Дотянуться до небес

Сизое холодное утро чертило над черным с зелеными прожилками морем терракотовые штрихи, невпопад разбросанные по немому небу в сквозных дырах высокой гряды ночных туч, скребущих темными потрепанными краями о светло-серые стальные скалы побережья; где-то в тени за туманной дымкой брызг шелестел прибой; ночная непогода сгинула в глубинах под тяжелым рокотом низких утренних волн, успокоивших безумствовавший до первой упавшей звезды шторм. Порывистый ветер затерялся до поры до времени в ущельях среди стесанных камней, испещренных черными полосками трещин, покрытых сырым лишайником. В неприветливом воздухе витал запах осени, соли, тяжелый вязкий запах морской глубины и сырого камня, припорошенного осколками ракушек и укрытого небрежно выброшенными на берег сильной рукой шторма комками водорослей. За двое суток тяжелая соленая вода устала и теперь, успокоившись, тяжело и глубоко вздыхала, наполняя сумеречный воздух холодной влагой; Гелена, проснувшаяся незадолго до рассвета, вышла на крыльцо – дверь была открыта, а Май еще спал, как всегда, свернувшись клубком. Даль проглядывалась невероятно, став нескончаемый, точно стерлись все границы и грани, линии выделялись нечетко, затуманенные, небо, наконец, дотянулось до земли. В доме стояла тишина, даже мерного мужского дыхания не слышно. Девушка, постояв немного на крыльце, притворила дверь плотнее, чтобы не выхолаживалось нестойкое тепло от огня, накопившееся за время их пребывания в доме, и направилась в ту сторону, где терялось, перетекая в небо, утомленное море. На невысоком уступе, светлом, поросшем зеленовато-бурой растительностью, по которой ноги скользили, как по гладкому льду, нашлось место, чтобы безопасно сесть. Гелена устроилась, уложив на колени прямой легкий клинок, такой же серый, как небо; внизу, шурша о раскрошившийся камень, перекатывалось темное, будто черненое серебро, неприветливое море. От него веяло мощью, холодом, строгим одиночеством; оно отталкивало, Гелена, поежившись, вздохнула, и от ее глубокого горячего дыхания взвилось, быстро растворяясь, облачко пара. Она не заметила, как подошёл Ворон. - Зачем так рано встала? Спала бы еще хоть пару часов, в ночь сегодня отправляемся в путь, больше ждать нельзя. - Не знаю,- Геля пожала плечами и почувствовала, как под теплую котту стремительно заползает холод,- тебе не холодно? - Нет, я привык. Ты тоже со временем привыкнешь. - Тебе видней,- Гелена вздохнула снова и устремила взгляд в ровное серое небо, следя, как одинокие едва заметные чайки кружат в утренней дымке. - Радмила не Гриф?- спросила вдруг девушка; Май некоторое время молчал, потом ответил: - Не совсем. Лучше не спрашивай, я всё равно не отвечу. - Ладно. Тогда как нам избежать новой встречи с ними? - Улетать как можно скорее и не светиться сильно. Маршрут выбрать покороче и реже останавливаться. - А нельзя уйти с границы? - Нет, выйдет длиннее. Май снова стал неразговорчив. Пронзительно вскрикивали чаки, вспарывая морскую воду, словно кинжалы – тонкую ткань. - Пойдем. Пора собираться и сходить в город – пополнить запасы, чтобы не оставлять дом пустым. Гелена споткнулась на скользком камне, но ее за запястье схватила шершавая уверенная ладонь, при желании, вероятно, способная сломать тонкие кости пальцев. - Спасибо. Крошечный городок, в котором не было ничего, кроме одного крошечного магазина, где продавали все сразу, начиная с вязаных шерстяных вещей и заканчивая сушёной рыбой или водорослями, был тих и молчалив. Единственная улочка в такое раннее время пустовала, лишь двое рыбаков, ранние пташки, спешили куда-то по своим делам, неприветливо покосившись на незнакомцев из-за высоких теплых воротников; в окнах виднелись задернутые занавески, плотные, тяжелые, защищающие от случайно пробившегося сквозь заткнутые, заклеенные рамы сквозняка; из этих окон, пока еще спящих, веяло уютом, теплом, и Геле вдруг стало настолько тоскливо, что захотелось плакать, вспомнились ее окна с легкими цветочными занавесками, бархотки, похожие на оранжевые закатные шары солнца, высокий можжевельник, флоксы у крыльца… Она украдкой глянула на спутника, подумав неожиданно о том, что у него, может, и не было дома вовсе, или он просто о слишком многом молчит потому, что привык. Принесённый хлеб они благополучно подпалили, но, повеселившись, сжевали, запивая молоком. К сожалению, в этой местности оно являлось роскошью - травы было мало из-за каменистой