Сквозь щель в платяном шкафу

      Феликс отдал Ханде мягкую теплую кофту и усадил в небольшую машину, в салоне которой было душно, а колени упирались в переднее кресло. Ханде так нервничал, что оторвал бегунок от кофты и смял в кулаке полупустую пачку сигарет. Феликс курил редко, и, наверное, забыл ее в кармане. Бета же молчал всю дорогу, не отвечал на вопросы Ханде, пользуясь той отговоркой, что Ханде его на работу не нанимал и он ему не хозяин.       Приехали к границам центрального района, где небоскребы уже уступали место старым каменным домам. Свернули на узкую улицу под сень небольшой рощицы и оказались на парковке городского госпиталя. Ханде читал про него несколько месяцев назад, когда на торжественном открытии присутствовали новый мэр Арсалана, секретарь Совета Семи, члены парламента и журналисты.       На улице поднялся ветер, гоняющий летнюю пыль. Солнце висело над крышами домов, но к нему приближались серые тучи. Ханде кутался в кофту и всем своим нутром чувствовал предстоящую грозу. Она быстро шла с моря, как всегда и бывало на этом побережье. Высокие старые лиственницы и ореховые деревья шумно шелестели листвой, а потревоженные птицы подняли тревожный гомон.       Ханде выбрался из тесного салона прежде, чем кто-нибудь успел открыть для него дверцу и подать руку. На пустой парковке с легкими поклонами его встретили солдаты Дома Кайял, а самый главный альфа из них, носящий офицерский значок, вежливо предложил Ханде пройти внутрь. Чувствуя даже через разбитый нос сильный запах, оставленный своими старшими братьями, Ханде согласился. Да и выбора другого не было. Что произошло с Филиппом, он до сих пор не знал, а стоять на пустой парковке под сильным ветром, было бы, как минимум, глупо и недальновидно с его стороны.       Ханде позволил провести себя через полупустую приемную и длинный коридор в сторону небольшой комнаты жуткого кремового цвета, украшенной искусственными растениями по углам, дешевыми картинами и занавесками на закрытых окнах. В комнате был диванчик, пара кресел и низкий журнальный столик между ними. На столике стояла миска с разноцветными конфетами и несколько грязных кофейных кружек.       В одном из кресел сидел Дилан, почесывал заросшею щетиной щеку и внимательно следил за Ханде. У стены молчаливо стоял Симон, отсвечивая военной формой. Остальные солдаты быстро удалились, закрыв за собой дверь.       Ханде дошел до кресла и неуклюже упал в него, чуть шикнув от боли в пояснице и промежности: последствия течки не отпускали. Братья продолжали смотреть на него со странным выражением на лицах, что немного смутило Ханде. Конечно, они чувствовали его запах и прекрасно понимали, чем он в последние дни занимался. Будь у Ханде чуть-чуть больше моральных сил, он бы смутился.       — Чего? — спросил Ханде, оглядывая снова комнату. — Филипп умер?       Дилан ответил не сразу, заставив Ханде еще немного понервничать. Еще и эта комната. Нарочито светлая и спокойная, с конфетами на столике, с занавесками на окне, скрывающими непогоду. Как будто ее построили тут, чтобы безопасно сообщать истеричным омегам плохие новости.       — Нет, — наконец-то ответил брат, — твой супруг пока жив.       — Пока?       — Он в реанимации, а нам остается только ждать.       Ханде шумно выдохнул воздух через больной нос. Кровь уже не шла, но там все пульсировало от тупой боли. Наверное, наливался синяк. Вот братья на него и пялились с такими странными лицами. Ханде стрельнул глазами в сторону Симона. Тот быстро отвернулся. Дилан спрятался за большой кружкой, делая вид, что срочно захотел отпить горького кофе.       Ханде откинулся на жесткую спинку, засунул руки в карманы своей новой большой кофты и снова сжал в руке мятую пачку, теребя пальцами плотный картон.       Он прекрасно понимал, что сказал ему Дилан: Филипп может умереть. Но уставший мозг не хотел как-то обрабатывать эту информацию. Филипп может умереть. Его супруг. Ханде не был готов к таким новостям и даже не придумал, как ему реагировать. Пока что ему все это было равнодушно никак.       — Что произошло? — спросил он, когда понял, что Дилан просто так рассказывать ничего не будет. — И зачем вы здесь?       — На парковке башни Империи взорвали автомобиль с твоим мужем. — Медленно начал говорить брат, внимательно следя за реакцией Ханде. — Экспертиза уже идет, записи с камер тоже отсматривают. Филипп сам сел за руль, а взрыв был под задними креслами. Это его и спасло.       — Он редко водит сам.       — Да. — Дилан кивнул головой. — На это и был расчет.       Они немного помолчали, слушая повисшую в комнате тишину. Даже ветер за окном не был слышан, хотя Ханде и видел, как на стекло упали первые тяжелые капли. Погода в Арсалане в середине лета менялась очень быстро и непредсказуемо. Как и в той театральной постановке, море показывало свой крутой нрав.       Ханде шмыгнул носом и прикусил чуть припухшую после удара губу. Резкая вспышка терпимой боли вывела его разум из оцепенения, заставив начать думать.       — И что теперь? — спросил он, чуть настороженно поглядывая на братьев.       Дилан приехал в Арсалан не только чтобы сопроводить своего мужа в театр, но и чтобы поучаствовать в сессиях Совета Семи и встретиться с некоторыми столичными чиновниками. Симон же уже возглавлял гарнизон Арсалана и готовился к сложным экзаменам на новое офицерское звание. Они бы не приехали сюда ради простого сочувствия к Ханде. Они и не скрывали своего интереса. Дилан уж точно знал, что Ханде бы ему не поверил.       — Если Филипп сегодня умрет, ты вернешься в Семью. — Честно ответил брат. — Твой сын-альфа наследует его состояние, и вам нужен будет опекун, пока он не повзрослеет. Понадобится твое заявление и несколько подписей до того момента, пока новость не распространится по стране.       Ханде шмыгнул носом, подозрительно смотря на небритое лицо брата. Дилан был всегда добр к нему и в какой-то мере искренен с ним. Но раньше Ханде был ребенком, а теперь им приходилось говорить на равных. В такой мере, в какой омега мог позволить себе говорить с властным альфой.       За окном резко потемнело, и вода теперь по стеклу стекала непрерывным потоком. Ханде помнил, с какой прекрасной погоды всего несколько часов назад начинался этот день. Кажется, он длился уже целую вечность, не желая заканчиваться.       — Ты хочешь его компанию и проект?       Дилан кивнул.       — Ты неправильно думаешь. — Все-таки сказал он. — Кайял не заинтересованы в смерти Атеша, мы и так держали сеинский проект в своих руках и имели некоторые рычаги влияния, которые сейчас могут….       Дилан задумался и замолчал.       — И кто?       — Не знаю.       — Опять можно обвинить во всем террористов и радикалов.       — Так и будет, Ханде. Я говорю с тобой прямо. Диния бунтует, собирает свои отряды, чтобы бороться с нашей армией на границе. На юге тоже неспокойно, в горах напряжение между наместниками. У твоего мужа в лабораториях лежит такая бомба, которой можно уничтожить все центральные города за один день. Она должна быть в наших руках, понимаешь?       Дилан заглянул ему в глаза, пытаясь как в детстве заставить поверить. Еще и запахом давил, окутывал теми феромонами, которые — Ханде теперь знал — были похожи на феромоны их отца. Но из-за разбитого носа он их почти не чувствовал и не велся на все это.       Ханде помнил большой страшный взрыв из новостных сводок. Он так же запомнил подслушанный разговор об уничтоженном полигоне, когда мощность оружия превзошла все самые смелые расчеты военных. Все они смелым маршем шли к своей гибели, выпуская наружу что-то страшное и неукротимое, но пока ничего не понимали.       — Создатель вас карает. — Ханде покрутил на пальце тяжелую печатку Семьи. — Ты не дашь Лорано забрать всю власть в Совете себе, а потом запугаешь провинции армией и новым оружием. Каким бы хорошим братом ты не был, ты будешь использовать меня и всех так, как это выгодно Семье.       