Кости судьбы

Затягивай игру. Чем дольше ждёшь выстрела, тем дольше можешь делать вид, что тебе есть за что держаться... ...       Пентхаус Яшмы — место, которое всегда вызывает у Авантюрина лёгкую дрожь. Не страх. Скорее, раздражение. Неприятный зуд под кожей от этого ненормального пафоса. Слишком стерильно. Слишком холодно. Даже ночью, в полумраке, всё выглядит как картинка из каталога: идеальные линии, безупречные формы, ни одной лишней детали.        Он сидит в кресле у панорамного окна, из которого открывался вид на Пир-Пойнт. Внизу жизнь кипит, светится неоном и рекламными вывесками, обещающими счастье до гроба за пачку кредитов. А здесь наверху — тишина. Только звук льда в бокале, когда он покачивает его в руке, да редкие сирены с улиц, доносящиеся слабыми отголосками.       Холодный мраморный пол, дорогие картины на стенах, на которые ни она, ни он никогда не смотрят. Скульптуры в углах как каменные идолы. Мебель — вся эта дизайнерская дрянь из красного дерева, шёлка и бархата — как музейные экспонаты, к которым даже прикасаться не хочется.       Он ненавидит это место, но продолжает приходить сюда снова и снова. Потому что оно пахнет ею. Этим острым, как нож, запахом сигарет и дорогих духов. И здесь, среди этого безупречного пустого хлама этот запах — единственная реальная вещь. Выпивает ещё глоток. Алкоголь дрянной, хотя он точно знает — стоит как чёртов звездолёт. Он морщится. Пара часов в этой музейной витрине, и начинаешь чувствовать себя фарфоровой куклой или марионеткой.       На столе лежит револьвер. Старый, потёртый. КММ перестала выпускать такие ещё до того, как он появился на этот грёбаный свет. Он поднимает его, взвешивает в руке. Поглаживает пальцем холодный потемневший от времени металл.       Авантюрин вставляет патрон. Один. Всё, что нужно для "игры". Проворачивает барабан, как будто это решит что-то важное. Клац. Жизнь или смерть.       Он ухмыляется, направляя оружие на портрет Госпожи Яшмы. Смешно, что даже на картине она выглядит так, будто держит всех за яйца. Он не торопится. Палец гладит спусковой крючок, медленно, нарочито.  — Развлекаешься? — раздаётся над ухом мерзкий, знакомый до дрожи голос. Авантюрин медленно оборачивается. И конечно, он там. Насмешка в пурпурно-голубых глазах, кривой рот. Вальяжно устраивается рядом, как хозяин этой реальности. — Как же ты задолбал... — протягивает Авантюрин, снова поднося к губам бокал. Мерзость. — Фу! Ни капли уважения. Самоуважения, дружок! — отвечает его альтер-эго. Ложная обида. Устраивается поудобнее. — Пропащий ты человек... — Сам такой, — выпивает ещё. Горечь. — Отвали, не мешай играть. — Белобожская рулетка, значит? Твоя версия суицида. Или... спасения? Смешно, конечно. Думаешь, повезёт? — Тебя забыл спросить, — ухмыляется Авантюрин. — По-моему, тут я за рулём. — За каким рулём? — его альтер-эго вздыхает с преувеличенным разочарованием. — Ты ж только ждёшь, когда всё само рухнет. В любую минуту. — Может, и так. — Авантюрин пожимает плечами. — Но хоть рука на курке моя. — Ну да, на курке твоя. — Его двойник усмехается. — А чья на твоих яйцах?       Они оба смотрят на портрет Яшмы. Переглядываются молча, с каким-то странным немым понимаем. — Кто тебя вообще этому научил? — Сампо Коски. — Это ещё что за кадр? — Один пройдоха с Ярило VI, ты его видел. В борделе на Пенаконии.       Авантюрин снова смотрит на револьвер, как на старого друга. Поворачивает его в руках, палец лениво скользит по металлу. Приятно. Особенно когда перед тобой портрет женщины, которая управляет твоей жизнью так, будто это её природное право. — Сампо, говоришь? — альтер-эго хмыкает. — Вот уж не думал, что доживу до момента, когда ты доверишь свою жизнь какому-то барыге. — Ты меня недооцениваешь, — отзывается Авантюрин лениво. ... Ты не выбираешь, когда проиграть. Но выбрать, как играть — можешь... ...       Сампо — ходячая ошибка природы. Улыбается во весь рот, а глаза хитрые, как у голодной крысы. Вечный балаганщик, который больше заинтересован в собственной выгоде, чем в дружбе. Всё, что его интересует, это загрести побольше денег, даже если на следующий день от его "союзничков" останутся одни косточки. Но иногда как раз и нужен такой подонок.       Встретились они на "Лучезарном шпате". Как-то незаметно. Авантюрин не вникал, какие космические дыры занесли туда Сампо. Вероятнее всего в наглую воспользовался связями своей подружки из Безымянных или Искорка подсобила. Главное, что этот скоморох оказался отличным собутыльником. И, если честно, остальное его не волновало.       В баре отеля "Грезы" Сампо уже устроился, развалившись, будто весь этот роскошный зал принадлежит ему. Как обычно, в дешёвой рубашке, но с улыбкой на миллион. Бокал в руке, глаза блестят — будто знает секрет, о котором не догадывается никто.       