Пелена | The Veil

Нарцисса откинула капюшон и сделала несколько медленных шагов, почувствовав, как прохладный воздух коснулся её кожи. Его слова всё ещё звучали в её сознании, когда она увидела его, стоящего посреди этой древней пропитанной магией обители. Волдеморт — высокий, с идеальной осанкой, словно созданный для того, чтобы править. Его фигура была стройной, но под строгой одеждой угадывались линии мышц. Лицо, бледное и безупречно красивое, магнитом притягивало взгляд, его хотелось рассматривать как картину или рассветный пейзаж. Утончённость черт Реддла сочеталась с чем-то необъяснимо холодным и ужасающим, мертвенным и бесплодным. Тёмные, почти чёрные волосы аккуратно обрамляли высокие скулы, и лёгкие пряди свободно падали на лоб, создавая тонкую и чёткую тень над глазами. Обсидиан. Вот камень, который всплывал в воображении Нарциссы всякий раз, когда она видела глаза Волдеморта. Полированный обсидиан, тёмный, как ночь без звёзд, мерцающий холодным блеском в глазницах. Эти два непроницаемых омута могли проникнуть в самую глубину души любого, извлекая оттуда секреты, но не выдавали о себе ничего. Волдеморт слегка нахмурился, когда его длинные пальцы, белоснежные и тонкие, как резьба из слоновой кости, начали перелистывать страницы древних фолиантов. Он молчал, и Нарцисса, зная, что отвлекать его не дозволено, не издавала ни звука, стоя как каменное изваяние напротив него. Замирание было чем-то таким простым и естественным для её манер, дарующим безопасность и комфорт. В тишине и статичности юная миссис Малфой примеряла своё любимое амплуа — наблюдателя. Ей было хорошо известно, как много открывается взору, когда он не нарушен никаким другим действием. И она смотрела. Смотрела во все глаза, размышляя о том, кто стоял перед ней. Бледные губы Реддла с едва заметной складкой в уголках, говорящей о сдержанной суровости, в эту минуту были сомкнуты, создавая ощущение недоступности и скрытого напряжения. Он никогда не улыбался с теплотой, а его ухмылка была предметом страха всех его последователей, включая Люциуса. Он не спешил, будто время было его союзником, и эта уверенность в себе придавала ему ещё больше величия. Нарцисса не могла оторвать взгляд от его лица — лица, в котором одновременно сочетались красота и угроза, утончённость и мертвенность. Все, кого она знала, отслеживали малейшие движения в этих чертах, боясь резких перемен настроения или скрытой ярости, которая в мгновение ока могла превратиться в Круцио, летящее прямо в цель. Присутствие Тома наполняло комнату, словно он был не просто человеком, а воплощением древней магии, которая затаилась здесь, в стенах этого замка, ожидая своего часа. Его было много, слишком много, чтобы можно было выдержать его тяжёлую энергию. Он подавлял и поглощал, высасывал силы, не говоря ни слова. И всё же, он был воплощением всего, что её притягивало и пугало одновременно. И теперь, стоя перед ним, она чувствовала, как её собственные амбиции, желания и страхи переплетаются, образуя вихрь, который она едва могла контролировать. Нарцисса сделала несколько шагов вперёд, и мягкий свет от камина упал на её лицо, подчеркнув его бледность и выражение тщательно подавляемого беспокойства. — Недурно. Всего одно слово, никакой излишней благодарности, никаких подробных комментариев. Эта тайная отлучка могла стоить Нарциссе очень дорого, и одним «недурно» ей обходиться не хотелось. Том не отрывал взгляда от страниц, которые теперь перелистывались сами собой, пока он слегка поворачивал указательный палец. Возникало ощущение, что маг в комнате один и последнюю реплику тоже сказал сам себе, настолько он не замечал её присутствия. — Я нашла то, что вы искали, мой Лорд, — вполголоса сказала