А потом бы Кемаль стал проблемой для Семьи как законный наследник Филиппа. Такие Семьи как Лорано и Кайял могли позволить себе любые вольности. И они иногда опускались до уничтожения любых, даже гипотетических, опасностей. За сотню лет они вырезали всю Императорскую Семью и уничтожили ее кровь, лишь бы не делиться обретенной властью.       — Ты — часть Семьи. — Сказал брат, после чего натянуто улыбнулся. — Твои дети — тоже.       — Нет, я ношу фамилию мужа.       Дилан лишь коротким кивком указал на перстень, который Ханде все продолжал крутить на пальце. Это было решение Семьи Кайял и прошлого главы — оставить ему этот знак. Ханде носил эту кровь, ее нельзя было просто так отнять у него, не дав ничего взамен. И Ханде бы продолжал считать себя частью Семьи Кайял, если бы у него не появились дети. Дети, у которых была слишком жидкая кровь для благородных.       Ханде долго думал, прежде чем дать ответ. Смотрел на тени, плывущие по кремовым стенам и столику между ним и братьями, цеплялся взглядом за лесные пейзажи на картинах.       — У меня нет родителей. — Ответил он. — И я не имею отца, к которому обязан вернуться. Если Филипп умрет, я бы мог носить его фамилию и воспитывать детей в его доме.       Дилан покачал головой.       — У дома не останется альфы—хозяина. — Ответил он.       — Тогда я могу отвечать за него, пока Кемаль взрослеет.       — Ты знаешь, что не сможешь.       Дилан даже не сомневался, что говорил правду, а еще не сомневался, что Ханде это тоже знал. Потому что он вместе с Филиппом и детьми угодил в круговорот политических интриг и борьбы сильнейших. Все эти волнения в провинциях, новые попытки выбить оттуда армию Империи были не так страшны, как сгущающиеся тучи в самом центре: Филипп в своих лабораториях создал что-то страшное и ужасное, Лорано и Кайял снова боролись за власть, Сирилл и недобитые террористы оставались в тени где-то рядом.       Ханде стянул с пальца печатку и внимательно посмотрел на нее. Золото и драгоценные камешки складывались в уникальный узор лилии. Все они делались вручную для каждого члена Семьи, все они немного различались. Эту изготовили для Ханде после первой течки — считалась, что омега уже вырос и кольцо ему не станет малым.       — Твои дети сейчас под защитой моих солдат, как и ты. — Снова заговорил Дилан. — И я могу клясться своей кровью и честью Семьи, что мы будем ценить и оберегать ваши жизни. Ты не можешь думать, что выживешь один, но и не можешь надеяться на Лорано. Ты не глупый, мой брат, и ты знаешь, что им нельзя доверять. Особенно младшему сыну, который так сладко поет. Защиты у них не ищи.       — Я не верю Эмре, — Ханде покрутил перстень, рассматривая переливающиеся под светом лампы камни, — и тебе я тоже мало верю, глава.       Дилан говорил как глава Семьи, не брат. Глава, который должен был нести свой долг и думать только об общем благе Дома и Империи, который не имел личного: ни любви, ни жалости, ни сочувствия.       — Я не веры прошу, — ответил Дилан, — а правильного выбора. Матте тебя растил как сына, не глупого омегу из тебя делал.       Ханде дернул разбитой губой от раздражения и досады. Он не мог отказаться от Семьи и ее защиты, хотя до конца и не верил словам брата. Дилан был хитер, почти так же, как и его Оми. Мог говорить честно, клясться хоть самим Создателем, но в итоге получать свое. Ханде и не сомневался, что весь их дом в районе Мантуй уже давно заняли солдаты Кайял. Дилан сказал, что это только для защиты детей.       Ханде вернул перстень обратно на безымянный палец правой руки. Откинулся на спинку, заставил напряженные мышцы хоть немного расслабиться. Ноги и руки казались деревянными и совсем чужими и непослушными. Разбитый нос болел и не мог уловить витающие в комнате запахи. Вся эта комната вызывала головную боль.       — Он еще жив. — Подал голос Симон. Ханде испуганно вздрогнул и резко дернул головой. Симон все это время молча сторожил дверь, и Ханде совсем забыл про него. — Стоит хотя бы для приличия не торопиться с подобными разговорами.       — Благослови Создатель. — Отозвался Дилан.       А Ханде прикрыл глаза и ничего не сказал.

