Моя тень больна

***

      

      Как они цветут, так и рассеиваются;

      как рассеиваются, так и цветут.

      Цветы Сарусубери

      Кага но Тие

             Жара спала. Цветы лагерстремии (1) багряно-розовым водопадом укрывали землю, а новые продолжали расцветать на ветках. Шэнь Цзю стоял под стволами, закрываясь зонтиком от опадающих на ветру лепестков, и вдыхал свежий воздух. В каждом сезоне рождалось и умирало что-то прекрасное, формы создаваемые природой несли радость, несли спокойствие, несли изящество.              Когда как все что его окружало из мира людей было источником уродства.              Он зря волновался, многого изображать не требовалось. Цю Хайтан, узнав новости, успокоилась и притихла. Ее устроило, что Шэнь Цзю никуда не уйдет из дома, про платонические родственные души она слышала, а новость о назначенной свадьбе восприняла как само собой разумеющееся. И вроде Цю Хайтан была шумной как прежде, а вроде и отстраненной. Шэнь Цзю стал часто ловить на себе ее взгляды со стороны, хотя раньше она просто подошла бы.              Добившись от Шэнь Цзю своего, Цю Цзяньло стал чаще отвлекаться на дела поместья и реже заходить приобщать к семейным традициям. Но когда они виделись, когда Шэнь Цзю касались рукой или словом, он научился прятаться в кокон. Из шелковых одежд, из монотонных слов, из бумажного зонтика, что так причудливо отбрасывал красные тени, из фальшивых улыбок и спокойствия зверя, который в ночи с воем прорывался наружу. Шэнь Цзю знал, надо немного подождать, еще немного набраться сил.              Ши Чуньтяня он с тех пор не видел. Но его слова тенью преследовали Шэнь Цзю, куда бы он ни пошел. А с тенью было не страшно. С тенью было не одиноко. Он к ней так привык, что, казалось, мог чувствовать, даже когда не видел. При свете дня она часто пряталась, давая о себе знать лишь в мелочах.              Например, Шэнь Цзю стоит с распущенными волосами, вокруг ни дуновения ветра, а его фальшивая тень словно попала в бурю, волосы разметались во все стороны, теневые пряди липнут на лицо теневого двойника, но ханьфу остается неподвижным. Уж что за чудные шторма в мире теней?              А ночами она жмется к нему, как заблудшая потерянная душа, вокруг них на полу стелются ковры лесных мхов, а по деревянным стенам мечутся теневые стаи лесных птиц. Шэнь Цзю ярко помнил густой лес, в один из побегов он ночевал на мягком мху, слизывая поутру росу с широких листьев.              Вторая фляга лекарства от Цю Цзяньло подходила к концу, подарочную он берег, так и там осталось мало. Содержимое фляги приносило успокоение, отпив можно было не обращать внимание на звон и треск дома Цю. Однако… с каждым глотком панацеи оставалось все меньше, и на Шэнь Цзю постепенно накатывала тревога.              Что бы Ши Чуньтянь не налил в свою флягу, но дивная панацея и приносила спокойствие и утоляла голод, а в последнее время с кухни дома Цю и кусок в горло не лез.              И вместе с тем терзало любопытство, как можно сравнивать человека и лекарство? Лекарство-то вот оно, красное, сладостно обжигает внутри, наполняет желудок, и в голове наступает блаженное забвение. А что человек? Чем ему поможет человек?              Но больше Шэнь Цзю волновала охота. Ши Чуньтянь так много успел ему сказать, но про охоту явно что-то не успел, а может, не хотел. Но при этом отметил, как она важна. А почему важна?              На охоту его все-таки вывезли, даже несколько раз. В первый Цю Цзяньло лично возглавил мероприятие. Процессия больше походила на то, что Цю Цзяньло поехал строить деловые отношения, позвав пару богатеев. Цю Хайтан тоже было не до охоты, ей в первую очередь очень хотелось показать всем своего Хуали и как она умеет скакать верхом, хотя до охотничьих угодий она смиренно ехала вместе с Шэнь Цзю в карете.              Оказавшись на месте, выбранным Цю Цзяньло, все разъехались на лошадях в разные стороны, по лесу разбежались собаки, а Шэнь Цзю оставили сидеть в карете, разумеется, никакого оружия ему не дали. Выйти наружу его никто тоже не позвал, Цю Хайтан была рада совместной семейной прогулке и делала, как велел брат, а Цю Цзяньло сказал, что Шэнь Цзю безопаснее сидеть на месте и ждать.              