Пелена | The Veil

"Сим недостатком, не другим грехом,

Погибли мы и только тем страдаем,

Что без надежд желанием живем."

Божественная комедия

Данте Алигьери

За много лет до событий, Пригород Лондона. Небо было затянуто тяжёлыми серыми облаками, из которых время от времени пробивались вспышки молний, освещая бескрайнее поле увядших сорняков. Дождь шёл густыми каплями, проливаясь наискось и барабаня по листьям редких деревьев. Ветер разрезал заброшенное пространство пустоши зловещим свистом, как тысячи маленьких ножей. В этом гнетущем пейзаже одинокая фигура двигалась по мокрому, ухабистому пути. Мальчик, едва достигший одиннадцатилетия, согнувшись на седле старого ржавого велосипеда, вёл его с усилием, напрягая худощавое тело, укрытое истёртым, изношенным дождевиком. Колёса велосипеда зарывались в грязь, но он упорно крутил педали, направляясь прямо к краю обрыва, внизу которого пролегала шумная лондонская магистраль. Мальчик закрыл глаза, давая дождю омывать бледное лицо, на котором грозы выжигали слабый румянец, и распахнул руки, словно обнимая этот тёмный и опасный мир, в который был вброшен. Дрожащие пальцы едва касались мокрой, скользкой рукояти, когда он направлял велосипед к краю, не сворачивая ни на дюйм. Сердце его билось быстрее с каждым мгновением, и всё его существо, все инстинкты в нём кричали, словно моля остановиться, но он не мог. В ушах звучал гром, а зарянки в поле пели свою пронзительную песню, будто прощаясь с ним навсегда. Велосипед с каждым оборотом педалей набирал скорость, приближаясь к опасному краю, где земля обрывалась в пустоту. Глаза всё ещё закрыты, лицо обращено к небу, а ветер, смешанный с дождём, хлестал мокрые пряди иссиня-чёрных волос, прилипших ко лбу. И вот — ещё мгновение, и колеса коснутся пустоты, и пропасть примет его… Об этом он мечтал, в этом он нашёл единственный ответ на свои слишком взрослые вопросы, на которые никто и не думал ему отвечать. Но вместо этого велосипед мягко поднялся в воздух. Левитация была плавной, почти неосязаемой, и мальчик парил над землёй, ощущая, как парализующий холод заполнял грудь. Он не упал. Вместо этого невидимая сила осторожно перенаправила его обратно на землю, где велосипед послушно приземлился на мокрую траву, скрипя от сопряжения двух противоборствующих сил — отчаянного вращения проржавевших педалей, и магии, взявшейся из ниоткуда. Мальчик замер на миг, а затем распахнул веки, неверяще осматриваясь вокруг. — Нет! Нет! — он вытирал глаза, застланные проливным дождём, отчаянно мотая головой, словно что-то в нём сломалось. Он яростно пнул велосипед. А потом снова, и снова, и снова наносил удары ногами по металлическому корпусу. Разозлённый, до скрипа стиснув зубы, он бил по нему, пока не почувствовал, как ноги стало саднить от ушибов, а слёзы, которые он так долго сдерживал, наконец, прорвались наружу. Этот старенький велосипед, символ его слабости и безысходности, скрипел и качался, как старое дерево на ветру, но мальчик не останавливался. Он бил его до тех пор, пока не рухнул в высокую траву, захлёбываясь рыданиями. — Ненавижу!!! — кричал он. Голос его эхом разносился по пустому полю, а затем затихал, превращаясь в еле слышный шёпот бесконечно повторяющегося слова, как молитва: «Ненавижу, ненавижу, ненавижу». Его слабый, худощавый силуэт, казалось, растворился в траве, превратившись в жалкую тень посреди этой глухой, бесконечной серости. Дождь продолжал идти, смешивая слезы мальчика с грязью, оставляя его одного со своими гневом и болью, которые так и не нашли избавления. *** Через час пути ночь опустилась на город, словно тяжелое одеяло, пропитанное влагой и холодом. Мальчик, промокший до нитки, брёл по пустым