почвы и циклонов, а та, что вырастала, быстро сохла, становясь жёсткой и пропитываясь морской солью. Ветер свистел в щелках ставней, открытых на несколько часов, чтобы хоть раз во много месяцев комнаты увидели суровое морское небо, по-предзимнему неприветливое, спокойное, затянутое высокими тучами. Этот день, последний в пристанище в отдалении от городка, словно на краю мира, оказался удивительно спокойным, тихим, прошел быстро и незаметно, будто и не было его вовсе, как проходят самые важные, значительные дни, часы, минуты. Вечером, когда побережье затопило сумеречной синевой, они покинули приют. В первые сутки было тихо; остановились единожды передохнуть и перекусить, однако долго отдыхать не вышло – Май поднял их на крыло, сказав, что времени больше нет. А на следующий день их выследили, и начались выматывающие ускользания из вражеских когтей – петляния, прятки, даже безумный полет в бурю… От этих виляний путь только становился длиннее, а вероятность встретить своих падала. День за днем, ночь за ночью уходили они от погони, пока не попали однажды в засаду, из которой ускользнуть невредимыми не вышло – Ворон получил легкое ранение, но крови было много, он ослаб и лететь с прежней скоростью не мог. Их взяли в плен. Пещера у берега служила временным пристанищем Грифам; Мая и Гелену поместили в один из гротов, в клетки, отделенные друг от друга металлическими колючими решетками, натянутыми поверх толстых вертикальных прутьев. Им связали крылья плотной тонкой веревкой так туго, что она больно резала открытые участки кожи и продавливала, ломая, хрупкие перья; поместили в разные клетки, Гелену приковывать не стали, Ворона же посадили на цепь. В уголке, на самом верху, виднелось крошечное окошко, через которое проникал тусклый луч ночного света и порывы морского воздуха. Для икара видеть небо, чувствовать его, но не иметь возможности подняться в воздух – самое страшное мучение. Икар без неба – человек с пережатым петлей горлом. От этого можно сойти с ума, от этого жизнь медленно прекращает свой неуловимый бег. Гелена, забившись в угол, прислонилась к холодной стене, безуспешно пытаясь сохранить быстро уходящее тепло, растворяющееся в сырости, молча наблюдала, как сворачивается в клубок Май, устраивая удобнее громадные крылья. Поначалу он, конечно, злобно ругался, метаясь по клетке туда-сюда, но быстро успокоился. На душе у девушки было тоскливо, холодно и страшно от этих давящих со всех сторон стен, и она крепко-крепко зажмурилась, удерживая выступившие в глазах слезы – она обещала себе не плакать. Хотя Гелена прекрасно понимала, что закрывать глаза, как маленькие дети, бесполезно. Из угла раздался глухой удар по металлу, звон цепи и тихий рык – Май стукнул по решетке кулаком, содрав костяшки о колючки. - Галке под хвост этот маршрут, Грифов и чёртов подвал! Сколько мы тут просидим, пока они соизволят прийти нас допрашивать? Лучше бы поскорее закончили. - Почему? - Потому,- Ворон усмехнулся, глянув исподлобья,- что любят помучать. Поиграться, как обычно играют с едой хищные птицы. - Тогда действительно лучше поскорее... В коридоре послышались шаги, отворилась низкая скрипнувшая дверь, и в помещение вошли пятеро Грифов, вооруженных до зубов; самый плечистый, высокий, с деланно-надменным лицом-маской, с кровавыми атласными нашивками на рукавах и высоком вороте, вертел в руках, обтянутых кольчужными перчатками, длинную кожаную плеть с тяжелой рукоятью, увенчанной набалдашником. Он, медленно вышагивая между камерами, остановился перед Геленой, сжавшейся в сплошной напряженный комок и наблюдавшей за его передвижениями снизу; он хищно оскалился, показывая ряд красивых крепких зубов, размотал плеть, шлепнувшую об пол длинным тонким концом, от чего Май в соседней клетке подался вперед, прищурившись. - Ну, что?- протянул Гриф, противно-лениво растягивая гласные, и его тихий голос эхом отозвался в стенах подземелья.- С кого начнем? Может, с тебя, прелесть? Ты неразговорчива, а мне уж очень охота побеседовать с тем, кто умеет слушать… Пойдем?- он снова оскалился, подбирая гибкий конец плети и обматывая его вокруг руки в тугое черное кольцо, похожее на змею.- Ах нет, тебя мы лучше оставим напоследок… Вот твой чернокрылый дружок будет более приятным собеседником, на мой взгляд. Вон, как свирепо смотрит, как волк на овцу! Что-то ты не очень дружелюбен с хозяевами, надо поучить хорошим манерам… Май поднялся, волоча за собой связанные, тяжелые от влаги крылья, ощущая, как простреливает резкой болью раненое крыло. Этого Грифа он не знал и никогда не видел. Десятник, тот, что с красными нашивками, как раз остановился перед ним. - Вот, совсем другое дело! Здороваться принято стоя… - Падальщик!