горечью.              Пуля ушла в гнилой пол.              — Иногда цель выше морали, да альфа? — Сирилл тяжело дышал и кусал бледные губы. — Ты же это знаешь, да? Как добывается признание и информация?              — Я мирных не пытаю.              — В Митрине полно невинных и мирных. Тоже. Но спроси у любого из них, кто самый страшный зверь — и это будет имперский солдат! Разве ты не бывал там, альфа, чтобы не понимать? Разве ты не знаешь о делах своего отца? Зачем он решил сослать тебя?              Эмре молчал.              — Не отвечай. — Сирилл кивнул головой. — Я понимаю.              — Ты не прав. — Твердо повторил Ханде.              Он верил в свои слова. В свои убеждения. Он никогда не был в Митрине и не видел его жизни. Он видел алтари на вечерних улицах Арсалана и детей с подарками в мешочках. Эти дети тоже не видели Митрина и юга. И не знали про него. И никого не убивали.               Сирилл тихо засмеялся, как когда-то давно он смеялся над светскими шутками или над другими омегами, когда они вместе с Ханде обсуждали их наряды и нелепые разговоры.              — Не прав? — повторил Сирилл. — Я и свою жизнь отдам так же легко, как и чужие! Если хоть что-то смогу изменить, если она не будет пустой, как твоя, ты понимаешь? Если я хоть чего-то буду стоить, а не…              — Что?              — Не буду, как ты, ложиться под мерзкого альфу и рожать ему детей, потому что мне так велели делать! Это — все, на что ты оказался годен!              Сирилл родил на днях. Запах крови и молока выдавал его, а Эмре, может, и не мог ничего понять, потому что уж ему точно не приходилось выталкивать из себя детей и носить их на руках. Вряд ли Сирилл пошел в госпиталь. Вряд ли рядом были врачи. Может, этот ребенок не был даже жив.              Ханде не сказал о своей догадке. Лишь отвел взгляд и сохранил молчание, ничего не отвечая на эти нападки. У него уже были дети, и он их любил. Что бы Филипп ни творил, и как бы они ни появились на свет, Ханде не мог их не любить. Он теперь не мог бросить Роуз и Кемаля.              Или мог?              Нет, это было совсем другое.              — В Семьях никогда не спрашивают, чего ты хочешь. — Медленно ответил Ханде. — Потому что есть высшее благо для всех. Так же как и у тебя. Вот только оно у нас разное.              Сирилл презрительно усмехнулся. Они разочаровались друг в друге, в том, как каждый из них прожил эту маленькую короткую жизнь между взрывом в храме и встречей в лачуге на берегу моря. Ханде сидел в глуши, прятал там детей и растил их, читал вечерами возмутительные труды радикалов и старые сказки. А Сирилл? Что делал Сирилл?              Далекий колокол королевского дворца отбил еще один час проходящей ночи. Шумное море билось о берег совсем рядом, кричали птицы, пролетающие через пляж.              — Зачем ты послал мне записку? — спросил Ханде.              Сирилл оглянулся на Эмре, прикусил губу.              — Пошли слухи, — тихо сказал он, — что Лорано все больше недовольны своим вторым сыном, и вот я…              — Я — не Лорано. — Перебил Ханде.              — Моего… Ларса недавно арестовали в Сеине, я не знаю, жив ли он…              — Жив. — Сказал Эмре. — Пока что.              — Он первым выступил против Графа. Мы все… Все его люди верили в свое дело, они все с окраин, с нищих районов земель Дасе. У Ларса семью убили, и они еще помнят войну. Граф обещал им месть, а сам уже давно спутался с Лорано.              Ханде быстро посмотрел на Эмре.              — Мы знаем. — Лишь сказал он.              — Натиль Лорано еще был наследником, а уже стал часто посещать поместье Семьи Маре в Рьяре. Вроде бы, дружил с их сыновьями, а потом взял в мужья их омегу. Эти поездки не выглядели странно. Обычные родственные визиты.              — Это не…              — Лорано посещал Митрин и лагеря Графа во время этих поездок! Ларс помнит его! Видел еще когда прибился к ним мальчишкой, и он даже не знал… Говорил, приезжал странный альфа не машине без знаков и прятался в комнатах Графа. Потом Ларс стал вроде его секретарем, и видел некоторые планы и бумаги. Ларс был… он умен, мы на курсах познакомились. Он кое-что понял. И я говорил с некоторыми омегами и альфами в Митрине, они могут много интересного сказать о тех временах. Некоторые живы еще.              — Кто? — спросил Эмре.              Сирилл снова тихо посмеялся, а Ханде привалился к холодной мокрой стене.              Он мало что понимал. Только то, что Семья Маре — в которой родился и Матте — жила на юге, на границах с землями Дасе, и Митрин до сих пор формально считался городом, подчиненным им. Что Натиль Лорано часто наносил им визиты, ездил через линии границ и посещал террористов, которые раньше в открытую строили свои лагеря и базы.              — Эти люди не будут говорить с имперцами, а тем более с тобой, альфа. Ты — тот же Лорано для них.              — Я убил Графа.              — Все равно.              — А с Ларсом? — спросил Ханде, прерывая их небольшой спор.              — Ларс в тюрьме, если, вообще, еще жив. — Уверенно сказал Сирилл. — Уже целая луна прошла с того дня… Он не будет тебе помогать, даже если ты уговоришь своего брата пощадить его. Ларс — не продажный Граф. Я тебе говорил, мы уже готовы умереть.              — Он будет помогать тебе.              — Нет…              Сирилл огляделся, рассматривая маленький темный домик, где им троим уже было тесно. В двери и окна бились глупые птицы, летевшие на свет огня в очаге. Ханде видел в темноте взмахи золотых крыльев. Это были златки, покинувшие дворцовый мыс в поисках вкусного ужина. Сегодня в городе их ждали щедрые праздничные угощения.              — Знаешь, — снова заговорил Сирилл, — Ларс думал, что Лорано от имени Графа убивал некоторых неугодных ему. Все политические убийства легко скинуть на нас, конечно же. Как и с твоим мужем. Ты же знаешь, что Лорано хочет забрать сеинскую бомбу, да?              Ханде кивнул.              — Сейчас они с Кайял готовы глотку друг другу перегрызть. — Сирилл усмехнулся. — Это — возможный конец Империи, не думаешь? Когда они сами друг друга сожрут, стоит только немного подтолкнуть… — Он замолчал. Молчали долго, пока трещал огонь и отбрасывал блики. — Но Ларс не заметил некоторые вещи еще тогда.              Сирилл уставился на него по-прежнему красивыми и яркими глазами. Ханде нервно сглотнул и вжался в стену. Эмре же молчал, нависая над ними.              — Когда он убил Мило Графа, — Сирилл кивком показал в сторону Эмре, — сорвалась наша первая акция. Они хотели, чтобы я пошел на аукцион и убедился, что ты будешь рядом со сценой во время взрыва. Потом все пошло не по плану, и группе пришлось бежать. Я очень боялся. Думал, меня тоже раскрыли. — Сирилл помолчал. — Граф был мертв, а они все еще продолжали идти за ним. Во время акции в храме тоже хотели твоей смерти. Морок… Один из них сам говорил мне и требовал… Им не нужен был Атеш. А ты встал с другой стороны зала тогда. Они очень были злы, хотели отдать меня под суд, если бы сами не… Их очень беспокоил ты и твой ребенок. А все, что касалось Мило Графа, давно уже касалось и Лорано. И я говорил Ларсу, в этом что-то было. Если мы хотели достать Совет и Лорано, нужно было менять тактику. И почему-то Натиль очень хотел твоей смерти. Я думал, это связано с Кайял, но это не очень…              — Человек искал меня.              Слова сами вырвались вместе со всем воздухом из легких. Ни Эмре, ни Сирилл не знали, что Ханде был там тогда, когда человек в черном убивал родителей. И никто не должен был знать, что Ханде помнит.              — Человек?              Рука Эмре с тяжелым оружием немного качнулась. Сирилл оперся ладонью о стол и встал прямо, держа спину, как будто он был на торжественном приеме среди знати. Его сильный запах с привкусом крови и молока уже даже перебил благородные феромоны самого Ханде. Морем все еще пахло. Оно шумело за этими холодными стенами.              — Анзо Кайял и Натиль Лорано женились на двух братьях из Дома Маре в один год. Очень выгодно для беднеющей с каждым годом Семьи, вам не кажется? Старший брат сразу же сгинул за стенами поместья Лорано, а вот младший до сих пор здравствует. Удивительно, что оба наследника в те года очень были заинтересованы дружбой с Маре и часто посещали южные районы.              — Я знаю. — Резко оборвал Эмре. — Отец тогда только начинал налаживать связи с Графом.              — А Маре? — Сирилл качнул головой. — Дело в другом. В истории их Семьи был один постыдный случай: сын-омега родил ребенка от служки и сбежал с ним в земли Дасе. Это было еще в двадцатых годах, почти сто лет уже назад. Вы же знаете, что тогда с ними сделали, когда нашли, да? Но, говорят, младенца омега успел отдать кочевникам из местных племен. Это было вскоре после падения Императора, племен было много, и они не чтили наши законы.              — И что? — спросил Ханде. — Благородный бастард — это обычная история.              Он улыбнулся, но совсем не радостно. Его руки тряслись, как и грудь, из которой вот-вот могли вырваться сухие рыдания. Слезы стояли в глазах, но Ханде держался. Он, кажется, понимал, какой финал у этой истории случился.              — Но Маре искали этого ребенка, хотя он даже не носил их запаха. Странно, да? А потом прошло полвека, и оба наследника самых сильных Семей вдруг заинтересовались этой старой историей. Ты понял, Ханде, кого нашел твой отец?              Ханде вытер лицо рукавом куртки и немного поморгал, прогоняя слезы. Битый уставший Сирилл стоял перед ним под дулом пистолета прямо и гордо. А Ханде же ревел.              — Оми. — Сказал он.              — Оставался последним.