сырым улицам, едва переставляя ноги. Его мокрые волосы спутались на лбу, а одежда прилипла к телу, создавая неприятное ощущение пробирающих до костей морози и тяжести. Вдали, сквозь туман и моросящий дождь, постепенно начал вырисовываться его пункт назначения — серое гнетущее здание, которое словно вырастало изо мрака, сжимая его своими холодными стенами. Перед ним, как жуткое предостережение, возвышались чугунные ворота — старые, ржавые, с декоративными элементами, некогда, вероятно, изящными, но теперь выглядящими скорее как острые зубы чудовища. Двор, голый и заброшенный, представлял собой жалкое зрелище. Клочки сухой травы кое-где цеплялись за жизнь, но большей частью землю развезло до грязи, в которой от дождя образовались лужи, отражающие серое небо. Края дороги исчезали в темноте, оставляя здание покоиться в одиночестве, забытое и заброшенное. Дом, к которому приближался мальчик, был квадратным и унылым, как если бы сама апатия приняла архитектурный облик. Его стены из облезлого бетона были покрыты отсыревшими неровными пятнами, и по ним скользили капли дождя, подчёркивая их беспросветность. Высокая железная решётка окружала здание, словно тюрьму, предназначенную не столько для того, чтобы удерживать кого-то внутри, сколько для того, чтобы никто не смог проникнуть в эту зону отчуждения. Сквозь грязные, покрытые пылью и разводами окна, мальчик с трудом различал внутреннее убранство. Всё, что он мог видеть со своего роста, было столь же безрадостным: бетонные стены, оставленные без какого-либо украшения, и плитка, выложенная узором из чередующихся чёрных и белых квадратов, как шахматная доска, но лишённая какой-либо игры или веселья. Этот узор, вместо того чтобы оживить пространство, ещё больше подчёркивал его депрессивную обстановку. Мальчик, сгорбившись, подкрадывался к зданию, его тело почти сливалось с темнотой. Он двигался осторожно, стараясь не производить ни звука, как дикий зверёк, пробирающийся к своей норе. Дойдя до восточной стороны здания, он остановился у одного из окон. Сквозь треснувшее стекло просачивался тусклый свет ламп, а изнутри доносились приглушённые голоса. Он прижался к холодному бетону, затаив дыхание, и начал прислушиваться, забыв о том, что холодный дождь струился по его коже, заставляя дрожать всем телом. — Марта, ты записала расходы на зимнюю обувь? Пять пар! — раздался резкий голос изнутри. Мальчик скривился, его брови нахмурились, а кулаки сжались от напряжения. Он слышал этот голос прежде — голос женщины, которая всегда смотрела на него с неприязнью. — Да, мисс. Ещё ткани, пряжа, капуста и лук… — ответил второй голос, более мягкий, но полный усталости. В нём не было ни капли тепла, только измождённость, которую мальчик привык слышать в голосах взрослых вокруг. — Ничего не забывай, я проверю. — Разве тут забудешь… Ни на что не хватает. — Второй голос резко затих, словно произнесённое было чем-то запретным. — Ты, верно, решила, что я этого не знаю? — первая женщина зазвучала жёстче, с ноткой раздражения. — Что вы, что вы, матушка, конечно, вы знаете. Я не буду больше роптать, простите, — слова второй были поспешны, наполнены страхом и подчинением. — Констатация проблемы ничего не стоит, Марта. Лучше бы ты решения предлагала… Что? Наступила недолгая пауза. Мальчик едва заметно поднял голову, стараясь хоть что-то увидеть. — Ничего, мисс, — второй голос задрожал в явном беспокойстве. — Что такое? Что случилось? Посмотри на меня! В этом приказе чувствовалась угроза, и ребёнок инстинктивно поёжился. — Мальчишка… Он… он снова сбежал! В тишине дождя эти слова звучали громом, от которого у мальчика замерло сердце. Он прижался ближе к стене, чувствуя, как в нём