она, бросив короткий взгляд на древние фолианты. — Но… всё опаснее, чем мы думали. Эти заклинания… Они несут в себе нечто, что может выходить за пределы даже ваших возможностей. Реддл, не отвлекаясь от страниц, продолжал изучать их, как будто Нарцисса всё ещё была лишь тенью в этой комнате. — Опасность — это всего лишь иллюзия для тех, кто не способен её контролировать, — произнёс он холодно. Нарцисса замерла, её сердце билось в унисон с магией, которая пронизывала воздух вокруг Реддла. У неё было так много вопросов, и просто оставаться наедине с ними она не была готова. — В гримуаре описан ритуал, который требует не только силы, но и… жертвы, — тихо сказала она. — Того, кто вам доверяет. Кто служит вам. Волдеморт опустился в кресло, его глаза сверкнули во мраке, отражая пламя камина, и, наконец, остановились на ней. — Полагаю, ты боишься стать этой жертвой, Нарцисса? — медленно произнёс он с ядовитой насмешкой. Опасный вопрос. Вопрос-проверка. Очередной тест, который можно было не пройти и впоследствии расплатиться потерянным расположением — что в их время в магической Британии буквально означало расплатиться жизнью. Достаточно ли она верна, чтобы принести себя в жертву великой цели Тёмного Лорда? Достаточно ли умна и осторожна, чтобы не стать ею? Такие испытующие вопросы были для Тома лишь забавой. Но он никогда не упускал и не забывал ответы, рисуя более детальные портреты слабых мест всех своих собеседников. Опасность заключалась в том, что он никак не показывал, если ставил крест на человеке, а произойти это могло из-за любой мелочи. Впрочем, Реддл уделял мелочам особое внимание и неоднократно публично утверждал что из них складывается весь наш мир, и что каждая деталь важна. — Не боюсь. Я готова стать этой жертвой, если потребуется, но есть гораздо менее ценные кандидаты, — медленно и мягко пропела Нарцисса. — А ты о себе весьма достойного мнения, — бросил он, вновь переводя взгляд к фолиантам. Прошла. Эту проверку она прошла, и на какое-то время теперь ей можно будет взять передышку. Госпожа Малфой едва заметно выдохнула, прикрыв глаза. И почему она всегда ощущала себя так, словно скрывает что-то ужасное и в чём-то повинна? Почему каждый диалог с этим человеком был хождением по канату? Волдеморт продолжал молчать, ещё долго вчитываясь в страницы «Заклинаний нескончаемого бытия». Так прошло более получаса, и Нарцисса уже сидела в кресле напротив, считая минуты и всё время прикидывая, когда Люциус должен был вернуться домой, пока голос Реддла не прорезал тишину. — Можно было бы, конечно, поведать кратко суть, чтобы я не тратил столько времени. В волнении прикусив губу, Нарцисса метнула на него смелый, прямой взгляд. Она решила воспользоваться этим недовольством. — Я могу вычитывать каждую книгу и приходить с заранее отмеченными страницами, относящимися к вашим интересам. И выписывать, какие условия необходимы для ритуалов, какие ингредиенты — для зелий. Я могу делать это быстро, посвящая этому ночное и утреннее время, — не свойственно скоро протараторила она. — Вот как? И почему же ты не делала этого раньше? Не догадалась? Она поняла этот опасный намёк. Волдеморт ясно указал на то, что услышал деловое предложение в её вопросе и ожидал цены, которую она посмела бы ему назначить. — Мой Лорд, я знаю, что хочу слишком многого, но я и рискую многим. — Я не просил тебя об этом риске. Я мог бы получать все эти книги напрямую от Люциуса, он — мой верный слуга, — холодно произнёс Реддл. — Он верен вам, но вы не доверяете ему, — прошептала Нарцисса. Такое смелое заявление, такая уверенность в способности понять самого нечитаемого волшебника в мире явно вызвала в нём удивление и интерес. Волдеморт изогнул бровь и