No Place Like (Home)

Вообще Хлоя мечтала быть журналистом. Писать статьи, обозревать, красиво излагать своё мнение и нести свет и правду в людские массы. Это, понятное дело, манит её до того, как каждый второй начинает обозревать и нести свет и правду, иной раз очень коряво, иной раз и неправду. К этому моменту Кло уже вовсю погружается в специальность с расплывчатым и заманчивым названием «Кино и медиа исследования», хотя желание иметь хоть что-то общее с медиа слегка угасает с каждым годом обучения. Но это всё не так уж важно, потому как Хлоя сразу для себя решает, что только всемирный апокалипсис вынудит её вернуться в родной округ Хоуп (она где-то натыкается на околонаучные рассуждения какого-то умника, утверждающего, что округ — это уникальное географическое явление, надёжно защищённое самой природой от любых катаклизмов природного или рукотворного происхождения), а значит нужно вовремя сдавать проекты, получать высшие баллы за прохождение практики и налаживать связи. Со связями, правда, у Кло так себе. Зато прекрасно всё с ними, со связями и источниками информации, у её сокурсника Закари. И когда для очередного проекта им в группах требуется найти или придумать самим какой-то инфоповод, Закари приходит с таинственным и одновременно победоносным выражением лица и трясет в воздухе своим айфоном, словно Сейлормун Лунной палочкой. — Только гляньте, что раздобыл, а, я вам говорю, мы будем лучшие в этом семестре, — он врубает видео, Хлоя и остальные счастливцы склоняются над экраном. «Сейчас будет какая-то дичь», — думает Кло с отвращением, когда камера выхватывает ноги, предположительно мужские, кусок чёрного плаща и автомат с полной обоймой, всё это в сопровождении несколько зловещих ударов колокола. Далее в объктиве виднеются ряды скамеек по типу церковных, яркий свет из узких окон, силуэты, застывшие на скамьях, и слышится властный голос, только вот слов не разобрать. Девушка уже хочет спросить, что, собственно, им нужно из этого использовать, как видео фокусируется на фигуре говорящего мужчины. Он стоит в отдалении от того, кто всё это снимает, но лучи солнца из высокого окна так эффектно подсвечивают его силуэт, что на фоне общей затемнённости кадра глаз сразу выхватывает его. — Ничё не слышно, Зак, — замечает кто-то из группы. — Ща, ща, — говорит тот, — тут главное, что дальше. Но звук прибавляет. Камера меж тем приближает лицо мужчины, Кло успевает заметить жёлтые огромные авиаторы на пол лица и чёткую линию бороды на слегка впалых щеках. А затем у оператора, по всей видимости, что-то идёт не так. Мелькает серия невнятных мельтешений, после которых изображение заваливается набок, а девушка понимает, что обладателя камеры волокут к тому самому мужчине в авиаторах. Кло абсолютно уверена, что дальше не произойдёт ничего из того, что ей могло бы понравиться, но отчего-то не может перестать смотреть. Мужчина в авиаторах словно в успокаивающем жесте касается плеч неудачливого оператора, там что-то происходит, никому не видно, что, зато слышится отчаянный вопль бедолаги. «Глаза, — понимает Хлоя, — он что-то сделал с его глазами». Тот, что в авиаторах, отталкивает тело невезучего оператора и эффектно вскидывает руки, словно расправляет крылья. На миг Кло кажется, что мужчина парит в воздухе в сиянии солнца, а с его крыльев длинных пальцев на руках стекают тягучие капли крови. Запись обрывается. — Что за нахрен, Зак, — спрашивает кто-то из группы, — ты чё, совсем ёбу дал, такое тащить, где ты вообще это нарыл. Хлоя тогда молчит, удивлённая точностью подборки слов для выражения отношения к видосу. Сейчас она тоже молчит, никаких этих любимых сценаристами картинных вскриков, расширенных в ужасе глаз, роняний всех предметов вокруг. Тут, конечно, нельзя сказать, чтобы это прям полностью заслуга железного самообладания