***

      Пришел молодой альфа в синей медицинской форме и предложил Ханде успокаивающие капельки. Тот отказался. Тогда альфа прислал омегу, который намазал разбитую губу прохладным гелем, а потом начал трогать нос руками в скользких перчатках.       — Перелома нет, но есть отек, очень аккуратный и небольшой. — Сказал омега.       — Спасибо, это мне муж подарил. — Похвастался Ханде       Омега промолчал, а Дилан, кажется, посмеялся.       Дождь все еще лил. Ханде видел сквозь окно серое небо и крупные капли, которые разбивались о стекло. Новостная лента пестрела сообщениями о взрыве на парковке башни Империи. Официально новость еще не вышла, но все знали о Филиппе, кто-то сообщал о его смерти, а кто-то успел похоронить и Ханде, решив, что он был вместе с супругом. Так и было бы, если бы они снова не разругались на пустом месте.       Омега подергал Ханде за нос, приклеил повязку на пластырь и все-таки заставил выпить пригоршню таблеток — антибиотики и обезболивающее. Предложил травяной успокаивающий чай. Ханде снова отказался.       — Обвиняют террористов. — Сказал Ханде, вновь листая ленту.       Дилан кивнул.       — Я хочу домой. Дети там одни.       — С нянькой и охраной.       — Ты совсем не понимаешь, про что я говорю?       Дилан, наконец-то, обратил на него внимание. Отложил планшет в сторону и поднял голову, чтобы ответить на пристальный взгляд Ханде. Они ждали уже больше часа, и, хотя Симон уже не сторожил дверь, уйти Ханде все равно не разрешали.       — Я понимаю тебя. — Ответил Дилан. — Мой старший сын сейчас на севере в самом центре волнений.       — Луиссиан понимает. Ты — нет.       — Отчего же?       — Вы — альфы. Свои жизни не цените, другие — тоже.       Образцовым Оми он не был, но быть сейчас вдали от Роуз и Кемаля казалось почти невыносимой пыткой. Дети не привыкли, что его так долго нет рядом с ними. Наверняка, много плакали, а Роуз еще и капризничал. Солдаты могли их напугать. На дом могли напасть.       Ханде снова подавил в себе порыв вскочить на ноги и идти через весь город хоть пешком в сторону района Мантуй. Он укладывал Роуз в кровать и обещал вернуться из театра, когда тот проснется утром, а сам пропал почти на три дня. Ханде прекрасно знал, какой страх мог испытывать маленький ребенок, Оми который не вернулся, хотя и обещал.       Дилан продолжал смотреть своим пристальным взглядом, не спеша возвращаться к планшету и важным делам.       — Что? — спросил Ханде.       — Он может тебя ударить?       Ханде громко хмыкнул и подавил желание потрогать нос, спрятанный теперь под толстым пластырем. Кивнул.       — Я никогда не поднимал руку на Лисси. — Дилан задумался. — Он же оставил свой дом ради моего, родил наших детей и теперь заботится о них. Знаешь, отец учил нас уважать своего омегу, чтобы уважать себя. Они с Матте жили так.       — А любовь?       — Уважение важнее любви. Разве не так?       — Отец был сразу с двумя омегами. Разве моего Оми и Матте все это устраивало? Где здесь уважение?       — Я уверен, они понимали ситуацию.       — Какую?       — Что своего супруга мы не выбираем и любить его не обязаны.       Ханде закрыл глаза, вслушиваясь в далекий глухой раскат грома. Тучи за окном так и продолжали плыть по небу, но капли дождя стали падать реже.       — О, Создатель, никогда не отдам Роуз за какого-то богатого мудака.       — Благородные Семьи уже присматриваются к нему.       