разрасталась тревога. — Ну и Бог с ним. — Что? Как… как так? А если с ним что-то случится? — И пускай случится! На всё воля Господа! Я молюсь, чтобы Господь сам распорядился судьбой этой заблудшей души… — О, матушка, страшно, страшно ведь так говорить! — Второй голос был полон ужаса. — Страшнее наблюдать его здесь. Меня аж воротит от одного его вида… Пришибленный. Мальчик прикусил губу, стараясь не выдать себя шумным дыханием. Его маленькие кулаки были сжаты так сильно, что отросшие грязные ногти впивались в ладони до крови. В глазах вспыхнула холодная решимость, и он, не издав ни звука, начал отползать от окна. Сквозь заросли плюща, который цеплялся за стены здания, он пробирался, пригнувшись, наполненный до краёв своей злостью. Его гнев стал ещё сильнее, ещё более холодным и ядовитым для него самого. Наконец, он добрался до небольшого деревянного окошка в стене, полускрытого мраком. Это было единственное место, через которое можно было незаметно проникнуть внутрь. Окно скрипнуло, когда он медленно приподнял его, но звук почти полностью заглушил шум дождя, подхваченного ветром. Он ловко и осторожно пролез в узкое отверстие, скользнув внутрь подвала, и мягко спрыгнул на холодный влажный пол. Злоба бурлила в нём, как тёмное, кипящее зелье. Он понимал, что не простит услышанного. Никогда. Тусклый свет лампы, едва пробивающийся сквозь грязные окна, озарял длинный мрачный коридор. Стены здесь были холодными, почти ледяными на ощупь, и испещрены трещинами, будто всё здание раздирало на части тяжесть собственного существования. Мальчик осторожно ступал по скрипучему деревянному полу, стараясь не издавать ни звука. Он двигался, как тень, сдерживая дыхание, чтобы не нарушить гнетущую тишину, висевшую в воздухе. Холод от пропитавшейся влагой одежды бил тело крупной дрожью, но он продолжал двигаться вперёд, направляясь к своей спальне, где его ожидал хоть краткий покой. Неожиданно, на повороте коридора, перед ним возник другой мальчик. Его коренастый силуэт, расплывающийся в полутьме, был неподвижен и твёрдо стоял на пути, словно стена, готовая преградить ему дорогу. Мальчик замер на мгновение, прищурившись, пытаясь разглядеть лицо того, кто осмелился бросить ему вызов. Короткая тишина, нарушаемая только каплями дождя, срывающимися с его волос и падающими на пол, висела между ними. — Из-за тебя нас всех накажут! — прошипел преградивший дорогу ребёнок со злобой и страхом. — Мне плевать, Билли! — узнав соседа, яростно ответил нарушитель спокойствия. Он сделал шаг вперед, но путь по-прежнему был перекрыт. — Тогда иди туда, откуда пришёл! — Билли, как выяснилось, не собирался уступать ни шагу. В его голосе была смесь вызова и отчаяния. — Заткнись! Уйди с дороги! — мальчик заскрипел зубами, кулаки его сжались до побелевших костяшек. В его словах зазвучала угроза, поднимающаяся, как голова змеи, готовая нанести смертельный укус. — Не уйду. Это нечестно! — Билли стоял на месте, его лицо было напряжено, но решимость слышалась даже в шёпоте. — А что честно? Что твоя мамаша-проститутка тебя бросила? — резкость этих слов ударила по тишине коридора, словно плеть. Мальчик знал, куда бьёт, и не собирался сдерживаться. В следующее мгновение Билли бросился на него, схватил за грудки и яростно тряхнул. Его пальцы соскальзывали с мокрого дождевика, но он продолжал исступленно дёргать за вымокшую ткань. Лица обоих сблизились, и в их взглядах сверкнуло что-то тёмное и яростное. — И тебя бросила! — прошептал Билли в сердцах, срываясь на сдавленный хрип. — Меня никто не бросал, ты понял? Я сам сбежал. В этом ответе звучала гордость, смешанная с отчаянием, искажая испачканное лицо в гримасе злобы. — Ты врёшь! Я всё помню! Я