Сквозь щель в платяном шкафу

      На западном побережье наступила жаркая середина лета, и море успокоилось, каждое утро сверкая из окна спальни яркими солнечными бликами на водной глади. Ханде брал детей к себе в постель, и они спокойно спали у него под боком всю ночь, почти не ворочаясь и не капризничая. В открытые окна светила яркая луна, заменяя ночник, а рассветы наступали рано. Иногда к восходу солнца Ханде так и не мог заснуть. Он тихо лежал, смотря на спящих детей и на ночные тени, пробегающие по настенным панелям. Следил, как холодный и серебристый лунный свет меняется на теплые цвета рассвета. Солнце поднималось над морем, медленно катясь по розовому небу, освещая далекое здание дворца. На широком каменном подоконнике часто сидели золотистые златки, заглядывали в спальню черными глазками и выводили тихие трели.              Ханде курил травки, пил чай и глотал успокоительные таблетки, но все равно никак не мог избавиться от всплывающих в голове воспоминаний. То ли во сне, то ли наяву, он видел большой платяной шкаф, стоящий в спальной комнате Оми. Ханде помнил, как так же светила луна, а испуганный Оми быстро прятал его в шкаф, заставляя маленького Ханде разжать пальцы и отпустить его прядки волос. Ханде помнил его бледное лицо, когда оно исчезло за крепкой черной деревяшкой. Ханде помнил свой испуг и щель, сквозь которую он смотрел на человека, убившего их и искавшего самого Ханде.              В доме остался отряд личной гвардии Кайял — десять солдат и один офицер. Они заполонили сад и первый этаж, заняли свободные комнаты для прислуги, устроили допрос для всех обитателей дома и ходили туда-сюда даже ночью, скрипели сапогами, пугали. Ханде, только задремав, просыпался от их голосов. Крутил головой, проверяя детей, медленно поднимался и выходил из комнаты в темный холодный коридор. Курил за столом на террасе, глядя, как просыпаются садовые цветы, а ночные птицы устраиваются на ночлег. Первые дни после взрыва и повторного приступа Ханде еще провел в постели под сильными успокоительными капельками. Немного оправившись, он позвал к себе детей и долго извинялся перед Роуз за то, что так сильно его напугал и даже оставил синяк на его тонкой и хрупкой ручке. Через несколько дней, когда Филипп так и не пришел в себя, Ханде пришлось врать, что их Атэ снова уехал на работу.              Начали поступать звонки и приходить письма.              На седьмой день после аварии Ханде пришлось заняться корреспонденцией. Он удобно устроился за большим письменным столом в библиотеке с тарелкой фруктов и пепельницей. Кемаль пришел следом, принес игрушки и деловито уселся на ковре в ногах.              — Упрямится, — сказал Латти, прибежавший с улицы, — не хочет гулять.              — Оставь его. — Велел Ханде.              Он убедился, что сын спокойно играет с мягкими кубиками и светящимися машинками, и закурил, просматривая первое письмо из той стопки, что принес Феликс. Писал кто-то важный из парламента, сделавший ошибку в фамилии Филиппа. На стандартные слова поддержки Ханде стоило так же ответить стандартными благодарностями. Он поднял взгляд на Феликса, а потом быстро смял бумагу в шарик. Бета и бровью не повел. Все так же послушно стоял перед рабочим столом, ожидая распоряжений.              — Это все? — спросил Ханде.              — Нет. Я отсортировал только самое важное. И вашу личную корреспонденцию. Ее не вскрывали.              Взглядом Феликс указал на три плотных конверта, лежащих в стороне. Все они были с личными печатями. Верхний — с печатью члена Семьи Кайял. Если бы этот бета или солдат вскрыли такое письмо, быстро бы оказались под стражей.              Ханде посмотрел на смятую бумагу в своих руках.              — Принеси остальное.              Феликс послушно кивнул и уж очень быстрым шагом удалился. Он вел себя спокойно, но Ханде знал Феликса уже четыре года, и понимал, что бета был раздражен его поведением. Ханде было немного плевать. Бета дружил с Филиппом и от этого уже возомнил себя главным в опустевшем доме.              — Ам! — громко сказал Кемаль, раскидывая кубики по полу.              