Моя тень больна

***

В знойный летний день может померещиться всякое. Если отвернуться от галлюцинации и забыть о ней, ничего страшного не случится, однако, когда дело заходит о судьбе, с ней не разминешься, куда вслепую ни беги. Сегодня Шэнь Цзю заметил, что у него было две тени. И все бы ладно, чего только не бывает, но он готов поклясться, что вторая тень принадлежала кому-то другому. Шэнь Цзю лихорадило уже несколько дней, он еле стоял на ногах, но упрямо стриг букет кровавых роз для своей маленькой невесты. Цю Хайтан хотела свежие розы, и он принесет их, все лучше, чем дышать спертым воздухом в доме Цю или умолять Цю Цзяньло дать свободный день. Не умрет же он от жара? А если и умрет, плакать никто не будет, Ци-гэ был единственным, кто мог, но он давно ушел без оглядки. В руке дрожали старые украшенные литыми завитками ножницы, его пальцы давно покрылись мелкими порезами, но он не обращал внимания, как капли крови медленно стекали по запястьям. Мучаясь от солнца, жужжащих насекомых и недомогания Шэнь Цзю чувствовал себя пустой оболочкой, зачем-то продолжающей двигаться. Только внутренний жар, болезненно коловший под кожей, заставлял помнить, что он живой. А еще эта мрачная тень непрошенного гостя. И что она скалится ему? Что она хочет сказать? Он закрыл глаза и продолжил терзать розы, пока не упал. В летние дни земля была мягкой и нежной. С такой бы никогда не вставать. — Брат! — истошно завопил девичий голосок. — Быстрее найди лекаря, мне кажется, он умирает. Прошу, спаси А-Цзю! — Милая Тан-эр, пожалуйста, успокойся, ты сейчас всю округу всполошишь. — Цю Цзяньло раздраженно смотрел на Шэнь Цзю, лежащего под розами. — Твой жених просто напросто лег спать. — Да нет же! Ему плохо, у него пульс не прощупывается. Он весь горит. — Дорогая сестра, ты разве лекарь? Откуда тебе знать, что ему плохо. — Я не лекарь, поэтому, — в глазах Цю Хайтан стояли слезы, — прошу тебя, сходи за лекарем. — Думаешь, я не хочу помочь? Но сама подумай, кто в такую жару выйдет за порог? — Братик, заплати побольше, и любой примчится. Но имей в виду, если мой А-Цзю умрет, я буду винить тебя. Когда он в прошлый раз упал, ты тоже сказал, что все обойдется, а в итоге А-Цзю говорить не мог несколько месяцев. Позади них мялась испуганная служанка, переводя взгляд с Цю Хайтан на Цю Цзяньло и обратно, пытаясь понять, чье слово сегодня решающее. — Ладно, ладно, будет тебе лекарь, за это впредь будь послушной девочкой, и без препирательств сделай, что я тебе скажу. Обещаешь? — Обещаю, все что попросишь! Только поторопись. Шэнь Цзю очнулся в своей кровати. Тело ломило, в горле пересохло, голова была как ватная. Из блаженной летаргии он вынырнул в кошмар. Как жаль. Цю Хайтан держала его за руку, в пламени свечей ее лицо пылало алым, а глаза влажно блестели. — А-Цзю, ты пришел в себя! — Цю Хайтан радостно потянулась рукой к его лицу, поправить прилипшую к щеке густую прядь, Шэнь Цзю прикрыл глаза, позволяя ей себя коснуться. — Я так рада. Я три дня сидела около твоей кровати. Выпей, — Цю Хайтан спохватилась и поднесла к его губам металлическую флягу, обтянутую кожей. — Это лекарство. Оно очень ценное. Брат сказал, что за него взяли по цене лошади. Пей, лекарь велел дать тебе, как только ты проснешься. От громкого голоса Цю Хайтан голова разболелась сильнее и затошнило, но Шэнь Цзю подавил рвотные позывы и сделал глоток. А за ним еще и еще. И с каждым глотком он чувствовал, как внутренний жар угасает и дышится свободнее. От облегчения Шэнь Цзю едва не застонал. Видя, что ему стало легче, Цю Хайтан широко улыбнулась и неуклюже прижалась губами к его лбу. Его маленькая невеста всегда