Цирк, да и только

- господин Дазай, вы уже были тут? Невозможно оторваться от созерцания красоты ажурных сводов, колонн, уходящих в небо - настолько высоким ему казался потолок, и цветных окон. Рюноске замирал у каждого из них, всматриваясь в цветные стёклышки, из которых они состояли, и они тут же складывались в причудливые картины. Зачастую то были ангелы, православный бог и окружающие его святые. Обо всём этом он читал в Библии по весьма настойчивой просьбе директора. Человек, пригласивший их, должно быть, очень верующий, раз пришлось пройти подготовку такого уровня. И тем не менее, тут было немного холодно. Он безрезультатно кутался в плащ в надежде согреться, но трескучие морозы пробирались даже сквозь стены этого дома. Хотя нет.. Где-то в этом доме было само сердце зимы, и стены не смогли его удержать внутри. Дазай в этой обстановке смотрелся как нельзя удачно, словно он наконец попал домой. В этот холодный и безжизненный дворец. Прозвучало бы странно, но и Осаму, и Чуя думали точно так же про него. Тихий и не эмоциональный Рюноске, сейчас выряженый, как кукла, не иначе, будто сошёл с одной из картин на гобеленах. Сам парень упорно этого не замечал. - м? Да, случалось.. - шатен невесомо улыбается, смотря куда-то сквозь него. - я терпеть не могу это место. Акутагава не торопится продолжать диалог. Для начала, он так может вообще разозлить директора, и тогда это недовольство, как снежный ком, будет копить в себе все его грехи за сегодня, а потом.. Ох, страшно подумать. Впрочем, от такого места положительных мыслей и не находилось. Наконец коридор закончился. По огромной винтовой лестнице они поднялись на второй этаж. Всё это время Акутагава заворожённо наблюдал за интерьером, который менялся в зависимости от того, откуда на него смотреть.. Картины принимали общие образы.. Стало жутко. Бальный зал был просторным, здесь было много окон, но сейчас не завешано шторами лишь одно, отчего вся комната словно опущена во тьму. Не спасали даже свечи, их свет холодными бликами ложился на картины.. Портреты семьи в жестких тонах и снова множество библейских мотивов. Почему все они смотрят на него с осуждением..? - посмотри на это.. - Дазай вдруг оказался очень близко, заставив мальчишку вздрогнуть. Он говорил в полтона, чтобы никто их не слышал. - ничего странного не замечаешь в картинах? Акутагава кивнул. Его пробирало мурашками каждый раз, как он оглядывал зал, от восторга и ужаса одновременно. - они все.. Жестокие.. - это покарания людей за грехи. Любимая часть библейских мотивов Достоевского. Поморщившись от мурашек по всему телу, юноша потупил глаза в пол, теперь стараясь избегать одного вида этих картин. Знакомый Дазая уже не казался ему таким интересным, хотя тематика произведения и сулила нечто зловещее.. Интересно, а сам Фёдор относит себя к "обычному человеку", которому удалось просто удачно сочинить, или.. "Говорящему новое"? Весь он сам писал, что таковых рождается крайне мало, как, например, Ньютон - один на сто тысяч.. Или даже на миллион. Вот с Дазаем всё непременно ясно: он относится ко вторым. С Чуей сложнее, но он точно не даст собой командовать кому-то кроме шатена, так что тоже. - господин Дазай? - он позвал, когда уже выходил из зала. Гончаров объяснил, что туда они вернутся вечером, когда придут все гости. - может ли быть такое, чтобы сразу несколько людей, мм.. Иного плана, собирались рядом? Осаму, слыша такой вопрос, обернулся и посмотрел на него с нескрываемым удивлением. Заметно напрягся и Чуя. Это длилось всего пару секунд, после чего директор рассмеялся. - в случае чего, ты нас разбавишь! Акутагава всё прекрасно понял. Он сохранял молчание до конца пути, и в чайной комнатке, которой русские отчего-то уделяли столько внимания, что концентрация картин просто зашкаливала, и голова начинала кружиться от количества глаз, смотрящих на него со стен, он занял самое дальнее мосто, желая слиться с интерьером. Идея показать рисунок уже казалась какой-то глупой и совсем детской.. Это был уже не страх перед кумиром, это ужасное состояние, схожее с тем, что ощущает жертва, прижатая к стене, слыша дыхание хищника, но не в силах разглядеть его через темноту. Он вздрогнул, когда Чуя ободряюще хлопнул его по плечу, инстинктивно вжимая голову в плечи. Тот воспринял это, как боль в ране, так что извинился. Рюноске кивнул. Он вдруг понял, что не расслышал ни его слов, ни того, что промямлил в качестве ответа сам. Из транса его вывел только тихой скрип двери. Секунда, и в кресле перед камином сидел молодой человек с неестественно бледной кожей и тёмно-синими, но