Сквозь щель в платяном шкафу

      После проливного дождя грозовые тучи разошлись, и в окна забил чистый солнечный свет. Ханде немного задремал, устроившись на самом краю кровати, но быстро проснулся, стоило теплому прожигающему свету пройтись по его оголившимся плечам. Ханде немного сонно поморгал, бессмысленно таращась в стену, покрытую светлой бежевой панелью. Он приподнялся, прислушался к тишине, царящей в доме, и поправил сползшую с плеч кофту.       Роуз все так же спал в колыбели в окружении подушечек. Ханде ладонью проверил его дыхание и на время успокоился. В изголовье висел небольшой амулет из разноцветных ниток, который отгонял от ребенка мелких проказливых духов и охранял его покой, а лучики солнца блуждали рядом, по стенам и по подушечкам, но не мешали его сну.       Ханде снова присел на край кровати, обхватил себя руками.       Роуз родился недоношенным, и от этого слабым, но вот прошел уже месяц, в течение которого он окреп, хорошо набрал вес и научился самостоятельно дышать. Они вернулись в дом из клиники, где их уже ждал Эскаль с парой умелых нянек, но Ханде боялся допускать до ребенка посторонних и почти всегда был с Роуз рядом. Терпел только присутствие Филиппа и ничего не говорил, когда супруг трогал Роуз. Он был очень осторожен и ласков, но Ханде все равно ревностно следил за каждым движением альфы.       Он тоже чувствовал себя неважно. Но вот если последствия отравления дымом и синяки от падений давно уже прошли, то за свое психическое состояние Ханде очень сильно переживал. Пока они с Роуз были в клинике, пока ему давали антибиотики и другие лекарства, пока он был окружен понимающими санитарами, все казалось немного лучше, чем было на самом деле. Ночами он не мог спать из-за постоянных кошмаров, в которых его сжирала темнота и страх, он не мог перестать прислушиваться к звукам в доме, не мог спокойно себя чувствовать, если терял сына из вида или не мог находиться близко к нему. Няньки так и оставались в доме и жили на первом этаже, но за прошедшие дни Ханде ни разу не оставил их наедине с Роуз. Они вместе с сыном жили в дальней комнате по коридору, переделанной в детскую и с окном, выходящим в сторону сада. В саду, как и за воротами, дежурили солдаты из гарнизона. И весь район Мантуй вместе с набережной и мысом был перекрыт. Это было самое безопасное место в Арсалане, но Ханде никак не мог унять тревогу, постоянно разрывающую его на части.       Филипп уехал ранним утром, еще до рассвета. Ханде ходил по комнате с ребенком на руках и слышал, как альфа быстро собирается и уходит по лестнице вниз. После этого в саду слышались тихие голоса и звуки автомобильных шин. Муж направлялся в сторону северных утесов, нависающих над беспокойными волнами залива. На голых камнях, нависающих над водой, стоял небольшой алтарь из белого камня, окруженный поминальными табличками и знаками, вырезанными под ногами прямо на голом сером граните. Над обрывом постоянно дули сильные холодные ветра, и с него развеивали прах умерших, освобождая дух от тела, отдавая все, что не пожрал огонь, воде и воздуху.       Всего в храме погибло восемь человек, включая Луиса Хан Фель. В течение месяца скончался еще один молодой альфа — сын местного сенатора — и Рудольфус Атеш, потерявший при взрыве ногу и много крови. Сирилла считали последней — одиннадцатой — жертвой теракта в храме и его искала вся военная полиция и гвардия гарнизона Арсалана. Ходили слухи, что военными лично командует Симон Кайял, второй сын Семьи. Ханде же, догадывался, что Сирилл не был жертвой. Как и многие другие, он был убежден, что нож в горло своего несостоявшегося мужа воткнул именно омега. Но даже так Ханде не жаждал крови, а лишь чувствовал гнетущую тоску и грусть, как будто он навсегда потерял дорогого сердцу человека. И даже маленький Роуз не мог полностью занять его мысли.       Ханде старался как можно меньше плакать или кричать ночью, когда приходили кошмары и воспоминания. Роуз пугался и тоже хныкал, начинал кряхтеть и задыхаться. Да и спал он тревожно, точно так же, как и Ханде, просыпаясь от любого шума или пробежавшей по стене тени.       Весь день снова шел дождь, бьющий крупными каплями по стеклу и каменному подоконнику. Ханде смог спокойно покормить ребенка и укачать его, после чего и сам поспал пару часов до того момента, пока солнечные лучи не разбудили его. Проверив Роуз и его дыхание, он подошел к окну и распахнул легкие белые занавески, впуская в комнату еще больше солнечных лучей. Они настойчиво прорывались с неба сквозь грозовые тучи, рассеивая серый мрак под ними. Ярко блестел небольшой прудик в саду и лужи на дорожках. Ветер все еще дул холодный, но весна уже чувствовалась в воздухе. Ханде приоткрыл окно, впуская в комнату свежий воздух, и обернулся через плечо, посматривая на колыбель. Сразу же из сада донеслись голоса дежуривших солдат и громкий щебет птиц, прятавшихся в голых ветвях яблонь. С другой стороны дома послышался звук открывающихся ворот и шелест колес по гравию — должно быть, Филипп приехал с утесов.       