эмоционально реагировала, если он болел, и как ребенок радовалась, когда ее старания давали результаты. Он улыбнулся кончиком губ, не смея на нее обижаться за то, что все ее труды были напрасны. Может ей стоило сразу просить у брата куклу? За фарфором ухаживать проще. Даже испещренное трещинами тело может стать снова идеально гладким и красивым, если заменить старое новым. — Ты уже не горишь! Лекарство действительно стоило хорошей лошади. Слова Цю Хайтан медленно доходили до Шэнь Цзю. Наконец, он выцепил самое главное и отупело замер. Он невольно начал представлять, как Цю Цзяньло заставит платить, и его охватило удушье. Жаль, его маленькая невеста не дала ему умереть под розами. Его бы засыпало лепестками, а она могла любоваться им, сколько угодно. — Да что ж ты такой болезненный? То одно, то другое. А-Цзю, так ты и до двадцати не доживешь. Нам надо скорее сыграть свадьбу. Мы должны сохранить твою красоту. Шэнь Цзю не возражал. Он никогда не возражал своей маленькой невесте. Но когда единственная ценность твоего существования это внешность, то нет разницы, мертвый ты или живой. — А-Цзю, и почему ты молчишь? Ты такой бледный. Ты все выпил? Не жалей лекарство, я попрошу у брата еще. Ради нашего счастья он купит, сколько потребуется. Кстати, как только тебе станет лучше, брат отправит меня учиться стилю гунби (1) к именитому мастеру в город, ты ведь знаешь, я хочу сама расписать нашу свадебную ширму. Без меня тебе будет нечем заняться, но ты сможешь эти несколько месяцев набираться сил и восстанавливать здоровье. Как тебе? Брат обещал, что не будет утомлять тебя учебой. — Да, — сдавленно выдавил из себя Шэнь Цзю. Несколько месяцев с Цю Цзяньло наедине? Несколько месяцев без маленькой заботливой невесты? Несколько месяцев один на один…… Он потянул пальцы в рот, может еще была возможность избавиться от такого дивного лекарства, но мельком взглянул на Цю Хайтан, и вместо того чтобы вызвать рвоту, потер глаза. Его маленькая невеста его так просто не отпустит. — Или будешь по мне скучать? Я сказала, что поеду только с тобой, но брат напомнил об обещании хорошо себя вести. А-Цзю, мне придется его послушать, а ты пока должен полностью поправиться. Но когда ты станешь моим мужем, обещаю, что мы с тобой будем делать только то, что скажу я. Следуй за мной, и я позабочусь, чтобы твоя жизнь была хорошей. — Оно правда стоило как кобыла? — Шэнь Цзю кивнул на флягу. — Ха! Как кобыла! Как родовитый жеребец! Мой брат такой щедрый. Но что толку от жеребца, пусть и чистокровного, разве что на охоту съездить и соседей на место поставить, не всем дано чувство прекрасного и деньги. Детей от него не родишь. Твоя жизнь, А-Цзю, куда дороже. Ты красивый и кроткий как племенной жеребец. И брат обучил тебя грамоте, где найдешь такого коня? А-Цзю, поправляйся скорее, хочу, чтобы мы побыстрее поженились, и ты свободно мог сопровождать меня в город. Кстати мне служанка рассказала удивительную историю, ты только послушай. Шэнь Цзю в полудреме кивнул, и Цю Хайтан возбужденно продолжила. — Представляешь! Три дня назад, в день, когда ты заболел, а я перепугалась до ужаса, посреди дня в небе видели луну! И не просто луну, а полную луну. Ты видел в тот день луну? Что ты помнишь, перед тем как упасть? — Этот недостойный раб… — Шэнь Цзю попытался вспомнить, но перед глазами стоял только цветущий сад и чужая примерещившаяся от зноя тень, — резал розы… — И это все? А-Цзю, зачем ты вообще их резал? Если ты такой слабый, надо было остановиться. Я из-за тебя столько переживала, даже любимые булочки с кунжутом вчера есть не смогла. Впредь, когда ты станешь моим мужем, ты должен больше