Дотянуться до небес

Белое игольчатое солнце кололо глаза, над туманным, теряющимся вдали расплывчатым горизонтом высились сияющие замки облаков, а где-то далеко внизу, так далеко, что почти и не видно, вилась тонкой серебристо-шелковой лентой дорога, неуловимо ускользая, теряясь среди леса и снова появляясь, проходя через поля. В небе, высоко-высоко, следуя за лентой дороги, быстро скользили две крошечные черные точки – птицы, ловя потоки ветра, который, не встречая на своем пути преград, трепал неутомимые крылья, уносясь в неизведанные просторы, знакомые лишь ему. Но вот одна из птиц, та, что была поменьше, серебристый небольшой сокол, приметила вдалеке длинную ниточку поезда, и, чуть взмахнув острым крылом, догнала летящего впереди черного спутника, уверенно глядящего в голубизну неба, выбеленного солнечными лучами. - Май, я все-таки не понимаю, почему мы отправились так поздно. Ты говорил, Призрак не задерживается на одном месте, а с того момента, как Елизара спасли, прошло уже больше месяца. - Это приказ Старейшины. Он решил, что начать следует с Серого моря. Нарушать приказы – не лучший вариант для нас обоих, с тебя пока что хватит и того, что ты провела меня к Елизару. Мы немного отклонимся от первоначальной траектории, по которой планировали двигаться. - Хорошо, поняла. - К тому же, нам нужно найти Стражей из патруля, а они уже проведут нас к Хранителю. Больше Сокол спрашивать не решилась, уж слишком сердитым выглядел как правило неразговорчивый Ворон; в молчании она следовала за ним, наблюдая, как играют на оперении солнечные блики, притягиваясь к черному, как ночью мотыльки летят на пламя. Её никак не отпускали назойливые мысли, крутящиеся в голове с тех самых пор, как они покинули лагерь. Почему именно её, неопытную, не имеющую ни особенных целительских навыков, ни особенно острого музыкального слуха, ни выдающихся навыков фехтования и стрельбы, отправили в путешествие с Вороном. Её, а не воина-Альбатроса, привыкшего к странствиям, не Равеля или какого-нибудь другого более опытного икара из эскадрилий. Ведь, если посмотреть правде в глаза, никто не мог сказать, чем и когда завершатся их поиски. Нельзя исключать, что неуловимого Хранителя, по слухам похожего больше на тень, они не найдут, и что будет тогда, оставалось вопросом без ответа. За такими безрадостными и несколько пессимистичными размышлениями Гелена не заметила, как остался далеко позади еловый лес, сменившись березовой рощей, которая, в свою очередь, плавно перешла в широкие светлые поляны, кое-где поросшие невысоким кустарником; потом поляны пропали, оставив птичьему взору любоваться бескрайними просторами посевных полей, с высоты полета похожих на деревянную шахматную доску, где пестро-золотистые квадраты сменяются черными квадратами отдыхающей, жарко дышащей земли. И так все повторялось снова и снова; за крохотной проселочной дорогой, которую и не видно даже, протянется небольшая деревенька с маленькими уютными домиками, хранящими под разноцветными шиферными крышами тепло и надежность очага, за ней – снова поднимается непроглядный суровый лес, каждый раз все старше и старше, темнее и темнее. А солнце тем временем уже наполовину нырнуло за туманный горизонт, опаляя последними теплыми лучами-лентами простор, совсем не по-летнему холодными тонами заливая темнеющие небеса. Вскоре в синеве и черноте наползающих облаков, обещающих дождь, окончательно растворился силуэт Ворона, и Соколу приходилось выхватывать из тени только его смутные расплывчатые очертания, то и дело исчезавшие; но он, словно почувствовав напряженную осторожность, с которой рассекали воздух соколиные крылья, стал постепенно снижаться, пока не заскользил прямо над самыми верхушками деревьев, едва не задевая их кончиком крыла. Они укрылись на ветвях только когда невозможно было отличить темень леса от неба, на которое наползли, почти стерев горизонт, темные громады туч. В ночном незнакомом лесу было промозгло, тихо и неуютно, хотя Гелена сидела на самой пушистой ветке, у ствола, нахохлившись; все равно холодный ветер пробирался сквозь кроны, шевелил распушенные перья, разнося по воздуху мелкую дождевую