Бесстыжие

от лица Арины…

             — Ты должна мне всё рассказать, — Ярослав смотрит на меня так, словно где-то в моих глазах угасает его надежда. Он потерян в догадках и поисках смысла. Боковым зрением замечаю довольную ухмылку на лице Леонова.       — Это сложно, — разжав челюсть, выдавливаю из себя подобие звуков.              — Арина, — Орлов не просто произносит моё имя, он требует. Его хриплый голос, срывается на крик души. Качаю головой и закусываю губы.       Рассказать всё? Разве это возможно? Разве возможно ни разу не приукрасить себя? Каждый человек в той или иной степени хочет приукрасить свои качества или события прошлого. Истина всегда прячется за кривым отражением нашего восприятия себя. Мы все совершаем глупости, попадаем в дурацкие ситуации. И иногда наши поступки далеки от идеалов морали.       — Арин, — снова слышу своё имя. Грудную клетку сдавливает приступ страха. Меня загнали в угол. Выбор есть, но между двумя очень сомнительными вариантами. Раскрыться и надеяться на понимание или сбежать. Второй вариант проще. Только вот тень из прошлого меня снова настигнет. В другом отрезке времени всё повторится.       — Хорошо, я расскажу тебе всё, — шевельнув губами, запрокидываю голову назад и смотрю в потолок.       Падать во тьму, не пытаясь удержать за край пропасти — примерно такие ощущения возникают при потере связи с реальности. Ты отключаешься на несколько минут, а тебе кажется, что прошли лишь считанные секунды. Но не в этот раз. Я всё прекрасно помню. Мой разум не помутился, даже несмотря на самовнушение, что этого не было вовсе. Я не идеальный человек. Во мне нет ничего нормального. Так было всегда, с самого рождения. Мама часто просила меня притвориться нормальной. Но увы, я не могла исполнить её просьбу. Не знала, как это сделать. Для меня моё поведение было естественным. С моей стороны мир выглядел иначе. Мне казалось, что все дети испытывают подобное. У меня были проблемы с дисциплиной. Я не могла сосредоточиться на чём-то одном. Зависала на несколько минут, выпадая из реального мира. Не была способна усидеть на одном месте.       Но это всё мелочи по сравнению с гиперфиксацией. Первым мои помешательством стал мультик «Сейлор Мун». Я любила пересматривать каждую серию десятками раз. Маму это раздражало и пугало. Я же исчезала в вымышленной Вселенной, прячась от проблем.       Синдром дефицита внимания и гиперактивности часто называют расстройством с низким содержанием дофамина. В этом вся суть. Мне не хватало дофамина, гормона счастья. Именно он во всём и виноват. При его недостатке мозг начинает искать что-то новое, интересное и фокусируется на этом ради дофамина. Так человек страдающий СДВГ спасает себя в гиперфиксации. И пока дофамин выделяется — продолжается состояние фокусировки на объекте. Гиперфиксацию часто путают с манией. Именно по этой причине я понимаю Максима. Только вот гиперфиксация на мультике и человеке — совсем разные вещи.       Всё началось, когда мне было шестнадцать. Пубертат. Чёрт бы его побрал! Все твои ровесники сходят с ума. Зажимаются по углам, сосутся. Только ты не понимаешь, что происходит. На меня никто не обращал внимания. Мальчишки перестали дёргать меня за косички ещё в шестом классе. Да, друзей у меня было не много. По правде одна Лида. Не знаю, в чём была причина моей непопулярности в подростковый период. Возможно, причина была в СДВГ. Я ощущала себя одинокой. Но вот в один ужасный зимний вечер моя жизнь перевернулась.       Я помню всё. Помню парк у центрального стадиона. Белые хлопья снега, что падали с неба. Тусклые фонари. Следы на дорожках и тебя. Тебя. Человека, ставшего моим личным проклятием. Помню, как ждала сестру, а с ней из темноты вышел ты.       — Давно стоишь? — Машка задала мне вопрос, пока мой мозг решил сыграть со мной в злую игру. Почему? Наверное, потому что ему понравилась твоя улыбка. Да, тогда ты часто улыбался.       — Минут пять не больше, — я покачала головой, убрав телефон в карман пуховика. Соврала. Пришла раньше и замерзла. Прошло почти пять лет, а я до сих пор помню, как тогда у меня онемели пальцы на ногах. Будто это было вчера.       — Это Андрей, — Маша представила мне тебя и твоя улыбка стала ещё ярче. Ну или мне просто показалось.       — Арина, — я кивнула, назвав своё имя. «Любовь с первого взгляда!» — напишут поэты. «Типичная гиперфиксация!» — свои комментарии оставят мелким шрифтом психотерапевты. Жалко, что никто не читает мелкий шрифт.       — Очень приятно, — ты смотрел на меня обычным взглядом. Но для моего мозга всё было иначе. Вспышка перед глазами и время застыло. Только снежинки летели с неба, падая на землю. Я уже не чувствовала холода. Мне было всё равно. Маша что-то говорила. Её слова звучали, словно белый шум на заднем фоне. Я смотрела на тебя и не могла дышать. Моё внимание было сосредоточено на тебе. Карих глазах. Пухлых губах. Острых скулах и всё той же улыбке. Моё сердце впервые пропустило удар не из-за того, что я забыла сделать уроки. Я не моргала. Не могла себе этого позволить. Боялась, что ты исчезнешь и твой образ будет забыт. Сладкий и убийственный морок.       — Ну, так ты пойдёшь с нами в кино? — и вдруг вопрос сестры вернул меня в суровую реальность. Я вспомнила, что тот самый Андрей был её парнем. Её не моим! Сердце стало биться чаще и вот уже от эйфории не осталось и послевкусия. Её заменили горечь на губах и чувство удушья. Жжение в лёгкий и тупая боль в груди.       — Нет, прости, я обещала помочь маме, — солгала, несмотря на то, что обещала Маше ещё утром пойти с ней и Леоновым в кино. Она искала во мне поддержки. Это были её первые отношения. Андрей был старше её на три года. Маму Маши (тётю Нину) смущала разница в их возрасте. Зря. У Леонова были принципы и он не горел желанием совращать малолетнюю. В первый год они просто гуляли. Всё было невинно. На самом деле их отношения до самого конца оставались невинными.       В тот самый вечер, вернувшись домой, я приняла решение спрятать свои чувства под улыбчивой маской. Меня разрывало на две части. Одна хотела снова испытать дофаминовый прилив, а другая была не способна ранить сестру. Тётя Нина на следующий день позвонила моей маме и я получила пиздюлей за то, что не пошла с Машей в кино. Мне наказали сопровождать по возможности сестру на свиданиях. Тогда-то моя жизнь и превратилась в ад. Ад, граничащий с абсурдом. Вот к чему приводит гиперопека родителей и страх подростка признаться в своих чувствах. Я была вынуждена наблюдать за тем, как развиваются отношения Андрея и Маши с максимально близкого расстояния. Смотреть и завидовать чужому счастью. Улыбаться, ощущая эйфорию и боль одновременно. Подлинное безумие.       На чём я остановилась? Ах, да! Мама заставила меня таскаться за влюбленной парочкой. Наверное тогда у меня и появилась привычка сжимать пальцы, чтобы ногти впивались в кожу. Это помогало мне сохранить притворную маску на лице даже в самые мучительные моменты. А таких было много.       Поначалу Маше нравилось, что я рядом. Но, когда она набралась смелости, то начала просить меня иногда игнорировать приказ двух мам. До сих пор смешно вспоминать о таких моментах. Почему? Потому, что я решила отомстить. Мне приходилось страдать месяцами, наблюдая за чужой сказкой. Даже для здорового человека — это невыносимо. Для подростка с эмоциональным расстройством — всё равно, что ежедневная казнь. Только ты не умираешь, тебя воскрешают каждый раз и заставляют проходить через всё снова. Поэтому я и решила, что не пойду на уступки. Включила занудную версию себя и с беспристрастным видом продолжила ходить за парочкой на свидания. Признаюсь, мне это нравилось. Видеть недовольное лицо сестры и портить всю клубничку. Да настоящей клубнички, кстати, даже не дошло. Ах, да… Я уже упоминала об этом.       Из ранга любимой старшей сестры Маша перевела меня до уровня убийцы настроения. Она пыталась со мной договориться, но я всегда отстаивала своё мнение.       «Андрею восемнадцать, он студент, а ты, малявка, ничего не понимаешь!!!» — Боже, сколько раз мне приходилось повторять эту фразу?       Но проблема была не только во мне. Леонов не торопился знакомить Машу с друзьями и своей семьёй. Ну и не горел желанием общаться с её друзьями. Мне-то не нужно было объяснять, что они жили в разных мирах. Для подростков всегда сложно перейти черту, после которой отношения переходят на новый уровень. Шацкая требовала этого от Андрея. Он же познакомил её с Максом и иногда соглашался ходить с ней на тусовки к её друзьям. Знакомство с Вербицким я пропустила. У меня была подготовка к соревнованиям. Я получила травму. Очень серьёзную. Частичный разрыв бедренных связок. Не могла нормально ходить и даже сидеть. Боль была адская.       Естественно, в тот период я много пропустила. Две недели постельного режима и ломки по тебе. Тётя Нина начала нервничать. Маша приходила домой по вечерам с улыбкой до самых ушей. Я тогда впервые одновременно испытала душевную и физическую боль. Постоянно думала о вас и плакала. Плакала. Рыдала. Рыдала и плакала. Бесконечный цикл проливания горьких слёз.       Через две недели, я пошла с ними на вечеринку. Соврала, что мне нужно начинать ходить. На самом деле каждый шаг стоил мне титанических усилий и сопровождался адской болью. Маша проболталась, что ждала от той вечеринки чего-то большего. Я просто обязана была этому помешать.       Первым моим испытанием стало просто дойти до квартиры, в которой проходила тусовка. Пересечь парк и три квартала. Подняться по лестнице на пятый этаж. Отдышаться на лестничной площадке. Вторым — терпеть друзей Шацкой. Они мне не нравились.       — Чем занимаетесь? — с притворной улыбкой на устах, я вошла в гостиную, где уже были Маша, Андрей и человек пять, не важных для истории.       — Играем в семь минут на небесах, — кто-то ответил. Помню, как чуть не выронила глаза, заметив на Шацкой очень вызывающий топ, о существовании которого не знала тётя Нина. Перевела взгляд на Андрея и заметила, что ему было некомфортно. Студент среди десятиклассников. Та ещё картина. Он не хотел там быть.       — Играйте без меня, — я отмахнулась рукой и решила найти местечко где-нибудь в углу комнаты, чтобы наконец-то присесть и отдохнуть от боли.       — В этой комнате опять стало душно, — я услышала чей-то язвительный комментарий. Не важно кто был автором. Мне было неприятно от того, что моя сестра прикрыла рот и посмеялась. Она увидела мой взгляд и убрала руку от собственных губ.       — Арин, — она скорчила глупую рожицу, умоляя меня не позорить её перед друзьями. Я поймала себя на мысли, что она меня стеснялась. Неприятное чувство. Значит были причины.       — Ладно, — кивнула и уселась на пол, сжимая зубы, чтобы не зарычать от боли. При травме связок бедра сложно объяснить, где именно болит. Описать моё состояние в тот момент ещё сложнее. Я сама того не понимая, села напротив Андрей. Между нами на полу лежала пустая бутылка. Он обхватил её пальцами и раскрутил. Молилась ли я, что она укажет на меня? Нет. Просто зависла, гипнотизируя пустую бутылку.       — Ахаха-ха! — чей-то смех заставил меня вздрогнуть.       — Шацкая! —кто-то окликнул Машу, — Ахаха! — раздражающий смех повторился. Я моргнула несколько раз, а затем обратила внимание, что горлышко бутылки указывало на меня. Все вокруг продолжали смеяться. Ты протянул мне руку и я не сразу поняла, что ты решил помочь мне подняться. Не сразу поняла, как мы оказались в крохотной комнатке. Кажется, это была гардеробная. Помню запах чужого парфюма того, кто был там до нас.       — Мы можем не целоваться, если не хочешь, — помню, как смотрела на тебя, рискнув пошевелить губами. Мне было страшно. Страшно, что ты откажешься меня целовать.       Леонов хмурил брови. В комнатке было тусклое желтое освещение, но я заметила, как раскраснелось его лицо. Он был смущен не меньше меня. Молчал и смотрел свысока. Помню, как забывала делать вдохи. Помню ту мучительную тишину.       — Я не люблю нарушать правила, — услышав его слова, я почему-то приподнялась на носочки и вытянула шею, чтобы коснуться своими губами его. Щелчок и весь мой прежний мир рухнул. Я тоже чуть не свалилась на пол, но меня подхватили его руки.       Одно дело созерцать, и совсем другое — ощущать теплое прикосновение губ. Мой мозг в буквальном смысле утонул в смертельной дозе дофамина. Если наша первая встреча была вспышкой, то поцелуй — взрывом водородной бомбы. Я пропала в ощущениях. Сердце сильно колотилось о рёбра, и мне стало страшно. Казалось, что ещё несколько секунд и я упаду замертво на грязный пол. Страх был настолько сильным, что мне пришлось разорвать поцелуй. Отвести глаза в сторону, чтобы спрятать стыд.       — Сколько там ещё осталось? — я задала тебе вопрос и ты посмотрел на часы, что болтались на твоём левом запястье.       — Шесть минут, — твой ответ меня удивил. Прошла всего минута. Ничтожная минута. Остаток времени мы простояли в полной тишине. Я не могла посмотреть на него, мне было стыдно.       — Ну и как всё прошло? — когда мы вернулись в гостиную, кто-то из друзей Шацкой задал нам вопрос.       — Маш, тебе не повезло. Андрей не умеет целоваться, — я пробормотала себе под нос и все засмеялись.       — Плохая была шутка, — Леонов не выдерживает и прерывает мой рассказ. Перевожу свой взгляд с потолка на него. Он всё ещё стоит у кухонного острова. Ярик сидит на барном стуле буквально в метре от меня. В его руках кружка с остывшим чаем. Если вам показалось, что вся эта история была поведана исключительно вам, то вы ошибаетесь.       — Тебя до сих пор она обижает? — обращаю внимание на то, как Андрей поджимает губы и смотрит на меня исподлобья.       — Ты не всё помнишь, — он качает головой и пытается перевести тему. Леон в своём репертуаре. Он не смог дослушать мою историю даже до середины.       — Я помню всё, — морщу нос, завертев головой. Между нами в воздухе повисает напряжение. Раньше всё было проще. Я не пыталась анализировать своё поведение. Просто отдавалась порыву чувств.       — Ты не целовала меня. Это я поцеловал тебя, — он хмурит брови, проговаривая свои слова хриплым голосом. — Ты смотрела на меня, как оленёнок ночью в свете фар, — Андрей отступает на шаг назад, продолжая сверлить во мне дырку карими глазами, — Я наклонился и поцеловал.       Моргаю. Снова моргаю. Качаю головой из стороны в сторону.       — Спасибо, что перебил, — шумно выдыхаю и перевожу взгляд на Орлова, — Мне продолжить?       — Продолжай, — Яр кивает. Кажется за всё время он не сделал и глотка из кружки. Просто слушал и наблюдал за тем, как я пялюсь в потолок.       Не люблю, когда меня перебивают. Мне сложно вернуться к нити повествования. На чём я закончила? Да, на шутке. Ребята продолжили играть и через несколько ходов я вышла на кухню. Не знала куда девать глаза. Боялась смотреть на него. Стыд никуда не исчез. Моё лицо пылало, а лёгким не хватало кислорода в комнате, наполненной подростками.       Оказавшись на кухне я поспешила к окну. Ну, как поспешила. Доковыляла, чтобы открыть створку и надышаться холодным мартовским воздухом. Вдох. Выдох. Шаги за спиной. Я обернулась и увидела тебя. Ты был один. Из соседней комнаты раздавались голоса. Им было весело, но не мне. За тебя сказать не могу. Не знаю.       — Когда сможешь вернуться на тренировки? — Леонов задал мне вопрос, привычным для него, механическим тоном. Такой безэмоциональный, будто мы не были знакомы.       — Я не вернусь на гимнастику, — покачала головой, а затем судорожно принялась искать глазами точку на стене, на которой можно было сосредоточиться. Сжала правую руку в кулак, пока не почувствовала, как ногти вонзились в кожу. Боль помогла мне отвлечься.       — А что так? — но его вопрос заставил меня на него посмотреть. Он стоял в дверном проёме, спрятав руки в карманах джинс, и совсем не спешил возвращаться к Маше.       — С такой травмой требуется серьезная реабилитация, а на неё нужны деньги, — я сгорбилась от усталости и ощущения давления воздуха, что казался мне таким тяжёлым в твоём присутствии. Ты перегородил выход из кухни, а сбегать через окно — самоубийственный вариант.       — Можешь пойти на лёгкую атлетику, — Андрей пожал плечами и выдал совсем не логичный ответ.       — Ты сам-то понял, что сказал? — я усмехнулась и на секунду пожалела о том, что у меня такой острый язык. Леонов смутился и слегка покраснел.       — И вообще какой в этом смысл? Вы просто бегаете по кругу, — мне стоило откусить себе язык. На самом деле я защищалась. Не хотела, чтобы он знал о моей симпатии к нему. Симпатии? Нет. Это было настоящее помешательство. Оно было безобидным только для него. Забавно, но последние пять лет я просто бежала по кругу и натыкалась на тебя.       Андрей молчал и на кухне стало слишком тихо. Настолько, что можно было услышать разговоры за тонкой стеной.       — Твоя сестра зануда… — я услышала чей-то голос. Замерла. — Это правда, что она лежала в психушке?       Моё горло сдавило. Сердце сжалось в груди. Я дышала, но словно ядовитым газом. Мне снова не хватало кислорода. Окно за спиной было открыто настежь.       — Да, но я стараюсь об этом никому не говорить… — ответ сестры меня добил. Маша соврала. Да, мама таскала меня по врачам, но в стационаре я никогда не лежала. Леонов смотрел на меня, закусив губы. Он молчал. Голоса стихли. Маска с моего лица спала и я ощутила, как к глазам подступают слёзы. Пересекла кухню и обошла парня, чтобы оказаться в коридоре. Схватила куртку и сбежала.       — Сбежала? — Андрей усмехается. Я снова оказываюсь у себя дома. Напротив меня сидит Ярослав. Он повернул голову в сторону Андрея, чтобы одарить его не самым приятным взглядом. — Ты еле доковыляла до коридора… — но Леонов его игнорирует. И стоит мне фыркнуть, он цокает.       — Продолжай, — хриплым голосом проговаривает Яр. Киваю.       Ладно, я доковыляла до коридора, но всё же вышла из квартиры. Долго спускалась по лестнице и плакала. Мне было больно. Леонов догнал меня во дворе. Не сказав ни слова он подхватил меня на руки и пронес через три квартала и парк. Я смогла ему сказать, только тихое «спасибо». Он ушёл. Не знаю, вернулся ли он в ту квартиру или нет.       — Нет, не вернулся, — Андрей снова перебивает мой рассказ. Ярослав шумно выдыхает через рот.       — Ты так и будешь перебивать меня? — бросаю в сторону Леона испепеляющий взгляд. Он выводит меня из себя. Сильнее сжимаю пальцы на правой руке, спрятав кулак в кармане халата.       — Если ты реально собралась рассказывать всё, мы потратим целый месяц, — Леонов бормочет себе под нос. Закатываю глаза. Я просила его уйти. Сам же остался. Пусть теперь терпит.       — Ярик просил рассказать всё, — наморщившись, отвечаю.       — Ариш, продолжай, — Орлов отпивает глоток холодного чая из кружки и просит меня не обращать на нашего гостя внимание.       Мы не виделись три недели. Я больше не горела желанием снова сопровождать Машу на свиданиях. Обиделась. Всё-таки она выдумала историю про психушку. Не знаю, зачем она так поступила. Лида пропадала после школы в музыкалке, а я смотрела дурацкие фильмы, практически не ставая с постели. Когда вернулась на учёбу, думала, что обо всём забуду. Мне нужно было нагонять школьную программу.       Почти месяц в слезах. Наступил апрель, и я была вынуждена идти к Маше на её день рождение. Она меня позвала, Лиду тоже. Тётя Нина забронировала целый зал в ресторане. Мои дни рождения никогда не отмечались с таким размахом. На мои дни рождения и отец не приходил. Наверное потому, что с мамой он и не разговаривал совсем.       — Наверное, потому что твой отец — выгодник и самый настоящий гондон. Он поддерживал общение с Ниной только, потому что она работала в администрации города, — Андрей снова прерывает мой рассказ. Недовольно фыркаю. Яр прочищает горло, намекая своему оппоненту, чтобы тот заткнулся.       Мы с Лидой пришли в ресторан. Тебя там не было. Ты опоздал. Вокруг Маши постоянно кто-то крутился. Там был и Тимур. Он подарил Шацкой огромного плюшевого медведя. Я старалась общаться только с Лидой. Всё ждала, когда вечер закончится. Но время тянулось болезненно медленно. Когда Андрей пришёл, старалась с ним не пересекаться. Как ни странно Леонов сам постоянно куда-то сбегал. Когда торжество было в самом разгаре, я вышла на улицу, но пошёл дождь. Возвращаться в ресторан мне совсем не хотелось. Даже в компании Лиды мне было одиноко. Я заметила, что в соседнем доме был открыт один из подъездов и решила укрыться в нём от дождя.       Устроилась на подоконнике между первым и вторым этажами и смотрела в окно. Ты пришёл следом. Сел напротив меня и стал рассказывать истории из студенческой жизни. Я молчала. Просто не могла говорить. Не могла поверить в происходящее. В какой-то момент я начала думать, что ты был галлюцинацией. Очень реалистичной галлюцинацией.       — Я соскучился, не видел тебя три недели, — голос Андрея прерывает мой рассказ. Снова. Сжимаю пальцы ещё сильнее, мышцы на предплечье уже онемели.       Это была наша первая болтовня в подъезде. Ничего такого. Ты говорил, а я слушала. Даже не помню, как Андрей умудрился взять мой номер телефона. Он меня словно заколдовал. Своей улыбкой и смехом. Я забыла о Маше и её гостях в ресторане. Забыла о том вечере, ранившем меня не на шутку. На следующее утро Леонов мне написал. Мы стали друзьями по переписке. Никаких намёков на флирт. Странно, но по какой-то причине мы стали рассказывать друг другу обо всём. Я жаловалась на училку по алгебре, ты на брата.       Да, Андрей частенько рассказывал мне про Макса. Леонов сильно был к нему привязан.       Тогда-то я и узнала, что тебя бросила мама, но ты продолжал её любить.       В один из майских вечеров Андрей встретил меня после школы и проводил до подъезда. Мы проговорили до полуночи, ты рассказал мне про свою тётю, которая погибла в автокатастрофе. Показал мне её фотографии. Да, я знала о матери Макса ещё до того, как познакомилась с ним на первом курсе. Даже более того…        Блять! Как сложно признаваться… В тот год, я впервые побывала на могиле Даны Вербицкой.              Одним июньским днём, Андрей позвонил мне и попросил поехать с ним. Он был разбит. Его мама не успела приехать ко дню памяти Даны. Его отец, кажется, тогда запил. Я согласилась. Меня не интересовало, почему Леонов не позвал Машу. Гиперфиксация полностью завладела моим рассудком. Мы приехали на кладбище ближе к вечеру. Добирались на двух автобусах. Я помню, как шла мимо могил, и мечтала, чтобы ты взял меня за руку.       Леонов нёс букет цветов женщине, что любил практически также сильно, как и свою мать. Он не говорил. Я понимала причины. Для меня Андрей открылся с другой стороны. Ранимый и сентиментальный. Когда мы добрались до могилы, Леонов рассказал мне, что Дана была его крёстной мамой. Она прекрасно играла на рояле и до безумия любила своего сына. Вот только Максим не часто приходил на её могилу.       — Я ездила с Максом на кладбище к Дане, в апреле… — теперь уже я прерываю свой монолог. Не знаю почему. Просто хочу, чтобы Андрей знал. Он смотрит на меня, не моргая. Замер, вцепившись пальцами в столешницу кухонного острова. Не буду говорить, что заревела и соврала Вербицкому о причине своих слёз. Я просто вспомнила о прежних временах. Вспомнила о тебе. Мне не часто удаётся сопротивляться прошлому.       Правда в том, что я могу найти дорогу к могиле Даны с закрытыми глазами. Мы бывали там столько раз. Трудно было не запомнить дорогу. Надеюсь, что Макс никогда не узнает.       После той поездки всё изменилось. Меня до глубины души потрясла твоя другая сторона. Та, в которой боли было больше, чем во мне. Я помню всё. Букет роз, что ты купил, потратив всю свою стипендию. Твой взгляд, с которым ты смотрел на портрет женщины, высеченной в камне. Помню, что даже не надеялась на то, что через неделю ты меня снова поцелуешь.       Леонов сдавал сессию, и сразу после его экзаменов, мы решили прогуляться в парке у центрального стадиона. Я и не заметила, как стемнело, а мы оказались далеко от парка. Прошли практически через весь город и добрались до конечной станции трамвая номер два.       — Маша ревнует тебя к Максу. Она считает, что ты проводишь с ним всё свое свободное время, — помню, как сменила тему. Обычно мы не говорили о Шацкой. Избегали её упоминание в своих подъездных разговорах.       — Макс ревнует меня к Маше, он говорит, что я провожу с ней слишком много времени, — договорив, он рассмеялся. Вербицкий и Шацкая ревновали Леонова друг к другу. Но на самом деле Андрей разрывался между учёбой и тренировками, а остаток времени проводил со мной. Я улыбалась. Мне казалось, что в тот момент было так просто дотянуться до звёзд. Бабочки порхали в животе. Я не заметила, как Леонов сделала шаг, убив расстояние между нами, и наклонился, чтобы поцеловать. Меня напугал взрыв эмоций. Я отстранилась. Мой разум переполнило чувство вины. Мы ведь не играли в глупую игру.       — Это не правильно. Маша — моя сестра, — это единственное, что я могла сказать.       — То, что ваш отец не любил предохраняться, не значит, что вы сёстры, — Андрей почему-то разозлился. Он обидел меня своими словами и я сорвалась с места и убежала. Добравшись до дома, заблокировала его номер.       Мы не виделись ещё две недели. Я испытывала смешанные эмоции. Пыталась понять причины его жестокости. Не могла разобраться в собственных чувствах. Всегда думала, что стану человеком принципов. Моя любовь к нему была неправильной. Я пыталась переключиться на что-то другое. Напрасно. Мой мозг был со мной не согласен. Ничего, кроме мыслей об Андрее, не приносило мне радости.       Я снова была вынуждена увидеться с Машей. В город вернулась наша общая знакомая по имени Соня Круглова. Она пригласила старых друзей к себе домой. Я не хотела идти, но Лида меня уговорила. Трухина всегда считала, что мне не стоит прятаться от людей. С Сонечкой Кругловой мы познакомились в спортивном лагере, когда мне было четырнадцать лет. Она была доброй улыбчивой девчонкой. Софа переехала с родителями в другой город, но у них что-то не получилось и они решили вернуться.       — Сонька, пока тебя не было Машка увела у тебя поклонника, — в разгар девичьих посиделок, Настя Гладких внезапно заговорила о Шацкой. Я не понимала, о чём шла речь. Круглова нахмурила брови.       — Андрей Леонов, с лёгкой атлетики ходил за ней кругами, чтобы она тебя с ним познакомила, — Настя объяснила. Маша молчала. Она побледнела. Я же закусила губы.       — Не помню такого, — Софа закрутила головой. У меня же загорели уши. Я не была готова к тому, что мы будем обсуждать Леона. — Ну и чем всё закончилось? — Круглова решила поинтересоваться.       — Они встречаются, — ответив, Гладких рассмеялась. Я же решила выйти в туалет. Услышанное отличалось от рассказов моей сестры. Шацкая говорила мне, что Леонов помешался на ней. Хотел познакомиться. Ходил за ней месяц и только потом, она снизошла до него.       Я не дошла до ванной, ибо услышала, что девочки начали обсуждать меня.       — Как у Арины обстоят дела на личном фронте? — это был голос Сони. В нём не было насмешки и ничего, что могло бы обидеть.       — Да, какой там личный фронт?! Все знают, что она лежала в психушке, — мне сначала показалось, что ответила Настя. Но нет. Маша. Я замерла, сжимая правую руку в кулак. Моё сердце практически не билось. Я задыхалась, когда за стеной раздался смех.       — А ты не врёшь? — смех подружек прервала Круглова.       — Мне лучше знать, у нас общий отец, — сквозь зубы ответила Шацкая. Меня накрыла волна ярости, безумия и боли. Я сжала челюсть, ощущая как во мне просыпается демон. Моя младшая сестра распространяла слухи, чтобы самоутвердиться за мой счёт. Маша пошла в школу в шестилетнем возрасте и в старших классах переживала не лучшие времена. Она всегда пыталась не отставать от своих одноклассниц. Её часто называли «малявкой». Я старалась защитить сестру, но похоже зря. Шацкая оказалась не просто врушкой. Она предала меня.       Я вернулась в комнату с маской на лице. Улыбалась и ненавидела сестру.       — Ну, и как там Андрей поживает? — села на пол, напротив неё и задала вопрос. Знала, что она не отвертится. Знала, что могу узнать всю правду, стоит мне только разблокировать его номер.       — Да, достал, — она фыркнула, а затем продолжила говорить: «То пропадает со своим Максимом, то готовится к сборам. Мы не виделись две недели. Прислал мне букет цветов вчера. Пока не хочу его прощать».       — Странно, — я облизала губы, — Может он не с Максимом пропадает? — еле сдержала усмешку. Теперь девчонки смеялись уже не надо мной. Карма, сучка! Они смеялись, а я достала телефон из кармана, чтобы разблокировать его номер и написать сообщение: «Через час в моём дворе».       Ушла раньше. Оставила сестру в змеином гнезде. Андрей ждал меня. И в этот раз инициатором поцелуя уже была я. Ты был оправданием моих сомнений. Оправданием моей вины перед сестрой, что решила смешать меня с грязью.       — Вы начали встречаться? — на этот раз мой монолог прерывает Ярослав. Киваю. Смотрю на него и вижу понимание. Даже удивительно, что он сейчас меня понимает.       — Прятались по подъездам, пока Арина не попросила меня расстаться с Машей, — Леонов дополняет мой немой ответ. Его слова напоминают мне о том, почему наш роман так и остался тайным.       — Ты не смог, — проговариваю, а затем поджимаю губы. Меня ранила твоя трусость. Я не понимала твоих поступков. Ты не ушёл от Шацкой и я прервала наши отношения на полгода. Это были самые тяжёлые месяцы в моей жизни. Наполненные болью и ненавистью к себе.       — Маша устроила истерику, обещала вскрыть себе вены. Я испугался. Если бы Маша даже попыталась покончить с собой, ты бы винила только себя, — Андрей отвечает очень тихо. В его голосе больше нет металлического тона.       — Ты мне не рассказывал об этом, — поворачиваю голову в его сторону и сглатываю слюну. Прошло столько лет, и я только сейчас узнаю всю правду.       — Не знал, как ты отреагируешь, — Леонов шевельнул губами, и мне стало совсем хреново. Онемели не только мышцы на предплечье. Заныла правая лопатка и шея. Меня скручивает от боли и перенапряжения.       — Расстаться с Машей мне помог Максим. Нужен был повод и он его предоставил. Только вот ты мне закатила истерику и выбрала сестру, — Андрей отпускает столешницу и отходит на шаг назад. Я выбрала Машу. Встала на её сторону. Глупо? Наверное. После всего, что я натворила, мне хотелось хоть как-то искупить свою вину. Всё так запуталось. Я любила и мстила. Не была честна с собой. Разрывалась на части, но никак не могла подохнуть.       — Что было потом? — Ярослав прочистив горло, адресует вопрос мне.       — Я поменяла психотерапевта, и он объяснил мне всё…— меня перебивает Леонов своей усмешкой. Бросаю в его сторону озлобленный взгляд. Он поднимает руки перед собой и улыбается. Улыбается и издевается.       — Ты можешь не верить. Можешь думать что угодно, но психотерапевт был прав. Однажды, у меня исчезли все чувства к тебе. Исчезли так быстро, что это трудно было осознать.       — Но они ведь вернулись? — Андрей снова усмехается. Закатываю глаза от раздражения. — Ты пропустила целый год. Мы ведь почти год прятались по подъездам. Не расскажешь ты всей правды, просто не сможешь… — он продолжает издеваться надо мной. Я же теряю контроль над собой.       — Ты был моим первым, а я была первой у тебя. Мы ночевали у меня в общаге, пока мама была в командировках. Ты познакомил меня с отцом, а где-то через пол года решил решил заняться моим перевоспитанием, — протараторив замолкаю, вспомнив о временах, когда почувствовала себя ущербной. В моей жизни появился человек, который не только замечал все мои недостатки, но и насильно пытался их исправить. Его раздражало, что я болтала ногой, когда делала уроки. Он забирал мой телефон, чтобы я не слушала громкую музыку, когда что-то учила. Требовал сосредоточиться, когда мне было сложно сконцентрироваться. Не понимал, что это так не работает. Придумал мне диету. Всё это может показаться не существенным, но не для меня. Я семнадцать лет училась адаптации, а он решил всё переделать, потому что его во мне всё раздражало.       — Я не пытался тебя перевоспитать, — Леонов качает головой.       — Не пытался? — язвительно усмехаюсь. Сердце бешено колотится в груди. Меня разрывает на части обида. — Ты каждый день что-то придумывал. Не болтай ногами! Хватить так часто мыть руки! Ты опять зависла? Не делай так на людях, мне стыдно! — перебрав лишь часть его фраз из прошлого, замолкаю.       — А какова вероятность, что у твоих детей будет СДВГ? — озвучиваю один из самых болезненных вопросов, оставленных на десерт. Да, именно Андрей мне его задал. При этом он прекрасно знал, как меня травмировали поступки и враньё Маши. Наш роман был тайным и я начала понимать все причины. Шацкая была нормальной, а я нет.       — Арин, не обращай на него внимание, продолжай, — Ярослав решается прервать нашу с Леоновым перепалку. Я перевожу взгляд на своего парня и не могу успокоиться. Сердце всё ещё грохочет в груди.       — Гиперфиксации способны повторяться. Андрей стал для меня такой гиперфиксацией. Но после психотерапии я стала понимать и анализировать, что со мной происходит. И… — недоговорив замолкаю. Сглатываю слюну, пока по моим щекам стекают слёзы. Ты был прав. Я не способна всё рассказать. Мне пришлось бы признаться, что ты… Неважно! Некоторые вещи должны оставаться тайной.       — Я не могла построить свою личную жизнь. Стоило мне познакомится с кем-то, появлялся он. И мы… — снова сходили с ума, но уже не прятались по подъездам.       — Понятно, — Орлов поджимает губы, я вижу по его глазам, что он расстроен. Только вот это не всё. Сказанного недостаточно.       — Через какое-то время, я стала использовать свою гиперфиксацию на Андрее, — услышав мои слова, Ярослав хмурит брови и ставит пустую чашку на кухонный остров.       — Когда мне было совсем плохо, и я не могла справиться… — закусываю губы, и шумно выдыхаю через нос. Запрокидываю голову назад, прерывая наш зрительный контакт. Снова смотрю в потолок. — Я пользовалась тем, что Леонов меня любил. Когда гиперфиксация сходила на «нет», уходила. Прекращала всякое общение.       Арина Харламова была тем ещё чудовищем. Андрей Леонов не был её принцем, но любил. Все эти годы он любил меня.       — Почему ты ушла тогда из гостиницы? Почему… — Орлов замолкает так и недоговорив. Мне не нужно было произносить вопрос целиком. Я понимала, о чём шла речь.       — Гиперфиксация. Странное, сложно произносимое слово. Далеко не каждый способен понять весь смысл. То, что я почувствовала с тобой было очень похоже на неё. Всё так запуталось. Ты, Андрей, моё расстройство.       — Ты могла мне всё объяснить, — проговорив, Ярослав поджимает губы. Я усмехаюсь. Всё объяснить? Да, какому человеку захочется встречаться с девушкой с таким багажом?       — И чтобы я сказала? — задаю Ярику вопрос с обезумевшей улыбкой на губах. Слёзы льются из моих глаз, пощипывая кожу на щеках. Возвращаю свой взгляд к Орлову.       — Меня зовут Арина Харламова, и в тайне от своей сестры я встречалась с её парнем. У меня СДВГ. Я не-нор-маль-ная! Ты мне нравишься, но во мне нет уверенности, что эта симпатия не является симптомом расстройства. Ах, да! Ты должен быть готов к тому, что в мою жизнь в любой момент может вернуться бывший. Изменять я тебе не буду, но мои мысли на определенный период будут посвящены ему. Не тебе. Именно ему.       Ярослав моргает. Действительно, истина прозвучала, как полный бред. Слишком сложно для понимания нормального человека.       — Ты сказала, что я не гиперфиксация… — почесав лоб, Орлов заговорил. — Ты как-то это поняла?       Киваю. Поняла. Но хотела бы оставить правду при себе. Мне сложно быть настолько откровенной, для этого у Арины Харламовой не хватает смелости.       — Я тебя люблю, и мне пришлось пройти через многое, чтобы это понять, — произнеся слова, боковым зрением замечаю реакцию Леонова. Он побледнел и на короткий миг мне стало его жаль. Задыхаюсь. Делаю глубокий вдох, чтобы справиться с собой. Без него мне было больно, но и с ним всё было иллюзией. Иллюзией, которая исчезала в самый неожиданный момент.       