Ханде показал неприличный жест, который благородные омеги знать не должны были. Это было в разы быстрее и понятнее, чем выражать все свои мысли словами. Нет, если уж все это высшее благородное общество решило, что кровь его детей не подходит для них, то и со своими предложениями оно могло отвалить. С Филиппом же Ханде собирался бороться до последнего. Если тот не умрет, конечно.       Дилан ничего не ответил, вновь вернулся к своему планшету. Ханде же не хотел больше просматривать весь тот бред, который писали в сети. Он прислушивался к тишине в комнате, изредка прерываемой громом или глухими шагами солдат за дверью. Время текло как-то совсем непонятно. Как будто оно вовсе перестало существовать, а весь остальной мир остался далеко от них. Ханде думалось, что это состояние тоже немного походило на смерть, в которой больше ничего не существовало.       Мягкие, но быстрые шаги, так не похожие на грохот солдатских сапог, Ханде услышал первым. Он резко открыл глаза и ровно сел в кресле, игнорируя боль в спине. Дилан поднял голову, посмотрел на него с вопросом, но быстро отвлекся на дверь. В нее торопливо постучали и сразу же открыли. Зашел высокий солдат, а следом за ним взрослый седой альфа в мятом медицинском халате, накинутом поверх его формы.       Ханде испытал что-то похожее на остановку сердца, когда все тело замирало от боли и страха в ожидании следующих секунд. Так было, когда в храме прозвучали взрывы, когда он трясся над маленьким Роуз или когда он понял, что его Оми и Атэ мертвы.       — Жив. — Сказал альфа твердым и уверенным голосом. — В реанимации, состояние тяжелое, но жизни угроз больше нет.       Это было облегчение, которое свалилось на него и заставило снова откинуться назад и закрыть глаза. Дилан что-то сказал, доктор ему стал отвечать, но для Ханде это было не важно. Роуз и Кемаль не расстроятся, не останутся без отца и пока что не попадут под влияние Семьи Кайял.       — Я могу ехать? — спросил Ханде, перебивая разговор альф.       Они замолчали. На лице седого врача читалось неодобрение. Ханде догадывался, что перед ним был человек, который спас жизнь Филиппа, и этот человек ожидал от омеги какой-то другой реакции. Но Ханде слишком устал сидеть в этой комнате, он уже давно хотел на свежий воздух, хотел оказаться рядом с Роуз и Кемалем, чтобы забрать их с собой в кровать и вместе полежать под одеялом.       Не дожидаясь разрешения, Ханде встал и подошел к двери. Не забыл склонить голову перед доктором в знак благодарности, прежде чем выскользнуть в пустой коридор. Дежурившие там солдаты сразу же вытянулись и напряглись. Они не могли даже пальцем прикоснуться к Ханде без разрешения, но и знали, что без приказа нельзя было отпускать его.       — Я отвезу. — Коротко сказал за спиной Дилан.       — Зачем же? Прикажи подать машину с водителем и все.       В коридоре стоял запах больницы, который пробивался даже сквозь пластырь и отек. Яркие лампы и белые стены слепили и, как бы Ханде не кутался в кофту, было холодно. Он быстро пошел в ту сторону, в которой, как ему казалось, был выход. Дилан шел следом. Охрана держалась чуть позади.       — Мои люди останутся с тобой в доме.       — Хорошо. — Кивнул Ханде.       Эмоции у него уже давно закончились, и Ханде сам себе казался выжатой безвольной тряпкой, которую просто тащило по течению жизни. Ему стоило успокоиться самому и успокоить детей, соврать Роуз про то, что Атэ снова уехал на работу, хорошо подумать и решить, что ему делать дальше и что выбрать. И уехать из Арсалана, из этого ужасного проклятого города, в котором ничего хорошего не происходило.       