помню, что о тебе рассказывали! — Билл, словно зверь, обнажил зубы в ярости, скалясь на своего обидчика. — Что ты помнишь? А? — мальчик говорил всё тише, но с каждой произнесённой фразой в нём сильнее звучала угроза. Продрогший мальчик, весь дрожа от холода и злости, ощущал, как его тело наполнялось свинцовой тяжестью. Каждая мышца напряглась до предела, и прежде чем он осознал, что делает, его руки сжались мёртвой хваткой на горле соседа по комнате. Он почувствовал, как кожа под его пальцами холодела, а дыхание Билли стало неровным, застревающим в гортани. Гнев завладел им полностью, затопив разум, как ледяная река. В этот момент он был готов задушить его, лишь бы заставить замолчать навсегда. Шум борьбы, едва сдерживаемые возгласы и звуки захлебывающегося дыхания разбудили тишину в тёмном коридоре. Из-за угла, словно призрак, появился ещё один мальчик. Он осторожно высунул голову, его глаза были широко распахнуты от страха, а лицо бледнело в тусклом свете лампы. Маленькая фигура замерла в проёме двери, чёрной тенью сливаясь с тьмой, как будто сама ночь наблюдала за происходящим. Мальчик был неподвижен, парализованный ужасом. Он наблюдал за сцепившимися соседями, боясь сделать хоть шаг вперёд. Взгляд его метался, будто он ждал, что кто-то другой вмешается. — Эй, Деннис! — голос, полный ледяного спокойствия, раздался в полумраке. Ребёнок, который схватил Билли за горло, повернул голову в сторону новой фигуры. Его глаза сверкнули в полутьме, и на губах появилась едва заметная зловещая улыбка. — Спорим, что если я захочу, он всё забудет? Забудет даже своё имя? Спорим? Деннис, дрожа от страха, судорожно сглотнул и сделал шаг назад, прячась в тени дверного проёма. Заика, он весь затрясся, когда ответил: — Я не с-с-спорю… Я не спорю с тобой! Т-т-только отпусти его… Слова прозвучали тихо, почти молитвенно, словно он просил о пощаде не только для Билли, но и для самого себя. Мальчик, что держал Билли, ещё на мгновение усилил хватку, наслаждаясь властью, которую он ощущал в этот момент. Затем, словно утолив свою жажду, он резко отпустил мальчика, и тот, схватив горло руками, упал на пол, тяжело дыша. Билли корчился на деревянных досках, пытаясь отдышаться, а в его глазах отражалась паника. Деннис же, не осмеливаясь больше наблюдать, метнулся обратно в спальню, за ним последовал и Билли, как только смог встать, всё ещё дрожа от пережитого страха. Оба мальчика, укрывшись с головой под одеялами, молчали, стараясь даже не дышать слишком громко, чтобы не привлечь к себе внимания. Их страх был настолько силён и осязаем, что они не осмеливались даже переглянуться, замерев в своих постелях как статуи. Единственным звуком в комнате был размеренный стук дождя за окнами. Промокший мальчик долго стоял в проёме, иногда озираясь по сторонам, чтобы не пропустить возможное появление Марты. Заскучав, он вошёл в комнату и лёг на кровать. Его взгляд был устремлён на стены, покрытые чередующимися плитками. Белые и чёрные квадраты казались ему бесконечными в этой темноте, к которой так быстро привыкали глаза. Он начал считать плитки одну за другой, сосредотачиваясь на этой бессмысленной задаче, словно это могло унять бурю в его душе. Каждый квадрат, на который он смотрел, отражал его внутреннюю пустоту, наполняя комнату холодным зловещим присутствием. В этой тишине, насыщенной страхом других детей, было что-то зловещее — словно сама ночь наблюдала за ним, а он, в свою очередь, раскрывал ей свои планы. Он предавался фантазиям. Видел, как в один прекрасный, такой же дождливый день, он проснётся, а в доме не будет ни звука. Он обойдёт все комнаты и обнаружит всех этих людей на крыльце, смотрящих прямо перед собой и оцепенелых