Бесстыжие

От лица Максима…

      Запах блинчиков щекочет нос. Глаза закрыты. Я уже где-то минут двадцать притворяюсь спящим. Лежу на спине, накрытый пледом. Чувствую, что на меня кто-то смотрит. Звуки суеты заполняют всё пространство комнаты. Кто-то гремит посудой. Кто-то слишком громко думает. Из приоткрытого окна ветерок доносит до меня тошнотворный аромат сирени.       Я поздно уснул вчера, курил кальян на балконе с Титовой до трёх часов ночи. Мы болтали. Вспоминали первый курс. Таня явно нервничала. Она смеялась, но в её глазах читалась неоспоримая грусть. Ярик с Ариной ушли спать ещё до полуночи. Харламова устала. Лисичка прозевала весь вечер. Никто не затрагивал тему моей попытки свести счёты с жизнью, и это казалось мне странным. Я бы хотел, чтобы они поговорили со мной на чистоту, но мои ожидания не оправдались.       — Макс, просыпайся, — слышу голос Ковалёва и открываю глаза. Мой друг стоит у дивана, скрестив руки на груди. Он смотрит на меня с кислым выражением лица. Приподняв голову оглядываю комнату. Арина моет посуду, а Ярик одной рукой расставляет чашки на кухонный остров. Похоже, что он вчера повредил плечо. Таня сидит на барном стуле высоко над полом, попивая горячий кофе из одноразового бумажного стаканчика. Под её ногами кряхтит и старается робот-пылесос. Все давно проснулись, но никто не поехал в университет. Странно. Предчувствие подсказывает мне, что мои друзья и брат уготовили мне западню. Хотя психиатрическую клинику сложно назвать западнёй.       — И давно ты приехал? — задаю вопрос, пока на ощупь ищу телефон под подушкой. Его нет. Но я точно помню, что положил вчера свой смартфон под подушку.       — Ты это ищешь? — Дима вынимает из кармана мой мобильник. Моргаю несколько раз подряд, а после протираю глаза пальцами обеих рук. Подтягиваю к груди ноги и принимаю сидячее положение. Голова тяжелая, она требует меня вернуть её на подушку. Который сейчас час?       — Зачем тебе мой телефон? — изрекаю очередной вопрос, ожидая ответа. Отвратительный писк микроволновой печи заставляет меня нахмуриться. Оглядываюсь назад, чтобы посмотреть в окно. Судя по положению солнца на небе сейчас полдень. Если на дворе действительно четверг, то почему все здесь, а не в университете?       — Вставай, нам нужно поговорить, — ответ Димы звучит слишком обидчиво и… Сложно подобрать слова, чтобы описать его интонацию. Возвращаю свой взор к другу, чтобы внимательно изучить эмоции на его лице. Уголки его губ опущены, а белки глаз покраснели. Он знает. Поёрзав на липких от пота простынях, не знаю куда отвести свой взгляд. Испытываю чувство вины. Не самое приятное чувство. Вчера я об этом не думал. Сегодня мне кажется, что мой срыв был нелепым сном.       — Кто разболтал Ковалёву о том, что я вчера хотел покончить с собой? — громко озвучиваю вопрос, чтобы каждый в комнате меня услышал. Титова поворачивает голову, но молчит. Она не спеша допивает свой кофе. Ярик смотрит на Арину.       — Я, Максимилиан! — Харламова поднимает руку, выключив воду. Она резко разворачивается и швыряет в меня мокрую губку. Не успеваю увернуться. Я ещё не проснулся для таких ловких манёвров. Отбрасываю мокрую гадость на пол, после чего поднимаюсь с дивана. Они хотели, чтобы я встал. Пусть теперь наслаждаются исполнением своих желаний.       — Макс, ты голый? — слышу ошарашенный голос Титовой, перевожу на неё свой взгляд, а затем подмигиваю. Моя староста краснеет. Кофе просится наружу и бедняжка давится, защипнув ноздри пальчиками. Её старания напрасны. Танечка выплёвывает горячий напиток обратно в стакан. Поворачиваю голову и замечаю Арину, она морщит носик. Лисий прищур глаз полон забавы.       — Только не говори мне, что у Ярика больше? — улыбаюсь, оголяя верхний ряд своих белоснежных и идеально ровных зубов. Сегодня я в ударе и никто не испортит мне настроение, даже кислая мина лучшего друга.       — Хмм… — Харламова бросает оценивающий взгляд в район моего паха. Наглость её второе имя. — У Яра длиннее и толще, — она пожимает плечами, а затем добавляет, — Прости, я не люблю врать, — на лице девушки появляется издевательская гримаса, слишком злорадная, чтобы казаться искренней.       