На улице дождь почти прекратился, а вдалеке на горизонте даже проступало светлое небо, были видны солнечные лучи. Уже явно приближался холодный летний вечер. Госпиталь не перекрыли полностью, и в коридорах и на парковке им встречались обычные горожане. Они смотрели на Дилана, на солдат и отступали, склоняя голову. Ханде, в своей растянутой кофте с чужого плеча и с разбитым носом их совсем не впечатлял, они его не узнавали.       Белый бронированный и тяжелый автомобиль с изображением лилии подъехал сразу же, как только они вышли через главный вход, но Ханде дернул брата за рукав и безмолвно попросил задержаться хотя бы на минуту. Холодный свежий воздух, насыщенный вкусным озоном, быстро проникал в легкие, казалось, расползался по всему телу и глушил боль в нем.       Может, отек быстро спадал после лечения, но Ханде снова начинал чувствовать смесь запахов. Он огляделся, посмотрел на другие автомобили, стоявшие на парковке, на оцепление вокруг них и на людей, спешащих мимо. Вечерний городской шум звучал на фоне, в небе слышался гул летающих вертолетов.       Ханде запахнул кофту, закрывая голые ключицы и шею, хотел уже забраться в теплый темный салон, но остановился, уловив сладковатый, слишком слабый и далекий, но знакомый запах. Жестом остановил альфу, собравшегося закрыть за ним дверь, и еще раз оглядел парковку.       Его Ханде заметил не сразу. Слишком неприметным был низкий омега в скромных серых одеждах, не похожих на его прошлые яркие наряды. Но Ханде узнал запах и вьющиеся черные волосы, как и прежде скрепленные заколкой. Камми, конечно, заметил их еще раньше, но когда только понял, что Ханде за ним наблюдает, быстро спрятался в черном автомобиле с регистрационным номером такси на капоте.       — Что он здесь делает? — спросил Ханде у брата.       Дилан, конечно же, должен был знать, зачем этот омега появился рядом. Его люди были всюду, не только военные, но и гражданские, которые наблюдали за клиникой и парковкой.       — Забудь про него, он сейчас исчезнет.       Ханде повернулся, поднял голову вверх, чтобы посмотреть на брата. Дилан хмурился.       — Он же переживает за Филиппа? — догадался Ханде. — Ему рассказали хоть что-то?       — Нет.       — Почему?       Дилан нахмурился, скривил губы. Казалось, что он чего-то не понял. Ханде не нравился Камми, и не нравилось его постоянно присутствие где-то рядом. Но Ханде верил в то, что этот омега любил его супруга и поэтому столько лет был с ним даже после того, как Филипп завел мужа и детей. Камми заслуживал хотя бы пары слов.       — Пусть ему скажут, — попросил Ханде, — что Филипп жив.       Дилан молчал, и они смотрели друг другу в глаза, пока ветер путался в волосах Ханде, а черная машина на окраине парковки все еще оставалась на месте.       Дилан молча кивнул одному из солдат, слышавших весь их разговор. Альфа тут же сорвался с места, выполняя приказ. Ханде настороженно следил, как солдат приближается к машине, как деликатно стучит по стеклу и склоняется к приоткрытой дверце. Камми так больше и не показался на улице.       — Садись! — приказал Дилан.       Ханде подчинился, забравшись по ступенькам в салон и устроившись в удобном белоснежном кресле. Он сразу же включил вытяжку и чуть приоткрыл окно, впуская в салон холодный воздух. Достал из кармана смятую пачку сигарет, прикурил одну. Табак был не самого лучшего качества, но Феликс курил именно эти. Ханде затянулся горьким дымом, бездумно смотря вперед. Где-то рядом сел Дилан, хлопнув дверью. Мотор тихо заурчал, колеса зашуршали по мокрому асфальту. Ханде заметил, как его пальцы, державшие сигарету, заметно дрожали.