изучающе посмотрел на Нарциссу. Секунды его молчания гонгом отбивались в её сознании. Это было невыносимо страшно. Однако, она знала, что нервозное заполнение пауз в разговорах с ним ещё никого из британских волшебников к добру не приводило, поэтому направила все силы на то, чтобы выдержать этот взгляд. — Продолжай, — наконец, прозвучал низкий мужской баритон. Собрав всю свою волю, Нарцисса прошептала на выдохе: — Я хочу сопровождать вас в ритуалах. Ответ не заставил себя ждать. — Это исключено. О, этим тоном можно было резать скалы. Но Нарцисса Малфой была как вода, которая всегда находила свой путь, и могла проникнуть даже в камень, расколов его изнутри или размыв до песчинки. Она притворно податливо произнесла: — Конечно, мой Лорд. Простите мою бесцеремонность. По нахмуренным бровям волшебница сразу поняла, что он хочет и вовсе распрощаться, поэтому сделала последнюю отчаянную попытку ухватить свой шанс. — Ритуал Бессмертной Тени, — выверенно твёрдо начала Нарцисса, — в нём я тоже могла бы помочь, добыв кости с фамильного кладбища Блэков. Реддл прищурился, смеряя её оценивающим взглядом. — Ты готова осквернить своих предков? — Помогая величайшему магу истории строить лучший мир вечно, я только выражу почтение своим предкам, — парировала она, не изменившись в лице. Ритуал Бессмертной Тени — один из самых тёмных и древних обрядов, упомянутых в фолиантах, что ей удалось найти в крупнейшей библиотеке Британии — собрании Малфой Мэнора. Он требовал создания духовного двойника, который будет существовать в тенях, поглощая смерть и продлевая жизнь волшебника. Нарцисса узнала, что этот ритуал включал в себя подпитку тенями других существ, каждый раз увеличивая свою силу, пока все они не соберутся в двойника. Подготовка ритуала занимала сорок девять дней, в течение которых волшебник должен выполнять ежедневные заклинания призыва теней, используя специальные амулеты, созданные из костей мёртвых магов. В ночь затмения волшебник должен слиться со своей тенью, произнеся заключительное заклинание, которое разорвёт его связь с физическим миром, оставляя его душу в состоянии постоянного равновесия между жизнью и смертью. Если обряд будет нарушен хоть в малейшей детали, тень заберёт душу мага и уведёт её в вечную темноту небытия. Это таинство было описано древними китайскими заклинателями и ни разу в описаниях историков не было реализовано удачно. Все те, кто не страшился попробовать, погибали, настолько сложным и опасным был процесс. Впрочем, Волдеморта это никак не пугало, о чём Нарцисса догадалась сразу же, как увидела его реакцию при чтении. Оправданное высокомерие — как-то так её подмывало это непроизвольно назвать. Нарцисса встала и сделала шаг вперёд, её сердце билось быстрее, чем хотелось бы. Серо-голубые глаза невольно скользнули по волнам прядей Тома, падающим на лоб, по его лицу, которое словно было высечено из мрамора, по тёмным радужкам, которые видели больше, чем она могла себе представить. Его фигура была словно из другого мира, мира, который манил её своей силой настолько, что притуплял страх. Амбиции брали в ней верх, и она видела в Волдеморте возможность на их самое яркое и блистательное воплощение. Она подала ему китайский фолиант, стараясь не задеть его пальцы. Но он, казалось, даже в этом движении ощутил её нервозность, и тёмный взгляд пронзил её до едва сдерживаемой дрожи. — Этот обряд, — начала она, стараясь говорить спокойно, — он может стать искомым ключом ко всем секретам, и… — Секретам жизни и смерти, — продолжил он, оборвав её на полуслове. Выдержав небольшую паузу, он вкрадчиво спросил: — Ты понимаешь, что помогая мне, ты сама приближаешься к грани между этими двумя мирами? Нарцисса не сразу нашла