думать обо мне. Я даю тебе неделю на поправку, и если ты был серьезен, когда принимал обязательства о нашей свадьбе, то веди себя ответственно и поправляйся, не заставляй меня страдать понапрасну. — Молодая госпожа, простите этого недостойного раба, — очень тихо пролепетал Шэнь Цзю, чтобы не выдать отвращение, которое у него вызывает слово «свадьба». Нет, у него не было неприязни к Цю Хайтан, наоборот благодарность. В ее объятиях он не раз находил утешение, после «уроков послушания и смирения», как их называл Цю Цзяньло. Цю Хайтан покровительственно клала голову Шэнь Цзю себе на колени и расчесывала его густые волосы. Она не жалела на него мыльных корней и ароматного масла, привила привычку и обязанность быть всегда опрятным, благоухающим, приятным для глаз. Она говорила, что любит его. Он утыкался лицом в ее шелковое ханьфу. Она принимала его жест за ответные чувства. Он говорил себе, что шелк на ощупь приятнее соломы, а еда с господского стола вкуснее слюны. Он не питал иллюзий о ее любви. Его маленькая невеста любила красивые вещи. У нее было много дорогих украшений, и, примеряя очередное, красуясь перед бронзовым зеркалом, она нежно гладила шпильку в россыпи камней, перстень или теплую мягкую накидку, подбитую лисьем мехом, и приговаривала «люблю». Его маленькая невеста любила сладости, любила покупать сладости ему, любила заставлять его есть засахаренные фрукты и смотреть, как он слизывает карамель с пальцев. Любила смеяться над ним. Любила тайком от брата уводить его на прогулки. Любила своего длинноногого дымчато-вороного коня Хуали (2). Любила красоваться перед другими его богатой сбруей. Любила богатую жизнь. В ее сердце нашлось место и для него, никчемного раба по имени «Шэнь Цзю». Как он мог не испытывать к ней благодарности? Как он мог? Но… маленькая невеста была в его жизни не только схожа с цветком бегонии, что милостиво разрешал оторваться от грязной реальности и переключить внимание на себя. Имя «Хайтан» было неразрывно связано с «Цю». От слова «Цю» сердце Шэнь Цзю холодело, перед глазами вставала пелена, просыпалось неутолимое желание вцепиться в ненавистную глотку и перегрызть ее зубами. Цю Хайтан обещала дать высокое и чистое место рядом с собой, не смотря на его грязь. Цю Цзяньло указывал на его место. Цю Хайтан обращалась с ним бережно, как с вещью, имеющей ценность. Цю Цзяньло демонстрировал ему, что вещи во владении хозяина — просто вещи. Ему хотелось верить Цю Хайтан, но правда была на стороне Цю Цзяньло. Шэнь Цзю поймал долгий разочарованный взгляд Цю Хайтан и поспешил исправиться: — Дорогая сестрица, простите этого недостойного… Шэня, — Шэнь Цзю запнулся на последнем слове. — Сколько раз я тебе говорила, если мы с тобой наедине не звать себя рабом? Как я буду тебя переучивать, когда ты станешь моим мужем? Или ты в будущем собираешься меня позорить? — Цю Хайтан была милой, когда злилась, и Шэнь Цзю невольно улыбнулся. — А-Цзю, тебе пора становиться достойным. Я достойна достойного мужа. Ты красивый, запомни, твоя госпожа считает тебя достойным своей семьи, — но когда разговоры возвращались к семье Цю, солнечный цветок в глазах Шэнь Цзю увядал. Красота может затмевать взор, но у нее есть одна неотъемлемая черта, она не вечна. Он никогда не сможет стать ей достойным мужем, но богатая госпожа всегда сможет купить себе новую красивую вещь. — Милая сестрица, — Шэнь Цзю выдавил улыбку, не искреннюю, но достаточно убедительную, — этот Шэнь станет лучше. Обещаю скоро поправиться. — Мой любимый А-Цзю, — Цю Хайтан расцвела, она всегда млела, когда он звал ее «милой сестрицей», но он не обращался так слишком часто, потому что с Цю