Да от лая собак Шэнь Цзю сам не хотел выходить. Так он и просидел всю охоту в карете, затыкая уши руками и отпивая периодически из фляги. Разумеется, дело происходило при свете дня, отправляться ради него ночью семья Цю не собиралась. Может, все пошло не так, потому что не было благоволящего света луны?              Ко времени второй охоты новая фляга опустела. Аппетит не вернулся, от недоедания дрожали руки. Цю Цзяньло как-то подал снова ту утку, но ему было некогда сидеть весь вечер и следить, а Шэнь Цзю, имея возможность вылить еду, что была в руках Цю Цзяньло, ее выливал, пусть и бульон ему понравился в прошлый раз.              Без лекарства, к которому он успел пристраститься, Шэнь Цзю не находил себе места перед охотой. Как назло вспоминалась погоня. Днем он давил в памяти старые события, но лай собак прорывался сквозь сны. А еще он понимал, что в этот раз надо что-то сделать, и это нервировало. Шэнь Цзю не надеялся, что ему представиться шанс освежевать тушу, как рекомендовал Ши Чуньтянь, но ему хотя бы выйти из кареты.              С самого утра накануне тень наматывала круги вокруг Шэнь Цзю. Он играл с ее длинной шерстью, которую она отрастила, будто специально для него, гладил шелковые локоны и забывался, что они из разных миров. Тень была как вырванный из мглы клочок ночи. Уютной лунной ночи, когда можно в отдохновение прикрыть глаза, забывая про день. А днем спрятаться в тени и не выходить на свет.              Выехали они после завтрака. На этот раз Цю Цзяньло не сопровождал, но отправил с ними двух новых любимых сук. Шэнь Цзю хотелось пролить их кровь, но он уже знал, что пока жив господин, кровь собак ему ничем не поможет. Чужих с ними не было, и Цю Хайтан всю себя посвятила Шэнь Цзю, она же руководила группой.              Отсидеться в карете ему не дали, в чаще леса Цю Хайтан с луком наперевес посадила Шэнь Цзю к себе на лошадь позади себя. Шэнь Цзю казалось, он вот-вот слетит вниз и расшибется, поэтому волей-неволей вцепился в Цю Хайтан.              Незадолго до этого ему преподали несколько уроков верховой езды, и хотя он мог бы вполне уверенно проехаться сам, но чтобы преодолеть страх высоты ему требовалось больше практики.              Его маленькая невеста напротив была уже довольно опытной и дерзко помчала куда-то вперед, оставляя слуг далеко позади. Собаки тоже не преследовали, Шэнь Цзю предположил, что им дали команду сторожить карету.              Шэнь Цзю полагал, они будут охотиться, Цю Хайтан прежде с таким азартом представляла их кровавый досуг. Но отъехав так далеко от дома и брата, Цю Хайтан, похоже, поменяла планы, они точно не охотились. Вместо этого Цю Хайтан привезла их к лесному озеру с берегом поросшим травами. Шэнь Цзю стало неуютно. Обыкновенно Цю Хайтан рассказывала все наперед, а тут… чего ожидать?              — А-Цзю, слезай и помоги своей невесте.              Шэнь Цзю кое-как спрыгнул с лошади и протянул руку Цю Хайтан, хотя та в помощи явно не нуждалась. Она взяла его руку, и он не понял, как так получилось, но Цю Хайтан, спустившись вниз, повисла у него на шее.              — Спасибо, А-Цзю, — она почти коснулась губами его уха, и Шэнь Цзю захотелось запрыгнуть назад на лошадь.              Он едва ли не отдернулся от нее, но она не обратила внимания.              — Пойдем, пойдем, я тебе такое красивое место покажу, — Цю Хайтан бесцеремонно схватила его за руку и потащила к озеру. — Мы проведем время с тобой наедине, нам никто не помешает, так что можешь вести себя свободно и не сдерживаться, — Цю Хайтан погладила его по руке.              Шэнь Цзю ничего не ответил и раскрыл зонтик. Сегодня в честь семейной охоты они оба были в схожих ханьфу в багряно-розовых тонах, как цветы лагерстремии. Цю Хайтан сказала, что сезон, и надо соответствовать. Погода стояла туманная, и их одежды ярким пятном выделялись в серой мгле. Цю Хайтан сама подобрала ему новый зонтик, окрашенный в лилово-розовые оттенки. По крайней мере, свободу носить зонтик ему оставили.              — А-Цзю, я не разрешала тебе прятать лицо. То что я дала тебе возможность, еще не значит, что ей надо пользоваться, — возмущенная Цю Хайтан отпустила его руку. — Сегодня и солнце-то нет.              — Милая сестрица, позволь мне…              — Нет, — Цю Хайтан его перебила. — Мы не для того так далеко сбежали.              — А для чего? — сглотнул Шэнь Цзю.              — Глупый А-Цзю, если ты правда не понимаешь, что не стоит прятать лицо от меня в такой обстановке, то… — Цю Хайтан замолчала, — то я дам тебе еще один шанс, — смилостивилась Цю Хайтан.              — Посмотри на меня, — Цю Хайтан плавно приближалась. — Посмотри внимательно. Что ты обо мне думаешь? — ее прическа сбилась после скачки, пряди разметались в стороны, но вместо того, чтобы их подколоть, Цю Хайтан вела себя будто так и надо.              Шэнь Цзю обескураженно попятился, не убирая зонтик.              — Неужели ничего? У тебя нет никаких желаний? Смелее, А-Цзю, брат ни о чем не узнает, обещаю.              Шэнь Цзю смотрел из-под зонтика и как завороженный наблюдал за своей тенью. Вторая тень поднялась с земли в его облике и зашла Цю Хайтан за спину. Одну руку она положила Цю Хайтан на талию, другой приобняла за плечи и провела рукой по шее. От ее движений исходила опасность. Она хочет свернуть ей шею? А вдруг она может? Цю Хайтан ничего не замечала.              — Уйди! Не трогай! — Шэнь Цзю испуганно крикнул тени, и та послушно перекинулась из человека в крупное рогатое животное и в один прыжок вернулась в его обычную тень.              — Шэнь Цзю, — на лице Цю Хайтан сначала промелькнул шок, потом злость и обида. — Ты, грязный раб, посмел орать на свою госпожу?! Даже если я тебе не нравлюсь так же как ты мне, это не дает тебе права поднимать на меня голос!              Терпения у Цю Хайтан оказалось еще меньше, чем у ее брата, хватило одного слова, чтобы снова стать рабом.              — Все верно, я жалкий грязный раб, — Шэнь Цзю зло засмеялся.              Хотя она делала вид, что считает его человеком, но оказалось, что это невозможно, и в ее глазах он всегда был тем, кем был. Наверно ее прежняя доброта была связана только с тем, что она хотела оправдать свою привязанность к рабу.              — Госпожа только заметила? — смех Шэнь перерос в истеричный, как ей хватило одного слова, так и ему. — Не противно оставаться наедине с таким ничтожеством? — Шэнь Цзю уже не мог остановиться. — Вдруг испачкаетесь.              Раздалась звонкая пощечина.              — Ты несчастное пропащее создание, не понимаешь, что для тебя хорошо, а что плохо, — Цю Хайтан вырвала из его рук зонтик и указала кончиком на землю. — Вставай на колени.              Шэнь Цзю послушно встал, земля была каменистой, и колени заныли.              — Вытяни руки.              Шэнь Цзю вытянул ладонями вверх, он знал, что будет дальше. Это было обычное наказание для обычных слуг. Хотя он не видел, чтобы Цю Хайтан так кого-то наказывала.              — Думаешь, я буду тебя бить? — Цю Хайтан некрасиво усмехнулась, и Шэнь Цзю стало интересно, куда делась та милая Хайтан, какой она была совсем недавно.              — Госпожа в своем праве раздавать милости и наказания, — Шэнь Цзю отрешенно и безразлично опустил голову.              — Думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься с моим братом, маленькая красивая шлюха?              Шэнь Цзю в ужасе вскинул голову и, не веря тому, что слышит, с остекленевшими глазами посмотрел на Цю Хайтан.              — Не строй из себя святую невинность. Я всего лишь хотела провести с тобой чуть больше времени наедине, а ты! Тебе было сложно уделить мне немного внимания? Сказать пару комплиментов, обнять хотя бы. Я так много просила? Я видела, как ты его обнимаешь. Как ластишься к нему. Таскаешь везде его проклятый зонт, так сильно хочешь показать ему свою привязанность? Я слышала, как он приходит к тебе по ночам, ты всегда его пускаешь. Каждый день только и ждешь, чтобы я ушла, и ты мог броситься к нему в объятия. Но твоя невеста это я!              Шэнь Цзю опустошенно смотрел в землю. Он не собирался оправдываться, скажи тут хоть слово, и еще больше себя закопаешь. Его вытянутые руки начали дрожать от напряжения. Даже если он не делал то, в чем его обвиняли, разве это что-то меняло? Она все равно была права.              — Как ты появился, брат только тобой и занимался, лично давал тебе образование, когда как мне нанимал учителей. Когда мы собираемся семьей, он всегда уделяет тебе внимание. Дарит дорогие подарки. Наряжает как свою шлюху, чтобы любоваться. Раньше он никогда не приводил людей с улицы. Скажи правду, он тебя из дома цветов (2) выкупил? Поначалу мне на тебя и смотреть-то подолгу запрещали. Ты ему сразу пообещал себя отдать?              — Это не правда, я не… — от несправедливости голос Шэнь Цзю дрожал и звучал фальшиво, он видел, что бы он ни сказал, ему не поверят.              — Нет, а кто ты? Ты себя видел? С таким лицом только шлюхой быть. Но, видимо, положения мужа молодой госпожи тебе мало. Как есть жадная шлюха, соблазнил еще и главу дома для надежности. Вы уже делали с ним это? Как часто? Тебе понравилось? На него стоит крепче, чем на женщину?              — Но знаешь, это не важно. Ты можешь быть с ним родственными душами, плевала я, наверняка ты его обманул и все наплел, чтобы привязать к себе сильнее. Да и как у такого человека как ты вообще может быть родственная душа, родственные души это что-то возвышенное, не для таких как ты. Так что можешь пока стелиться под него, все равно это тебе не поможет. Мужем ты будешь моим.              — И это со мной ты будешь проводить ночи. В брачную ночь ты будешь спать со мной. Если потребуется, если ты окажешься бессилен, я позову брата помочь, я много думала недавно, я готова на жертвы. Но обнимать, А-Цзю, ты все равно будешь меня. И если тебя волнует твое будущее, то ты должен понимать, что оно возможно только со мной, а не с ним.              — Он знает?              — Что я знаю? Конечно нет. Это ведь ты грязная шлюха, зачем мне ссориться из-за тебя с братом. После нашей свадьбы, он потеряет к тебе интерес. Он сам предложил, чтобы ты стал моим мужем, потому что понимал с самого начала бесперспективность вашей связи. Что бы он сказал нашим предкам?              — Ты можешь пользоваться его вниманием, но осталось недолго. Тебе придется слюбиться со мной, ведь под небом это ты со мной заключишь клятвы. И ты должен быть благодарен, что я тебя так сильно люблю и готова прощать. Если бы ты изменял с кем угодно другим, я бы изуродовала твое лицо. И тебе уже уроду пришлось бы смириться и просить меня пустить назад. Да что ты все молчишь? Сказал бы хоть слово в свое оправдание!              — Мне нет оправдания, я цветок в саду своих господ, — Шэнь Цзю издал злой смешок, и сквозь смех прорывались слезы. — Днем я улыбаюсь госпоже, ночью господину.              — Ты все-таки признал. Мой испорченный порочный А-Цзю хотя бы честный. Раз так я обещаю постараться держать себя в руках и сильно не злиться. В конце концов, твое желание выползти из грязи можно понять. Но это, — Цю Хайтан достала из-за пояса нож и глубоко полоснула его поперек ладони, — прими от меня как напоминание. Когда будешь брать мою первую кровь, помни, что свою ты отдал не своей невесте.              — А теперь если ты хочешь, что бы я ушла, я уйду. Посиди здесь и подумай, — Цю Хайтан, не оборачиваясь, села на лошадь и постепенно скрылась за деревьями.              Жестокость в доме Цю была семейной традицией, пора уже было привыкнуть.              Шэнь Цзю лег на землю, прижимая к груди кровоточащую ладонь, сдавленные всхлипы душили горло. Из-за Цю Хайтан он плакал впервые, но потому было так больно.              Кровь быстро сочилась из раны, вытекая на землю, и ему подумалось, что он весь вытечет наружу.              А потом кровь впитается в землю и прорастет. Из земли ростки вытянутся вверх, окрепнут, распустятся прекрасные цветы, и время остановится. Потому что в мире растений нет времени, все живет и одновременно умирает, и снова расцветает. Природа была прекрасна.              

***

             (1) Лагерстремия — кустарник или небольшое дерево, цветет летом и осенью, известна под названием индийская сирень. Родом из Китая, на китайском звучит как «байжихун» 百日红 bǎirìhóng, что дословно переводится как «сто дней красный». На японском — сарусубери.       По японскому цветочному календарю лагерстремия символизирует сезон «начала осени» (который приходится примерно на вторую треть августа).              (2) Дом цветов — бордель.