ответ. Она чувствовала, как его слова обвиваются вокруг её разума, точно змеи, скользкие и смертоносные. — Да, я понимаю, мой Лорд, — наконец, пробормотала она. В комнате было тихо, но в этой тишине её дыхание казалось оглушающе громким. Она чувствовала близкое присутствие Тома как нечто осязаемое, почти как физическое давление на всё её тело. Взгляд Реддла скользнул по её лицу, задержавшись на глазах, и Нарцисса ощутила, как пересохло во рту. Её всегда учили контролировать свои эмоции, но рядом с ним это казалось почти невозможным. — Что же ты ищешь здесь, в тени моего мира? — спросил Том обманчиво мягко, словно шелест шелка. Она замерла, голова кипела от неопределённости в выборе ответа. Он знал её слабости, знал её страсть к опасности, ко тьме, которая окружала его. Реддл всегда заранее знал ответы на вопросы, которые задавал каждому своему собеседнику. Но Нарцисса не хотела давать ему удовлетворение в виде простого признания — это бы в миг разрушило его интерес, в наличии которого она впрочем сомневалась. — Я ищу знания, — сказала она, и, наконец, её голос обретал твёрдость. — Знания и силу, которые недоступны другим. И снова молчание. И снова секунды, тянувшиеся как вечность. Она чувствовала, как холодный сквозняк проникает под её плащ, пока она в оцепенении стояла перед ним, но холод не был тем, что заставляло её дрожать. Взгляд Волдеморта, тёмный и пронзительный, словно впивался в душу, разбирая на части весь её внутренний мир. — Ты осознаешь, что эти знания могут привести к последствиям, которые ты не сможешь контролировать? — спросил он, растягивая слова. — Да, мой Лорд, — ответила она уверенно, хотя внутри ощущала, как её решимость дрожит, застланная страхом последствий. Том смотрел прямо перед собой, пальцами в воздухе прокручивая стакан с огневиски, бликами играющим в свете камина. — Ты должна понять, Нарцисса, — произнёс он мрачно, — любые твои огрехи обернутся смертью. Не думай, что ты просто явилась сюда, бросила это неосторожное заявление, и от него можно будет отказаться. Однажды приняв этот путь, ты не сможешь вернуться назад. Она посмотрела ему в глаза, чувствуя, как её мир рушится и заново собирается. Едва различимые зрачки Волдеморта сияли тьмой, в которой Нарцисса увидела своё будущее. Ещё несколько минут назад он высказался обо всех её мечтах так, будто об этом не могло идти и речи, и вот ей всё же удалось поймать эту возможность, похожую на хрустальную фигурку, невесомую и хрупкую, готовую тотчас же разбиться. Это был момент истины, момент, когда её внутренний выбор должен был быть сделан окончательно. — Я готова, — прошептала она, зная, что с этого момента её жизнь изменится навсегда. Том отвернулся от неё, словно уже раздумывая о чём-то другом, и ледяным тоном сказал: — Время покажет, Нарцисса, на что ты готова. *** Ноябрь, 1936 год, Лондон Сумерки медленно окутывали заброшенный уголок, где дети из приюта Вула играли в прятки. Солнечный свет, который ещё недавно пробивался сквозь редкие кроны деревьев, теперь становился всё более слабым, и мир вокруг начал погружаться в серый полумрак. Воздух, насыщенный сыростью, дышал осенью. Время словно остановилось в этой части мира, и здесь не было места для радости или смеха. Скелетные ветви деревьев, обнажённые после скоротечного лета, казались неестественно острыми на фоне поблекшего неба, как изломанные пальцы, тянущиеся к чему-то невидимому. Место, где дети играли, не было предназначено для веселья. Узкие тропинки петляли между колючими кустами и склонившимися заборами, как будто прятали в себе нечто зловещее. Гравий под ногами скрипел, будто отзываясь на каждый шаг неохотным эхом. Здесь не было ни ярких цветов, ни зелёных лужаек, ни игрушек. Только