Хайтан мог себе позволить не делать вещи, которые не хотел делать. — Пожалуйста, иди поешь и отдохни, этот Шэнь виноват, что его невеста плохо спала и плохо ела в последние дни. — А-Цзю, ты так редко зовешь меня невестой, — Цю Хайтан задумчиво гладила его по волосам, как любила гладить по холке своего коня. — Хочешь ко мне подластиться? Испугался, что раз болеешь, то станешь бесполезным и разонравишься? Я же говорила, что мне другого мужа не нужно, только ты, живой или мертвый. Если ты умрешь до нашей свадьбы, я выйду замуж за тебя мертвого, — закончила Цю Хайтан с легкомысленной улыбкой. Шэнь Цзю на мгновение представил, что ему даже после смерти придется стать Цю Цзю и закашлял. — Глупышка, не бойся, — Цю Хайтан заливисто засмеялась. — Я просто беспокоюсь, что в другой жизни тебя заберет кто-то другой, а госпоже не подобает делиться своим. Разговор Шэнь Цзю утомил, но прежде чем ему позволили погрузиться в сон, пришлось попробовать еду, которую Цю Хайтан для него приготовила. — Мой будущий муж не останется голодным с такой заботливой будущей женой, — ворковала Цю Хайтан, накладывая ему жареный рис и мясо. — А-Цзю, ты такой тощий, не удивительно, что не смог даже букет собрать. Ешь побольше, нам еще будущих детей воспитывать. Тем более скоро начало осени, брат раздумывал взять нас на ежегодную большую охоту, а ты все еще не умеешь ездить верхом. В горле Шэнь Цзю стоял ком, после приема лекарства его восприятие вкуса изменилось, аппетитная с виду еда ощущалась безвкусной и камнем падала в желудок. Но он не смел отказаться и обидеть свою маленькую невесту. — …а потом мы научим тебя охотиться. Мой брат говорит, что добротный инструмент в руках это еще не все, надо уметь бить без промаха. Чтобы выстрелить, нужна сила воли и сильный дух. Чтобы прицелиться в живое существо, нужно желание. Чтобы убить, нужно намерение. А-Цзю, я люблю меха, ты готов ради своей будущей жены захотеть стать охотником? Знаю, у тебя нет ничего своего, но твоя невеста подарит тебе хороший лук, и ты сможешь сделать мне подарок, загнав для меня зверя и содрав с него шкуру. Его маленькая свирепая невеста не первый раз поднимала тему охоты, но она не знала, что Шэнь Цзю охота была знакома не понаслышке. Цю Цзяньло уже обучил его азам, и это был один из их секретов. Только он учил его не держать лук, а быстро бегать. — Я хочу, чтобы мы вместе загнали и убили зверя для свадебной накидки. Если жениха и невесту связывает кровь, то брак будет крепким. Так люди говорят. Предыдущие слова Цю Хайтан доносились до него сквозь дрему смутно, но слово «кровь» прозвучало так ясно и отчетливо, что он встрепенулся. Смутная тревога засвербела под кожей, источник тревоги был где-то рядом. Шэнь Цзю поднял голову и в ужасе уставился на стену позади Цю Хайтан. Черное размытое пятно, на которое он раньше не обращал внимания, из бесформенной тени стало очертанием крупного животного. — Какой ты изнеженный у меня, А-Цзю, крови испугался, — Цю Хайтан с легким презрением усмехнулась, задрав аккуратный нос, — можно подумать, что молодая госпожа здесь ты, а не я. Не бойся, если ты не сможешь пролить кровь, я выстрелю вместо тебя. — Молодая госпожа, обернитесь, — нервно выдавил из себя Шэнь Цзю. Цю Хайтан повернула голову и передернула плечами. Шэнь Цзю по-прежнему видел тень, но Цю Хайтан будто ничего не заметила. — А-Цзю, ты ведешь себя как ребенок, а мы ведь уже помолвлены. Если я сказала, что охота будет, значит будет. Понимаю, что ты боишься опозориться, но мы все равно должны потом вернуться к этому разговору. Ладно, теперь ты знаешь, о чем тебе надо хорошенько подумать. Сейчас ложись отдыхать. Лекарь