в ожидании его приказа. Он видел, как будет повелевать ими, как безвольными куклами, которыми бесконечно играет Энни. Они будут зачарованно пить воду из луж, смешанную с грязью, из своих сколотых чашек, давясь и продолжая, пока ему не надоест. Потом они будут заниматься всеми домашними делами, которыми его нагружали — не зная ни сна, ни отдыха, пока их руки не сотрутся в кровь. Потом он соберёт их всех и поведёт за собой, как крысолов из Гамельна в сказке, которую ему читала Марта. И они пойдут как заворожённые, вереницей, невидяще глядя в пустоту, и дойдут за ним до того самого обрыва, где он был сегодня. И упадут на магистраль друг за другом, и разобьются в лепёшку, обливаясь кровью. И сгинут. *** Спустя тридцать лет, Уилтшир, пригород Лондона Роскошная библиотека особняка простиралась на несколько этажей, словно величественный храм, воздвигнутый в честь знаний и древних тайн. Полки, уставленные сотнями старинных фолиантов, поднимались до самого потолка, почти скрытого в полумраке, таким высоким он был. Здесь царил дух вечности, где каждая книга хранила в себе отголоски прошедших веков. Тёмные деревянные панели стен и тяжелые бархатные шторы приглушали свет, создавая ощущение уединения и тишину, нарушаемую лишь лёгким потрескиванием дров в камине. Воздух был пропитан запахом старой бумаги, пыли и древних заклятий, давно забытых и сокрытых от мира. В центре этого мрачного великолепия, окруженная тенями, стояла молодая женщина. Её платиново-светлые волосы мягкими волнами ниспадали на плечи, обрамляя холодное, почти мраморно-бледное лицо. Глаза, сверкающие ледяным голубым светом, внимательно изучали корешки книг, будто пытаясь найти ответ на тайны, которые скрывались в этих пыльных томах. Её изящная фигура была облачена в чёрное платье, строгое, но элегантное, облегающее тонкие запястья и подчеркивающее хрупкий стан. Она двигалась плавно и грациозно, будто сама тьма подчинялась её воле. Её палочка, сверкающая бледным светом, скользила над полками, и одна за другой книги поднимались в воздух, направляясь прямо к ней. Она собрала всего несколько старинных фолиантов, каждый из которых был важен и необходим для её цели. «Забвение смерти», «Заклинания нескончаемого бытия», «Кровь и время», — нужные заголовки мелькали перед её глазами, пока её грудь вздымалась от волнения. Тяжёлые книги поочередно исчезали в маленькой женской сумочке, прячась в её глубине благодаря заклинанию невидимого расширения, как вдруг её застигло врасплох: — Дорогая, ты здесь? Её тело напряжённо замерло, и в следующий миг она резко взмахнула палочкой, захлопнув небольшую дамскую сумочку на серебряный замок. В глазах мелькнуло испуг, но всего на мгновение, прежде чем она вновь овладела собой. С плавным движением она присела за массивный дубовый стол, быстрым заклинанием превратив сумочку в зеркало и наколдовав жемчужный гребень. Она пристально смотрела в отражение, проводя гребнем по шелковистым локонам, укрощая их, как если бы пыталась успокоить и уравновесить свои собственные мысли. — И здесь прихорашиваешься! Ты каждую комнату можешь превратить в свою спальню! — раздался за спиной мужской голос. В этом тоне звучала легкая усмешка, будто его обладатель наблюдал за ней с тщеславием и тайным удовольствием. В отражении зеркала она увидела, как длинные бледные пальцы нежно коснулись её плеч. Касание было мягким, но холодным, как леска, обвивающая кожу. Руки чуть сжали её плечи, заставляя девушку едва заметно вздрогнуть. — Я сегодня буду поздно, не жди меня, — произнёс мужчина. — Хорошо, как скажешь, — мягко ответила она, но голос её был почти безжизненным, будто эти слова не имели значения. Он удалился, и вскоре дверь с тихим