***

      В навалившейся тишине только соленые щепки стреляли, сжираемые огнем. Эмре и Сирилл о чем-то тихо разговаривали. Кажется, Ханде слышал их голоса, но так же далеко и отстраненно, как шум моря снаружи и колокольный звон.              Вокруг собралась плотная и тяжелая тишина. Ханде обнимал себя, хватался за плечи и смотрел в темный угол, где ничего не было.              

Дверца шкафа распахнулась. Его не было видно из-за папиной одежды и слез, но Ханде смотрел сквозь щель на черные руки, срывающие ее и бросающие на пол. И потом все лишнее исчезло, а человек повернулся, подставив лицо со шрамом лунному яркому свету. Ханде сидел тихо и не шевелился. Даже слезами заливался в полной тишине.

             — Договор был….              — Они не могли без договора. Все Семьи….              — Пока Натиль не может действовать чужими руками….              — Есть доказательства его преступлений. — Сказал Сирилл, обращаясь к Ханде. — Есть люди и записи. Мы…. Я думаю, ему нужна война на севере, чтобы занять всю Динию. И оружие, чтобы зачистить территорию, и тогда…. Покушение на Филиппа Атеша — его метод.              — Отцу сейчас не выгодно….              — На границе он убьет тебя, альфа! А потом и его с детьми! — Сирилл вскинул руку и показал пальцем в сторону Ханде. — Он всех нас убьет чужими руками, и все это никогда не закончится!              — Что ты хочешь? — спросил Эмре.              Ханде стоял у стены и молчал. Перед глазами мелькали черные руки, раскидывающие одежду и лунный свет, смешанный с мерцанием огня и бледным лицом Сирилла со свежим шрамом.              Море шумело. Птицы бились в грязное стекло. И сердце бешено колотилось в груди и болело.              — Ты можешь сейчас арестовать меня, альфа. Но договорись с Кайял, пусть Ханде поговорит с братом и приемным Оми и убедит их. Я могу указать на свидетелей и места, я знаю людей, имеющих власть на юге и…. Он убьет вас, а потом убьет людей в провинциях. Настроит всех этих невинных омег и детей с городских улиц против чужаков, и снова появится очередной Мило Граф. А потом с сеинской бомбой в руках он…. Создатель, она уничтожила целый город на севере! Вы представляете, что это значит?              — Почему мы должны тебе верить?              — Если у тебя есть мозги, альфа, поверишь.              Сирилл перешел на шипение, выдувающее все его раздражение и усталость. Рука его потянулась куда-то под крышку стола, но Эмре быстро это заметил и снова вскинул готовый к выстрелу пистолет. Сирилл замер.              — Сегодня отпусти меня. — Сказал Сирилл. — Тогда в городе никто не умрет, а я еще смогу вам помочь.              Эмре сразу не ответил.              — Они убивают целыми семьями из-за дальнего родства, устраивают охоту, у них длинные расстрельные списки есть. И они не хотят, чтобы на окраинах наступил мир, потому что только на войне и держится власть Лорано и Совета. Поверь, когда-нибудь твой отец скинет бомбу на Митрин, а потом и на имперские города, если они пойдут против. А когда твой отец умрет, это будет делать твой брат, альфа. А, может, и ты, и твои дети.              Ждал ли Сирилла где-то новорожденный ребенок? Или он уже не был жив? Или Сирилл — как и омега из истории — отдал его чужим людям ради спасения? Зачем Сирилл выбрал такую жизнь, для чего обменял на нее выгодный брак и богатый дом, полный детей. Стоила ли свобода этого? Стоили ли этого далекие города с их злыми жителями?              Ханде смотрел на гаснущий огонь.              