пыль, из-за которой оперение начинало промокать, и согреться в холодную сентябрьскую ночь не представлялось возможным. Сокол, в очередной раз поежившись, завертела головой, пытаясь в кромешной тьме отыскать своего напарника, но не видела ничего, кроме влажной чуть поблескивающей ветки под лапами, поэтому только с тихим вздохом подвинулась еще ближе к стволу, прижимаясь к нему. - Я здесь,- вдруг прокурлыкал Ворон откуда-то сверху, опустился почти бесшумно рядом, положив под соколиные замерзшие лапы пушистую еловую ветвь, и снова исчез, оставив ее одну. «Странный он,- подумала Гелена, устраиваясь поудобнее,- ему ведь тоже холодно, а он сидит там наверху. Ветрено, и эта дождевая пыль»… Но долго размышлять она не смогла, пригревшись в импровизированном хлипком шалашике, и быстро уснула, позабыв и про Ворона, и про дождь, и про Грифов. В эту ночь ей снилось прошедшее лето, солнечное и очень теплое, нежаркое, ее пышный сад вокруг дома, бархотки, розочки, любимый темно-сиреневый с белым водосборник и белый жасмин, расцветший в этот год необычайно пышно, так, что, если выглянуть спросонья из окна, можно принять его за большой сугроб посреди разноцветья лета. Соседская маленькая кошка-крысолов, вечно всклокоченная, но ласковая, молчаливая; прохладное озеро, зеленеющее спокойной водой по утрам, когда над зеркалом расползается прозрачно-серебристый мягкий туман… Совсем не такой, как тот, что клубился у самой земли, пряча основания стволов так, словно деревья плывут в облаках, не касаясь увядающей травы и опадающих листьев, когда еще до восхода разбудил Сокола Ворон; на темных перьях поблескивали бусинками серебра капли влаги. - Гелена, пора. Уже недалеко,- он соскользнул с ветки, скрываясь между окутанными дождевой туманной дымкой стволами старых деревьев. Она, опасаясь надолго оставаться в одиночку, поспешила вслед за ним, ловко лавируя в утреннем воздухе, холодящем легкие. Побережье встретило их порывистым промозглым ветром, море, простиравшееся до самого серебристо-серого горизонта, сердито бросало тяжелые свинцовые волны на каменистый берег, и брызги, обжигающе-холодные, разлетались кругом разноцветными осколками, все глубже прорезая изглоданные камни; пронзительно кричали серокрылые чайки, относимые порывами прочь, и, наигравшись, прятались на берегу. Хлесткими шквалами сносило в сторону даже Ворона, привычным умелым движением широких сильных крыльев уходящего прочь, но ветер нещадно бил по перьям, чуть не ломая их, крылья со скрежетом схлопывались, и Гелена с опаской пряталась за ним. Однако, вопреки желанию девушки, они не остановились на берегу, укрывшись меж камней, куда попрятались почти все чайки, а продолжали упрямо лететь, сопротивляясь ветру, медленно продвигаясь вдоль берега, временами отдаляясь от него так, что он терялся в мареве зависших в воздухе дождевых капель, временами – наоборот приближаясь, осматривая расщелины. В поисках прошел весь день и часть ночи, темной, непроглядно-сердитой, к утру они укрылись в крохотной пещерке, но, пусть она пряталась немного в стороне, скрытая завалом валунов, брызги соленой воды все равно долетали от волн и с тихим звоном падали на бугристый каменный пол, кое-где заросший сырым мохнатым лишайником. Этой ночью Гелена, слушая глухой рокот моря, холодного, осеннего, темного, начала понимать слова Ворона, сказанные им перед вылетом из лагеря – он сказал тогда, что поиски потребуют от нее всех сил, всей выдержки, всего терпения, всего, что она уже имеет и даже того, чего нет. Но, несмотря на его слова, она не отказалась от приказа последовать за ним. Она слишком многое бросила на карту, чтобы отступить, когда они уже начали поиски, это будет проявлением трусости, слабости, а девушка ни за что не хотела показаться кому бы то ни было слабой или трусливой. Набравшись смелости, она подняла голову, отыскав в отблесках мокрых камней черное пятно,- фигуру своего спутника,- подобралась к нему поближе. - Холодно,- сказала она, отвечая на его сердитый взгляд и клокотание, прислоняясь к горячему крылу, под которым могла уместиться целиком,-так будет теплее и мне, и тебе. Эта первая ночь, проведенная бок о бок с