***

      Ворота открыли без вопросов и пропустили автомобиль Семьи Кайял во двор. Ханде очнулся от своих ленивых мыслей, когда только услышал знакомое шуршание мелких камней под колесами. Выглянул в окно, заметив на фоне желто-серого неба знакомые высокие фронтоны окон и обвитую плющом колоннаду. В воздухе летали соленые запахи моря и цветущих в саду цветов. Ханде разжевал мятную жвачку, потер ее в руках, стараясь скрыть следы табака, прежде чем идти в дом. Встретили их снова солдаты Кайял и маленькая стайка золотых птичек, с веселым гомоном прилетевшая с побережья. Златки спрятались среди веточек высокого куста, рядом с которым стоял Ханде, и громко заголосили.       Что-то странное Ханде заметил, когда уже поднялся по ступенькам и прошел в большую гостиную комнату. Брат не оставил его и держался рядом. В гостиной слуги растопили камин и заполнили низкий столик вином и фруктовыми закусками. Пахло все так же цветами, морем и Лорано. Эмре вальяжно сидел в высоком кресле около камина. Он был в черной офицерской форме и перчатках.       Ханде раздраженно на него зашипел, сгорая внутри от негодования и раздражения. Его дом должен был оставаться местом, куда не могли забраться всякие там непорядочные благородные альфы и распоряжаться его прислугой, точно они тут были хозяевами.       Дилан же нисколько не удивился. Его люди давно заняли дом и не могли не заметить постороннего.       Эмре поднялся и низко поклонился.       — Только вы и ваши люди знают, что я здесь. — Сказал он.       Ханде не видел Эмре уже пару недель. Тот был занят на службе, не писал ему и не появлялся в обществе. Ханде все больше скучал и все больше убеждался в том, что стоит разорвать отношения, пока не стало уже слишком поздно. Но поздно, оказывается, уже было давно.       Благодаря разбитый нос, Ханде легко игнорировал ту небольшую часть запаха, которая все-таки добиралась до его мозга и заставляла тело реагировать. Эмре Лорано был необыкновенным альфой и пах волшебно, но не в этот вечер. Не сейчас.       — Не был уверен, что вы придете. — Ответил Дилан.       Альфы вежливо пожали друг другу руки, не стесняясь ни Ханде, ни того, что они ворвались в чужой дом, хозяин которого сейчас ходил по границе с вечностью.       — Чтобы Создатель вас всех сжег! — искренне пожелал Ханде и пошел в грязной обуви прямо по коврам к лестнице. Уже на первой ступеньке он услышал громкий детский плач, узнал по голосу Кемаля, и почти побежал по крутым ступенькам. Альфы могли сколько угодно играться в политику и заговоры, Ханде больше не хотел думать об этом.       Латти быстро ходил по детской комнате, держа Кемаля на руках и безуспешно нашептывая ему что-то. Вслед за Латти ходили длинные тени. В окне виднелся закатный свет, на столике желтым светом горел маленький светильник. Ханде напугал няньку, когда отобрал у него ребенка и даже заставил Кемаля зайтись новым криком, но спустя всего одну секунду мальчик уже сжимал в руках его одежду и волосы и жался к Ханде, пряча красное и мокрое лицо в него на груди. Руки даже не чувствовали веса ребенка. Ханде крепко держал Кемаля и прижимал к себе.       — Наконец-то вы пришли! — быстро заговорил Латти. — Нам передали, что вас долго не будет, но мы видели новости. И эти люди в доме, они пугают детей! Я вчера еще мог их успокоить, но они не привыкли, понимаете, так долго….       Латти замолчал. Ханде рукой провел по мягким волосам Кемаля, вытер выступившие на глазах слезы.       — Где Роуз? — спросил он.       Латти округлил глаза, не сумел спрятать испуг и резкий вдох.       — О! — лишь сказал он. — Снова….Я знаю, где… Он в порядке!       