Еще через несколько минут на втором этаже раздался шум. Ханде не переставал вздрагивать от слишком громких звуков. Он боялся, что Роуз проснется и захнычет, и боялся, что в дом ворвались враги, готовые убить их все. Ханде даже не доверял тем солдатам, которые дежурили во дворе и около лестницы. Эти альфы носили нашивки Императорской армии и Совета Семи, а значит подчинялись Семье Кайял, но они все равно оставались страшными и опасными в глазах Ханде. Он уже не знал, кто вокруг него враг, а оружие в руках военных могло стрелять в кого угодно и не имело никаких предпочтений.       Шум в коридоре усилился и Ханде ясно узнал голос своего супруга. Филипп уехал до рассвета, а сейчас солнце начинало клониться к горизонту. Прощание с Рудольфусом должно было пройти утром, а после Филипп, должно быть, где-то напивался, раз сейчас у него так заплетался язык.       — Пошел прочь! — крикнул Филипп, раздался удар, а потом и громкий хлопок двери.       Ханде взглянул на сына. Роуз на удивление все еще не проснулся. Может, он устал плакать половину ночи и все утро, и теперь восстанавливал силы. А может, он уже подрос и стал крепче.       Ханде еще раз поправил одежды, запахнул на груди кофту и решился приоткрыть тяжелую створку двери.       — Феликс? — позвал он, увидев в полутемном коридоре одинокого бету.       Феликс стоял перед большими резными дверьми хозяйской спальни и как-то подозрительно держался за щеку. Он выглядел строго и опрятно, вот только прическа находилась в каком-то непостижимом для него беспорядке. Да и красный след на щеке от удара был заметен даже с расстояния в десяток шагов.       — Молодой хозяин, — бета бросил на него взгляд, — ваш супруг несколько расстроен. Я бы не стал его беспокоить сейчас. Пусть проспится сначала.       Феликс хотел уйти.       — Как прошло? — тихо спросил Ханде, заставив бету замереть уже около ступенек.       Утром он отправился вместе с Филиппом. Даже на такую личную церемонию, где и присутствие Ханде было не обязательным, бета сопровождал Филиппа. Ханде был только рад. Может быть, Феликс — это единственный вид почти друга, которого его невыносимый муж мог иметь.       — Нормально. — Ответил бета, чуть поклонившись. — Все прошло нормально. Извините меня, я тоже себя неважно чувствую.       Он почти споткнулся, когда ступил на первую ступеньку, и это заставило Ханде смешливо хмыкнуть. Идеальный Феликс, знавший все о соблюдении правил и этикета, скорее всего, напивался вместе с его дорогим супругом, поминая почившего родителя.       Ханде не испугался пьяного Филиппа. Он уже достаточно видел супруга в таком состоянии и даже делил с ним постель. А в последний месяц после тех взрывов и появления Роуз, Филипп ни разу еще Ханде не грубил и обходился с ним довольно вежливо и обходительно, когда вечерами навещал сына.       Быстро вернувшись в комнату, он прихватил со столика радионяню и выскользнул в коридор. Плотно прикрыв дверь в детскую и убедившись, что лестницу на второй этаж все так же охраняет хмурый солдат, Ханде прокрался по коридору в сторону супружеской спальни. Можно было оставить Филиппа в покое, как и советовал Феликс, но все-таки они оказались по одну сторону баррикад перед чем-то, что было больше их обид и ссор. Со смертью отца на плечи его супруга упал тяжелый груз, который Филипп с трудом нес.       Ханде ладонью толкнул дверь, медленно и тихо открывая тяжелую створку. Просторная спальня тонула в солнечном свете, но была полностью пустой. Горничные убирали ее каждый день, перестилали постель и стряхивали пыль со столика, но больше здесь не ощущалось присутствие жизни. И благовонья с туалетного столика давно убрали, заменив их обычными отдушками и свежими умирающими цветами.       Ханде прошел вдоль стены в сторону уборной комнаты, из которой лился слабый теплый свет. Он очень осторожно заглянул в дверную щель, готовый отвернуться, если застанет мужа голым. Но тот все еще одетый в траурные одежды сидел на пьедестале перед глубокой ванной, из крана которой под хорошим напором бежала вода. Ханде шире открыл дверь и прошел внутрь, передернув чуть плечами от свалившейся на него неуютной прохлады.       — Зачем пришел? — грубо спросил Филипп, отворачиваясь.       — Что ты здесь делаешь?       