Официально заявляю, что подъёб засчитан. Ярослав делает вид, что не реагирует на мою выходку. Он разливает горячий чай по нелепым чашкам из розового стекла, но я замечаю еле заметную улыбку на его губах. Даже не знаю, эта реакция на слова Аришки или на моё прекрасное настроение?! Скорее первое.       — Кто приготовил блинчики? — подхожу к кухонному острову и наклоняюсь, чтобы вдохнуть носом вкусный запах.       — Я, — сглотнув слюну слышу голос. Он прозвучал где-то за моей спиной. Выпрямляю позвоночник и вижу насмешливые взгляды друзей. Пытаюсь проанализировать происходящее. За моей спиной стоял только Дима, а голос определенно был женским. Разворачиваюсь и улыбка мгновенно стирается с моих уст. У дверей спальни стоит женщина. Строгие черты лица, темно-русые волосы и зелёные глаза. Она не удивлена. Не ошарашена. У меня мгновенно складывается ощущение, что её сложно чем-то шокировать.       — Мама, это Максим — сводный брат Ярика и наш с Таней одногруппник, — издав истеричный смешок, произносит Арина. Я же завожу руку за спину и хватаю с кухонного острова полотенце. В следующую секунду спешу прикрыть область паха.       — Антонина Вадимовна, — кивает женщина. У меня мурашки пробегают по заднице от её тона. Я должен что-то ответить, но не могу. Язык не онемел. Он высох и рассыпался по ротовой полости. Не так я представлял себе знакомство с мамой моей нимфы. Антонина переводит свой убийственный взор на Ковалёва.       — Дылду зовут Дима, он тоже учится с нами в одной группе, — Харламова поясняет матери, еле сдерживая смех. Не вижу её лица, но готов поклясться, что девушка раскраснелась. Я определённо её опозорил.       — Ариночка, зачем ты называешь мальчика дылдой? — смягчив интонацию, женщина проговаривает слова. — Дылдой ты можешь называть отца, а Дима просто рослый, симпатичный, молодой человек, — мне померещилось, или Антонина только что одарила Ковалёва комплиментами? Так, стоп! Если она не считает Ковалёва дылдой, то какой рост у отца Арины? Больше двух метров? Зависаю на несколько секунд, выпадая из реальности. Получается, я для них кто? Гном?       — Макс, оденься, — слышу недовольный голос брата за своей спиной. Киваю. Боковым зрением замечаю на подлокотнике дивана свои брюки. Начинаю переступаться с ноги на ногу, двигаясь боком, чтобы снова не засветить свой голый зад перед Антониной. Таня Титова нервно усмехается. Похоже, что вид моей сладкой попки смутил бедную старосту. Женщина проходит мимо меня. Её левый глаз следит за каждым моим движением. Официально заявляю, что это самый постыдный момент в моей жизни! Боже, упаси меня жениться на Харламовой! Нет уж, пусть она выходит замуж за Ярослава. Мне вообще желательно найти себе сиротку.       — Ярослав, тебе стоит съездить к врачу, — Антонина обращается к моему брату и я понимаю, что в её зону видимости попала голая задница. Хватаю вещи с подлокотника дивана и быстрым шагом направляюсь в спальню. Девчачий смех заполняет всё пространство квартиры. Шумно выдыхаю, как только мне удаётся скрыться в другой комнате.       — Мы заедем в травмопункт по пути на озеро, — Арина отвечает матери, и я хмурю брови. Мы едем на озеро? Как такая информация могла скрыться от моих ушей? Хотя, есть вероятность, что на озеро поедут только Харламова и Орлов. Они теперь вместе и им наверняка хочется побыть вместе. Вместе и без свидетелей. Они так старались вчера не шуметь, но я слышал звук похожий на то, как изголовье кровати долбит по стене. Или под озером они подразумевают психушку, где мне уже забронирована палата.       — Я бы на вашем месте осталась дома, на озере вам будет сложнее присматривать за мальчиком, — слова женщины заставляют меня позабыть о том, что я хотел сделать. Мозг всё ещё туго соображает. Присматривать за мальчиком? Она имела в виду меня? Даже не знаю, как реагировать. С одной стороны — мило, а с другой — паршиво. Теперь все воспринимают меня не просто больным, а ещё и склонным к суициду. Супер!       Быстро одеваюсь и выхожу на кухню. Моё появление заставляет всех присутствующих замолчать. Закатываю глаза. Раздражение медленно поедает меня изнутри. Арина уже закончила с посудой и сейчас нарезает мясо. Оглядываю кухонный гарнитур и замечаю пакеты из супермаркета. Ребята успели закупиться. Во сколько же они встали? Я спал как убитый. Прохожу к свободному стулу и не успеваю моргнуть, как передо мной появляется тарелка с тонкими блинчиками и чашка чая. Чуть поднимаю голову и замечаю взгляд женщины. Строгость сменилась чем-то странным и до боли знакомым.       — Ну, и к чему вся эта поездка на озеро? — прочистив горло, решаюсь задать вопрос максимально монотонным тоном. Неприятно, когда тебя воспринимают законченным психом. Ощущаю желание содрать с себя кожу.       — Я пойду покурю на балкон, — Антонина говорит это своей дочери, а затем достаёт из кармана бежевых брюк пачку сигарет. Хм! Даже забавно. Мама Арины курит. Может, я ошибался на её счёт. Сейчас она не кажется мне такой устрашающей. Пять минут назад всё было иначе.       — Тебе нужно сменить обстановку, — первым заговаривает Ковалёв. Подавляю желание вновь закатить глаза. Слова друга прозвучали так пресно. Впрочем, как и любая из его шаблонных фраз.       — Ага, — усмехаюсь, поочередно вглядываясь в лица двух девушек. Бледной Танечки и злющей Аришки. Почему она так бесится? Я что-то упускаю. Но не могу понять что именно.       Несколько раз моргнув Харламова приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но молчит. Наклоняю голову к левому плечу и смотрю на девушку прищурившись. Она кусает губы и качает головой. Я улавливаю по воздуху её возмущение. Боковым зрением замечаю, как Ярик смотрит на неё умиляясь. Странно видеть его таким. Незащищенным? Или искренним? Не знаю. Сложно подобрать правильные слова.       — Мы решили устроить тебе короткие каникулы, а с понедельника ты начинаешь новую жизнь. Жизнь, в которой ты не будешь игнорировать приём лекарств и сеансы психотерапии, — протараторив слова с такой скоростью, что мне требуется минута на их осмысление, лисичка вонзает остриё ножа в кусок сырого мяса.       — Хорошо, — шумно выдыхаю. Ковалёв хмурит брови, будто не ожидал, что я так быстро соглашусь. И причина не в том, что у Харламовой в руке нож. Скорее на меня повлиял еле заметный блеск отчаяния в её глазах. Между нами кухонный остров, но я чувствую кожей желание Арины расплакаться. Ранимая. Даже слишком ранимая, чтобы быть моей второй половинкой. Девушка резко переводит свой взор на Ярослава и просит его передать ей бумажные полотенца. Она явно не терпит прямого зрительного контакта в уязвимый для себя момент. Опускаю глаза к тарелке с блинчиками. Аппетит давно пропал, но если я откажусь от еды, то расстрою Антонину. Складываю пальцами верхний блинчик в три слоя, пока Ярик ставит рядом с тарелкой баночку с клубничным вареньем.

***

      Этот майский день оказался непривычно жарким. После нескольких дней дождя я впервые увидел ясное небо. Облака кто-то украл с голубого полотна небосвода. Чудесная погода, но я не могу опять избавиться от предчувствия чего-то ужасного. Наверное, истоки этой тревоги прячутся в самых печальных воспоминаниях моей жизни. В тот день так же светило яркое солнце и ничего не предвещало беды. Я был счастливым беззаботным мальчишкой. Сдал экзамены в девятом классе, мечтал о том, как проведу очередное лето. Есть вероятность, что именно по этой причине я жду подвоха от прекрасных солнечных дней.       Арина умудрилась организовать всю поездку с самого утра. Ковалёв заехал за моими вещами, а Ярик купил бухло и продукты. Титова соврала декану, что мы заболели и не можем явиться на учёбу. Только мне одно не понятно, зачем Харламова рассказала всё своей маме. Погрузившись в пучину собственных мыслей не замечаю, как мы проехали город и оказались на трассе. Той самой, что когда-то унесла жизнь моей матери. Все эти годы я намеренно объезжал эту дорогу, чтобы не видеть цветы у обочины. Ярик посадил за руль Арину и похоже забыл предупредить, что нам стоит избегать трассу, по которой мы сейчас движемся в сторону озера. Таня поехала с Димой за компанию. Я же намеренно выбрал автомобиль брата. Терпеть не могу старую рухлядь, которую Ковалёв называл своей ласточкой.       Закрыл глаза, когда мы проезжали мимо места, где погибла моя мама. Знаю, что Ковалёв испытывал то же самое, когда входил в роковой поворот на своей развалюхе. Я не винил Харламову за то, что моё сердце остановилось на несколько секунд. Она не знала. Отец часто привозил меня сюда в первый год после смерти мамы. Признаюсь честно, эта чёртова земля пропитана моими слезами.       