Кло. Скорее мысль о том, что вот этот самый Отец, Джозеф, который недавно сидел на милом диванчике в цветочек у них в гостиной, и жуткий тип с окровавленными ладонями из видео — это один и тот же человек, надёжно придавливает девушку к месту наподобие плиты в гробнице Тутанхамона, и так же эффективно выбивает из неё весь воздух. «Госпадебожемой, я ещё там что-то недовольно морщилась и закатывала глаза, глядя прямо на него. Чудо ещё, что мои глаза пока при мне», — слегка заторможенно думает Хлоя, и поспешно отводит взгляд, разрывая этот некомфортный зрительный контакт с Джозефом, как если бы тот и впрямь мог прочитать её мысли. «Ладно, это же может быть не он, ну, — пытается мыслить девушка не как героиня любимых ею произведений, а всё же чуть более логично, — не может же быть такого невероятного и «удачного» совпадения. Ну и наверняка тот крип давно уже в психушке или куда там определяют тех, кто голыми руками выдергивает глаза». Кло, к сожалению, не может точно вспомнить и сопоставить лицо мужчины на видео с лицом Джозефа. Ну, то есть сейчас ей кажется, что да, это он, но девушка прекрасно знакома с понятием «ложные воспоминания», и вполне справедливо полагает, что её собственный мозг может подкидывать подобную подлянку. Но он сразу показался мне знакомым. Сразу. Знакомым и подозрительным. Ненормальным. «Ненормально привлекательным», — педантично напоминает ей мозг, Кло игнорирует эту мысль. Твою ж мать, ну как я влипла-то, а. Как все мы влипли. Хлоя смотрит на мать, и та, похоже, не чувствуя, что «влипла», смотрит на как раз появившуюся на экранах позади Сида фотографию отца с подобающей событию смесью тихой печали и принятия неизбежности конца. Девушка переводит взгляд на брата. Она не понимает, знают ли её близкие о предполагаемых милых пристрастих Отца — а если знают, почему ещё не бегут из округа — но точно знает, что у людей, расправляющихся так легко с чужими глазами, наверняка много чего имеется в списке дел совершённых и ещё только предстоящих. Хлое всё это не нравится. И теперь она хотя бы понимает, почему. **** Кло с каким-то болезненным любопытством вперемешку с недоверчивым ужасом вглядывается в Сида, послушно толпясь с остальными овцами. Отчего-то едва ли не каждый рвётся лично подойти к Джозефу по окончанию службы, и кто их там знает, что им надо от Отца. Тот всех выслушивает с выражением бесконечного понимания и терпения на лице, что-то говорит в ответ или просто касается ладонью с длинными пальцами лба или плеча. Хлое даже как будто нравится выверенность и точность каждого его жеста, да и в целом манера держаться. В этой неторопливости и отсутствии суеты определённо есть нечто завораживающее. Примерно как в питоне, лениво сворачивающем свои кольца вокруг незадачливой жертвы. Очевидно, она так заметно пялится на Сида, что это не ускользает от внимания двух мужчин, стоящих в полумраке позади. Отчего-то Кло не сразу их видит, хотя к ним тоже подходят люди — к высокому мощному рыжеволосому бородачу и к брюнету в каком-то подобии плаща или пальто. Он-то как раз и замечает взгляд Хлои, направленный на Отца, и что-то говорит с улыбкой рыжему бородачу, кивая на девушку. Та улавливает это его внимание и чувствует, как неудержимо краснеет. Чёрт его там знает, что можно подумать про ту, что так интенсивно пялится на Отца, но судя по улыбке этого черноволосого, ничего особо хорошего. Со всеми этими размышлениями она пропускает тот момент, когда толпой жаждующих пообщаться с божественным Сидом её естественным образом выносит прямо к мужчине. Девушка пробует выбраться из этого столпотворения, но куда там! По её личным ощущениям, прыгая на концерте в слэме гораздо легче выбраться невредимой, чем из этого благочестивого окружения. «Рвались бы они так все к нему, если бы посмотрели видос Зака, вот в чём вопрос», — думает