не такими, как у Чуи, а с ночной фиолетовой мглой, глазами. Волосы были на полтона темнее, аккуратно спускались до плеч. Он сам не знал, почему, но подумал, что они у него точно выпадают клоками время от времени. Фёдор словно сошёл с самой страшной из своих картин. Дазай посмотрел на него строго. Акутагава, как по команде, выпрямил спину. - рад видеть всех, кого знаю и не знаю. Спасибо, что почтили меня визитом, путь наверняка был долгим. - его голос был под стать хозяину. Рюноске стало ещё в три раза холоднее, а в горле пересохло. Эта улыбка русского его словно гипнотизировала.. И по какой такой нелепой причине он оказался к нему ближе всех?! - вы Акутагава, верно? Меня зовут Фёдор Михайлович, но можно просто Фёдор. Нам предстоит не два и не три дня общества друг друга. - здравствуйте.. Х-хорошо.. Юноша хотел поклониться, но ему вдруг протянули руку.. Добрых полторы секунды ушло на то, чтобы вспомнить о рукопожатии. Чёрт, если он сейчас не успокоится... От касания пробежал мороз по коже. Казалось, он оторвёт ладонь, и с неё посыпятся снежинки. Однако Достоевский не торопил его ни в чём, он лишь благодарно кивнул, а затем принялся сам разливать им чай. Аромат потянулся необыкновенный! Душистые травы, пока ему неизвестные, лепестки роз и ягоды.. Всё напоминало о лете, и хотелось скорее ощутить этот чудесный напиток внутри. Однако поданную чашку он не уронил с большим трудом, по привычке схватившись двумя руками.. Она, чёрт возьми, огненная! Стойко выдержав это испытание, он поставил её на блюдце, прислоня пальцы к креслу, чтобы они немного остыли. Холст невольно дёрнулся грозясь упасть и этим привлёк к себе лишнее внимание. - вы мне что-то принесли? - нотки интереса в ледяном голосе заставили его вздрогнуть. А если ожидания не оправдаются? Он ведь никому кроме Дазая и Чуи свои работы не показывает.. - нет! - попытка убрать холст куда-то не увенчалась успехом, а наседающий кашель директора окончательно выбили из него дух. - то есть да.. Она всё ещё не идеальна, но лучшая из моих.. Вот. Свёрток передаётся в руки с неестественно длинными пальцами, Фёдор молча пристально его рассматривает, прежде чем распечатать, и тут фиолетовые глаза распахиваются в неподдельном шоке. Сейчас отчётливо видна его болезненность, Акутагава чуть дрожит даже, ожидая его вердикт, но писатель не спешит. Внимательно всматривается в иллюстрацию: юноша, занёсший топор над старухой-процентщицей, и картину в картине прямо над из головами: очертания яблока, которое тает, словно воск, обнажая за кровавыми каплями череп. Сзади, из темноты, к нему тянутся руки. Он словно чувствует каждый неумелый мазок, и впитывает его старания, эмоции, вложенные в работу. - читал? - перечитывал трижды.. В оригинале. - это было лишним замечанием, они и так вполне свободно говорили на русском до этого, да и Рюноске акцента не стеснялся. - я не припомню описания такой картины у себя.. - её там нет.. - Акутагава прерывается, делая глоток чая, чтобы успокоить голос. Это звучало, как упрёк. - я ознакомился с вашей Священной книгой, и узнал, что яблоко символизирует искушение - преступление в данном случае, которое совершают Адам, Ева, а затем и Родион. Ну а череп.. - не сложно догадаться.. - шёпотом прерывает его Фёдор. Его лицо стало розовее, а глаза нашли где-то блеск. Всё ещё тусклый, но теперь мужчина не выглядел мертвецом. Он смотрит на Дазая, кивая на это, мол, "ты сочинял?", но в ответ вполне серьёзно качают головой. Он различил бы, реши директор врать. И от этого в груди вспыхивает странное чувство. - а руки? - не знаю.. Бог? Ведь кто-то ведает этот баланс.. - понимая, что на него все сейчас смотрят, Акутагава краснеет. Ему неловко быть в центре внимания, да и столько болтать.. - простите, это было плохой идеей, приносить её сюда.. Ненадолго комната погружается в молчание. Когда Рюноске решает идти напопятую и скрыть своё восхищение, все наоборот интересуются ситуацией ещё сильнее. Дазай впервые так долго молчит.. Ему интересно, как этот ребёнок выкрутится из всей ситуации, но, на удивление, всё складывается в его пользу. - отнюдь, у меня для вас есть предложение! - Достоевский сматывает картину, но отдавать не спешит. Вместо этого берёт одну из самых красивых книг с полок. - оставьте картину мне, не сложно догадаться, но я люблю живопись.. А это возмёте взамен. Лицо юноши пылает ещё сильнее, как только он получает это предложение, настолько высоко его старания не оценивал никто и никогда.. Но, получив книгу, лицо озаряет кривая усмешка. - "Идиот".. Символично. Когда он понимает, что сказал это вслух, уже