Авантюрин заказывает выпивку, выбирает то, что подороже, не скупится, щедро оплачивая со счёта Госпожи Яшмы. Плюхается в роскошное бархатное кресло. Прикуривает с драматичным жестом пенаконийской кинозвезды. — Плохой день, друг? — ухмыляется Сампо, разливая выпивку по бокалам. — Не сдох и это уже неплохой результат, — в тон ему отзывается Авантюрин.       У слов горьковатый привкус дежавю и он запивает их неразбавленным виски. — Есть отличная идея. Даже для таких безнадёжных случаев, как твой. Мёртвого из могилы поднимет. Клянусь, чем хочешь! — с азартом затирает Сампо. — И что за идея? Напиться в хлам и завалиться в бордель? Это мы позавчера пробовали. Надоело. — Обижаешь! Чтобы я предложил одно и то же два раза подряд? Так бизнес не делается. Слышал когда-нибудь про белобожскую рулетку?       Авантюрин отрицательно качает головой. Слово рулетка, впрочем, звучит заманчиво. Пусть даже и белобожская. Правда тащиться в эту ледяную дыру ни малейшего желания. Хватило рассказов Топаз. — Короче, слушай, — Сампо заговорщицки понижает голос. — Игроки от одного до шести. Больше — не имеет смысла. Меньше — страшнее. Играть одному для самых конченных и отбитых на всю голову психов. — Вроде меня? — Ага. Нужен револьвер. Желательно старый, со щелчком, от которого подгибаются колени и душа в пятки уходит. Шестизарядный. Один патрон. Больше не нужно. — Напоминает одну историю с Иманики, — Авантюрин усмехается, подливая ещё выпивки. — Значит, револьвер...       Сампо сверкает глазами и достаёт из кармана оружие. Поглаживает почти любовно и опускает на стол. Кто бы сомневался, что этот барыга уже подготовился. — Патрон вставляется в барабан. Оружие аккуратно проворачивается, пока щелчок не подтвердит, что заряд готов. Игрок подносит револьвер к виску. Или к сердцу, если он хочет покрасивее уйти. Давит на спуск. Барабан вращается. Оружие щёлкает. Если щелчок — пустой, то игра продолжается. Если нет... — То ты проиграл, — с сознанием дела заканчивает Авантюрин. — Мне нравится. Беру.   — Вот так сразу? Я же ещё даже цену не назвал.       Авантюрин достаёт пачку кредитов и небрежно кидает её на стол. Сорить чужими деньгами всегда приятно. Сорить деньгами Госпожи Яшмы покупая старый револьвер — приятно вдвойне. — Ого! Нашей дружбе и в самом деле нет цены! За это надо выпить, — Сампо расплывается в улыбке. — Не чокаясь?  — Знаешь, у нас в Белобоге поговорка есть: не везёт в смерти, значит повезёт в любви.  — Тогда точно не чокаясь, — усмехается Авантюрин, поднимая бокал.  — Несчастная любовь... поэтично. Дай угадаю. Какая-нибудь хорошенькая малышка со строгим папашей, который тебя на порог не пускает? — почти мурлычет Сампо. — Мимо. — Она замужем? Сестра твоего друга? Жена босса?  — Хуже. Она и есть мой босс. — Погоди, погоди... — Слышал про ломбард "Добрая Яшма"? — Да ну нахрен... Брешешь? — судя по офигевшему лицу Коски про ломбард он слышал и не мало. — Ладно, не чокаясь, убедил. Наливай...  ... Когда слышишь тишину после спуска курка, понимаешь, что жизнь — это всего лишь отсрочка следующего щелчка... ....       Каждый взгляд на стеклянный стол, бокал вина с отпечатком её помады, пепельницу с окурками её сигарет, только сильнее бьёт по его сознанию. Эти следы — как напоминание, что она где-то рядом. И, возможно, вернётся в любой момент. Увидит всё это: его, её пентхаус, и револьвер в его руке, а может лужу крови на начищенном до блеска мраморном полу. Может, она уже всё видит. Тут кругом камеры наблюдения.       Авантюрин развалился на диване, пальцы крепко сжимают револьвер. На его лице — безразличие, но в глазах мелькает то самое чувство, которое бывает перед первым прыжком в пропасть. Слишком пьяный, чтобы бояться. Слишком трезвый, чтобы не понимать, что делает.       Крутанув барабан, слушает, как щелкает механизм, словно часы, которые отсчитывают минуты до конца. Один выстрел — всё, что нужно для удачи или провала.       Он смеется — тихо, без радости. Игра, которую предложил Сампо, на пьяную голову казалась чем-то вроде шутки. Сейчас же это что-то большее — личное, почти интимное. Как первый поцелуй с Яшмой, такой же опасный и непредсказуемый.       Ладонь чуть влажная от напряжения.        Щелк. Он вздрагивает. Первый провал. Непривычная легкость — жизнь пока не ушла, ещё здесь, трепыхается в груди, как пойманная птица... ... У белобожской рулетки и КММ много общего. Повезёт — и ты представитель корпорации, не повезёт — снова просто парень с клеймом раба... ... — Ты смотри-ка, сигониец подкрался! — толстяк в дорогущем фраке лениво толкает своего напарника локтем, когда Авантюрин, как ни в чём не бывало, садится за карточный стол. — Топай отсюда, парень, пока цел, — второй, лысый и ещё более самоуверенный, разворачивает свою блестящую башку в его сторону.       Авантюрин улыбается, словно это самое весёлое, что ему пришлось видеть за день, и уютно устраивается за столом. — На вашем месте, я бы так слова не разбрасывал, — невозмутимо говорит он. — Ввязываться в конфликт с КММ — не самая разумная идея, если вы, конечно, хотите дожить до конца вечера.       