голая, иссохшая земля и заросшие сорняками клумбы. Даже птицы, обычно оживлявшие вечерний воздух своими криками, казались настороженными и молчаливыми, словно боялись нарушить это странное тревожное оцепенение. Том Реддл, несмотря на свой детский возраст, всегда предпочитал одиночество шумным играм. Он не любил быть на виду, и даже в прятках, когда другие дети стремились как можно быстрее быть найденными, чтобы начать снова, Том выбирал укрытия, в которых можно было бы затеряться надолго. Для него игра была чем-то большим, чем просто развлечение — это был способ уйти от мира, где он не находил себе места. Сегодня он вновь спрятался так, что его никто не мог найти. Ветви старого дуба, под которым он сидел, сплелись, образуя своего рода колыбель, где мальчик затаился, не шевелясь. Том чувствовал, как холодное дыхание ветра касалось его кожи, как темнота постепенно окутывала его, даря ощущение уюта, какого он никогда не испытывал на людях. Он сидел неподвижно, с наслаждением погружаясь в своё уединение, позволяя минутам тянуться бесконечно. Мальчик хотел, чтобы его никогда не нашли. Эта мысль грела его, как ничто другое. Голоса детей, которые ещё недавно казались громкими и назойливыми, теперь разносились едва слышно, будто долетали из другого мира. Том слышал, как Дэннис и Билли кричали его имя, но не отвечал. Он замер, словно стал частью этого тёмного и пустынного места. Ему представлялось, что он сросся со старым деревом и мог раствориться, видя и слыша всё, сквозь долгие десятилетия. Том знал, что они не найдут его. Они никогда не понимали его, и, наверное, так было лучше. Но вот шум шагов прервал его размышления. Дэннис и Билли устремились обратно к приюту, их крики о помощи раздавались всё дальше и дальше, пока наконец не затихли совсем. Том услышал, как они забегают в дом, как хлопают двери, и затем — снова тишина. Он ожидал, что Марта или миссис Коул придут за ним, возможно, поднимут тревогу, не в силах его отыскать. В конце концов, Том был искусен в том, чтобы скрываться, не только физически, но и эмоционально. Но никто из взрослых не пришёл. Через час стало совсем зябко, и маленького Реддла уже потянуло ко сну, как вдруг произошло нечто неожиданное. Том услышал тихие шаги, которые были слишком лёгкими, чтобы принадлежать взрослым. Они приближались к его укрытию, и он вдруг ощутил, как странное тягучее чувство охватило его. Нет, он не был напуган — Том редко ощущал страх, особенно перед детьми из приюта, — но что-то в этих звуках заставило его напрячься. И вот, в поле зрения появилась маленькая, хрупкая фигура. Это была Энни. Её светлые волосы, завязанные в два небрежных хвостика с громоздкими заколками, мерцали в лучах закатного солнца, как два маленьких золотых огонька. Она казалась призраком летнего дня, заплутавшим в первых сумерках. Том сидел на корточках, притаившись в тени, и всё его внимание было сосредоточено на том, чтобы оставаться незамеченным. Она медленно приблизилась к нему, её движения были уверенными, будто она точно знала, где его искать. Энни остановилась в шаге от него, и их взгляды встретились. В её глазах не было ни страха, ни удивления, только что-то странное, непонятное, что заставило Тома задержать дыхание. Мальчик так и не пошевелился. Он не ожидал, что кто-то сможет найти его здесь. Энни подошла к нему ещё ближе, и Том ощутил слабый аромат хлеба с маргарином, того самого, что они ели на полдник. Этот запах, тёплый и маслянистый, словно наполнил собой весь воздух вокруг, и даже влажная земля под деревом перестала казаться такой мёрзлой. Том не двигался, только его глаза следили за ней, точно пытаясь оценить, что она собиралась сделать. В правой руке Энни зажимала маленький