Ханде пошел вслед за суетящимся нянькой. Его испуг и раздражение готово было вылиться и на этого омегу, но Ханде держал себя в руках. Латти всегда хорошо справлялся с детьми, а его покрасневшие глаза и неловкие движения выдавали сильную усталость и недосып. Они прошли по темному коридору к широким дверям хозяйской спальни. Латти приоткрыл одну створку, но почтительно остановился на пороге, пропуская Ханде. Кемаль на руках у него еще всхлипывал, но больше не рыдал.       — Он прячется в вашем шкафу. — Тихо шепнул Латти. — Там ваша одежда, запах, понимаете?       Ханде кивнул, а потом медленно ступил в комнату, покачивая младшего сына на руках. Он видел чуть приоткрытую створку платяного шкафа и даже, кажется, слышал в нем слабое шевеление. Ступив на мягкий ворс ковров, Ханде вдруг остановился. Он застрял посреди комнаты, смотря на приоткрытую створку. Шумно и быстро втянул душный воздух в легкие, уже предчувствуя приближение паники и приступа.       — Забери! — приказал он, отрывая Кемаля от себя.       Руки дрожали, но пока Ханде еще мог себя контролировать, хотя и видел уже край этой черной пропасти, в которую опять мог сорваться его разум. Дышать было тяжело, и опять он оказался окружен темнотой и страхом.       Кемаль исчез из рук, снова раздался его плач.       — Рози! — позвал Ханде, смотря на шкаф.       Дверца слегка приоткрылась, а за ней внутри была только такая же тьма, но Ханде всем своим нутром почувствовал, что его ребенок спрятан где-то там, и он резко метнулся к этим дверям, схватился за холодные ручки и дернул, распахивая створки. Черная прожорливая пасть платяного шкафа открылась перед ним, но Ханде даже не боялся, когда запустил туда руки и достал Рози. Уже в следующее мгновение Ханде оказался у противоположной стены на полу. Он крепко прижимал к себе Рози, слышал его испуганный плач и вскрики, но продолжал смотреть через всю комнату на распахнутый шкаф.       — Оми! — крикнул Рози, но Ханде лишь сильнее прижал его к себе. — Больно!       В комнате загорелся яркий свет, разогнавший темноту. С Ханде слетела кофта, и к его голому плечу прикоснулась чья-то рука. Он зашипел на незнакомца, повернулся к нему спиной и закрыл собой Рози. Сын дергался у него в руках и плакал. Ханде шикнул и на него, прося сидеть тихо.       Шкаф притягивал к себе взгляд. На фоне темного дерева позолоченные птички шевелили своими деревянными крылышками, заглядывая в чернеющую внутри тьму. Вокруг было тесно и душно, и пахло как от Оми, его запахом с привкусом аромата жасмина и сандалового дерева.

Папин запах, перемешанный с театральной пудрой, только и успокаивал его, не давая сорваться в безумие. Ханде чувствовал себя в маленькой тесной коробке и знал, что нельзя шевелиться и шуметь. Он прижимал к груди Рози, шепотом умоляя его успокоиться и затаиться.

      

Он слышал, что этот страшный шум добрался до спальни, в полной темноте видел только маленькую небольшую щель, сквозь которую ничего не мог рассмотреть. Он слышал папин громкий голос и шаги. И снова хлопки, после которых все как будто замерло и остановилось. Он вдыхал папин запах, давился всхлипами, чтобы не шуметь.

За дверью шкафа был кто-то чужой. И больше никого.

Ханде зажал ладошками рот и весь задрожал. Он плохо видел из-за слез и темноты, но понял, что дверца шкафа распахнулась. Его не было видно из-за одежды и деревянной перегородки. И папин запах от одежды перебивал его собственный. Ему нужно было сидеть тихо-тихо, представить себя мышкой в норке и не шевелиться совсем.

Незнакомец раздвинул одежды и сорвал несколько рубашек с вешалок. Сквозь щель Ханде видел, как двигаются его руки, затянутые в черные перчатки. Это длилось долго, слишком долго, что казалось бесконечным. Незнакомец сорвал почти всю одежду с вешалок, а потом отошел на шаг назад и повернулся боком. Ханде увидел его лицо в лунном свете, пересеченное страшным вздутым шрамом.

— Мальчишки нет! — сказал черный человек. — Уходим!

      — Оми! — снова вскрикнул Рози, когда Ханде еще сильнее сжал его в объятиях и затрясся.