Ханде мелкими шажками подошел ближе. На полу рядом с мужем валялась пустая бутылка, и пахло очень резко. Филипп только фыркнул, приподнялся, держась за край ванной, и сунул голову под потоки воды. Как уличный кот он отряхнулся и немного забрызгал Ханде. Потом он протянул руку и только со второй попытки смог перекрыть воду. В купальной комнате сразу же стало тихо, так что Ханде услышал собственное дыхание и дыхание супруга.       — Раньше я никогда не думал о смерти. — Глухим голосом сказал Филипп.       — Разве о ней стоит думать?       Ханде мягкими шагами прошел по мозаике, выложенной на полу. Встал рядом с супругом так, что можно было руку протянуть и потрогать его мокрые волосы. Филипп молча потер плечо и поднял голову, чтобы посмотреть Ханде в глаза.       — Стоит, наверное. — Супруг потянулся за пустой бутылкой. — Я раньше никогда в жизни ничего не боялся. И мне даже не жалко отца. Они всегда воспитывали меня как наследника, а не как любимого сына. И я так же должен воспитать своего сына.       Ханде опустился на колени. Сквозь легкие шифоновые штаны он почувствовал холод плитки. И почувствовал, какой горячей была рука мужа, когда тот вцепился в его запястье.       — Я теперь боюсь. — Признался Филипп, смотря на него безумными глазами с широким зрачком.       — Чего же? — спросил Ханде.       — Смерти, наверное.       Смерть была похожа на темноту и страх, сжимающий сердце. Ханде все чаще видел это в кошмарах, если ложился спать, не выпив успокоительной настойки. Смерть пахла чем-то удушливым и пыльным, смерть походила на темные лапы с узловатыми длинными пальцами, которые тянуться из темноты и слепо ищут жертву. Ханде чувствовал себя жертвой, загнанной в угол.       — Отец был смертельно ранен, а ты все никак не мог разродиться. Мне пришлось созывать совет в компании отца и быстро брать все в свои руки. Я даже не мог попрощаться с ним и не мог увидеть Рози в его первые дни.       — Роуз. — Тихо поправил Ханде.       Пальцы Филиппа все крепче сжимались, грозя оставить синяки на запястье. Муж все еще был пьян, но говорил ясно и не запинался. Алкоголя в бутылке хватило только на то, чтобы разрушить его маску из грубости и сарказма и прорвать эту плотину слов, которую Ханде было неловко сейчас выслушивать.       — Ты кричишь по ночам, — тихо сказал альфа, — весь дом слышит, как ты кричишь и будишь Рози. Твои паршивые птицы ломятся в окна нашей спальни после этого.       — Я пью успокоительные, но мне нельзя сильные пока….       — Я не об этом! — Ханде вздрогнул, и Филипп стал говорить тише. — Я чувствую, что что-то происходит странное сейчас.       — Ты заметил? — хмыкнул Ханде.       — Террором и трещащими по швам границами можно удивить только тех, кто привык держать голову в своей же заднице! В свои пятнадцать лет я уже стоял на башнях гарнизона Рьяры и понимал, что все это надолго!       —Рьяры…. — Шепнул Ханде. — Ты в Рьяре служил?       Рьяра была небольшим городком с огромным гарнизоном, стоявшим всего в сотне миль от Митрина и на самой границе с землями Дасе. Чем-то она была похожа на Тильке — имперский город, держащий границу перед непокорными землями. Кадетов туда никогда не отправляли. Но на начало службы Филиппа выпал южный кризис.       — Я видел беженцев, не войну. — Филипп еще раз проверил пустую бутылку, перевернув ее вниз горлышком. — Сейчас это не просто обиженные южане, взрывающие все подряд. Нет. Они научились планировать, и это страшно.       Ханде высвободил руку из хватки и прижал ее к груди. Запястье покраснело и болело. Колени тоже начинали ныть он неудобной позы. Холодный твердый пол оказался не самым удобным местом для разговоров. Филиппу же было плевать — он весь промок, и с него уже натекла целая лужа.       — Думаешь, это они? — спросил Ханде тихо, боясь говорить все это вслух и признавать правду. — Думаешь, Сирилл ушел с боевиками из Истинной Армии или еще какой-то их ячейки?       — Солнце, — Филипп оскалился, — думаю, Сирилл привел их туда.       — Зачем ему это?       — Глупый омега-идиот, — пожал плечами он, — что же еще?       — Нет, — шепнул Ханде, смотря в эти темные полупьяные глаза, — почему же вы все решили, что можете распоряжаться нами? Меня продали тебе за какие-то заводы и его тоже хотели….Он всем говорил, что не хочет, но никто не послушал и без него распорядились….       — Поэтому он сам решил распорядиться десяткой жизней, да? Лучше заткнись, солнце, пока не наболтал лишнего.       Филипп подался вперед, немного пошатнувшись. Хотел напугать Ханде, но не получилось. И Ханде не сдвинулся со своего места, спокойно выдерживая вторжение альфы в свое личное пространство и его близкое тяжелое дыхание, отдающее резким запахом спирта. Распаленный злостью и всеми теми негативными эмоциями, которые он весь месяц запирал внутри себя, Ханде дышал так же часто. И запах его очень быстро заполнял ванную комнату, раскрывался как душистый бутон черных лилий, как горький ядреный перец, перебивая и запах алкоголя, и аромат его альфы.       — Твой приятель — сучий сын, предатель и убийца!       — Может, — шикнул Ханде, — не надо считать….       — Заткнись!       Ханде перебирал пальцами пуговицы на своей кофте, сползающей снова с плеч, оголяя шею и ключицы. Филипп пялился на них и на открытую метку. Он не мог не реагировать на сильный запах омеги и — Ханде знал — в подпитии Филипп был ненасытней.       — Сожми бутылку в руке, — зашипел он почти в губы Филиппа, тот был очень близко, — и только ты будешь виноват в том, что осколки….       Филипп резко подался вперед и поцеловал, улучив момент. Ханде почувствовал жар его губ, резкий запах алкоголя и болезненный разряд в метке, отвечающий на желания хозяина. Ханде поднял руки и с силой толкнул альфу в грудь, прерывая этот наглый поцелуй. Но не отодвинулся, не поднялся на ноги и не убежал.       Он все еще чувствовал разряды тока по всему телу и фантомные прикосновения. Совсем рядом запах альфы вытеснял все прочее, и Ханде начинал реагировать на него.       Филипп не стал нападать снова, а замер на несколько секунд. И лишь язык прошелся по его губам. Альфа облизнулся, и подался немного в сторону, снова схватив с пола пустую бутылку.       — Смотри, — приказал он и сжал стекло голыми руками, — не ломается!       Ханде сначала чуть зажмурился, не желая видеть, как его недалекий супруг изрежет себе ладони, но уже через несколько мгновений успокоился. Как бы альфа ни старался, бутылка отстаивалась целой и невредимой. Она даже выдержала удар об пол, когда Филипп отбросил ее в сторону.       — Разбиваются только бракованные! — довольно сказал он и показал белоснежные зубы, чуть оскалив клыки. — Бракованные дешевки, ничего не стоящие, которые ни один порядочный альфа и в руку не возьмет. Понимаешь?       Ханде качнул головой. Филипп оставался мерзким, как и всегда.       Альфа снова наклонился вперед, схватив Ханде за плечи, не давая уклониться от губ. Поцелуй был горьковатый, немного неприятный и вынужденный. Пальцами Филипп провел по метке, отчего Ханде вздрогнул, а потом еще раз вздрогнул, когда его губы больно прикусили.       Пальцами он схватился за влажную ткань рубашки альфы и потянул на себя. На голом полу было все так же холодно и неудобно, но вся их жизнь вместе была такой — неудобной и неприятной.       Горячее дыхание походило на глотки крепкого алкоголя. Альфа прижимал его все ближе к себе и окутывал запахом. Его плебейский и непонятный аромат смешивался с запахом лилий, становясь все сильнее, рождая новые гармоничные нотки. Ханде почувствовал то самое чувство в животе и паху, после которого белье промокало. Он всхлипнул, но подался только ближе, посасывая горячие влажные губы мужа.       Филипп довольно рыкнул, пройдясь ладонью по спине Ханде, поглаживая по холке.       — Камми…. — Шепнул он тихо, совсем забываясь.       Ханде замер, вдруг обнаружив себя на полу в луже холодной воды и в объятиях полупьяного альфы и с его же языком у себя во рту. Теплая кофта расстегнулась и свалилась вниз, оставив Ханде лишь в одной легкой нижней майке, с открытыми руками и плечами. Филипп тискал его, отрывисто целовал, прерываясь на покусывания губ и тихое непонятное урчание.       Ханде резко заработал руками, отталкивая альфу во второй раз, изогнулся, увернувшись от его рук, и вскочил на ноги слишком резко. Радионяня громко упала на пол, а Ханде отступил на несколько шагов. Кофта свалилась ему под ноги, все больше открывая тело.       Филипп лишь изогнул бровь, смотря надменно даже снизу вверх.       — Камми! — выплюнул Ханде с ненавистью, которую и сам не ожидал от себя.       Ханде считал, что иметь любовника — нормально для альфы. Законный супруг нужен был не для любви или хорошего секса. И Ханде стоило не переживать, а благодарить того омегу за то, что он отвлекал внимание Филиппа на себя. Но Ханде до слез душила обида, когда он видел вот такое: Филипп думал о своем омеге, беспокоился о нем, может, даже любил. А его?       Ханде быстро поднял с пола кофту и пульт, еще раз посмотрел на альфу сквозь занавесу распустившихся волос и уже хотел сбежать отсюда, когда снова передумал и вернулся обратно. Под взглядом Филиппа он поднял с пола пустую бутылку, перехватил ее за горлышко и ударил ей по бортику ванной.       Раздался громкий треск и стекло разлетелось по полу вокруг. В руках у Ханде осталось лишь горлышко и острые осколки, напоминающие холодные лезвия ножей. Горлышко он отшвырнул в сторону мужа, попав ему в колено.       — Разбилось. — Сказал Ханде.       Филипп перевел равнодушный взгляд с осколков на него.       — Ты жульничал!       Ханде ничего не ответил, только еще раз раздраженно шикнул и ушел, быстро ступая по полу босыми ногами, но ни разу не наступив на стекло.