цветок, едва видимый в слабом свете. Она наклонилась к нему, и на мгновение Реддл увидел её глаза — большие, голубые, как весеннее небо. Они были полны чего-то необъяснимого, чего-то, что он не мог описать, но что заставляло его сердце биться чуть быстрее. — Том, — пролепетала она, и её голос был мягким, словно шелест листвы на ветру, — я нашла тебя. Он не ответил. Попросту не знал, что сказать. Её нежный голос был как нечто чуждое, нечто, не принадлежавшее этому тёмному холодному миру. Он чувствовал, как потеплевший воздух, наполненный запахом хлеба с маргарином, окружает его, словно невидимое облако. И вот, прежде чем он успел понять, что происходит, Энни наклонилась к нему и коснулась его губ своими. Этот поцелуй был лёгким, как прикосновение бабочки, и коротким, как вздох. Том замер, его тело точно окаменело. Весь мир вокруг него сжался в одну точку — этот странный, неуловимый момент, когда он почувствовал мягкость её губ и запах маргарина, который стал ещё сильнее. Он не знал, что делать. Его разум, который обычно всегда был под контролем, внезапно отказался работать. В этот миг он был не загадочным и пугающим других детей Томом Реддлом, а просто маленьким существом, испытавшим нечто непонятное и совершенно новое. Энни отпрянула, напуганная своим поступком, её глаза светились каким-то таинственным блеском, а на губах играла озорная улыбка. Том смотрел на неё в шоке, не понимая, что произошло. Её лицо, казавшееся ему до этого обычным, теперь было чем-то другим, чем-то очаровательным и неясным. Он подумал, что это самое красивое, что он когда-либо видел. Она сказала что-то, что не сразу дошло до его сознания. — С днём рождения, Том, — тихо прошептала Энни. Он никогда не отмечал день рождения. Последние два года даже Марта не поздравляла его, поэтому он не понимал, почему её слова так странно прозвучали в тишине. Всё, что он знал, — этот момент был подобен сну, как маленький кусочек волшебства, который вдруг ворвался в его реальность. Он пытался понять, почему она запомнила его день рождения, но мысли ускользали от него, как солнечные лучи, уходящие за горизонт. Энни стояла перед ним ещё несколько секунд, её образ впечатывался в память — эти светлые волосы, этот мягкий голос, этот маслянистый аромат. А потом она повернулась и торопливо пошла прочь, оставив его сидеть там, под деревом, с гулом в голове и сердцем, которое всё ещё не могло вернуться к нормальному ритму. Том смотрел ей вслед, пытаясь осмыслить случившееся. Это было как вспышка света в тёмной комнате, как неожиданная мелодия в полной тишине. Что-то внутри него изменилось, хотя он не знал, что именно. Он был в шоке, но не испуган, скорее, очарован тем, что только что испытал. Этот поцелуй, это странное прикосновение к его миру, к его самому внутреннему «я», оставило в нём след, который он никогда не сможет стереть — единственный отпечаток тепла, который, подобно зерну самого редкого растения, имел ничтожно малые шансы прорасти — но оно было там, в нетронутом искушением, одиноком мальчишеском сердце. *** Том уснул поздно, когда ночь уже накрыла мир своим тёмным одеялом. Лежа под старым деревом, он чувствовал, как холод проникает сквозь тонкую ткань его одежды, заставляя тело дрожать. Он обнял себя за плечи, пытаясь согреться, но холод не отступал. С каждым вдохом ему казалось, что воздух становится всё более плотным, как если бы ночь сама по себе была живым существом, объявшим его своим ледяным дыханием. Звёзды над головой выглядели как крошечные, едва заметные огоньки, тускло мерцающие в бездонной тьме. Ночь была тихой, но не успокаивающей. Ветер шелестел листьями, и этот звук был похож на шёпот, который только усиливал чувство тревоги. Том лежал на