сказал, что несколько дней тебе лучше не вставать. — Благодарю за заботу, молодая госпожа, — Шэнь Цзю склонил голову, стараясь не смотреть на Цю Хайтан. — Ну-ка, посмотри на меня, — Цю Хайтан нависла над ним как бабочка над цветком, собираясь испить из бутона все соки. Шэнь Цзю чувствовал, что его глаза чуть припухли и, наверно, покраснели. Он знал за собой неудобную особенность, когда он злился, то выглядел, будто собирается заплакать. Его накрыл неожиданный порыв толкнуть Цю Хайтан. Однако уроки послушания Цю Цзяньло были вбиты в него крепко. Он не смел. Он уже корил себя за одну мысль поднять руку на госпожу. Но едва он вскинул голову, как Цю Хайтан сама от него отскочила, на ее лице на мгновение промелькнул испуг. — Вы в порядке, молодая госпожа? — Шэнь Цзю позволил себе украдкой бросить изучающий взгляд на Цю Хайтан, и обнаружил в себе скрытое ранее злорадство, испуг очень шел его маленькой невесте. — Ты болен, — твердым голосом заявила Цю Хайтан, она уже взяла себя в руки. — Завтра у меня занятия с учителем, за тобой будет присматривать брат, веди себя хорошо и не смотри на него так, даже если ты болен, — тон Цю Хайтан стал повелительным и жестким. Она ушла, даже не обернувшись. Он болен. Его маленькая невеста права. Он рассматривал тень на стене, та повернула голову в его сторону. Он просто болен. Молчаливая тень тихо-тихо за ним наблюдала. Шэнь Цзю хотел накричать на нее и прогнать, но боялся поднять голос, Цю Хайтан могла приставить к его двери служанку. — Пожалуйста, уходи, — вымученно прошептал Шэнь Цзю, от бессилия накатили слезы, только галлюцинаций ему не хватало. — Я не хочу тебя видеть, не хочу, понимаешь меня? Не хочу, — горячо шептал Шэнь Цзю. — У меня нет сил еще и на тебя! — он не сдержался и выкрикнул последнее слово. Звериная тень будто поняла его, но вместо того, чтобы исчезнуть, спрыгнула со стены и расползлась по полу бесформенным пятном. Шэнь Цзю не смел оторвать взгляда. От нее не веяло опасностью, все выглядело нормально, если не присматриваться, и Шэнь Цзю немного успокоился. Он сел на кровать и опустил ноги на пол. Его собственная длинная тень растянулась по полу. Лишняя тень оживилась и начала медленно перемещаться в сторону его собственной тени, будто подкрадывалась. Шэнь Цзю вскочил на ноги, и одновременно с ним зашевелилась чужая тень, снова приняв форму зверя. Один прыжок гибкого зверя, и зверь соединился с тенью Шэнь Цзю, приняв ее форму. Тень осталась только одна. Да он просто болен! Шэнь Цзю задул свечу, откинулся на мягкие подушки, тоже подарок его маленькой заботливой невесты, и мгновенно заснул. Всю ночь ему снилась охота. Цю Хайтан носилась по лесу на любимом Хуали, перестреляв из лука стаю волков. Но ей оказалось мало всеобщего восхищения, и она продолжила углубляться в лес. Во сне Шэнь Цзю был уверен, что ее настоящая цель, это он, и пока она не прошьет острием его сердце, не успокоится. Сам Шэнь Цзю все это время прятался в норе под корнями деревьев. Топот копыт давно стих, но он пробыл в лесу от заката до самых сумерек. Он не помнил, как вернулся в поместье, но за время его отсутствия дом Цю опустел, и лишь густой запах крови в воздухе говорил о том, что там недавно были люди. Шэнь Цю проснулся в поту, дрожащими руками зажег свечу и обвел глазами комнату. Теневого зверя видно не было. Может, он поправился?

***

(1) Гунби («тщательная кисть») — стиль китайской живописи, для которого характерны четкие контуры, вырисованные детали, внимание к мелочам. (2) Хуали 华丽 huálì — пер. с кит. прекрасный, великолепный. Саундтрек Austerity — Lacrime Ordo Rosarius Equilibrio — The love and defiance of being alive