***

      Часы недавно отбили полночь.       Теплая светлая ночь означала окончание сезона дождей. В приоткрытое окно проникал теплый ветерок, лунный свет и тихое пение ночных птиц. Ханде принял таблетки, но так и не смог заснуть. Под боком у него лежал успокоившийся Роуз, иногда посапывающий во сне. Пушок на его голове слабо шевелился от дыхания Ханде.       Пение птиц стало громче, а вдалеке послышался очередной гул проезжающей колонны машин. Шторы надулись пузырем под напором крепчающего ветра. Шум на улице только усиливался.       — Что там происходит? — тихо спросил Ханде у Эскаля.       Омега оторвался от вышивки и приглушил лампу.       — Снова не спите, хозяин. — Недовольно заворчал он.       — Филипп вернулся?       Ханде приподнялся и осторожно встал. Роуз скривился во сне, пошевелил ножкой, но не проснулся. Обычно к полуночи он уже уставал и засыпал на пару часов, давая поспать и Ханде.       — Я узнаю. — Пообещал Эскаль и быстро скрылся в коридоре.       Ханде поднялся с кровати, укрыл сына одеялком и плотно запер окно, отсекая пение птиц и прочие ночные шумы. Город и район Мантуй до сих пор по ночам патрулировали военные. От них было слишком много шума.       Эскаль вернулся быстро, замер у двери и склонил голову.       — Глава Семьи Кайял прибыл. — Хриплым голосом проговорил он. — Лично….       — Дилан? Брат?       Ханде втянул воздух в легкие, замечая множество переплетенных ароматов. Сильный запах альфы из благородной Семьи можно было учуять издалека, стоило только знать, что искать. Сердце предательски вздрогнуло: Ханде соскучился по семье и по Дилану. Старший брат почти заменил ему отца, и Ханде мечтал увидеться с ним хотя бы на одну минутку.       Он схватил со стула длинный халат, накинул его поверх ночной сорочки и уже направился к двери, на ходу кивком указывая Эскалю в сторону спящего Роуз. Ханде, как был босым и простоволосым, так и спустился вниз по лестнице, просверкав голыми пятками под расшитыми полами длинного домашнего халата. Еще с верхних ступенек он услышал знакомый голос, а потом и увидел высокую статную фигуру брата. Быстро пробежав по голым остывшим за ночь доскам, Ханде влетел в альфу и повис у него на шее, ведя себя совсем не благородно. Жадно вдохнув родной крепкий запах, он не смог сдержать слез, заполнивших глаза.       — Ты приехал! — выдохнул Ханде. — Как хорошо, что ты приехал!       Дилан посмеялся мягким приятным голосом и похлопал его спине, приобнял.       — Ну же, братик, задушишь!       — Что ты здесь делаешь?       Ханде не видел их всех почти год. И как бы это тяжело не оказалось в итоге, в этом не было ничего удивительного. Его отдали мужу, в новую семью, отрезали от дома детства. Ханде не сохранили фамилию, но разрешили оставить печатку — последнюю связь с родственниками. Год — недолгий срок разлуки. Бывало, благородные омеги больше никогда не могли увидеть свою прежнюю Семью.       Ханде быстро успокоил эмоции, но не отпустил Дилана. Старший брат всегда относился к нему хорошо и первым забрал к себе после убийства отца. У Ханде не было огромного куска воспоминаний о том времени, но он помнил, как ночевал в комнате малого дома и как совсем юный Луиссиан, носивший первенца, расчесывал ему волосы.       Ханде снова вдохнул запах, чувствуя, как уходят тревоги и страхи. На несколько долгожданных минут он снова чувствовал себя маленьким мальчиком, прятавшимся за спинами старших братьев.       — Что ты здесь делаешь? — повторил Ханде свой вопрос. — Что….       Он огляделся, отступая от брата на несколько шагов, чтобы увидеть полностью всю большую гостиную с потухшим камином. В полутьме при свете лишь одной лампы в красивых старинных креслах сидело двое омег: величественный и расслабленный Матте напротив нервного Камми, салфетками стирающего косметику с лица. Длинная бриллиантовая заколка уже не держала волосы, и они кудряшками падали Камми на оголенные тонкие плечи. За креслом своего любовника прятался Филипп. Супруг с мрачным выражением на лице стоял у темной стены и курил сигареты. Огонек освещал его небритое лицо, отбрасывая некрасивые тени. У высоких окон, у выходов и около лестницы добавилось безмолвных солдат.       Все пока молчали и смотрели друг на друга. Даже Ханде, у которого было так много слов и вопросов, что он не мог выбрать самые важные. Он растерянно переводил взгляд с Матте на Камми и обратно, поражаясь тому, что, вообще, видит этих двоих в своем доме.       — Что происходит? — все-таки сумел он задать вопрос.       Ханде запахнул халат, скрывая прозрачную ночную сорочку, и откинул в сторону волосы, проходя в гостиную. Как только ноги его коснулись мягкого ворса ковра, он остановился.       Матте лишь достал откуда-то из широкого рукава тонкую длинную сигарету, щелкнул пальцами, призывая огонь и с наслаждением затянулся, наполняя комнату еще большим запахом дыма. Дилан встал за спиной своего Оми, в то время как Ханде кивком предложили занять последнее свободное кресло.       — Что он здесь делает? — Ханде показал пальцем в сторону Камми.       