жёсткой земле, подрагивая от холода, и пытался заснуть. Он не хотел возвращаться в приют до завтрака, не хотел сталкиваться с другими мальчишками. Во сне ему казалось, что вокруг него клубится тьма, и эта тьма постепенно сгущается, затягивая его в свои объятия. Он испытывал, как внутри нарастает странное, неясное чувство — смесь страха и предвкушения. Это ощущение было как усиливающийся гул, приближающийся издалека, но Том не мог понять, что оно означало. Ему чудилось, что сам воздух вокруг становится плотнее, что ночь замерла, ожидая чего-то страшного и неизбежного. Том обнял себя ещё крепче, сжался в комок, пытаясь сохранить остатки тепла. Но даже в этом состоянии он не позволил себе полностью расслабиться. Его разум продолжал работать, обдумывая события, произошедшие ранее. Наконец, когда тьма начала отступать перед первыми лучами рассвета, Том провалился в короткий беспокойный сон. Он видел небесно-голубые глаза Энни, ветви, что сковывали его руки и ноги, и чёрного ворона, влетающего в бесконечно расширяющееся и разрушающееся окно спальни мальчиков. Когда первые лучи солнца коснулись его нежного лица, Том открыл глаза, ощущая затёкшие мышцы. Всё вокруг было затянуто серым пологом тумана, и деревья, под которыми он прятался, казались теперь призрачными тенями. Ещё дезориентированный, он медленно поднялся на ноги и бесшумно направился обратно к приюту. Когда Том незаметно прошмыгнул мимо двух девочек, болтавших о чём-то возле столовой, и вернулся в свою комнату, его сознание всё ещё не давало ему покоя. Он сидел на кровати, вслушиваясь в приглушённые звуки снаружи, пока не услышал крики из коридора. Тревога, пронизывающая всё его существо последние часы, наконец, оформилась в реальность. Открывая дверь, он увидел Марту, её лицо было искажено горем, в руках она держала газету, плечи дрожали от сдерживаемых слёз. Том осторожно подошёл к ней, не спеша привлекать к себе внимание. Когда он оказался достаточно близко, его глаза скользнули по заголовку, напечатанному крупными чёрными буквами: «ГИТЛЕР УЖЕСТОЧАЕТ РЕЖИМ: ЧИСТКИ И УСТАНОВЛЕНИЕ ДИКТАТУРЫ В ГЕРМАНИИ». Том, нахмурившись, ещё раз внимательно прочитал заголовок, но смысл слов был ему пока не ясен. Он перевёл взгляд на Марту, заметив, как её глаза наполнились слезами, которые она пыталась скрыть. — Почему вы плачете? — спросил он с искренним любопытством. Марта посмотрела на него, поджав губы, будто подбирая слова. Наконец, она заговорила, заметно дрожа. — Том… Том, ты не понимаешь… — начала она, с трудом сдерживая эмоции. — Этот человек, Гитлер, он несёт ужас. Он собирает вокруг себя власть, строит диктатуру… Если он не остановится, мир окажется на пороге ужасной войны! Том посмотрел на неё, его лицо оставалось спокойным, но внутри него что-то всколыхнулось. Он слышал это слово раньше, но не знал его значения. — Что такое война? — спросил он, его голос был тихим, но в нём звучало неподдельное любопытство. Марта посмотрела на него, её глаза наполнились новыми слезами. Она всем своим видом выражала снисхождение, словно понимала, что девятилетний мальчик не способен осознать всей серьезности сегодняшних новостей. Она сделала шаг к нему, точно пытаясь найти слова, которые могли бы объяснить ему, что это значит. — Война, Том, — начала она, её голос дрожал, но она старалась говорить спокойно, — это когда народы, тысячи, сотни тысяч людей сражаются друг с другом. Это разрушение, смерть, страдание… Это… это ужас. Война меняет мир, и он больше никогда не становится таким, как раньше. Она закрыла лицо руками, скрывая рыдания. Том смотрел на неё, впитывая каждое её слово. Но то, что она говорила, не вызывало в нём ужаса или страха. Напротив, в его голове начали зарождаться