слишком поздно. Дазай прожигает в нём дыру взглядом, даже Чуя выглядит озабоченным, и он уже бледнеет до состояния снега за окном, пока комнату вдруг не разрезает смех. Все взгляды устремились прямиком на Фёдора. Будет странно звучать, но ни при ком из них он ещё ни разу не позволял себе даже улыбки. Утерев слезу, он посмотрел на ошарашенного Осаму, усмехаясь. - для меня так и останется загадкой, где ты таких только берёшь? - На его губах при улыбке появлялись маленькие трещинки, прямо как у Рюноске, и мальчик поймал себя на мысли, что эта схожесть ему нравится. - не поверишь, - Осаму переводит полуулыбчивый взгляд на ученика, что тут же напрягся всем телом, и усмехается тоже. - будто сами ко мне падают! Чуя давит усмешку, отпивая чай, и Акутагава спешит последовать его примеру. Тёмные пряди скрывают порозовевшие щёки, и он хочет умереть со стыда прямо сейчас, если только речь зайдёт о том самом дне.. Вообще-то, он и сам мечтал бы его забыть, надеясь, что Дазай не хранит в памяти такое, но.. Похоже, удача не на его стороне. Повисает пауза, но она не кажется напряжённой, просто все как-то одновременно делают глоток чая. Фёдор продолжает заинтересованно изучать взглядом каждый сантиметр младшего, а тот - успешно это игнорировать. Ему хорошо. Напиток обволакивает замёрзшие внутренности, и снова возникшая тихая беседа вокруг его баюкает. Хочется отпроситься ненадолго и прилечь прямо на мягких стульях в большом зале. Но директор, словно чувствуя его настроение, нарочито громко кашляет, делая вид, будто одно из печений попало ему не в то горло. Он вздрагивает. Резко становится совсем не до сна, приходится невольно вслушиваться в разговор, который его не касается. Кажется, они обсуждали железную дорогу.. - Акутагава, а вы что думаете? Он снова дёргается и смотрит на Достоевского в лёгком волнении. Он не знал точной темы, и боялся облажаться снова, поэтому только нейтрально пожал плечами. - мне нравится железная дорога. Если она проложена, значит в то место кому-то надо, и кто-то там не забыт.. Она меня успокаивает. Фёдор снова хмыкает, делая глоток. Когда им успели налить по второй чашке? Рюноске не спрашивает, даже не смотрит на Дазая, а просто берёт её в руки. Вкус, кажется, стал ещё лучше.. Ему совсем тепло, и теперь хочется подвигаться, потому что сидеть в одной позе столько времени.. Сколько времени? Почему уже почти догорели дрова в камине, и вторая ли это чашка? Он резко крутит головой, не замечая ни директора, ни его приятеля. Только он и Фёдор в пустой комнате, в которую постепенно снова собирается холод. И этот русский уже не кажется ему таким милым и обаятельным, он словно стал серьёзнее. - а где..? - они вышли не так давно, вы не слышали? Думаю, вернутся не позже, чем через час. - на сухих покрытых трещинами губах снова появляется тень улыбки, какой-то пошлой.. Дазай был напряжён в последнее время очень сильно, но как только второй на это пошёл..? Если он ещё верно понимает суть. - кем вы работаете у Дазая? - гимнастом вообще, иногда акробатом.. Люди в труппе часто болеют. - он отвечал, как заговорённый, почти не думая над словами. - и как, нравится? Акутагава кивает. Сглатывает вязкую слюну. Ему вдруг становится душно и шумит в ушах, а Фёдор, словно почувствовав это, поднимается и открывает окно. В комнату врывается холодный ветер, но мальчишка его не чувствовал. Он отпивал мерно чай, смотря на гаснущие угли, и думал о чём-то. Ему на нос садится снежинка, тает, становясь прозрачной каплей, и скатывается вдоль линии губ, он её не стирает. Снежинки кружат вокруг. Они опускаются на его волосы, руки, ноги, ресницы, падают в чашку и тают. А на нём нет. - не хотел бы остаться тут навсегда? И его губы почти открылись в незамысловатом звуке, но вдруг дверь распахивается, и директор, появившийся в проёме выглядит встревоженно. Снежинки летят и на него, и на Чую за ним, и они морщатся. Почему..? Им холодно? Холодно! И Рюноске очень-очень холодно! У него почти онемели руки и весь он дрожит, но почему-то до сих пор не чувствовал это. - чёрт возьми, как же холодно! - тут же вскрикивает Дазай, подскакивая в первую очередь к окну, а потом уже и к Акутагаве, отряхивая его на грани с ударами, и укрывая своим пальто. - о чём ты только думаешь? Сейчас ведь простудишься! А Акутагава не знает о чём он думает. Ему просто в миг становится совсем страшно и хочется расплакаться. Зачем он им тут вообще? Его хотят оставить? Подарить? Обменять на кого-то? Что вообще в этом доме происходит?! - пора идти в зал. - как гром в такой тишине звучит голос Достоевского. - гости уже собираются.