От омеги неприятно несло сладкими духами и примесью препаратов, скрывающих запах. Красная яркая помада так и не стерлась с его губ, а лишь размазалась вокруг.       — Я принес информацию, как и договаривались. — Заговорил омега милым, почти детским голосом, что никак не вязалось с его образом. Обращался он в основном к Матте, хотя и посматривал на Дилана.       — С кем договаривался? — уточнил брат.       Матте безмолвно курил, позволяя всему этому вокруг происходить. Ханде знал это выражение на лице своего приемного Оми — Матте был очень властным человеком, не всегда считающим должным скрывать это.       — С ним. — Камми кивнул в сторону Филиппа. — Несколько месяцев назад на меня вышли люди Мило Графа. Я думаю, вы его знаете.       Ханде ахнул и присел, забыв о своей нелюбви к этому омеге. Все равно Камми его не замечал, продолжая нервно дергать руками и вытирать рот. Он говорил, взвешивая каждое слово и странно расставляя ударения с истинным южным акцентом.       — Я давно подозревал, что мой попечитель связан с подпольем.       — Джулиан Самит?       — Да, — кивнул Камми, отчего из прически у него выпала еще одна прядка, — он — мой опекун и данн.       — Унаследуешь его состояние? — хмыкнул Дилан.       Филипп пока молчал, курил и лишь настороженно следил за всем происходящим из своего угла. Ханде случайно поймал его взгляд и отвел глаза. Он не разговаривал с мужем уже несколько дней, только безмолвно следил за ним, пока Филипп игрался с Роуз.       — У нас близкие родственные отношения. Он — мой данн, но мы с ним никогда не занимались любовью. Но у меня есть и другие поклонники, а так же некая информация, которую я бы не хотел разглашать. Граф решил, что я ему могу помочь и вспомнил про долг моего покойного Атэ. Отказаться было невозможно.       Матте выпустил дым и впервые заговорил:       — Но ты сдал его Семье Лорано, да?       — Да. — Кивнул Камми, выдерживая долгий взгляд старшего омеги. — Эмре Лорано — тоже мой данн. Я обязался быть его ушами и глазами в определенных местах Арсалана.       — И сколько же даннов всего у тебя?       — Трое.       — Кто еще?       Камми снова повернул голову, указывая на Филиппа:       — Он. Мило Граф хотел взорвать клуб в Орзо во время того благотворительно аукциона, и Эмре сумел разобрать с этим. Я думал, что со смертью Графа все закончилось, но все только начиналось. Они снова пришли ко мне.       — Что ты имеешь в виду?       — Им самим был неугоден Граф, они слили его. Джулиан покрывал всю сеть и их нового лидера. Спонсировал их, проводя деньги под видом благотворительности, и еще уменьшал себе налоги. Я стащил для Эмре его отчетность, но из-за любопытства снял себе копию. И отдал Филиппу.       Камми снова посмотрел в сторону на альфу. Филипп как раз закончил с сигаретой и затушил ее в переполненной пепельнице, стоящей на каминной полке.       — Ты распутал схему? — спросил у него напрямую Дилан.       — Да. — Муж кивнул. — Сразу.       — Они на Мантуй, — прервал альф милый тихий голосок Камми, тут же заставивший их замолчать и прислушаться, — их новый лидер со своим дерзким омегой-аристократом. Я хотел снова пойти к Эмре, но времени не было. Они планируют ночью напасть на этот дом. У них примерно сорок боевиков.       Ханде почувствовал, как внутри все похолодело и обрушилось, похоронив под собой все другие чувства. Он подскочил на ноги слишком резко и, не обращая внимания на боль в голове и круги перед глазами, пошел быстро наверх. Его сын был наверху один и, кажется, целая сотня солдат, не могла полностью его защитить. Навязчивая мысль, что Роуз может быть похищен или убит, снова вернулась к нему во всем своем безумии.       Мальчик спокойно спал на том месте, где Ханде его оставил. Эскаль сидел в кресле у окна и занимался вышивкой. Когда Ханде ворвался в спальню, он отложил нитки и встал, снова слегка поклонившись. Лишь убедившись в том, что ребенок в порядке, Ханде смог вдохнуть воздух. Он беспомощно уселся на пол около кровати и схватился руками за голову. Слезы снова навернулись на глаза.       — Принести вам настойку? — уточнил Эскаль.       — Уйди. — Попросил Ханде.       Всюду были солдаты. Сотни солдатов его Семьи. Район Мантуй наводнила гвардия, разгоняющая ночную тишину. В доме был его муж, старший брат — новый глава Семьи Кайял, был даже неожиданный союзник в виде элитной столичной шлюхи, принесший ценные вести. Был умнейший Матте.       Ханде твердил себе, что они в безопасности.       В спальне было до страшного тихо. В открытое окно светила полная луна, отмерившая месяц жизни сына. Вокруг было светло, все казалось волшебным и нереальным, по стенам плясали тени, узоры на панелях оживали под ними. Слышен был ход старых часов и тихое невесомое дыхание Роуз, снова сопящего во сне.       За дверью раздались медленные тихие шаги. Ханде не мог их спутать ни с какими другими даже спустя год разлуки. Матте не утруждал себя вежливостью и сразу вошел в спальню, тихо приоткрыв дверь и закрыв ее за собой. Ханде молча встретил его со своего места на полу. Щеки его уже пылали, а глаза оказались мокрыми.       — Тебе стоит научиться сдерживать себя. — Сказал омега, подходя к кровати. — Уже сам стал Оми, а так ничего и не понял.       Его длинные нарядные рукава оказались перед носом Ханде. От Матте и его одеяния пахло апельсинами, горькими благовоньями и табаком. Его лицо и руки казались полностью белыми при свете луны. Матте походил на грозного призрака, явившегося в полночь.       — Так это твой сын?       Матте протянул руку к Роуз. Ханде быстро поднялся на ноги, утер лицо рукавом, но мешать не стал. Матте медленно опустился на кровать, накрыл маленькое тельце ребенка ладонью. И Роуз тут же проснулся, зашевелил ручками и ножками, но не заплакал.       — На таракана похож. — Усмехнулся Матте. — Шумным будет, вредным. Как ты.       Роуз схватил палец Матте, тот, который был с печаткой Семьи, и потянул его в рот.       — Все-таки Рози? Люди равнин раньше опасались давать имена в честь мертвецов.        — Я знаю. — Тихо ответил Ханде. — Но добрый дух всегда присмотрит за своими детьми и ему будет приятна эта память.       — Смотри, чтобы этот дух не поселился в твоем сыне.       Под цепким взглядом было очень неуютно. Ханде нервно поправил халат, закрывая тело, и убрал волосы от лица. Он присел на краешек кровати и взял Роуз на руки. Так ему было спокойней, да и Роуз мог дышать запахом своего Оми и быстрее засыпать.       — Тот омега любит твоего мужа. — Тихо заговорил Матте. — Люди его окружения обычно выживают хитростью и изворотливостью. Привязанность погубит этого идиота.       — Любит? — Ханде посмотрел на сына.       — Мальчишка из Митрина, отец казнен за связи с террористами. Он может оставаться здесь, только имея покровителя. Эмре Лорано любит так платить за информацию, но не любит делиться ею.       — Но Камми пошел к Филиппу….       — Симон сам возглавил штурм резиденции Самита. Думаю, все уже кончено. Им некуда бежать с Мантуй и к рассвету они все уже будут мертвы.       Роуз все еще не хотел успокаиваться. Он крутился на руках у Ханде и громко кряхтел, хватал прядки волос и тянул их в рот. Ханде продолжал укачивать его, надеясь, что сын еще немного поспит. Кормить его было рано.       Матте протянул руку, провел пальцем по лобику Роуз, а потом погладил щеку Ханде. Под его холодными пальцами кожа, казалось, загорелась. Ханде отвернулся, так и не сумев долго выдержать пристальный взгляд Матте.       — Что тебя беспокоит? — вдруг спросил он, сменив тон.       Ханде фыркнул.       Его беспокоило многое: пережитое в храме, предательство друга, здоровье Роуз, присутствие Камми в его гостиной.       — Ты напуган, обида тебя съедает и страх. Сын твой это чувствует и беспокойный от этого. Положи его в кровать, не надо постоянно держать его на руках и питать своими страхами!       Ханде отнес Роуз в колыбель, уложил на подушечки и накрыл одеялом. Поправил амулет и немного покачал кроватку, пока сын не успокоился. Матте снова был прав: ребенок быстро затих и заснул.       — Теперь ты тоже ложись. — Приказал Матте. — Эта ночь скоро закончится, и мы будет живы. Таких ночей впереди еще много, и ты научишься скоро гнать прочь тревоги и страхи.       Ханде послушно скинул с плеч халат и остался в легкой ночной сорочке. Ступил по ковру и прилег на кровать, впервые за неделю, забравшись под теплый мягкий плед. Он не спал уже сутки, отчего болели глаза и голова, но и заснуть без настойки он не смог бы. Эскаль ушел за ней на кухню, но так и не вернулся.       Матте лег рядом, отчего Ханде вздрогнул. Матте был всегда строг и никогда раньше так себя не вел. Но, так же как и при последнем его поцелуе с Филиппом, Ханде подался вперед, прижимаясь к омеге. Пусть Матте не был его Оми и никогда не пытался его заменить, но рядом кроме него никого не было.       В нос тут же забился сильный запах апельсинов. В голове лениво зашевелились воспоминания о детстве и годах, проведенных в омежьей части дома Кайял.       Вдалеке за закрытыми окнами завыла городская сирена. Ханде подавил испуганный всхлип и зажал рот ладонью, пытаясь лежать тихо и не шуметь. Он не мог поддаться страхам и кошмарам, пока рядом был Матте. Этот омега презирал Ханде за его характер и не терпел слез и истерик.       — Что тебе сниться? — спросил тихий голос между протяжными долгими сигналами.       — Кошмары. — Признался Ханде. — Я прячусь, и ко мне тянутся руки.       — Что хотят сделать руки?       — Убить меня. — Пискнул Ханде.       Руки Матте прошлись по его голове, длинные пальцы убрали от лица растрепанные прядки, а тяжелая ткань рукавов пощекотала щеку. Матте что-то тихо стал нашептывать. Слова тонули в звуках сирен, но Ханде слушал мелодичный напев этих слов, и его сознание качалось на них как маленький кораблик в морских волнах.       В губы ему толкнулось что-то твердое.       — Ешь. — Приказал Матте.       Ханде открыл рот и разжевал горькую маленькую таблетку, оставляющую надолго привкус травяного сока. Матте сам их делал из смеси трав, добавляя дурманящие растения и сам же их ел, отдыхая в своих комнатах. Ханде знал, что таблетка подарит ему долгий спокойный сон и что даже ни одна городская сирена не разбудит его до самого утра.