Оба мужика синхронно переглядываются и начинают ржать. — Ты посмотри, — лысый давится от хохота, тыча пальцем в Авантюрина. — Этот авгин утверждает, что работает на КММ! Ну и сказочник. Пацан, враньём ты никого не впечатлишь. — Да, не зря вас катика как собак резали, — добавляет толстяк, хрюкая от удовольствия.       Авантюрин, сохраняя на лице всё ту же улыбку, сжимает пальцы в кулак. — Повтори, — тихо говорит он, будто предлагая поговорить о погоде.       Толстяк замечает татуировку на его шее, и его лицо искажается в ехидной усмешке. Лысый тоже подхватывает:  — Глянь-ка, да у него метка. Раб, арестант! — Он тыкает пальцем в Авантюрина, словно увидел не человека, а забавную зверушку. — Вот это да! И ты, значит, нам тут угрожаешь? С каторги сбежал и теперь строишь из себя важного? — Слышь, раб, тебе только карты в руки! Может, хотя бы тут повезёт, раз в жизни, а? Хотя нет, ты ж привык только приказы слушать, может, сядешь под стол и будешь нам выпивку наливать? Точно в твоём стиле.       Авантюрин медленно выдыхает, удерживая непроницаемое выражение лица.  — Продолжайте, — говорт он холодно, — но только потом не удивляйтесь, когда именно это воспоминание станет вашим последним.       Смех за столом растёт, накрывая всё вокруг, как удушливая волна. Лысый уже чуть не падает со стула, хлопая себя по коленям, а толстяк, раздувается от самодовольства. — Ну что, раб, на колени встанешь? — его рука тянется к воротнику Авантюрина, будто хочет выставить на показ позорную метку.       Авантюрин не двигается, но каждое сухожилие напрягается, тело готово к прыжку, к взрыву. Он даже слышит, как хрустит кулак, когда он сжимает пальцы сильнее. — Ты чё, глухой? Или тупой? Сдохнуть хочешь, а? — Авантюрин? Что-то не так? — мягкий, почти ленивый женский голос раздаётся за спиной. — Господа?        Мужики мгновенно меняются в лице, смех гаснет как костёр в который плеснули ведро воды.  — Госпожа Добрая Яшма? — толстяк едва не спотыкается на её имени, а лысый замирает с открытым ртом, переглядываясь с компаньоном.        Как она его назвала? Авантюрин? И этот тон, как будто они не просто знакомы, а тесно сотрудничают. Как вообще такая женщина может так говорить с каким-то сигонийцем? — Эм… — лысый заметно нервничает, глаза бегают между Авантюрином и Яшмой, как у загнанного зверя. — Ты чё, правда из КММ, пацан? Мы думали, ты нас просто разводишь… — Ну да, — подхватывает толстяк, облизывая пересохшие губы. — Сейчас жулья развелось, кому доверять-то?        Авантюрин чуть поворачивает голову, на его лице — ничего, кроме абсолютного наслаждения моментом. — Авантюрин, один из Десяти Каменных Сердец эона Клипота, отдел Стратегических Инвестиций, к вашим услугам, — произносит он медленно, смакуя каждое слово. Говорить это вслух впервые — просто чертовски приятно. — Между прочим, я бы и сам справился, — бурчит Авантюрин, когда они отходят в сторону бара. — У меня всё было под контролем. — Я заметила, — коротко усмехается Яшма, легко касаясь его поясницы. — Главари талийских банд… Тот ещё мусор. Но ты, милый мой, теперь представитель корпорации. Не забывай об этом.       Авантюрин только фыркает, уводя взгляд в сторону.        Представитель корпорации... Он повторяет это мысленно несколько раз, как будто проверяет на вкус. Слова странно ложатся на язык — тяжёлые, чужие. Не звучит ли это как плохая шутка? Как будто одно название способно стереть всё дерьмо, что было до этого.       Он касается шеи пальцами, проведя по татуировке, как будто она может дать ответ на вопрос, что за чёрт происходит с его жизнью... ... Белобожская рулетка — это когда твоя жизнь решает вопрос по методу исключения. Медленно, но верно. ...       Авантюрин ухмыляется, поглаживая курок, как будто револьвер это старая игрушка, с которой он никогда не расстаётся. Адреналин и страх в его крови пляшут в ритме хаоса. — Кошелёк или жизнь? — шипит его альтер-эго, развалившись в кресле, как кот после обеда. — Хотя, у тебя-то выбор был всегда предсказуем. — Ты правда думаешь, что всё ради денег? — Конечно, нет. Это было бы слишком скучно. Ты ведь питаешься риском. Любишь, когда под ногами ничего не остаётся. Тебе нравятся расклады, которые никто не предсказал бы, даже ты сам. Это сводит тебя с ума.       Его двойник пожимает плечами. Просто констатирует факты, будто бы говорит о погоде.  — Помнишь суд? Шансы пятьдесят на пятьдесят. Блеф до последнего. Ты ведь не знал, что она выберет — спасёт тебя или приговорит. И в этом было твоё удовольствие, верно?       Он ухмыляется — шире, острее.  — Ты псих, друг мой. — А ты — голос в моей башке. — Что только подтвержает мои слова.       Авантюрин замирает, рука скользит по курку, останавливаясь. В груди опять начинает нарастать что-то странное, не похожее на обычный азарт. — Она ведь тоже блефует, да? — альтер-эго улыбается, лениво потягиваясь. — Яшма? Нет. Она всегда знает, что делает, — бросает он, не оборачиваясь.  — Любишь ломать чужие планы? Понимаю, понимаю, — одобрительно кивает двойник.       Авантюрин стискивает зубы и нажимает на курок. Щелчок. Насмешка или очередной подарок судьбы?  ... Каждый раз, когда пустой барабан щёлкает — это шанс. И не факт, что он к лучшему... ...       Первыми были золотые запонки с гравировкой. Блестящие, в роскошной бархатной коробочке. Он тогда усмехнулся, сказал что-то циничное, но на самом деле... они были самой дорогой вещью, которую он держал в руках после медальона матери. Ещё одна безделушка, которую он не продаст, даже если будет подыхать с голоду.       Костюм. Роскошный, будто сошедший с витрин самого элитного ателье. Мягкая, почти неосязаемая ткань с меховой оторочкой. Он стоит перед зеркалом, примеряя его, и видит в отражении кого-то безупречного. Власть, уверенность, шарм... Этот Авантюрин в отражении и в самом деле любимчик фортуны.        Серьга. Тонкая цепочка, на конце которой покачивается маленькое перо какой-то редчайшей птицы с планеты, которую сожрал Стелларон. Каждый раз, надевая её, он чувствует тяжесть на ухе, будто перо тянет его ближе к земле.        Ну и конечно — автомобиль.  — Ты можешь отказаться. — В её голосе слышится лёгкий вызов. — Нет, не могу. — Авантюрин ухмыляется. — Ты же знаешь.       Яшма смеётся коротким, холодным смехом, как будто его слова были предсказуемыми. Потому что и в самом деле — были. Она не терпит отказов, но и не ждёт благодарности. — Ключи, — она бросает их прямо в его руки, даже не удосужившись взглянуть на него.       Авантюрин смотрит на них. Крутит на пальце. Машина, конечно. В её стиле. Подарок не дешевле планеты. — Тормоза то хоть работают? — Он цокает языком, будто разочарован, хотя его руки уже чешутся от предвкушения. — Это была бы слишком быстрая смерть, — Яшма улыбается. — Зачем мне торопиться?       Он коротко хмыкает и выходит, даже не потрудившись поблагодарить. Ему не нужно ничего говорить. Она знает, что он в восторге. Знает, что все эти игры заводят его до потери пульса.        Спустя несколько минут они летят по шоссе на новой машине — темно-красной, как кровавая яшма. Скорость кружит голову, адреналин захватывает. Авантюрин жмёт на газ. Выруливает на встречку, зигзагами перескакивая между потоками машин. Сирены где-то далеко сзади, но их визг больше похож на фоновую мелодию к этой сумасшедшей гонке. — Знаешь, пожалуй это лучшая твоя идея, — кричит он, перекрывая рёв двигателя. — Я люблю видеть, как ты балансируешь на грани, — Яшма смеётся, не отрываясь от окна, смотрит на приближающиеся фары встречных машин. — Тебе идёт роль самоубийцы. — Тебе тоже. — Умереть за рулём — слишком банально. — Банально? — Авантюрин усмехается, ещё сильнее давит на газ. — Сложно угадать, что для тебя не банально. — Что-то более... театральное. Красивое, — она лениво вытягивает руку в открытое окно, будто пытается поймать свет встречных фар. — Ты ведь любишь спектакли, не так ли? — Может быть. Но смерть... это последнее представление. Без репетиций. И никто не аплодирует. — Не стоит недооценивать врагов корпорации, Авантюрин. Нашей с тобой смерти будут аплодировать стоя. ... Белобожская рулетка — не игра. Это переговоры со смертью на её условиях. ...       Третий раз — сложнее. Сначала кажется, что привык — адреналин, следом тупое чувство облегчения, но тем ближе пуля. Рука будто становится тяжелее, запястье дрожит, но он не выпускает оружие. — Что, страшно? — его альтер эго скалится из темноты, ухмыляется с какой-то мерзкой жалостью. — Ты ведь не ради смерти тут сидишь. Признайся. Это не самоубийство. Это желание быть пойманным.       Авантюрин не отвечает. Не потому, что нечего сказать. Просто правду не хочется озвучивать. Он сжимает рукоять и медленно поднимает оружие к виску. Всё тот же механизм, та же игра. Но каждый раз, как в первый.  — Ты ведь любишь её, да? Вашу игру. Она делает ставки на тебя, как на скаковую лошадь. И ты мчишься, не зная, где ложь, а где истина.       Авантюрин чувствует, как пальцы медленно сжимаются на курке.  — Сделай ход... — шепчет ему эхо. ... Самое страшное в белобожской рулетке — не патрон в барабане. Самое страшное — осознание, что тебе уже всё равно... ...       На площади, засыпанной мусором и грязью, задыхается старый мир — перекошенные здания, чернеющие провалы окон. Из трещин в асфальте сочится какая-то дрянь, воняющая серой и разложением.  Запах сырости и копоти смешан с чем-то сладковатым, от чего по коже пробегает дрожь. Авантюрин чувствует, как во рту пересохло — всё это слишком знакомо...       