Вороном, была последней, когда ей что-то снилось. В последующие дни они оба уставали настолько, что силы оставались только на обустройство ночлега, но чем дольше длилось путешествие, тем меньше их беспокоила мягкость и теплота импровизированного гнезда. Май был все также молчалив, как раньше, однако на редкие вопросы отвечал охотнее и более развернуто; неприспособленные к длинным перелетам нетренированные соколиные крылья заметно окрепли, пусть и болели часто, легче слушали свою ставшую более умелой хозяйку. Часы превращались в дни, дни – в недели, недели незаметно перетекли в месяц, затем – во второй, и вот в конце серебряного холодного октября, когда за их спинами осталась уже некоторая часть Штормового залива, они наткнулись на группу Грифов, патрулировавших берег в поисках желающих к ним присоединиться. Их было шестеро, отдохнувших, сытых, свыкшихся с дикими предзимними ветрами коварного залива, и Ворон не успевал отбиваться ото всех сразу, несмотря на то, что спину ему прикрывала юркая и быстрая Гелена – ей не хватало опыта, а сейчас они сражались с сильным искусным противником. Неизвестно, чем бы закончилась схватка, если бы в нее не вмешался, упав из-под тяжелых свинцово-синих туч, Коршун, в один миг расправившийся с одним из нападавших. Неизвестный, не теряя ни секунды, ринулся в битву, используя умело и безжалостно крючковатый клюв и громадные острые когти, вырывавшие целые клочья поломанных перьев. Ворон же, воодушевленный нежданной поддержкой, с еще большей яростью вцепился когтями в черную вражескую спину, но в поднявшейся суматохе не успел увернуться от удара сверху, и три птицы, сцепившись в один клубок, хлопая крыльями и щелкая клювами, попали под захлестнувшую берег приливную волну, ударившую о скалы. Гелена бросилась было к ним, но на нее налетел, сверкая желтым хищным клювом, еще один Гриф, и ей пришлось отбиваться сразу от двух противников, стараясь не повторить участи Мая. Между тем Ворон, ускользнув от утаскивавших на дно противников, поднялся на несколько мгновений над темной водой, но новая волна снова ударила по отяжелевшим от влаги крыльям, и он, скрывшись было из вида, уцепился за возвышавшийся неподалеку мокрый камень, с трудом удерживаясь когтями и клювом за его отшлифованную скользкую поверхность. Гелена поняла, что долго он так не продержится, и с новыми силами рванулась в сторону, оставляя на шее противника глубокую рану. В этот момент Коршун сумел избавится от своего соперника и ринулся на подмогу Соколу, падая на них из-за дождевой завесы и попросту утопив их в приливе. Ворон к этому времени, вскарабкавшись на верхушку камня, встряхнулся, оттолкнулся лапами и тяжело, взмах за взмахом поднялся на крыло. Он, не говоря ни слова, последовал за Коршуном, уводившим их вглубь от скалистого берега туда, где в синем дурмане ночи висели, словно в воздухе, крошечные расплывчатые звездочки окон в домах, различимых с такого расстояния лишь зорким глазом хищной птицы. Они опустились у крыльца небольшого каменного домика; девушка хотела задать вопрос, но Май только качнул головой, останавливая ее. Проводник, закутанный в длинный плащ, нырнул за дверь, путники шагнули следом. Несмотря на относительную дальность моря злой ветер бил в окна, закрытые ставнями, ничуть не умаляя силы, и стекло временами жалобно звякало, когда сквозь редкие щели в ставнях пробивался особенно ярый порыв. Дверь за вошедшими незнакомый икар закрыл на могучий засов; не показывая лица, подбросил в небольшой камин пару сухих поленьев, зажег несколько толстых свечей в стеклянных фонариках, поставив два на массивном деревянном столе. Присел на скамью рядом с Маем, но тут же вскочил и принялся мерить шагами низкое помещение; капюшон от стремительного движения слетел с головы. На путников сверкнули пронзительно-черные глаза, ярко выделявшиеся на загорелом лице с мягко очерченными чертами, на плечо упала темно-русая встрепанная коса, выбившаяся из-под шлема. - Это было в высшей степени безрассудно,- наконец произнесла она,- я понимаю, ты ищешь Хранителя, но какого черта вы шатаетесь у чужого побережья, Май!? А если бы здесь была не я? - Думаю, нам очень