Ханде откинул в сторону письмо какого-то важного альфы, затушил недокуренную сигарету и отщипнул пару ягодок от кисти спелого винограда. Его свежий запах очень вкусно перемешался с ароматами пахучих палочек и с самим Ханде. Быстро распространившись по большой библиотеке, он, наконец-то, затмил остатки сладковатого запашка определенного омеги, которым явно несло от Феликса. Ханде постарался отвлечься от неприятных мыслей и чувств и, все-таки, заняться делом. Он взял в руки три пухлых конверта с личными письмами. Время, отпущенное на хандру и страхи, уже давно закончилось.              Бета вернулся быстро и принес с собой еще одну большую стопку вскрытых писем. Ханде удивленно присвистнул, когда весь стол перед ним оказался погребен под конвертами. Вряд ли в его моральных силах было все это прочитать, не то чтобы ответить.              — Что-то еще? — с нескрываемой ухмылкой спросил Феликс.              Ханде посмотрел на него. Нагловатый взгляд нахальных глаз слишком уж явно напоминал ему Филиппа.              — Да, — ответил Ханде, — присаживайся.              Бета помялся несколько долгих секунд, но все-таки подчинился. Он отодвинул тяжелый деревянный стул и уселся напротив. Кемаль с интересом посмотрел на него, чуть вытянув шею, даже принюхался, но быстро вернулся к машинкам. Ханде ухмыльнулся: дети знали запах любовника Филиппа и считали его безопасным, ведь так часто пах их дорогой и любимый Атэ. Мир вокруг него с каждым годом становился все безумней и сюрреалистичней.              — Ответь от моего имени тем, кому посчитаешь нужным. — Велел Ханде, уже вскрывая первый конверт со знаком черной лилии. Писал Матте. — Я позже поставлю подпись.              — Вы доверяете мне?              Ханде успел увидеть только красивый и ровный перьевой почерк Матте — омег в Семьях обучали каллиграфии — и не смог вникнуть в слова. Снова поднял взгляд. Феликс подчинялся приказам и послушно сидел за столом, но пока даже не взглянул на остальные письма.              — Что тебе доверял мой супруг? — осторожно спросил Ханде. — Разве не слишком много даже для личного секретаря?              — Ваш супруг. — С улыбкой поправил Феликс. — А вы мне не доверяли то, что считали важным.              — Считай, ты перешел ко мне по наследству. — Улыбка на губах Феликса чуть померкла, стала наигранной и натянутой. Ханде отступил. — Это — не важные дела. — Он показал на письма. — Это — глупые социальные игрища, которые теперь ничего не решают. Можешь найти подходящие слова в сети, все равно важен лишь факт моего ответа, не так ли?              Феликс долго и молча выдерживал взгляд Ханде. Он очень напоминал Филиппа, так что даже в отсутствии супруга не получалось полностью избавится от его влияния. Они оба были похожи как родные братья, разве что от одного не пахло так сильно самцом и он не пытался постоянно подкатить к Ханде свои яйца.              — Я подберу слова сам. — Наконец-то ответил Феликс, и Ханде согласно кивнул.              Он вернулся к письму и ровному почерку Матте на плотной гербовой бумаге — письмо официальное и малосодержательное. Общество и Семья считали Матте приемным Оми Ханде, а это накладывало на старшего омегу определенные обязательства, от которых он не мог отказаться. В последний раз Ханде разговаривал с ним больше года назад, когда он приезжал в поместье, чтобы посмотреть на новорожденного Кемаля и зажечь огонь на каменном алтаре в его честь — Матте хотел лично представить наследника Атешей Создателю. Ханде несколько раз говорил прямо, что у них с Кемалем не было никакой общей крови, но никто его, конечно же, не послушал.              «Я озабочен твоим здоровьем, — писал Матте, — так как уверен, что ты снова им пренебрегаешь. Сын рассказал мне о твоем состоянии, а так же о твоих попытках выдвинуть в сторону Семьи Кайял и ее главы какие-то абсурдные обвинения. Я спишу это именно на твои душевные потрясения. Сейчас меня больше беспокоят вернувшиеся приступы»              Это было похоже на неприкрытую угрозу и плохо спрятанное беспокойство по поводу возвращавшихся воспоминаний Ханде. Мог ли Матте знать, что Ханде видел той ночью и что он забыл? Матте обязан был это знать. Матте всегда все знал.              «Если тебе необходима помощь, — продолжил читать Ханде, — посети аптеку Анка в каменном квартале Орзо. Если поторопишься, застанешь там моего хорошего друга, которого ты имел счастье когда-то встретить. Он узнает тебя и продаст все, что потребуешь. Думаю, ты с умом воспользуешься моим предложением»              Ханде помнил старого морщинистого старика, который курил крепкий табак и глумился даже над Матте. Он торговал такими травами и веществами, которых больше нигде нельзя было найти. Ханде помнил его коллекцию, как будто прошло не четыре года, а лишь несколько дней. У старика могла быть смерть-трава для избавления от плода. Ханде знал, что она ему может понадобиться в скором времени.              А чего же желал Матте, когда делал это щедрое предложение?              «Я бы также хотел, чтобы ты посетил главный дом Семьи Кайял. У тебя и твоих детей есть как мое личное приглашение, так и настояние главы, которому ты, я напомню, пока остался верен»              Кольцо с печаткой Семьи все еще было у Ханде на руке. Без него, без Семьи, пока было слишком опасно. Наемная охрана была в этом доме лишь за деньги Атешей, гвардия Кайял была связана с Семьей кровью и клятвами. Она слушалась приказов главы, Дилана, с ним Ханде пока что договорился. Брат, судя по слухам, которые долетали до Ханде в обрывках разговоров или в комментариях в сети, сражался в Совете за право контроля над сеинским проектом Филиппа. Большинство Семей выступало за то, чтобы именно Совет завладел новым оружием, забрав его из частных рук. Парламент пока что отклонял эти инициативы, настаивая на своем контроле и влиянии. Его проблема была в том, что Совет, исполняя регентство, стоял выше. Декрет Совета мог отменить только Император. Но кости последнего уже давно истлели. Дилан проигрывал.              Ханде отложил письмо Матте. Там были строчки с формальной поддержкой и пожеланиями здоровья супругу, но они занимали всего пару предложений. Он взял другой конверт с оттиском личной печати, напоминающей гербы северных лордов. Ханде уже хотел разрезать бумагу, но руки его замерли.              — Оми!              Он посмотрел на Феликса, а потом и на сына, все еще играющего на полу. Кемаль обрадовался, когда Ханде обратил на него внимание, тут же отбросил в сторону игрушки и быстро поднялся на ноги. Пришлось взять его на руки, усадить на колени и дать пережеванный виноград. Кемаль потянулся к коробочке с табачными травами, и Ханде осторожно отодвинул ее на край стола.              — Кто сейчас управляет сеинским проектом и лабораториями? — спросил он у Феликса.              Бета уже давно следил за ним, отложив в сторону стопку чистой бумаги и ручку.              — Вы же не думаете, что все держалось только на вашем супруге? — начал осторожно он. — У каждой нашей компании есть совет директоров и учредительный совет, поверьте….              — Не в сеинском проекте. — Оборвал Ханде, забирая на этот раз у Кемаля складной канцелярский нож. — Я знаю, как работают его заводы! В Сеине не может быть сторонних управляющих и совета, там замешана Семья Кайял. Филипп сам всем управлял. Кемаль!              Ханде забрал у сына письмо и отдал ему несколько ягодок винограда.              — Семья Кайял забрала контроль.              Феликс отвечал прямо и не пытался уходить от ответа, но Ханде видел, как ему не нравилось говорить с ним об этом. Феликс, конечно, родился бетой, но полностью не осознавал своего положения в обществе из-за доброго к себе отношения в семье Атешей. Поэтому Феликс страдал некоторыми предрассудками, присущим альфам.              — А с нашей стороны?              Феликс промолчал, вцепившись взглядом в кончик своей ручки. Но Ханде не собирался отступать и хотел получить ответ на вопрос. Он уже знал, но ждал признания от самого Феликса. Обычно, когда богатые и влиятельные семьи заключали контракт с бетами из воспитательных интернатов, они не доверяли им ничего важнее готовки кофе в приемной. Но у Феликса была печать Атешей. Филипп сам выписал на него доверенность.              — Пока что я за этим присматриваю. — Тихо признался он. — Временно. Скоро ваш супруг придет в себя.              — Филипп еще долго будет восстанавливаться.              — Ему достаточно быть в сознании, чтобы начать работать.              Кемаль сам притянул к себе мисочку и, ухватив одну ягодку, стащил на стол всю гроздь. Ханде смотрел, как сын старательно пытался отделить виноград от веточки. Ничего не получалось, и Ханде ожидал начала детской истерики. Но Кемаль быстро заметил одинокие ягодки на дне мисочки. Ханде их не ел, считая мятыми и невкусными. Сын же быстро потянул их в рот.              — Письмо от Ассиля Атеша. — Равнодушно проговорил Феликс, протягивая белый конверт. — Затерялось среди другой почты, видимо.              Ханде принял письмо и сразу же откинул его в сторону к другому, смятому конверту. Поснимал для Кемаля с грозди другие ягодки и вскрыл конверт с северным знаком — бегущий олень, обрамленный еловыми ветвями. Его использовали самые южные Динийский провинции, который чаще предпочитали договариваться с Империей, чем воевать с ней.              «Я прошу прощения за это небольшое письмо, тем более Арахия уже отправил вам одно с нашими общими пожеланиями. Супруг в Динии, где сейчас проблемы с пересылкой, поэтому я решился написать сам»              Ханде перевернул конверт. Обратный адрес вел на соседнюю улицу этого же района. Он вспомнил северного омегу с большим животом и вспомнил их короткий разговор на закате у воды. Странный парень легко мочил ноги в соленой воде и бегал по лестницам с большим животом. К этому времени он уже должен был родить, а Ханде его даже не поздравил.              «Арахия всегда хорошо отзывается о Филиппе, и мы благодарны вашему супругу за его помощь в парламенте. Не примите мои слова за пустое. Я сожалею, что с вашей семьей такое произошло. И если мы с Арахией можем вам чем-то помочь, мы не откажем. В наших силах немногое, а я всего лишь могу предложить вам клюквенный чай и разговор»              Ханде снова бы прикурил самокрутку, если бы не Кемаль у него на руках. Мальчик все еще посасывал одну ягодку и пачкал в ее соке руки и воротник комбинезона. Ханде опустил голову, зарылся носом в его мягкие волосы, чувствуя пряный детский запах и молочный привкус каши, которую Кемаль с удовольствием ел на завтрак.              Ужасно наивно. Или очень хитро. Арахия Бах и партия Возрождения продвигала в парламенте ужасно смелые и провокационные идеи, касающиеся миграционной политики или соглашений с провинциями. В столичном обществе его считали идиотом, но лишь за этот созыв он уже смог протолкнуть запрет на фильтрацию для детей из горячих зон, прикрыв его более наглыми и невозможными проектами. Матте бы назвал это хорошей манипуляцией.              — Оми! — Сказал Кемаль и завертелся на месте. — Атэ!              — Атэ работает. — Снова соврал Ханде и погладил сына.              Он взял со стола последний конверт с печаткой семьи Лорано — лунный камень, обрамленный ветвью олеандра с длинными острыми ветвями. Середину камня перекрывала бризура второго сына. Лорано — единственная Семья, что еще пользовалась устаревшими знаками.              Ханде долго всматривался в тонкий конверт из плотной бумаги.              Он так и не знал, о чем Эмре говорил с его братом, как и не знал, чем этот альфа, вообще, занимался. Вряд ли его беспокоила только поимка одного омеги — террориста. И вряд ли ему когда-то был интересен сам Ханде. Ханде было хорошо с этим альфой, и эта пара месяцев могла стать приятным воспоминанием на всю жизнь.              К сожалению, пора было возвращаться в реальность.              Феликс не заметил, как Ханде начал нервничать. А у него рука задрожала, и запах резко усилился. Казалось, что даже от конверта все еще пахло соленым морским воздухом, резко разгоняющим пыль тесной библиотеки. Ханде отложил конверт обратно на столик, крепче прижал к себе сына.              За дверью раздался шум, нарушивший тишину. Ханде, испугавшись чего-то, быстро прикрыл знак Лорано другими конвертами и воровато обернулся. Но это был всего лишь Роуз, с трудом открывший тяжелую деревянную дверцу. Он был весь мокрый, хотя на улице стояла жаркая сухая погода, и нес в руках какой-то комок, похожий на кусок грязи. Роуз быстро подбежал к столу, поднялся на мыски и бросил прямо поверх конвертов мертвую серую птичку. Кемаль сразу же потянулся к ней, и Ханде пришлось бить его по рукам.              