Жители, словно тени, сгрудились по краям площади. Солдаты КММ выстроились вдоль ободранного здания городской администрации. Пришло время отдавать долги. Корпорация даст тебе всё что ты хочешь и даже больше, но... однажды наступает время платить по счетам. — В связи с неуплатой долга, взятого у КММ более пятидесяти лет назад, от лица совета директоров, я вынуждена заявить, что отныне все ресурсы вашей планеты принадлежат Корпорации. Разработки начнутся немедленно. Семьдесят процентов дохода будет удержано... — бесстрастным тоном пастора на проповеди читает речь Госпожа Яшма.       Авантюрин ловит взгляд мальчишки лет шести, что застыл у края толпы, сжимая в руках какую-то игрушку. Парнишка смотрит на него, но в его взгляде нет ничего детского — ни страха, ни любопытства. Только холодное понимание, как будто этот ребёнок уже видел слишком много для своего возраста. Авантюрин чувствует, как ему становится не по себе. Маленькая копия того, чем он когда-то был — грязные волосы, потёртая одежда, и в глазах лишь пустота...       Яшма что-то вещает о ресурсах и долгах, но слова доходят до него сквозь мутную пелену. Он стоит на шаг позади неё, плечом к плечу с коммандиром отряда.  — Мятежники, возглавившие бунт будут казнены...       Мальчишка всё ещё смотрит. Авантюрин чувствует, как его начинает тошнить. Желудок сворачивается узлом. Чёрт. Воздух будто застыл, цемент вместо кислорода. Прямо в лёгких. С каждой секундой тошнота нарастает.        Он едва дожидается окончания пафосной речи, быстрыми шагами огибает ратушу, сворачивает за угол. Блюёт. Сначала недавним завтраком, потом всухую. Спазмы отпускают, но не полностью. — Полегчало? — её голос звучит рядом. Близко. Слишком близко. Сладкий запах её духов пробирается в нос. Резко. Его снова выворачивает, до кашля. — Ага... спасибо за помощь, — сквозь зубы. Вытирает губы рукавом. Стоит, упёршись рукой в стену. — Тебе лучше присесть, — Яшма кладёт руку на его плечо. — Воздух тут тяжёлый.       Он игнорирует её жест, дёргает плечом. Отходит в сторону и садится на корточки у облезшей стены. — Это и есть благословение Клипота? — голос грубый, низкий. — У их предков был шанс распорядиться средствами иначе. Но они предпочли спустить всё на войну. Любой выбор имеет последствия. — С такими условиями они начнут друг друга жрать через год. Это чертовски жестоко. — Жестоко? — Яшма опускается на одно колено рядом. Бросает на него быстрый взгляд, будто проверяя, в порядке ли он. Её голос становится мягче. — Это справедливо. Мир любит баланс.       Баланс. Справедливость. Тошно. Внутри всё клокочет. Он сжимает кулаки. — Ты спокойно спишь после такого? — Сплю прекрасно, Авантюрин. Я знаю, что делаю то, что нужно.       Он резко хватает её за запястье. Сжимает до хруста. Яшма морщится, но не сопротивляется.  — Ты могла бы… Ты могла бы что-то сделать! — голос срывается. — А ты просто смотришь!       Он сжимает её руку сильнее. Её хладнокровие сводит с ума. — Я права, и ты это знаешь. Их решения привели их сюда. Твоя злость ничего не изменит.       Этот её вечный холодный разум. Всегда всё знает. Всегда права. Будто нож в живот. Он толкает её, пытаясь выбить хоть каплю эмоций. Хоть что-то живое. Она чуть отступает, теряет равновесие. Упирается рукой в грязный асфальт. Но на лице ни тени обиды. Непробиваемая. — Почему тогда ты меня оправдала? Я убил двоих. Обманул корпорацию. Это тоже было "справедливо"?       Яшма медленно потирает пурпурный след на запястье. Усмехается. — Исключения лишь подтверждают правила. — Исключение? Или просто твоя игрушка? Я тебе выгоден? — Может, и выгоден, — она бросает это, не повышая голоса. — А может... это моё личное желание.       Авантюрин замирает. Она играет с ним? Или это её способ выразить… что-то большее?       Яшма встаёт, опускает руку ему на плечо. Легко, почти ласково. — Пойдём. Этот воздух действует на тебя дурно. Тебе стоит прилечь.        Он поднимает глаза. Хочет ответить что-то острое, грубое. Но не может. Тяжесть в груди.  — Я в порядке, — бросает сквозь зубы.       Яшма идёт впереди, время от времени оглядывается, словно проверяя, следует ли он за ней. Ему тошно от её уверенности, от того, как она его понимает. Лучше, чем он сам. — В какие игры ты играешь? — вопрос вырывается прежде, чем он успевает прикусить язык.       Яшма останавливается, медленно разворачивается. Взгляд холодный, но что-то мелькает в её глазах. Подходит ближе, кладёт руку ему на грудь. Прямо поверх сердца. Лёгкое, почти материнское прикосновение. — Ты поймёшь, — шепчет она. — Со временем... ... Ты думаешь, это игра с револьвером? Нет, брат, это игра с твоими страхами. Пуля — просто финальный аккорд... ...       Мелодичный электронный звук почти выбивает револьвер из рук. Авантюрин вздрагивает. В окне мелькает его отражение — перекошенная рожа с бешеными глазами. Тихо матерится себе под нос.       В ванной шумит вода. В глубине квартиры гудит кофемашина. Умный пентхаус оживает, готовясь к приходу хозяйки. Минут через двадцать, максимум двадцать пять, она будет здесь.        Авантюрин облизывает пересохшие губы. Три выстрела. Времени до черта. Если не тупить.       