Чего стоили жизни его родителей? И чего стоил сам Ханде, когда прятался в шкафу и смотрел на мир сквозь узкую щель? Эти прятки длились намного дольше, чем одну луннаю ночь. В блаженном неведении, в забытье и незнании, в том, что Ханде иногда оглядывался по сторонам, иногда замечал что-то страшное, курил ночью на улице, вглядываясь в темноту, но, в общем, жил так, как должен был.              В глазах Сирилла горело то, что Ханде заметил еще при их первой встрече. Может, он никогда и не был тем красивым, холеным, но не глупым, омегой. Может, настоящий Сирилл был таким. Может, ему стоило сжечь свою жизнь вот так и замарать руки в крови. Может, того прежнего Сирилла никогда и не существовало.              Это были всего лишь длинный бесконечные секунды, пока Ханде смотрел на него в ответ. Пока Ханде вдруг осознавал, что мирной и спокойной жизни никогда и не было. Всегда Филипп мог напиться и обидеть его, всегда могли вернуться кошмары и приступы, всегда в спальных комнатах стоял массивный платяной шкаф с прожорливым нутром. Всегда мог вернуться убийца с черными руками и шрамом, чтобы убить Ханде, Филиппа, их детей. Чтобы уничтожить все, что Ханде считал настоящим.              Эмре медленно опустил руку с оружием, но не убрал его. Продолжал держать палец на курке и одного резкого движения Сирилла хватило бы на то, чтобы он выстрелил.              Сирилл довольно кивнул.              — Возьми это.              Рука у Эмре дернулась, но пистолет он не поднял. Ханде же сделал один несмелый шаг вперед, приближаясь к Сириллу. Их разделил широкий покосившийся деревянный стол. Сирилл стянул с шеи маленькую подвеску на цепочке и положил в центр столешницы. В золотом круге Ханде угадал силуэт маленькой птички с распахнутыми крыльями — златка.              — Возьми, — повторил Сирилл, — если со мной что-то… Я же умру скоро. Найди Ларса и покажи ему, расскажи. Это убедит… Он расскажет.              Ханде медленно протянул руку к кулону. Он не боялся Сирилла, но чувствовал, что это что-то важное. Что-то, что носят под сердцем, но отдают перед смертью, готовые расстаться с жизнью. Ханде забрал цепочку, посмотрел на птичку и спрятал в кулаке. Он не хотел, чтобы Сирилл умирал.              Их оборвал грохот, внезапно обрушившийся на темную хижину. После полумрака и тишины, прерываемой лишь их голосами и треском огня, этот шум оглушил и почти сбил с ног. Ханде испуганно посмотрел на бледного Сирилла, на настороженного Эмре и повернулся в сторону двери. Ее не было. В домик ворвались солдаты в черной форме, с оружием и яркими фонарями в руках. Последним зашел высокий альфа без балаклавы, но с шевронами военной полиции на черном рукаве формы.              — Командир! — сказал Эмре глухо.              Альфа вскинул руку, и тут же раздался оглушительный выстрел. Ханде вскрикнул, повернулся и отшатнулся от стола, угодив рукой в догорающий в очаге огонь.              Сирилл упал на пол, убитый точным выстрелом в голову.               — Ты разочаровал меня, Эмре, — сказал альфа, а потом убрал оружие и даже чуть склонил голову перед Ханде, следуя правилам приличия. — Связался с террористом?              — Я поймал его, командир! — громко ответил Эмре. — На живца.              Он кинул быстрый взгляд в сторону Ханде.              Ханде не видел тела Сирилла из-за стола, но видел струйку темной крови, текущей по доскам прямо ему под ноги. Обожженная рука болела, и эта боль только и держала Ханде в сознании. Страх клубился вокруг, но Ханде не пускал его в свою голову, не спешил даже думать об этом. О Сирилле, о подвеске в руке, о крови под ногами и об альфе в черной форме военной полиции, в черных перчатках и с тем самым шрамом из кошмаров на лице.              — Он, — всхлипнул Ханде, — он привел его… Я не знал… У нас свидание…              Человек со шрамом понятливо кивнул.