Дотянуться до небес

Сквозь высокие, светлые окна падал полосатый полуденный свет, ловя своими мягкими горячими лапами медленно кружащие пылинки, осторожно и бесцеремонно ступал по большому дубовому столу и разложенным листам бумаги. Некоторые были выцветшими и желтыми, чернила на них расплылись, потускнели от времени, другие вот-вот могли рассыпаться просто под прикосновением солнечного лучика. Рядом с бумагами расположили ворох свитков из ткани, исписанных от начала до конца, из-за свитков выглядывали свернутые и скрепленные между собой дощечки. На большом кресле кто-то свалил целую охапку таких свертков и водрузил рядом пару тонких каменных табличек. На углу стояла лампада, за желтоватым стеклом остался почерневший фитиль, окрашенный черной, давным-давно высохшей кровью, потрескавшимся темным озерцом скопившейся на дне емкости для масла. Синий огонек, пронзительный, как низкое осеннее небо, но совсем крошечный, робко балансировал на верхушке деревянного фитиля подобно балерине, кружащейся на носочке пуанты. Его свет был таким тихим, что лучи солнца, пронизывающие окна и проникающие сквозь стекло лампады, казались непочтительными гостями, рыскающими по углам дома без дозволения хозяина. Седая женщина, сидевшая за столом, сосредоточенно потерла лоб и снова взялась за отложенную бумагу. С кресла упала связка дощечек, блюстительница архивов раздраженно поднялась, взяла их в руки, развернула – в этой связке они оказались гораздо шире, чем в остальных. - Равель! Равель!- позвала она, оборачиваясь к стеллажам, уходившим лабиринтами вглубь архива, делая его поистине бесконечным, и случайно наткнулась на гигантские стопки книг. Они со страшным грохотом посыпались на пол, на стол, опрокидывая уже рассортированные свитки, поднимая тучу пыли, которую ещё не успели тщательно убрать. - Я и так прекрасно тебя слышал, Гелена, не обязательно сразу крушить архив,- нараспев протянул мужчина, выплывая откуда-то из красноватой тени шкафов.- К тому же духи из луговых трав куда лучше здешней пыли. Открыв зажмуренные глаза, Гелена притворно зашипела: - Твои подколы выбешивают за один день больше, чем мужнины шуточки за неделю. Смотри, что мне попалось. - О,- он улыбнулся, пустив в уголки глаз морщинки-лучики,- ты нашла. Кажется, здесь и первые заметки. Они перевернули таблички, вчитываясь в мелкую вязь торопливого почерка. - Да, верно,- Равель, перешагнув мешанину книг на полу, взял со стола исписанный свиток и поднес к первой дощечке,- смотри, это первая запись. - Кто бы мог подумать, что они просто упадут нам под ноги. Я искала их не одно десятилетие. - Чем меньше ищешь, тем проще находишь... - Вы все такие колючие?- она в ответ коротко рассмеялась, бережно раскладывая на столе найденные сокровища; впрочем, никому постороннему бы не пришло в голову, что эти затертые, с несколькими трещинками, пропитанные потемневшим маслом дощечки представляют какую-то особую ценность. Гелена отодвинула в сторону бумаги, которые изучала недавно, и склонилась над рисунками. Те, что были выполнены углем, довольно сильно смазались, остальные же сохранили яркость цветов – художник, вероятно, использовал мелко натертые камни и травы, собственноручно создавая краски, со временем въевшиеся в дерево. Рисунки были несколько беспорядочными и совершенно очевидно торопливыми, будто рука художника стремилась поймать солнечный зайчик или отблеск радуги в брызгах фонтана, некоторые наслаивались, переходя один в другой, теснясь на одной дощечке, как воробьи на ветке. - Посмотри-ка,- прервал молчание Равель, указывая на один из рисунков, оказавшихся ближе к нему. С дощечки на седую женщину и мужчину смотрел юноша лет пятнадцати. Он сидел на брошенной на высокую траву попоне, согнув одну ногу в колене и опираясь на него локтем, склонив голову к плечу, посмеивался, сверкая прищуренными от яркого солнца глазами, и держал в другой руке пышный, как пушистый лисий хвост, венок из диких трав, сплетенный небрежно и играючи. Темные волосы юноши кудрявились и залихватски топорщились от ветра. Рядом с попоной лежали ножны с двухклинковой глефой, перевязь и несколько связок свежих трав. Под пышными охапками лезвия, спрятанные в ножнах, и рукоять почти полностью терялись, забытые и ненужные, как старые доспехи. Женщина