Он перехватывает оружие поудобнее, взгляд скользит в сторону кресла. Двойник всё ещё здесь. Сидит, ухмыляется с той же мерзкой рожей. Как будто ждет, когда он облажается. — Не думаю что она оценит твои мозги на стене в качестве художественной инсталяции, — лениво замечает альтер-эго. — Это не в её вкусе. — Плевать я хотел на её вкус, — цедит Авантюрин. — Да ну? — не отстаёт двойник. — Три выстрела, двадцать минут... Ты как пацан, курящий на балконе, пока батя не вернулся. — Заткнись.       Конечно, его просьбу игнорируют. Сложно заткнуть голос в собственной голове.  — Слушай... Ты хочешь умереть?       Вопрос попадает точно в цель. Авантюрин втягивает воздух сквозь зубы. Тюрьма КММ. Лазарет. Лекарства в венах. И Яшма, сидящая у кровати, которую он сперва принял за плод воображения. В тот раз они впервые говорили друг с другом. Она спросила то же самое. А он ответил: — Я не знаю, — он повторяет это вслух и снова подносит револьвер к виску.        Щелчок. Осечка. Опять.       Тупая судьба подает сигналы. ... Держишь револьвер у виска и вдруг понимаешь: самое страшное — не выстрел, а тот миг, когда барабан останавливается... ....       День выдался на редкость паршивый. Он устал как собака. И стоило бы отправиться к себе отсыпаться, но он жмёт на последнюю кнопку, посылая лифт на вершину небоскрёба. Его тянет сюда, как убийцу-неудачника на место преступления.        Огромный холл с резными колоннами встречает его привычным ароматом табака и дорогих духов, но в этот раз к ним примешивается нотка железа. На девственной белизне мраморных полов дорожка их красных капель. Странно. Обычно источник беспорядка в этой обители девственной роскоши никто иной, как он сам.        Он следует за кровавыми каплями по длинному коридору, пересекает гостиную, заворачивает в спальню... — Уходи, — говорит Яшма вместо приветствия.        Сидит на постели спиной, даже не оборачивается к нему. В полумраке ничего не разобрать, но кроме неё истекать кровью тут попросту некому. — Плохой день? — Авантюрин шагает ближе, на свой страх и риск.  — Не твоё дело, малыш. Иди к себе.       Он останавливается у края кровати. Пауза. Глубокий вдох. Она всё ещё не смотрит на него.       Первыми он замечает её губы. Разбиты, с них стекает тонкая ниточка крови, словно случайно размазанная помада. Густая, тёмная. Улыбки нет — да и откуда ей взяться?        Ближе. Он опускается на колено рядом с кроватью, взглядом скользя по её рукам. На тонкой коже — следы. Свежие, глубокие раны, пересекающие её запястья и пальцы, как будто через них провели ножом. На правой кисти уже запеклась кровь, на левой — ещё стекает. На спине — хуже.       Она не говорит ни слова. Просто сидит. Тяжело дышит. Как животное после долгой и бесполезной охоты. — Кто? — его голос звучит тише, чем он хотел. Сорвался. — Не важно, — отрезает она, сухо, с хрипотцой. — Ева!        Вырывается само по себе. Против воли. Это под запретом. Их имена остались в прошлой жизни. Они — десять каменных сердец эона Клипота.        Он почти ожидает удара. Или чего-то подобного. Но к его изумлению Яшма просто встаёт, набрасывает на плечи шёлковый халат. Отходит в другую часть комнаты, к мини-бару. — Просто уходи.       Руки больше не слушаются. Она наливает себе выпивку, разливает половину мимо, даже не замечая. Выпивает залпом, не морщась. Прикуривает дрожащими пальцами.       И тогда до него доходит. Не сразу, конечно. Слишком поздно для гениальных догадок. Это не боевые раны. Это — наказание от корпорации.        Яшма роется в шкафу, переворачивает всё вверх дном, наконец вытряхивает аптечку на комод. Таблетки, бинты, какие-то флаконы катятся по поверхности, а она с остервенением начинает копаться в этом хаосе. — За что? — спрашивает он. — За дело. Я допустила ошибку.        Яшма наконец находит антисептик. Щедро плещет его на салфетку. — И с твоим уровнем тебе не дали поблажку?  — Дали. Иначе ты бы узнал обо всём на вчерашнем собрании.        Авантюрин видит, как её пальцы дрожат. Несколько раз она роняет флакон, нервно подбирает его с пола. Размазывает кровь по коже, делает только хуже.       Она выбрала физическое наказание. На уровне тех кто ниже по рангу. Чтобы никто ничего не узнал. Лишь бы репутация была чиста. Тщеславная сука.        Он поднимается с кровати и подходит к ней. — Дай сюда, — бросает коротко, отбирая салфетку — У тебя руки трясутся. — Тебе-то что?  — Ничего. Просто наблюдение, — он рывком поворачивает её к себе спиной.  Она морщится, но молчит. Глядит куда-то в сторону. Авантюрин прижимает салфетку к самой глубокой на вид ране. Слишком резко. Яшма вздрагивает, но не издаёт ни звука. — Сука. Ты же могла просто сказать.  — Сказать что? Что я облажалась? Или что меня высекли, как мелкую сошку? Хотел бы ты это услышать? — Нет, — он сжимает зубы. — Хотел бы этого не видеть.  — Тогда закрой глаза, — фыркает она.       