- зло прошипел Ворон; Гелена затаила дыхание. - А почему же вы не представились, невежа? Ты более разговорчив, не то, что некоторые,- он открыл массивный замок и пропустил вперед троих тюремщиков, схвативших Мая за руки и крылья, будто он не был прикован по рукам тяжелым металлом к камню. - Что ж,- проговорил все так же медленно Гриф, подходя к Ворону вплотную и поднимая ему голову за подбородок так, что мышцы на шее натянулись и казалось, еще немного – и они надорвутся,- пойдем, дружок. Думаю, тебе есть, что мне рассказать. А твой господин будет в восторге, когда узнает, что один его икар сообщил нам некоторые интересные сведения. Верно ведь, а? Май злобно зарычал, рванувшись из рук пленителей, впрочем, совершенно безуспешно, и плюнул в лицо десятнику. - Ведите,- прошипел Гриф, брезгливо кривясь и картинно вытирая щёку платком.- Поговорим с ним по душам. Ворон снова попытался вырваться, десятник ударил его, он же только рыкнул, сплевывая под ноги кровь и облизывая разбитые губы. Его провели мимо камер к выходу; за ними с противным пронзительным скрипом закрылась дверь; стихли шаги пятерых Грифов, уводивших пленника. Гелена ещё долго невидяще смотрела им вслед. - И что мне делать?- спросила она в пустоту. Сокол, устав сидеть, начала бродить из угла в угол, считая шаги вслух, потом устроилась удобнее, чтобы можно было уснуть, но сон никак не шел, и она просто вглядывалась в темноту, в которой посверкивали влажные, заросшие кое-где мхом каменные стены. В углу, тихо стуча об пол, падали с потолка соленые капли, словно слезы заточенных когда-то давно, уже сгинувших в неизвестности, узников. Птицы в клетке… Ночью была тишь; наверху, за стенами, гудело, стонало неспокойное море. Мая протащили по коридорам в широкую низкую комнату, из которой вело в разном направлении несколько закрытых решетками коридоров, где свистели промозглые сырые сквозняки. Его швырнули, грубо толкнув в спину, на середину, и он, запнувшись, остановился, упрямо выпрямляя спину. Десятник, вертя в руках плеть, принялся обходить его широкими кругами, осматривая с ног до головы липким взглядом; на кирасе плескались искры развешанных по стенам четырех фонарей, издававших неприятно режущее слух и раздражающее и без того натянутые нервы хриплое гудение. Свет от них шел очень странный, тусклый и неприятный глазу, перья за стеклом подрагивали в пламени чуть зеленоватыми бликами. Конвоиры встали под фонарями. - Ну-с, что скажешь?- прошелестел Гриф приторно-ласково, сужая радиус.- Тебе ведь много известно. Не только то, что положено знать рядовому икару. Май молчал, широко открыв глаза, начавшие болеть от тусклого режущего света; от искристых зеленовато-рыжих бликов темные фигуры Грифов делались еще темнее, выше и резче, поблескивали рукояти мечей и звенья цепей, змеящихся по каменному влажно-черному скользкому полу; гул морских волн многоголосым отрывистым эхом отражался от низких давящих потолков, толстых, дышащих холодом стен. В какой-то момент Ворону под воротник действительно пробрался страх, по большей части за то, что он может выдать что-то важное, поэтому сейчас он поворачивался вслед за мучителем, словно два волка кружили по круглой пещере, и никто из них не желал прервать этот своеобразный молчаливый поединок. - Подойди-ка сюда,- вдруг сказал Гриф спокойным, неожиданно приятным голосом,- я кое-что тебе покажу. Думаю, ты заговоришь, когда увидишь. Иди-иди!- он схватил его за воротник и подтащил к стене, на которой при ближайшем рассмотрении стала заметна замочная скважина и очертания корявой двери.- Смотри!!! Дверь тяжело отворилась наружу, пронзительно взвизгнув, и глазам Ворона предстала воистину самая ужасающая картина: крошечное помещение шириной не больше полутора метров и столько же в высоту, с крошечным отверстием в ладонь величиной, сквозь которое проглядывал далекий лоскуточек неба, с бугристым, царапающим ступни полом, покрытым старой водой, свисающими с потолка и стен полосами мха… Прямо на полу, подтянув к себе худые ободранные ноги, сидел икар, седой, мертвенно бледный; раскачиваясь вперед-назад всем корпусом, он поднял голову, и Май, сдерживая холодную дрожь, поймал его взгляд. Старый ужас хлестал из черных широких зрачков, окруженных белесой радужкой, точно посмертным ореолом. Икар поднял худую дрожащую руку, указывая на Грифа, стальной хваткой вцепившегося в плечо пленника, и ненависть в тусклых глазах внезапно обрела осмысленность. - Забрали… Забрали,- прохрипел заключенный мертвенно-сиплым глухим голосом,- забрали крылья. Ты вернешь их мне… У тебя есть крылья. Почему!?