Следом вошел Латти, но остался в дверях. У него за спиной остановился Эскаль. Все были в сборе. Потрясающе.              — Роуз? — вопросительно протянул Ханде. Он совсем ничего не понимал.              Роуз тряхнул влажной головой.              — Птичка упала и заболела.              — Врезалась в стекло. — Поправил тихо Латти.              Ханде еще раз посмотрел на неподвижную птичку. Похожа была на одну из маленьких пеночек, водившихся обычно чуть северней Арсалана. Но летом они залетали и сюда. Императорские златки прекрасно делили с ними свои кормушки и домики в саду.              Ханде несмело протянул руку, боясь касаться маленького пухлого бочка с прижатыми перышками. Птичка не двигалась, но, прикоснувшись к ней, Ханде всем своим нутром почувствовал маленькую искорку жизни. И головка ее чуть дернулась.              Такое бывало и раньше.              Вдруг Ханде вспомнил, как однажды Оми принес с улицы такую же птичку и поселил ее в темной коробке у себя в спальне. И строго запретил Ханде ее трогать, грозясь отменить поездку на океан. Потом они вместе ходили в парк, чтобы выпустить птичку.              Роуз приник к Ханде, прислонив мокрую голову к его животу. Кемаль ухватил прядку волос брата в кулак, а Ханде погладил его по напряженной спине.              — Птичка еще живая, Роуз. — Сказал он в тишине, судорожно хватая воздух и пытаясь успокоить вернувшийся страх.              

***

             Офицера и командира отряда велели называть Джаром. Он был высоким и большим альфой и не хотел отпускать его в город. Но Ханде настоял, надавив своим статусом хозяина дома и благородного омеги. Хотя и не сомневался, что Дилан был в курсе его прогулки уже через несколько секунд после того, как нога Ханде ступила за порог.              Следуя за адресом, который в письме оставил ему Матте, Ханде оказался на тесных улицах района Орзо, зажатых с двух сторон серыми каменными домами, под окнами которых висели тусклые зеленые фонари. Широкие праздничные улицы и веселые заведения остались позади, а за этими старыми переулками прятались безликие жилые кварталы, тихо тлеющие под жарким солнцем.              Ханде прошел по дорожке, выложенной камнями. За его плечом держалось двое вооруженных альф, еще один остался вместе с водителем у машины. Он обошел здание и оказался в узком душном дворе. С интересом оглядел высокие деревья и чье-то белье, сохнущее на веревке. Ханде быстро пробежал вдоль закрытых окон и спустился по лестнице вниз, в подвальчик. Шикнул на альф и приказал им оставаться снаружи. Постучал в зеленую деревянную дверь.              Она отворилась как будто сама, щелкнув замком и зазвенев колокольчиком, висевшим над входом. В темном помещении горели свечи, отбрасывая блики на стены, завешенные коврами. Было прохладно, несмотря на летнюю жару и яркое солнце снаружи. Пахло немного шафраном, пылью, корицей и табаком. В старом массивном кресле сидел все тот же дед Хворь, курил трубку и пристально смотрел на Ханде.              — Змееныш. — Протянул он скрипучим голосом.              Ханде прошел в комнату и закрыл за собой дверь. Это помещение мало походило на аптеку, которой стоило быть светлой и стерильной. Но вдоль стен все так же стояли стеллажи с различными баночками и коробочками. На полу прямо под ногами у Ханде лежал мягкий шерстяной ковер с узорами, в центре которого стоял столик со свечами и палочками благовоний. Под столиком спал большой рыжий кот.              — Матте велел мне прийти. — Сказал Ханде, подходя к столику.              Кот подвигал ушами и приподнял голову, посмотрев вверх одним черным глазом. Второго у него не было, вместо него Ханде заметил пустую глазницу и страшный шрам. Кот поднялся, прошелся кругом у ног Ханде и исчез в темном углу.              Старый дед Хворь опустил трубку на столик и вытер свои морщинистые руки тряпкой.              — Велел?              — Мне нужны кое-какие травы.              — И от какого же своего ребенка ты хочешь избавиться? — старик разразился резким и прерывистым смехом, его тонкое ссохшееся тело, похожее на скелет, подалось вперед. — От старшего? Довольно надоедливый мальчишка, да? Всюду сует свой маленький любопытный….              — Хватит! — прервал Ханде.              Хворь снова рассмеялся, махнул тонкой рукой, указывая Ханде за спину. Там появилось такое же старое, но удобное кресло. Ханде присел в него, утонув в подушечках и облаке пыли.              — Не получится! Ты сам просил духов о защите, и род твоего родного Оми прислушался. Они все злы. Теперь я бы не советовал никому расстраивать маленького омегу.              — Прекратите. — Снова попросил Ханде. — Вы знаете, зачем я пришел. Раз даже Матте понял….              — О, Змей все видит наперед! Создатель сам его выбрал!              — Я…              — Его Оми тоже приходил ко мне. Бедный глупенький омега, уставший рожать детей, не хотел восьмого сына, обещался утопить его в реке Рьяра. Создатель проклял за эти слова, лишил рассудка, а потом и жизни. Змей ему был нужен. Твой сын тоже.              Ханде усмехнулся, выслушав все это. А Хворь оскалился в ответ и покачал головой, отличительный старческим жестом. От него пахло той самой пылью, пеплом и табаком. Седые волосы крепились на затылке костяной потемневшей заколкой, а на корявом пальце сверкал золотой перстень с черным камнем.              — Если омегу заставили родить восьмого сына, почему бы ему не сойти с ума?              — Ха! Змееныш шипит на меня!              — Не могли бы вы продать мне нужные средства? — еще раз попросил Ханде. — Я заплачу любую цену.              Он хотел быть вежливым и почтительным. Странный старик казался очередным шарлатаном с ярмарки, но Матте доверял ему, а травки хорошо помогали на протяжении нескольких лет. Пока Филипп не сжег их вместе с сундуком прямо на крыльце дома. Ханде помнил, как он стоял босыми ногами на холодных камнях, а пьяный супруг все продолжал подливать в огонь спиртное. Потом они зачали Кемаля.              Хворь долго смотрел на Ханде и улыбался, растянув тонкие бледные губы в усмешке. Снова закурил свою трубку.              — Любую? — спросил он, потешаясь.              — Назовите, я подумаю.              — Смерть-трава за…. Дай руку!              Ханде неуверенно наклонился вперед и послушно протянул правую руку ладонью вверх. Широкий рукав скользнул вниз, оголив запястье и выдав слабую дрожь. Ханде дрожал от холода в этом подвале, от резких запахов и бессонной ночи от очередных кошмаров.              Хворь ухватился за Ханде необычайно сильной хваткой, сжал больно ладонь в острых тонких пальцах, перевернул руку, уколол желтым от табака ногтем.              — Ясно. — Тихо шепнул он. — Хочу твою кровь!              Ханде выдернул руку из хватки, но только лишь сделал хуже: его ладонь оказалась вспорота, а красная яркая кровь испачкала ковер и вышивки на рубахе. В отблесках свечей в пальцах Хвори мелькнуло и пропало небольшое лезвие. Губы его снова растянулись в улыбке, показались острые, как будто специально сточенные, пожелтевшие зубы.              Ханде резко встал, достал из кармашка платок и обмотал им руку, пытаясь остановить кровь. Боли почти не было, в вот красного вокруг оказалось слишком много. Ханде зашипел на старика и уже показал свои клыки.              — Ты заключил сделку.              — Ее не было!              — Тогда проваливай, змееныш. — Хворь выпустил густой дым, поднявшийся вверх. Он довольно откинулся на спинку кресла и сложил пальцы домиков, что-то тихо зашептал. — Что тебе снится, маленький омега? Что-то, что Змей не хотел, чтобы ты вспоминал?              Ханде замер на месте, прижимая руку с окровавленным платочком к груди. От всех этих запахов в подвале и от блеска свечей у него кругом шла голова. Мерцающие тени сгладили морщины на лице старика, сделав его моложе. Его узловатые пальцы вдруг выпрямились, и Ханде увидел на них кольца, украшенные драгоценными камнями. Костяная заколка вдруг выпала из его прически и глухо упала на ковер. Хворь даже не заметил, как его белоснежные волосы покрыли плечи.              