Кло. А потом отчего-то представляет, как разъярённая паства бросается на неё, вздумай она предпринять хоть какую угодно попытку разоблачения. И наверняка, в этом случае, только глазами бы там дело не ограничилось. Люди очень чувствительны, когда пытаются пошатнуть их веру, даже если это вера в абсолютнейшего психа. Божештымой, а если они и так всё знают. А если он ещё дичь какую творит, и им всем норм. Да нееее. Быть такого не может. — Отрадно видеть всю твою семью, Марта, сегодня здесь, — мягко замечает Джозеф, — наша семья всегда должна быть вместе. Он так формулирует мысль, что девушке опять же видится какое-то двойное дно. Но вообще ей не до всех этих двойных смыслов. Хлое сильно не по себе, если можно так сказать. Она избегает смотреть Джозефу прямо в лицо, вероятно, всё же, имеются опасения, что он прочтёт все её мысли, стоит только заглянуть в глаза. Поэтому девушка старательно смотрит вниз, что ещё хуже в итоге, потому как она видит его пальцы, медленно и ласково перебирающие бусинки на чётках. Сперва ей снова чудится кровь на них - и на пальцах, и на чётках заодно уж. И это отвратительно настолько, что девушка прикрывает на пару секунд глаза. А затем, и это даже как будто ещё отвратительнее, почему-то, представляется, как Сид касается её лба кончиками пальцев, откидывает прядь волос, ведёт аккуратным лёгким касанием линию вдоль виска, по щеке, очерчивает верхнюю губу и резко перехватывает за подбородок, вздёргивая голову девушки вверх, чтобы взглянуть в её, Хлои, глаза. Хлоя, та, что в реальности, а не в этом эпизоде-жертве не к месту разгулявшегося воображения, ощутимо вздрагивает. Она понятия не имеет, откуда у нее подобные фантазии в принципе, ведь сама она предпочитает волшебные сюжеты вроде меланхоличных и немного, возможно, жутковатых сказок Миядзаки. А тут скорее попахивает чем-то типа дарк ромэнс — где бесконечно властные герои бесконечно властно зажимают бесконечно бессильную перед такой властью героиню. Всё это решительно неуместно, и Кло рада, что её мама справляется со светской или, точнее, духовной беседой сама. Она понимает, что время их своеобразной аудиенции подходит, к счастью, к концу, и уже готова следовать за Мартой к выходу, когда Джозеф притягивает Хлою за плечо и практически шепчет наклонясь к её уху: — И мысли их — мысли нечестивые, — девушка очень хочет уточнить, что именно мужчина имеет в виду — её не к месту игривую фантазию или потрясающее воспоминание. А потом думает, что это значило бы признать, что Сид таки слегка Тот-Кого-Нельзя-Называть, и роется всё же в её голове. — Ты оглушительно думаешь, Кло-э, — говорит мужчина ещё тише, и голос его при этом неуловимо меняется, словно щекоткой проходится по нервным окончаниям девушки. И от нахлынувшей внезапно волны ужаса от соседства с потенциально опасным типом, а может и как постэффект и реакция на непростые последние дни, ноги Хлои разве что не подкашиваются, а колени внезапно становятся словно ватными, как, опять же, у той самой бесконечно бессильной героини перед лицом бесконечно всесильного героя. Пальцы Джозефа легко касаются лба девушки, и она прямо смотрит в его пронзительно голубые глаза за жёлтыми стёклами очков. — Хлоя, — почти сипит она, презирая себя за ватные колени и неспособность бесстрашно завопить на всю церковь что-то восхитительно отважное и глупое из серии: «Да он же грёбаный псих-убийца и обманщик, из него священник, как из меня физик-ядерщик». Но Кло учили не раскидываться обвинениями без мощной доказательной базы, а её так и нет. — Ступай, дитя, — невообразимо благочестивым тоном произносит Сид, и отчего-то в лице его, как и в тоне, Хлое видится насмешка, — мы с тобой ещё увидимся вскоре. Да ещё чего не хватало И хотя в этот раз пальцы Джозефа холодны, касания его всё так же ощущаются жжением как от адского пламени.