мысли, которые он сам не мог полностью осознать. Он смотрел на измученную женщину, но его разум уже улетел далеко. Война. Слово отразилось в его сознании, как нечто великое, масштабное, нечто, что могло изменить всё. Разрушение, смерть, страдание — все эти слова не пугали его, они лишь подливали масла в огонь, разгорающийся внутри. Впервые в жизни он ощутил, что есть сила, способная менять мир. И эта сила не была чем-то ужасным для него. Она была чем-то удивительным. Марта продолжала говорить, и Том стоял перед ней, впитывая каждое слово, как губка. — А кто-то из этих народов будет победителем, да? — спросил он, его голос был тихим, почти невинным. Марта покачала головой, её лицо омрачила тяжесть тех знаний, которые она пыталась донести до мальчика. — Ох, Том, в войне нет победителей… разве что единицы — те кукловоды, что управляют всем этим действом, сильные мира сего. Или герои войны, которые побеждают в самых важных сражениях. Но в сущности, война… — Она всхлипнула, заливаясь новыми слезами, — это сплошные разрушения и кровь. Том притих, его взгляд устремился куда-то вдаль, как будто он больше не был в этом тёмном коридоре приюта, а перенёсся в другой мир — в мир, где его имя звучало на устах каждого. Как все мальчишки, он уже представлял себя героем, стоящим на вершине великого сражения, мечом разрезающим воздух, когда от его ударов враги падают один за другим. Газеты по всей Англии пестрят заголовками: «Главное сражение выиграно благодаря Тому Реддлу!». Его лицо на первых полосах, как будто он сам стал воплощением победы, света и силы. Он видел, как миссис Коул и Марта читают эту газету, её глаза, полные восхищения и гордости. Взрослая Энни, красивая и серьёзная, с теми же голубыми глазами, что и тогда, на том тёмном дворе, когда она неожиданно поцеловала его. Она тоже читает об этом. Её сердце бьётся быстрее при мысли о том, каким великим стал тот мальчик, которого она когда-то знала. Но потом его мысли начали меняться, словно мозаика, которую кто-то начал переставлять. Внезапно он осознал, что быть героем — это слишком просто, слишком скучно. Быть тем, кто ведёт за собой, кто управляет, кто дергает за ниточки — вот это настоящая сила. Он видел себя не на поле битвы, а в тени, за завесой, где никто не мог его разглядеть, но каждый чувствовал его влияние. Мальчик представлял, как газеты пестрят заголовками: «Война окончена, и всё сложилось так, как хотел Том Реддл, изменивший мир навсегда». Миссис Коул, дрожащими руками держащая эту газету, не может поверить, что тот мальчик, которого она знала, стал кукловодом этого мира. Энни, взрослая и теперь мудрая, тоже понимает, что Том был не просто мальчиком, а чем-то гораздо большим. Билли и Деннис завидуют ему. И его отец… Да, его отец тоже будет читать об этом. Тот человек, который бросил его мать, который оставил их на произвол судьбы, будет дрожать от страха. Он будет знать, что Том Реддл идёт за ним, что его участь предрешена. Том видел, как тот трусливый мужчина с размытым воображаемым обликом прячется, как его губы дрожат, когда он понимает, что никакие стены и никакие страны не спасут его. И в тот день, когда Том найдёт его, он заставит его ответить за всё. Он представил, как отец стоит на коленях, умоляя о пощаде, но Том лишь холодно улыбается, зная, что никакая пощада не придёт. Маленький Реддл, стоя в коридоре приюта, смотрел на Марту, но его мысли были далеко от неё, далеко от этих стен. Он уже жил в том будущем, где он не просто выживает, но властвует, где его имя становится легендой. Эта идея заполнила его разум, укореняясь в глубине его существа. И это будущее уже начало складываться в его голове, как сложный, но удивительно чёткий и красочный витраж.