Андрей обходит кухонный остров и подходит ко мне со спины, он разворачивает меня вместе со стулом и обхватывает кисть моей правой руки, спрятанной в кармане. Я морщу нос по привычке. Не понимаю, что он делает. Его карие глаза напоминают мне о прошлом. Я прогоняю мысли, что способны завладеть моим разумом. Так уже бывало.       Леонов вынимает мою руку из кармана. Сглатываю слюну. Его прикосновение выжигает кокон, за которым прячутся воспоминания. Мои пальцы сжаты в кулак. Я проста неспособна справиться с напряжением. Что-то глубоко внутри меня рыдает, скучая по прошлому.       — Я никогда не любил Машу. Отношения с ней были ошибкой. Она мне нравилась, но как друг, — он разжимает большой палец моей правой руки.       — В тебя я влюбился, когда мы впервые поцеловались. И это было в ванной комнате, а не в гардеробной, — Леонов разгибает мой указательный палец.       — Какова вероятность, что у наших детей будет СДВГ? — Андрей повторяет вопрос из прошлого. — Наших, не твоих, — он разжимает средний палец. Мне мерещится, или комната вокруг нас опустела? Ярослав же словно куда-то исчез.       — Я никогда не пытался тебя переделать. Мне жаль, что ты именно так это восприняла. Мне было девятнадцать лет. Я не психолог. У меня не было таких знаний, чтобы всё понимать и не совершать ошибок, — Леонов разжимает безымянный палец.       — Ты путаешь гиперфиксацию и настоящую любовь только потому, что веришь психотерапевту, а не мне, — разогнув мизинец, он наклоняется, чтобы шепнуть на ухо: «И ты рассказал не всё…»       Сглатываю слюну. Андрей отпускает мою ладонь и уходит. Меня медленно отпускает напряжение. Оно ушло вместе с ним. Я перевожу свой заплаканный взгляд на Ярослава. Он всё это время внимательно слушал Леонова, только навряд ли он смог расслышать его последнюю фразу.       — Ты тоже можешь уйти, — на выдохе проговариваю, — Я пойму, — спрыгиваю со стула и шагаю в сторону дверного проёма, ведущего в коридор.       Ступая босыми ногами по холодному полу, вспоминаю всё. Я ведь не просто так стала манией Максима. Правда в том, что ещё до универа Андрей пытался нас познакомить. Однажды, он привёл его на концерт, где я танцевала. На мне была маска. Леонов потом рассказал, что Вербицкому понравилась именно я. Меня же пугало то, что Макс мог всё рассказать Маше, они были знакомы. Поэтому, сразу после концерта, я сбежала. Глупо, наверное. Но такова моя природа. Природа моих страхов и сомнений.       Андрей попросил меня приглядеть за братом, когда я поступила на юрфак. Мы толком не общались. Интересы были разные. Но я исправно докладывала Леонову, что происходило в жизни брата. Вербицкий перестал общаться с ним где-то через полгода после истории с «изменой» Шацкой. Андрей не понимал причин. Он горевал. Стал замкнутым.       Когда Макс пытался покончить с собой, я карабкалась по стене не из-за него. Правда в том, что… Блядство! Как же сложно… Я знала, что Андрей не сможет пережить самоубийство брата. Макс для меня слишком жестокий человек. Он бросил Леонова. Сменил компанию и забыл про брата. Вербицкий вообще очень легко переключался между своими интересами. Когда я карабкалась по стене, мне звонила не мама. Это был Андрей.       Уже в коридоре слышу звук, закрывающейся двери. Ярослав решил уйти. Не могу вдохнуть, не получается. Даже смешно! Чего я ожидала? Понимания?              Закрываю глаза, шмыгаю носом. Было ведь когда-то проще. Меньше переменных. Одна вина. Один секрет. Эйфория с примесью боли. Были времена, когда мне не нужно было бежать от Леонова. Дни, когда мы сталкивались снова и снова. Тогда всё было проще, несмотря на чувство вины.       Сейчас я осознаю своё проклятье. Жить в постоянном страхе. Понимая, что настанет тот день. День взрыва водородной бомбы в моём сознании. Мне стоило переехать в другой город. Стоило порвать все ниточки, ведущие к нему. Но я умудрилась влюбиться в Ярослава. Пиздец подкрался незаметно.       Вытираю слёзы с лица. Мне больно? Слишком. Слышу звук открывающейся двери и открываю глаза. Это может быть кто угодно. И вероятнее всего Леонов. Разворачиваюсь, чтобы вернуться на кухню. За окном давно стемнело и помещение освещает только тусклая лампа над электрической плитой. У кухонного остова стоит Яр. Он держит что-то в руках.       — Я думала, ты ушёл, — сглотнув слюну, произношу слова. В горле всё пересохло. Со слезами вышла вся влага из организма. Я больше не сжимаю пальцы в кулак. Но мне всё ещё страшно, что он уйдёт. Осторожно делаю шаг в его сторону и замираю.       — Встретил курьера у лифта и передумал, — Орлов сбрасывает обёртку с предмета, что держал в руках. Это учебник по неврологии. Я заказала его прошлой ночью в онлайн магазине.       — Ты останешься? — задаю вопрос, зная, что ответ может меня ранить. Может причинить мне боль, с которой я навряд ли справлюсь. Чёртово прошлое всегда будет бродить где-то рядом.        — Я уже говорил, что никогда не смогу тебя разлюбить, — он усмехается. Моё сердце пропускает удар. Я осторожно ступаю по холодному полу, пересекая комнату, чтобы обнять его. Обхватываю крепкий торс дрожащими руками и прячу своё лицо. Яр обнимает меня в ответ, сгребая руками так, что мои ноги отрываются от пола. «Всё хорошо» — я убеждаю себя во лжи. Всё хорошо, пока тень из прошлого не вернула себе свою власть над моим сердцем. Всё хорошо…