***

      Ветер шумел, как и море внизу.       Автомобили охраны остановились чуть позади, а они доехали почти до самого алтаря. Шофер плавно притормозил уже перед самыми рисунками, высеченными на камне, и заглушил мотор. Филипп открыл дверь со своей стороны и быстро вышел на улицу. Ханде же только удобней перехватил на руках Роуз. Мальчишка не спал, но вел себя спокойно.       Они покинули Арсалан ранним утром и завернули в сторону утесов по просьбе супруга. Впереди была долгая дорога до Сеина, а потом и до отдаленного уединенного поместья Атешей, где было решено провести лето и осень. Ханде переживал за Роуз, но у него была удобная дорожная колыбелька и запасы молока. Машина шла плавно и укачивала ребенка.       Ханде выглянул в окно на мрачный утренний пейзаж. Сам он никогда не был на утесах и никогда не видел церемонии прощания с душой. Его Оми ушел отсюда в свое последнее путешествие, но Ханде этого не видел. Сам он никогда еще до последних времен близко не видел смерть.       Ханде открыл дверь и вышел, неся Роуз на руках. Ветер тут же подхватил его косу, стал играть полами легкой летней куртки. Медленно ступая по гладким камням, Ханде подошел к краю утеса и встал за спиной Филиппа. Любые слова бы тонули в громком гуле ветра.       Под ними лежали бескрайней воды залива, бьющиеся о камни. Солнце вставало далеко над горизонтом, а на юге виднелся темный силуэт города Арсалана и Императорского дворца, возвышающегося на другом краю залива. Вокруг кроме них не было ни одной живой души. Но Ханде каждой клеточкой своего тела чувствовал присутствие десятков других существ, обступивших их.       Филипп повернулся и посмотрел ему в глаза. Ветер трепал его короткие черные волосы и полы пиджака. За спиной у него бушевали морские волны и по небу плыли грозные тучи. Ханде так же молча отдал мужу Роуз и отступил в сторону небольшого каменного алтаря. Здесь не было статуй или рисунков Создателя, не было золотой краски. Поминальные символы вырезали грубой рукой сразу в камнях, а чаша давно закоптилась и треснула. Ханде достал из кармана куртки скрутку и поставил ее в центре чаши. Ветер только сильнее завыл, и Ханде опустился на колени между двумя знаками, обозначающими круговорот жизни и перерождения душ. Филипп молча встал напротив, спиной закрывая Роуз и алтарь от особо яростных порывов ветра.       Ханде поджог фитиль, который быстро разгорелся и не затух. Струйка дыма тут же поползла вверх, в серое небо, а ветер на минуту улегся. Духи принимали гостей, потому что те пришли с миром, уважением и дарами. Ханде прикрыл глаза, пытаясь телом почувствовать все движения вокруг него. Холод кусал за щеки, камни впивались в колени, ветерок играл с выбившимися из косы волосами.       Это был обычный поминальный ритуал, проводимый здесь уже сотни раз, и Ханде не надеялся, что у него получится довести его до конца, что маленький слабый огонек выстоит и не потухнет. Люди в центре Империи верили в духов умерших, с уважением относились к ним, но и опасались, не желая приближаться к ним и гневать. Южане чаще обращались к своим умершим родственникам, верили, что они живут в лучшем мире и присматривают за своими детьми и детьми их детей. Постоянно просили помощи и заступничества, щедро одаривали в праздники.       — Помоги Роуз, — попросил Ханде тихо, — если ты слышишь, пожалуйста.       Семья Кайял была по-своему проклята. На руках воинов с каждым веком оседало все больше крови, и Ханде никогда бы не решился просить заступничества у свирепых предков отца. Но Оми был омегой, давшим жизнь. Ханде верил, что его слова улетают в пустоту, которая наступала после смерти, но если была хоть маленькая надежда на то, что его услышат, он хотел, чтобы весь род его Оми встал на защиту Роуз.        Скрутка уже догорела до середины, когда снова подул ветер, сменивший направление. Огонек только сильнее вспыхнул, подняв целый столб дыма. Дым, повинуясь порывам ветра, подул в сторону Ханде, коснулся его носа, пощипывая, а потом метнулся к Филиппу, окутав его и Роуз. Ребенок хныкнул, но не заплакал. Филипп укрыл его носик ладонью.       Дым сделал еще пару кругов, закрутился спиралью, а потом огонек потух. Остатки скрутки остались лежать в чаше, а ветер подхватил пепел и погнал его к обрыву.       Ханде вытер мокрые глаза и поднялся на ноги, отряхнул колени от пыли и забрал у Филиппа сына. Роуз приник носиком к его груди и затих.       — Можно уезжать. — Тихо сказал Ханде.

Конец первой части