- он взвыл, вскакивая на ноги, бросился на Ворона с неожиданной для его истощенного тела силой и ловкостью. Май отпрянул, но рука, державшая плечо, резко толкнула его, и он, споткнувшись, упал, разбив подбородок об пол, не успев подставить скованные руки. В голове зазвенело, перед глазами все закружилось, поплыли разноцветные точки, отплясывая, как сотни пущенных одновременно фейерверков. Мало ему было пытки смотреть на безумного обескрыленного... Услышав совсем рядом вопль заключенного, он попыталась вскочить, но ноги совсем не желали слушаться, подкосились, и Ворон откатился к стене, разворачиваясь к нападающему лицом, как делают обычно звери, загнанные в угол. Впрочем, зверей сейчас было двое. Безумец стал медленно приближаться, в руке блеснул длянный обломок лезвия. Май как раз вовремя метнулся в сторону – лезвие, едва чиркнув по плечу, обожгло отрезвляющей болью, зазвенело о стену. Ворон, встряхнув гудящей головой, выпрямился, снова разворачиваясь к узнику лицом. Десятник расхохотался, противно, как придушенная ворона. - Твоя подружка не доживет до утра! Если он тебя еще раз заденет, я накажу тебя,- весело проговорил он, щелкая плеткой,- и если ты мне ничего не скажешь. А потом… Потом ты будешь долго умирать там, в той клетке, из которой выполз сумасшедший. Чудный план, правда?- мучитель чуть склонил голову к плечу, дергая звякнувшую цепь, резанувшую по рукам. - Да,- ответил Май, подбираясь,- да, ты прав. План превосходный. Ворон перескакивал через волочащуюся следом цепь, запинался в полумраке о неровности пола, уворачивалась от резких выпадов сумасшедшего икара, но голова шла кругом, и уворачиваться становилось всё сложнее. Долгая дорога, голодовка и ранение сил не прибавляли. Поначалу легкая боль помогала не теряться, однако чем дольше они сражались, тем больше он уставал. В один момент Май поскользнулся, нырнув под руку нападавшему, и сделал крохотное лишнее движение, переступил на более устойчивое место. Незамеченным этот шажок не остался - Десятник хлестнул плетью, зацепив крючок на конце за Воронову щиколотку, и дёрнул, опрокидывая пленника навзничь. К счастью, второй раз голова с полом не встретилась, но вот крыло, оказавшееся под спиной, громко захрустело большими маховыми перьями. Май торопливо попытался встать, но бескрылый икар налетел на него сверху, наваливаясь всем весом, целясь обломком меча то ли в грудь, то ли в горло. Безумец хрипел, не замечая, как единственная оставшаяся половина гарды врезается в ладонь, как набалдашник вспарывает кожу на сухой костлявой груди, а Ворону никак не удавалось выбраться - взбрыкивать он не мог, ногу по-прежнему держал крюком от плети Десятник, скованные крылья похрустывали, а разжать хотя бы одну руку он не мог. В голову уже взбрела мысль позволить безумцу вогнать клинок куда-нибудь в плечо, а самому выбраться и свернуть ему шею. Вдруг свистнул дротик, врезавшись в висок бескрылого, и икар, не успев взвыть, кулем завалился Маю за голову. - Какого черта!- гаркнул кто-то новый, принесший сверху шлейф незатхлого запаха водорослей и вяленой рыбы. - Госпожа Сотник, я не думал, что ты вернёшься так рано, и взял допрос на себя. - Говорил же Кондор, допрос важных пленников проводить только в присутствии кого-то из Сотников. А ты устроил полный беспорядок. - Почему ты решила, что пленник представляет ценность? Ворон в этот момент повернул голову к собеседникам, с подскочившим к горлу сердцем узнав в Сотнике Радмилу. Она незаинтересованно покосилась на него, чтобы вернуться к разговору. - Обычного ты не стал бы так беречь, давно бы съел, обжора. - Точно-точно,- хохотнул Гриф, вместе с Радмилой подойдя к пленнику. Убитого дротиком бескрылого никто не трогал. - Запри его, разберусь завтра, когда приведут ещё парочку. Нужна одна свободная клеть. - Но в одной сидит девчонка... - Посади их вместе, на что кольца в стенах? Ах, да, ещё можно так,- шагнув ещё ближе и поймав пристальный взгляд Мая, Сотник с размаху стукнула его по затылку. Ворон, успевший сесть, снова рухнул на пол.