повезло, Ада. - Да,- девушка вздохнула, постепенно успокаиваясь,- конечно. Но это не отменяет безрассудность вашего маршрута. Один раз я вам помогла, в другой - вряд ли смогу. Мне не следует лезть на рожон и так рисковать. - В любом случае, я рад нашей встрече, госпожа разведчица,- беззлобно усмехнулся Ворон,- в прошлый раз ты была обычным лучником, но Елизар сообщил о твоем подъеме. - Да,- девушка совсем успокоилась, даже села, устало облокотившись о стену, но глаза все еще опасно поблескивали,- правда. Уже не первый год служу, у Сотника больше возможностей для получения информации, чем у рядового лучника. Не переводи тему, Май. Вы опоздали почти на два с половиной месяца. - Как так? - Вот так. Хранитель был последний раз в Северном море недалеко от залива почти за одиннадцать недель до того, как там появились вы. Ты же знаешь, он долго не может на одном месте. А сейчас он уже на Виноградном острове. По крайней мере он мне так сказал, когда мы виделись. - Мы его нагоним? - Нет. Вы застанете уже там, до того – нет. Так что отдыхайте пока, отогревайтесь. Отвык ты от морской осени, а Гелена вообще не знает. Разведчица придвинула к столу корзину, набитую кульками из пакетов и полотенец. - Здесь кое-что съестное, можно вскипятить чайник, травяной чай хорошо согревает,- она протянула Маю буханку свежего хлеба,- пойдем, Гелена, поможешь постелить. Пока девушки раскладывали на скамьях у камина постель, Ворон разлил по глиняным кружкам чай и накрыл на стол. Гелена отказалась садиться, пока не будут обработаны раненые крылья – в доме нашлись и бинты, и все остальное. Чай не успел остыть и казался невероятно вкусным, почти как дома – сушеные ягоды малины, смородиновые листья, мята… Только незнакомая сосново-полынная горечь щекотала обоняние. И слегка зачерствевший хлеб с хрустящей корочкой царапал десны, оседая на губах незнакомым привкусом каких-то пряных приправ. Ели молча; Май придерживал рукой край потрепанного крыла, машинально перебирая перья; Радмила смотрела не мигая на бездымный огонь с синими всполохами, плясавший в камине; Геля разглядывала листики в пустой, еще теплой кружке, слушала ветер, захлебывающийся соленым морским воздухом и грохотом прибоя. После Ворон о чем-то тихо беседовал с разведчицей, временами качая головой и улыбаясь не так сдержанно, как всегда. Гелена же задумчиво глядела в огонь, слушая, как он тихо потрескивает на отсыревших поленьях, прогревает всю стену, завешенную толстым узорчатым ковром; вскоре Май улегся на свое место, завернувшись в согретое близостью огня одеяло, и быстро, почти мгновенно уснул, свернувшись через какое-то время в клубок, как обычно делают маленькие дети, чтобы сохранить тепло. Геля отвернулась – уже знала, что от взгляда он тут же проснется; она его достаточно хорошо изучила за время путешествия: выучила жесты, несколько резкую походку, пусть они редко ходили пешком, рисунок бровей, выражение глаз. Все знала теперь, но не все понимала, он много молчал. А за окном разошелся настоящий шторм, один из предвестников скорых морозов и нескончаемых бурь. - Откуда ты узнала, что мы будем здесь?- вдруг спросила она, оборачиваясь к Радмиле, уже уходившей в соседнюю комнатушку. - Не знала. Случайность. Очень счастливая случайность,- ответила девушка и скрылась в дверном проеме. Прикрепив к поясу кулёк с солёной рыбой и забросив за плечо колчан, полный стрел, Радмила накинула на голову капюшон и, махнув на прощание рукой в кожаной плотной перчатке, выскользнула за дверь, мгновенно растворяясь в темноте. Гелена усмехнулась, решив для себя, что с разведчицей глупо заводить задушевные разговоры, а пытаться расспрашивать - ещё более бесполезно. Шторм за окнами все гремел и гремел волнами о берега, стонал, завывая, ледяной ветер, разнося над побережьем соленые брызги-слезы, смешивая их с косыми штрихами октябрьского ливня. И где-то далеко-далеко позади, за занавесью ливня, за сине-серыми скалами, за отрядами Грифов, остался родной дом и подземный лагерь, где ждали вестей, ждали и надеялись на успех… В камине горели сине-рыжим, потрескивая и шипя, поленья, за окном рокотал шторм, заканчивались последние сутки октября.