Ханде подавил первый приступ паники, зародившийся где-то у него в груди и сдавивший легкие. Он глубоко вдохнул, пытаясь не чувствовать всех этих запахов, кружившихся вокруг него.              У черного человека был страшный шрам, пересекающий его лицо. Под ярким лунным светом Ханде мог хорошо его разглядеть, пока руки в перчатках срывали с вешалок папины одежды и швыряли ее на пол.              — Что Матте сделал? — спросил Ханде.              Хворь качнул головой.              — Ничего. — Ответил он.              — Это были не террористы и не люди Графа, верно?              Это было правдой. Ханде понял, как только произнес эти слова вслух. Это всегда были не только террористы, на которых было так удобно сваливать все грехи. Они могли взрывать аэропорты и подрывать торговые центры. Они не могли действовать так же свободно в тех вопросах, которые касались интересов высших кругов Империи.              Ханде жил в мире уловок и двойных смыслов, где беспринципные поступки Семей и Совета объяснялись высшим благом. Ханде чувствовал дрожь в своем теле от прозвучавшей правды.              Это всегда было не так просто, как могло казаться.              Эти люди в городе, живущие в своих серых домах и вывешивающие белье на веревках, они не должны были знать худшего. У них была спокойная жизнь под защитой Империи. Так и должно было оставаться. Поэтому система должна была работать дальше, чтобы не допускать в центр заразу воины и страха.              Поэтому Сирилл был неправ. Всегда был неправ.              — Зажги алтарь, — послышался скрипучий голос Хвори, — принеси щедрые дары и приведи детей в его дым.              Ханде втянул в горящие легкие воздух.              — Зачем?              Старик тяжело поднялся на ноги и медленно запустил руку с перстнем в карман своего халата. Морщины снова вернулись к нему на лицо, а кожа сморщилась и пожелтела. Жидкие волосы безжизненно упали с плеч.              Хворь достал на свет небольшой сверток, перетянутый красной ниткой, протянул в сторону Ханде.              — Это все его дети, — сказал старик, — отмаливай грехи и проси о прощении, если убьешь одного из них.              Ханде сделал шаг вперед, ступая на мягкий ворс ковра.              — Меняю мешочек на платок. — Снова усмехнулся Хворь бескровными губами. — Сделка.              Ханде опустил взгляд. Платочек весь пропитался его кровью и уже замарал рубаху, испортив вышивки на груди и ажурный воротничок. Старик внимательно следил за его раздумьями полубезумным взглядом темных, слишком ярких и живых глаз. Полы его длинного халата шевелились, как будто их со всех сторон обдувал сильный сквозняк.              — Зачем кровь, старик?              Рыжий кот появился из темноты и пробежал у ног Ханде, запрыгнул в опустевшее кресло хозяина и уставился на Ханде своим единственных глазом.              — Жрецу в храм.              — Зачем? — повторил вопрос Ханде.              — Любопытство птичку сгубило. Сделка?              От мешочка пахло пряной смерть-травой, которой еще можно было исправить небольшую проблему. Этот старик оставался единственным вариантом, потому что даже продавцы опиатов и курительных трав не рисковали торговать такими вещами. Нового аптекаря с черного рынка Ханде бы не нашел за несколько недель.              Он несмело протянул здоровую руку и забрал у старика теплый мешочек, нагретый его телом.              Хворь довольно усмехнулся, продолжая держать ладонь открытой. Он ждал испачканный кровью платок.              Ханде медленно сделал пару шагов назад, не сводя взгляда с темных опасных глаз. Кот зашипел, но старик не пошевелился даже тогда, когда Ханде оказался у двери. Он спрятал платок и мешочек в карман.              — Нет. — Сказал Ханде.              — Лжец. — Протянул Хворь.              — Я не соглашался на твою сделку, Анка.              Старик опустил руку, и бледная кисть сразу же исчезла за длинными черными одеждами. Свечи загорелись ярче, отбрасывая тени и играясь отблесками на стенах.              — Молись нашему общему Создателю. — Проговорил тихо старик. — Может тогда он пощадит еще одну маленькую лживую птичку.