Авантюрин не закрывает. Смотрит на её раны, на алые полосы, врезанные в кожу. Они слишком знакомы. Слишком чёткие. Такие же он видел на себе. Множество раз. Это следы её же плети. — Смешно, — его голос ломает тишину. — Это твоё собственное оружие. Значит, Алмаз?        Она не отвечает. И не нужно. Он уже знает ответ. Всё слишком очевидно. — Он дал тебе выбор, да? — Авантюрин бросает на неё ледяной взгляд. — Ты могла сказать "нет".       Яшма медлит. Но её лицо остаётся таким же непроницаемым, как и всегда. Молчит. Он видит, как напрягаются её пальцы, как сжимаются в кулаки.  — Это было моё решение, — наконец, говорит она. Голос сухой, почти равнодушный.  — Твоё решение? — он смеётся, но смех горький, болезненный. — Ты ведь понимаешь, что я ненавижу тебя за это больше, чем за все те дерьмовые выходки, что ты вытворяла раньше?       Она не поворачивает головы. Даже не моргает. Просто стоит, холодная, безразличная.  — Можешь ненавидеть, — говорит спокойно, без единой эмоции. — Но это ничего не изменит. — Да плевать мне на твоё "это ничего не изменит", — он сжимает кулаки. — Ты сама позволила ему это сделать. И не из-за силы, а потому что ты слишком гордая. Ты не могла допустить, чтобы все узнали. Лучше выбрать боль. Ты сама вложила в его руки плеть, потому что тебе так удобнее.        Она встречает его взгляд с холодным презрением.  — Ты всегда и везде видишь драму. Всё это для тебя так романтично... Но всё куда проще, Авантюрин.        Он качает головой, чувствуя, как его злость растёт. Злость не на Алмаза, который, по сути, просто следовал своим принципам и законам корпорации. Злость на неё.  — А ты всегда думаешь, что у тебя всё под контролем, — шипит он. — Но когда будешь валяться в крови на полу, не удивляйся, что никто не подаст тебе руку.       Он замолкает, чувствуя, как собственные слова отдают болезненным эхом в голове. "Никто не подаст руку". Смешно, конечно. Потому что он же это и сделает. Как чёртов преданный пёс, которого пинают снова и снова, а он всё равно рядом.       Авантюрин медленно втягивает воздух, чувствуя, как ярость отступает, но оставляет после себя что-то ещё хуже. Что-то липкое и противное, от чего начинает подташнивать. Он смотрит на её дрожащие руки, на эти идиотские, размазанные по коже следы крови, и что-то внутри сжимается. — Знаешь что меня бесит больше всего? Что ты знаешь, что я буду рядом. Когда ты больше не сможешь поднять свою чёртову корону, я буду тем идиотом, который подберёт её за тебя. И наденет тебе на голову.       Он затихает, чувствуя, как осознание подбирается к нему всё ближе.       Он всегда думал, что любовь — это для дураков. Слащавое дерьмо, которое люди придумывают, чтобы оправдать свои слабости. Кто бы мог подумать, что главным дураком окажется он сам... .... Любовь — это когда ты снова и снова нажимаешь на спусковой крючок, зная, что однажды твои мозги окажутся на стене. Но руки не останавливаются. ...       Двери лифта открываются раньше, чем он успевает нажать на курок в шестой раз. Слышит их шорох. И шаги. Её шаги.       Не шевелится. Даже револьвер не опускает. Просто сидит развалившись на диване, дуло у виска, как будто так и надо.       Яшма бросает на него быстрый взгляд, и на мгновение в её глазах появляется что-то похожее на тревогу. Но она тут же берёт себя в руки. Прямо железная леди, хоть сейчас монету чекань. — Развлекаешься? — голос почти спокойный. Почти. — Белобожская рулетка. Отличная игра. Один знакомый научил, — он отзывается в тон, с ухмылкой.       Мелкая дрожь, как током бьёт. И почему? Злость? Страх? Обида? Возбуждение? Может, смесь всего. Он не знает. Но хочется чего-то большего. Чего-то настоящего. Криков, ярости, чего угодно — только бы не этот её вечный холод. Хочется пробить её броню. Добраться до живого. — Насколько я знаю, в эту игру обычно играют вдвоём, — Яшма склоняет голову, шаг вперёд, и взгляд, спокойный, будто приглашает на чашку чая.       Только когда она протягивает руку, до него доходит. Он смотрит на неё. Потом на револьвер. Пытается понять, что происходит. — Я...       Слова застревают в горле. — Ты нарушаешь правила.       Лёгкая, почти невидимая усмешка. Забирает револьвер у него из рук, как будто это игрушка.       Совершенно ошалевшим взглядом Авантюрин смотрит как Яшма подносит оружие к своему виску. Больная сука. Она ведь даже не знает сколько в нём пуль. Она не проверила. Он мог бы солгать. Мог бы подстроить всё нарочно.       Грудь сдавливает, а сердце молотит так, что кажется, оно вот-вот вырвется наружу.  Яшма явно наслаждается его паникой. Смакует напряжение между ними, смотрит прямо в глаза. В этом есть что-то чертовски притягательное. Эта её холодная, отчаянная уверенность, граничащая с безумием. Пробирает до костей.       Он нервно сглатывает, словно воздух вдруг стал густым. Чувствует, как в горле пересыхает. Челюсти сводит. Он не может отвести взгляд. Смотрит, как её палец касается металлического корпуса, медленно, нежно. Почти любовно... А затем плавно ложится на курок.        