хлопком закрылась. В зеркале осталась лишь её одинокая фигура, и ледяной блеск глаз, в которых за мгновение промелькнуло что-то скрытое, непонятное ей самой. Как только где-то вдали раздался лязг закрывающихся ворот, она быстро поднялась из-за стола. Без единого лишнего движения, словно опасаясь за каждую потерянную секунду, она начала собирать свои вещи. Зеркальце вновь было трансфигурировано, вернувшись к своему первоначальному виду — чёрная сумочка, которую она спрятала в карман. Взмахом палочки накинула на себя длинную изумрудную мантию, и её лицо тут же скрылось под капюшоном, бросив в тень ту, что несколько минут назад казалась воплощением ледяной красоты. Она огляделась по сторонам, убедившись, что никто не наблюдал, и быстро, почти бесшумно, выскользнула из комнаты. В её движениях чувствовалась настороженность, даже страх. За ней словно следили тени самого дома, и она спешила скрыться, не оставиляя ни единого следа. Теперь её фигура сливалась с ночной тьмой, когда она бесшумно и уверенно покидала библиотеку, унося с собой не только книги, но и нераскрытые тайны, что ещё долго будут тревожить умы тех, кто однажды перелистнет их страницы. *** 1970 год, Лондон, Англия Глубоко в лабиринтах древнего замка, спрятанного среди мрачных утесов побережья Северного моря, притаилась комната, о которой не знали даже самые опытные маги. Лишь немногие осмеливались войти в это святилище, наполненное зловещей мощью и магией, которая словно впитывалась в тёмные стены с самого основания этого места. Сквозняки, врывавшиеся в трещины каменной кладки, приносили с собой холодные вздохи северных ветров, напевая свои зловещие баллады о жизни и смерти, о звёздах и магии, вплетая в них силу древних заклинаний, которым не было числа. В центре этой тёмной обители, окружённый древними фолиантами и артефактами, стоял человек, чья фигура излучала величие и ужас. Его чёрные как смоль волосы свободно падали на лоб, отбрасывая тени на лицо, которое скрывало столько тайн, что никто не осмеливался смотреть на него слишком долго. Тёмные глаза, острые и всевидящие, изучали каждый символ, выгравированный на массивном каменном столе перед ним. Длинные пальцы скользили по древним рунам, почти с любовью касаясь их, как если бы в этих символах скрывалась загадка, которая ждала только его одного. Тишина этой тайной библиотеки была почти осязаемой, нарушаемой лишь мягким шорохом переворачиваемых страниц и отдалённым уханьем совы. Здесь, в этом месте, время текло иначе. Оно было лишь фоном, с которым существовал этот человек — безмолвный в ощущении вечности. Для него не было спешки, ведь его жизнь выходила за пределы простых смертных. Каждый предмет в комнате, каждое потрескавшееся древнее заклинание, начертанное на стенах, были доказательствами его огромной силы и жажды знаний, которая не могла быть утолена ничем. Его бледная кожа светилась в мерцании огня, отражая блеск свечей, которые плавились в воздухе, окруженном вибрациями мощной магии. Казалось, что сама комната была живой, дышащей тьмой его магии, создавая вокруг него ауру неприступности и силы, недоступной для остальных. И вот, в этой безмолвной гармонии, тихий стук эхом отозвался в каменных стенах. На губах волшебника появилась тонкая, знающая улыбка. Он медленно поднял руку, и тяжёлая дверь с глухим скрипом распахнулась, впуская в комнату фигуру, окутанную тенью. Гость без слов вытянул палочку, сделав плавный жест, и несколько тяжелых книг легли на стол. Он молча посмотрел на раскрывшийся перед ним пергамент, и его взгляд потемнел. — Мой Лорд… — раздался взволнованный шёпот. — Входи, Нарцисса, — ответил он так же тихо, будто боясь спугнуть свою гостью. — Я тебя ждал.