долго смотрела на картинку, вглядываясь в знакомые, но будто чужие черты, потом коснулась краски кончиками пальцев. Гелена не знала этого человека таким. Следом шло еще несколько рисунков – большой дом на границе холмов, мелкая, широкая речушка, полирующая дорожку из камней и поросшая по берегам высокими травами, поле, цветущее маками, васильками и дикой ромашкой, другой дом, уже почти у самого берега моря. Еще один портрет юноши, очень похожего на того, первого, разве что не травы в руках, а цветной камень для поделки. И рядом – еще четверо детей. Более поздние эскизы веранд, каменного фонтанчика, украшений, оружия и плетения кольчуг, часовых механизмов и музыкальных инструментов, портреты, пейзажи, комнаты... Равель тихо шуршал рядом ломкими листами книги в выцветшем красном переплете, неторопливо перелистывая один за другим, пока не остановился, вчитываясь в заинтересовавший его текст. Даты на листах автор рукописи ставил редко, зато частенько оставлял быстрые наброски, будто птица мазнула испачканным крылом по бумаге, стихи, высушенные травы, цветы и кусочки ткани. Мужчина постучал пальцем с мозолистой подушечкой по уголку листа. - Прочти,- сказал он, кладя книгу перед женщиной. - Огонь гаснет, когда исчезает память,- медленно прочитала Гелена, разбирая угловатую вязь почерка на непривычном старом наречии,- пока жива память, жив огонь Лампад Хранителей. Жив огонь – живы Хранители. К огню Лампад можно обратиться за помощью… Я не поняла. Что значит обратиться за помощью? Это ведь даже не Крылатая Душа. - Это значит, что огня Лампады может быть достаточно, чтобы помочь бескрылым. Огонь из Лампады можно взять для того, чтобы разжечь печи в кузнях или камины, если они погаснут, развести костер, если негде согреться, и отдать бескрылому, чтобы продлить жизнь. Огонь Лампады – это дом. Хранитель – не только проводник между миром материального и миром бестелесного, наставник и целитель, он – дом, хранитель домашнего очага, тепла. Помнишь, когда я стал Хранителем, я принес клятву? Я сказал, что отдам обе своих Души, и человеческую , и Крылатую. Огонь – то, что остается от нас после смерти. Отголосок нашей собственной, бескрылой Души, который остается жить. Гелена с сомнением взглянула на Лампаду, в которой мерно покачивался крошечный огонек, такой нежный, такой хрупкий, что с трудом можно было представить пламя, вырастающее из него в горне или озаряющее старинный громадный зал сотнями свечей. За десятки лет работы в архивах с тысячами самых разных историй она так и не поняла до конца смысл того, о чем рассказывал сейчас ее друг. Равель протянул к Лампаде руку, снимая стеклянную дверцу с витых петель, и огонек качнулся к ладони то ли в ответ на правильную догадку, то ли как верный пес, готовый служить свою службу. - Видишь? Если бы это был всего лишь обыкновенный огонь, он не горел бы в тысячах таких же Лампад сотни и тысячи лет,- мужчина осторожно закрыл дверцу обратно, пламя послушно вернуло равновесие. - Возможно… Жаль, что мы так и не нашли его Лампаду. До сих пор не понимаю, почему он не сказал тебе, где она. - Не думаю, что это так уж важно. Ему важнее было другое,- помолчав, сказал мужчина, постучав пальцем по витой ручке своей, пока пустой лампадки, стоявшей на кресле среди груды всячины. На самом деле Равель знал, что случилось с Лампадой прежнего Хранителя, но узнал по чистой случайности и никогда не говорил об этом даже с самим ее владельцем. Гелена изумленно обернулась. Это был второй человек, который мог отзываться о реликвии, хранящей часть Души, столь небрежным шутливым тоном. - Точно семейное,- фыркнула она.- Я пойду. Хватит на сегодня пыли, иначе скоро превращусь в библиотечного призрака. Где все? - В каминном зале. Иди, пока всё не съели и не выпили! Гелена швырнула в смеющегося друга карандашом. В зале было жарко натоплено, костер в камине полыхал синевато-рыжими полотнами, песни и смех звучали громче, звонче на фоне разговоров и перебора струнных, нежно-печального перелива флейт и перестука барабанов. Стучали стаканы, игральные кости отбивали по столу дождевую дробь, стучало домино, шуршали карты, оттеняя разноголосье. Гелена легко отыскала седую макушку Мая, подсела к нему, прислонилась к его боку и слушала, слушала, слушала, смотрела…