Точно так же, как его собственный совсем недавно. И его охватывает паника. Холодная, липкая, выжигающая всё на своём пути. Кажется, сейчас рванёт. Выстрел. Кровь. Конец. "Стой…"       Он даже не понимает, в какой момент успевает сорваться и дёрнуть её за запястье. Оглушительный звук выстрела бьёт по ушам. Авантюрин теряет равновесие, и они оба валятся на пол. Он запрокидывает голову и начинает ржать, как настоящий псих. Мысли в голове мешаются в кашу. Яшма не крутила барабан. Эта пуля была бы в его башке, приди она на пару минут позже. Эта пуля была бы в её башке, если бы он не схватил её за руку. Он даже не уверен хорошо это или плохо.  — Кажется, я проиграла, — констатирует Яшма.       Он ловит её взгляд — такой же шальной, как его собственный. Три секунды молчания. И оба начинают смеяться снова. На этот раз синхронно, как два идиота. — Ты нажала на курок, — с трудом выдавливает он, всё ещё пытаясь отдышаться. — Совсем поехавшая или жить надоело? — Ты выбил револьвер из моих рук. Могу задать тебе тот же вопрос, — усмехается в ответ Яшма. — Ты мог бы от меня избавиться. — Мгм... И занять твоё место в корпорации... — он кладёт голову ей на плечо, прикрывает глаза, вдыхая аромат приторно-сладких духов. — Кажется, проиграл всё таки я. — Будем считать это ничьей, — заключает Яшма и целует его в висок.       Он чувствует её губы на своей коже, сердце бешено колотится в груди. Её прикосновение обжигает. Она гладит его по волосам, почти машинально, привычно, как будто утешает ребёнка. — Ты жалеешь о том что остановил меня? — спрашивает, не убирая руку.       Авантюрин открывает глаза. Губы чуть дрожат. Они оба на грани. В этой близости нет ни спасения, ни безопасности. Только пульсирующее напряжение, от которого срывает крышу. — Я не знаю.       Её смех взрывается в его ушах. Резкий, как хлыст. Её рука сжимает волосы на затылке чуть сильнее. — Твои любимые слова, когда дело касается смерти, да?       Он не отвечает, но резко тянет её к себе. Дыхание горячее, рваное. Он хочет её. Так же яростно, как и ненавидит. — Заткнись, — рычит он, прежде чем их губы наконец встречаются.       Никакой нежности. Только огонь и дикое желание. Её зубы впиваются в его нижнюю губу так, что он отчётливо чувствует вкус крови. Приятно. Даже слишком. Тянет её за волосы, заставляя запрокинуть голову. Хочет больше — боли, ощущений, всех этих дерьмовых эмоций, которые обычно оба прячут под маской цинизма.        Яшма не отстаёт. Руки цепляются за его плечи, ногти вонзаются в кожу даже через ткань рубашки. Она оставляет следы, как хищник, метящий добычу. Это как падение с крыши — невозможно остановиться.        Авантюрин жадно глотает воздух. Губы в крови. Её? Его? Да пофиг. Важно лишь то, что сейчас она смотрит на него с этой своей дикой, опасной усмешкой. Смотрит так, что дуло револьвера кажется детской игрушкой в сравнении с этим взглядом.       Кровь с губ она слизывает с таким видом, будто это изысканный деликатес.       Воздуха не хватает, но это тоже по кайфу. Их игра — бесконечная белобожская рулетка. И сегодня не конец. Он тянет её ближе. Губы снова встречаются, но теперь это не просто ярость. Это что-то глубже. Будто он пытается дотянуться до сути, которой, скорее всего, просто не существует. — Нам снова повезло, — мягко выдыхает Яшма, чуть отстраняясь.       Он усмехается. Глаза горят. Становится всё веселее. Как дурацкий цирк с клоунами, только на арене он сам.  — Ещё бы, я же благословлённый. Или проклятый. Хрен разберёшься... — Ты ведь знаешь, что нельзя выигрывать вечно, — голос у Яшмы мягкий, точно они тут не пытались друг друга живьем сожрать всего минуту назад. — Однажды мы плохо кончим.  — Мы уже живём на остатках удачи, — он шепчет ей в ответ, чуть покусывая её ухо. — Нам больше ничего не остаётся.       Яшма тихо смеётся. Её пальцы обхватывают его шею, медленно, с явным удовольствием. Давление усиливается, её взгляд становится ледяным. — Хочешь закончить прямо сейчас? —  спрашивает она и её голос звучит, как обещание смерти. — Ты хочешь умереть?       Снова этот вопрос. Тот, с которого всё началось. Тот, которым это, скорее всего, однажды кончится.       Авантюрин пытается собрать мысли в кучу. Голова по прежнему плывёт. Он не сомневается, что она может это сделать. Пол часа назад он точно мечтал сдохнуть. Или не мечтал?  — Не сегодня... — выдыхает он хрипло, по ощущениям целую вечность спустя. — Хочу жить, пока это приносит удовольствие... — А я... — Яшма тянет его на себя, явно удовлетворённая ответом. — Хочу тебя... "А этот подлец Сампо со своими белобожскими мудростями всё же в какой-то мере был прав", — проносится у него в голове.        Краем глаза Авантюрин замечает револьвер, который валяется на полу.        Он опускается на ковёр, раскидывая руки в стороны и смеется уставившись в расписной потолок.       Сегодня ему и в самом деле не повезло в смерти...