Психотерапевт посоветовал мне недавно написать письмо маме и отнести на кладбище с цветами. Я не смог. Можно сколько угодно притворяться сильным, но мне никогда не удастся смириться с потерей самого любимого и близкого человека. Для меня смирение равносильно предательству. Я никогда не стану прежним. Я уже плохо помню, каким был «до»…       — Ну, что опять? — слышу раздраженный голос брата, он вырывает меня из ямы скорби и печали. Мы въезжаем на заправку. Смотрю вперёд и вижу, что Дима выходит из своей машины. Мы останавливались уже три раза. В первый раз у травмопункта. Ярику диагностировали вывих, ничего серьезного. Ему всего лишь вправили плечо и наложили тугую повязку.        Арина потягивается и зевает, пока Ярослав в очередной раз чертыхается. Смотрю на них с заднего пассажирского сидения и улыбаюсь. Они забавные. Она качает головой в такт мелодии, что играет на радио. Он мысленно хуесосит Ковалёва за очередную остановку.       — Есть хочу, — жалобным тоном произносит Харламова, а затем прикусывает нижнюю губу. Яр открывает бардачок и достаёт из него плитку шоколада. Замечаю, как Титова выходит из автомобиля. Усмехаюсь, прикрыв рот ладонью. Нимфа оборачивается и бросает в мою сторону вопросительный взгляд.       — Не смотри на меня так, мы оба знаем, что Тане нравится Дима, — растягивая гласные проговариваю слова. Хотел объявить, что наша староста согласилась на полиаморные отношения, но не стал. Всё-таки щепетильная тема, ну и мы не обсуждали этот вопрос с Танюшей. Как-то странно было спрашивать её о причинах такого решения сразу после того, как я пытался перерезать себе горло.       — Титовой нравишься ты, идиот, — издав странный смешок, произносит Ярослав. Моргаю. Качаю головой. Снова моргаю. Арина же кусая плитку шоколада и изгибает бровь. Я смотрю на неё, она на моего брата. Харламова выглядит как лиса, стащившая у вороны кусочек сыра. Голодная и чертовски забавная. Добыча уже в её зубах, но ворона решила рассказать ей историю, от которой у лисички вот-вот отвиснет челюсть. Я же не верю собственным ушам.       — Ты не знала? Серьёзно? — очередной смешок вырывается из губ Орлова. С чего он вообще так решил? Шерлок Холмс на минималках. Почесав шею, подавляю в себе желание закатить глаза.       — Тебе показалось, Тане нравится Дима, — Харламова качает головой, перепачкав щеку молочным шоколадом. Облизываю губы. Облизнул бы пятнышко шоколада на лице нимфы, но могу не успеть увернуться от хука справа. У Ярослава довольно тяжелая рука. Он одним ударом отправит меня в нокаут.       — Не показалось, она сама мне в этом призналась, — сквозь лёгкий заливистый смех произносит слова мой брат. Мой мозг не способен воспринять эту информацию. Я привык к тому, что Титова моя староста. И никогда не замечал за Татьяной симпатии в мою сторону.       — Не верю, — качаю головой, махнув рукой. Из-за неуклюжего жеста ударился о спинку переднего сидения мизинцем. Блин, больно! Яр наклонился к подлокотнику и поворачивает голову, чтобы взглянуть на меня. Сейчас он похож на наглого зажравшегося котяру, что когда-то жил по соседству с нашей бабушкой. Я столько раз пытался его поймать, но не смог. Шерстяной мешок был весьма ловким, несмотря на впечатляющий объём его желудка.       — Максимка, не знаю почему, но ты всегда не замечаешь влюбленных в тебя девушек, — прищурив карие глаза, проговаривает брат. Мне кажется или он перенимает повадки у Арины?       — Ладно он, как я не заметила? — стирая с щеки часть пятна от молочного шоколада, возмущается Харламова. Она смотрит на подругу, что в это время стоит у развалюхи Ковалёва и читает сообщения в своём телефоне. Титова морщит лоб. Такая маленькая, но до жути пугающая девушка. Её тонкие пальчики порхают по экрану смартфона. Я помню день, когда увидел свою старосту впервые. Первый курс. Второе сентября. Таня засыпала декана вопросами в коридоре, пока я изучал расписание занятий. Она показалась мне немного двинутой и щепетильной. Первое впечатление меня не обмануло.       — Почему она сказала тебе? И когда? — перевожу взгляд на брата и задаю вопросы. Всё ещё не верю тому, что он сказал. Эта информация никак не укладывается в моей больной голове. Титова садится в автомобиль и я боковым зрением замечаю Ковалёва. Дима бы мне сказал, если бы знал, что наша староста питает ко мне тёплые чувства.       — Когда мы отмечали её днюху у тебя на квартире, — отвечает Орлов, облизнув подушечку большого пальца, чтобы стереть маленькое шоколадное пятнышко с щеки своей девушки. Я чувствую, как что-то кольнуло в сердце. Странные ощущения. Они не похожи на ревность, скорее на зависть. Неосознанно закусываю губы. Автомобиль трогается с места и мы продолжаем своё путешествие к озеру.       — Что она конкретно тебе сказала? — снова адресую вопрос брату. Мне нужны подробности. Как я мог проморгать симпатию Титовой? Невероятно. Опять всё смешалось в моей жизни. Сам виноват. Я так стремился справиться со скукой, что перестарался.       — Может ты сам её спросишь? — Ярослав издевательски усмехается. Он продолжает смотреть на Арину, которая сконцентрирована на дороге. Харламова вцепилась хрупкими пальчики в руль. Она явно не чувствует себя спокойной. И причина не в этом неловком разговоре. Нимфа со вчерашнего вечера ведёт себя странно.       — Да уж, турецкие сериалы нервно курят в сторонке, — бормочет себе под нос девушка, а я перевожу свой взгляд в сторону. Прижавшись виском к горячему стеклу, наблюдаю за тем, как мелькают белые полоске на потрескавшемся асфальте. Май обещает быть странным. Непривычным и знойным. Солнце пропадает за сосновыми сопками. Из динамиков звучит знакомая мелодия и я слышу, как Арина тихо подпевает словам из песни: «Я очередная привычка и всё. Меня никто не звал, ведь не знают имени…*»

***

      Помню, что когда-то любил поездки за город. Это было давно. Мама ещё была жива. Мы проводили много времени в дороге. Мне было скучно и она пела мне песни собственного сочинения. Мама окончила музыкальную школу по классу фортепиано. Её голос до сих пор звучит в моей голове. Месяц назад Женя сожгла все вещи, принадлежавшие маме. Даже старый рояль не пощадила. Я хотел его забрать, но не успел. Мне никогда не понять, почему супруга моего отца так ненавидит женщину, которую никогда не знала. Она будто стремится уничтожить все воспоминания о ней. Только это мои воспоминания. Я давно стал врагом для Жени. Мы не найдём общий язык. Не знаю, как мне сдержаться и не натворить глупостей в следующий раз… Евгения Вербицкая стала для меня болезненным триггером. С того момента, как она появилась в моей жизни, я фактически потерял отца. Да, мы пытаемся с ним выстроить нормальные отношения, точнее пытались до вчерашнего дня.       Однажды я останусь совсем один. Такова моя природа. Дима рано или поздно отвернётся от меня. У Ярика появится своя семья. Саша повзрослеет и перестанет меня мучить и я потеряю ту нить, что удерживает меня от падения в бездну.                    От собственных мыслей мне становится душно. Вдыхаю свежий воздух через ноздри, вглядываясь в отблески на спокойной поверхности озера. Я здесь уже бывал. Дядя Саша привозил нас сюда на рыбалку. В тот день тётя Маша сожгла рыбу на костре, а Дима научился плавать. Он никогда вам не признается в том, что боялся воды. Дядя Саша сбросил его с причала, когда Ковалёв пытался придумать очередную отмазку, чтобы не учиться плавать.       Призраки прошлого до сих пор гуляют в этом прекрасном месте. Один из них, самый светлый сейчас сидит на краю причала, свесив ноги так, что кончики пальцев касаются прохладной воды. Её белокурые волосы ласкает тёплый майский ветерок. Она улыбается и смотрит вдаль. Я запомнил её такой.       Мимо меня проходит Дима, он направляется к тому месту, где мерцает призрак моей мамы. Иду за ним следом, молча. Позади нас Харламова спорит с Титовой о том, кто будет накрывать на стол. Они бы заставили Ярика, но у него болит плечо.       — Ничего не хочешь мне сказать? — дойдя до края причала, Ковалёв резко разворачивается. Он прячет руки в карманы и слишком хрипло дышит, будто кислород отравляет его лёгкие.              — Ммм… Нет, — качнув головой, поджимаю губы. Не хочу сейчас говорить о том, что произошло вчера. Время утекло, а мне сложнее справиться с эмоциями. Я бы закурил, только сигареты закончились. Сбрасываю с себя кроссовки и присаживаюсь рядом с призраком мамы. Она не галлюцинация, скорее прозрачный образ в моём безумном воображении. Я чётко понимаю, что её нет.       — Скажи мне. Почему? — тихим шёпотом Дима задаёт вопрос, который застывает в знойном воздухе. Солнце ещё не спешит спрятаться за горизонтом, отчего даже у озера довольно жарко. Мне не нужно раздумывать о причинах моего поступка. Я знаю. Ковалёв устраивается рядом. В последний раз мы бывали здесь через месяц после смерти наших мам. Дядя Саша привёз нас сюда, чтобы отвлечь от тоски. У него не получилось. Мы просидели целый день на этом самом причале. Мы молчали.                    — Меня довела собственная семейка. Отец — тряпка. Женя — тварь. Бабушка «святоша» и Саша, — сглотнув слюну, отвечаю. Дима хмурит брови, вглядываясь в моё лицо. Прошло почти семь лет со дня смерти моей мамы, многое изменилось. Я перестал общаться с одноклассниками, стал полиамором, трахнул дочь своей «мачехи», потерял веру в отца. Мама бы меня не узнала сейчас. Я всё чаще думаю о ней, особенно в моменты, когда приходит она. Депрессия.              — Раньше такого не было, — качнув головой, отмечает друг. Он прав. Что-то изменилось в моём поведении. Я думал о смерти, но никогда не предпринимал ничего, чтобы осуществить мимолётную мысль, что мелькнула в моей голове. Вчера всё было иначе.       — Меня будто перемкнуло. Я чётко осознавал, что делаю и был готов к этому, — проговорив слова абсолютно бесстрастным тоном, замолкаю. Боюсь, что зря стал таким откровенным. Ковалёв может решить, что у меня окончательно поехала крыша. Подруга-паранойя уже бродит где-то рядом. Плохой симптом.       — Это уже не шутки, тебе нужна помощь, — Дима закусывает нижнюю губы, опустив голову. Он опечален от услышанного, в этом нет никаких сомнений. Я немного удивлён тому, что друг не устроил мне взбучку.              — Пообещай, что меня не закроют в психушке, — горько усмехаюсь, взглянув на горизонт. Вдали небо сливается с гладкой поверхностью озера. Ветер растворился в воздухе. Здесь очень тихо. Именно за тишину это место так полюбилось дяде Саше. Отец Ковалёва два года назад выкупил несколько участков на берегу и построил небольшие домики, он сдаёт их в аренду. Дядя Саша хотел, чтобы мы чаще приезжали сюда, но как-то не сложилось.              — Обещаю, — Ковалёв кивает, теперь я спокоен. Знаю, Дима сдержит своё обещание. Мы знакомы с дня его рождения. Тётя Маша рассказывала, как мама привезла меня в родильный дом, чтобы познакомить с лучшим другом. Он мой брат по принципу выбора, а не крови.       — Помнишь, как ты поймал пальцами рыболовный крючок на этом озере? — обронив издевательский смешок, интересуется Дима. Закатываю глаза. Моё отношение к рыбалке тот случай не изменил, но испортил настроение.       — Помню, у меня даже шрамы остались, — посмотрев на отметины на фалангах указательного и большого пальцев, усмехаюсь.       — В тот день ты сжёг рыболовные снасти дяди Кости, — сквозь смех проговаривает Ковалёв, поглядывая то на меня, то на берег озера, где покоилось старое мертвое дерево. Обычно мы разжигали рядом с ним костёр. Там и сгорели рыболовные снасти отца.       — Психанул, — пожимаю плечами, улыбнувшись. И в правду, я психанул тогда. Отцу стоило мне объяснить технику безопасности перед тем, как отправляться на рыбалку. Мама была готова его убить, когда узнала, что мне наложили четыре шва после неудачной попытки поймать крючок.       — Саша вчера приехала ко мне, она ничего не рассказала о том, что произошло, — внезапно, Дима решает сменить тему. Поморщив лоб перевожу взгляд с гладкой поверхности озера на друга.       — Предсказуемо, — бормочу под нос с лёгкой степенью раздражения. Мы опять будем обсуждать Дорохову. Не горю желанием. Не хочу думать о ней сейчас. Делаю глубокий вдох, чтобы не потерять душевное равновесие, это чревато новым срывом.       — Нет, ты не прав, — Ковалёв качает головой, а затем добавляет, — Я не узнаю её.       Закатываю глаза. Не узнаёт он её! Для него Саша всё та же семнадцатилетняя девчонка, что пряталась в своей комнате, когда мы с Димой тусовались на кухне. Она понравилась ему сразу. Можно сказать, что это была любовь с первого взгляда. Мышка запала ему в душу и нагадила в сердце. Если подумать, то он пострадал от блядского квадрата больше всех.       Слышу знакомый звук уведомления. Кто-то написал мне сообщение. Надеюсь, что не Дорохова. Хотя, это маловероятно.       — Ты слишком наивен, чтобы принять суровую правду, — иронично усмехнувшись, прячу руки в карманах спортивных штанов. По привычке ищу телефон, а потом вспоминаю, что его забрал Ковалёв. Совсем забыл, что друзья решили устроить мне цифровой детокс.       — Она просто запуталась, — с грустью в голосе отмечает Дима, он смотрит куда-то вдаль и о чём-то думает. Скорее всего его мысли заполнены её поступками. Зря. Лучше ему забыть о ней и полностью переключиться на Титову.       — Саша — кривое отражение своей мамаши, — практически выплёвываю слова. Дороховы меня порядком заебали. Мышка со своим кучерявым хмырём. Женя. Последняя опасна для окружающих, жаль, что отец этого не понимает.       — Мне не нравится то, как она смотрит на Тимура, — договорив, мой друг поджимает губы. Мы не успели поговорить о том, что произошло вчера в ресторане. Странно, но мне кажется, что прошла уже неделя, но это не так. Похоже на искажение восприятия времени.       — Не переживай, Шурка очень быстро ему надоест, — констатирую факт, который не требует доказательств. Я не думаю, а знаю, что именно так всё и будет. Мышка решила, что стала кошкой. Глупо. Даже не знаю, с кем сравнить Тимура? Наверное, с самым опасным хищником для мышей.       — Ты также говорил про Яра, — усмехается Ковалёв, а затем скрещивает руки на груди. Он со мной не согласен. Скорее всего проблема заключается в его неуверенности. Мой друг совсем потерял себя, когда Саша выбрала Орлова. Его самооценка подкосилась. Ярик всё-таки отомстил. И его месть разрушила судьбы всех участников любовного квадрата. Я не уверен, что мы когда-нибудь оправимся от последствий жестокой мести.       — И был прав, — вновь закатываю глаза от раздражения. Да, прошло полтора года, но, по итогу-то, я оказался прав. Прочистив горло добавляю: «Её глупые детские выходки всегда понимал только ты».       Мышка была одиночкой. Всегда. И меня с первого дня нашего знакомства настораживал тот факт, что у Саши не было друзей. Теперь я понимаю почему. Дорохова не умела выстраивать отношения с людьми. Она не способна воспринимать людей со всеми их тараканами в головах. Саша идеализировала Ярослава. Я же в её глазах был деспотом. Шурка не замечала истинных чувств Ковалёва. Она хлопала ресницами и заглядывала в рот Орлова, пока тот притворялся идеальным. С Тимуром всё происходит точно таким же образом. Только в отличие от моего брата Макаров не будет пытаться исправить свои ошибки, он просто вытрет о Сашу ноги и пойдёт дальше. У Тима отсутствует совесть. За зданием юрфака, где он уже четвёртый год ведёт охоту, можно найти кладбище разбитых сердец.       — И что мы будем делать? — сглотнув слюну, Дима задаёт вопрос. Он смотрит на меня с затаившейся в глазах печалью. Разбитый. Сломленный. Даже Таня не может помочь ему оправиться. Хотя, не думаю, что Титова знает всю правду о нас.       — Я буду лечиться, а ты приглядывать за мышкой, — на выдохе отвечаю, а затем отвожу взгляд к горизонту и добавляю, — Она ещё не знает какой пиздец её ждёт в финале нелепой интрижки с Макаровым…       Одно мне не понятно, почему Тимур её ещё не бросил? Почему его так волнует то, что Саша не спешит разводиться? Не думаю, что он влюбился. Не могу найти причин, по которым кучерявого заинтересовала полиамория. Я охренею, если это какая-то месть. Надеюсь, что никто из нас не переходил Макарову дорогу в прошлом. Надо спросить Ярика. Может у них есть общие знакомые?       Вздрагиваю, услышав мелодию своего мобильника. Кто-то звонит.       — Может вернёшь мне телефон? — смотрю на друга с неприкрытым недовольством. Дурацкая мелодия звучит всё громче. Ковалёв не спешит сбросить вызов. Меня раздражает отсутствие возможности связаться со внешним миром. Я бы позалипал в социальных сетях, посмотрел глупые видео. Заблокировал бы всех родственников, кроме Яра. Отправил бы пошлую картинку Харламовой.       — Размечтался, — с улыбкой на устах отвечает Дима. Мелодия замолкает, а за нашими спинами слышаться шаги. Оборачиваюсь и вижу Арину и Ярослава. Она идёт впереди, а он тихо крадётся за ней.       — Мне кажется, или вы отлыниваете от своих обязательств? — лисичка обращается к нам с довольно властной и, я бы сказал, горячей интонацией. Она наклоняет голову в бок и прядь её волос спадает с плеча. На ней короткие джинсовые шортики и бирюзовая маечка. Ох, эти шортики! Стройные ножки выводят меня из душевного равновесия. Пользуясь моментом, без зазрения совести, разглядываю каждый сантиметр открытой кожи. Похотливо и болезненно. Именно так я ощущаю её присутствие. Мой разум блуждает между двух берегов. Между манией и депрессией.       — Каких ещё обязательств? — облизав губы, озвучиваю уточняющий вопрос. Пробегаюсь глазами по изгибам идеального тела и схожу с ума, когда мой взгляд замирает на уровне её груди. Ярик меня кастрирует, если услышит мои мысли. Замечаю его за спиной девушки. Он словно замер и ждёт нужного момента.       — Приготовление шашлыка, — отвечает Харламова, я не смотрю ей в глаза, не могу. Всё моё внимание снова захватили два идеальных упругих холма в долине беспощадно пошлых фантазий. Перевожу свой взор чуть выше и сглатываю слюну. Следы от засосов, они слегка припудрены. Теперь я думаю о том, какова её кожа на вкус. Знаю, она поработила разум моего брата. Химия. Идеальная смесь гормонов счастья.       — Это к Ковалёву, если ты конечно не хочешь отужинать обугленным мясцом, — осознав, что я слишком надолго отвлёкся от разговора, проговариваю слова, растягивая гласные. Блядь! Лучше бы Харламова не переодевалась.       Услышав скрип доски за спиной, Арина резко разворачивается и отходит на шаг назад. Яр ехидно улыбается.       — Ты что-то задумал? — она задаёт вопрос, оглядываясь по сторонам, словно ищет пути отступления. Не понимаю, что происходит. Похоже на брачные игры двух влюблённых. Ярик делает длинный шаг, обхватывает девушку за талию одной рукой, и они падают в воду. Все происходит настолько быстро, что Аришка даже не успевает крикнуть. Всплеск воды заставляет нас нахмуриться.       — Пойдём, — Дима поднимается на ноги и кивает в сторону зоны барбекю. Я же даю себе меньше минуты, чтобы посмотреть, как моя нимфа смеётся, вынырнув из воды. Мама была права. Ярослав отнимает у меня самое дорогое, но в данном случае, я не могу винить его в своих бедах. Так получилось. Три года. Три года я лишь наблюдал за ней со стороны. Был одержим, иногда. Боялся сделать шаг. Она спасла меня. Она. Никто не смог, только она. Возможно, я подсознательно избегал возможности быть с ней, чтобы не разрушить её жизнь. Арина способна свернуть горы с той же вероятностью, с которой она может разбиться, упав с высоты. Её сила кроется в крайностях. Невероятный человек.       Притворно кашлянув, Ковалёв возвращает меня к реальности. Я опять залип, потерялся во времени и собственных мыслях.       — Такими темпами они мне племянника скоро заделают, — поднимаюсь на ноги и ворчливо бормочу себе под нос. Боже, зачем я об этом только сказал? Может потому, что меня пугает скорость, с которой сближаются Ярик и Арина? Не могу отпустить свою манию. Это нелегко. Практически не возможно. Она въелась в мою кожу, словно невидимые чернила. Водой не смоешь, только кислотой.       — Ревнуешь? — усмехается Дима и мы начинаем идти по причалу.       — Скорее завидую, — оглядываюсь назад и отвечаю. Парочка влюбленных плескается в прохладной воде. Надеюсь, что Арина не простынет. Май всё-таки, не июнь. Я начинаю думать, как брат. Переживать. Подобное поведение на меня совсем не похоже.

***

      Солнце касается горизонта, и мне кажется, что оно вот-вот растворится в озере. Лазурное небо отражается в идеально ровной поверхности воды, словно в зеркале. Нереально красиво. Настолько, что все мысли в голове замолкают. Тихо. Непривычно тихо и спокойно.       Помню, как мы ночевали здесь в первый раз. Домиков не было, только природа. Дядя Саша взял с собой палатки, но я решил, что буду спать на надувном матрасе под открытом небом. Дима повторил за мной. Мы считали звёзды до пяти четырёх утра. Спорили о созвездиях, будто что-то в этом понимали. На следующий день приехал отец и запретил нам ночевать под открытым небом. Когда он уснул, мама разбудила нас и мы пошли к озеру. Пускали бумажные кораблики в ночи и слушали её безумные истории.              Любовь к маме переполняла моё сердце, она умерла и весь мир опустел. Остались только воспоминания и призраки, что бродят где-то рядом.       — Ты какой-то молчаливый сегодня, — вздрагиваю, услышав голос Арины. Она так тихо подкралась, что я не заметил её появления. Оглядываюсь назад и вижу, как она вытирает кончики волос полотенцем. На ней футболка Ярослава и пижамные штанишки с розовыми поросятами. Впервые вижу, чтобы лисы носили пижамы с хрюшками. Усмехаюсь.       — Что смешного? — девушка щурит глаза, вглядываясь в моё лицо. Она пытается прочесть меня.       — Твоя пижама, — прикрыв рот ладонью отвечаю, чтобы не рассмеяться в голос. Пожав плечами, Арина ровняется со мной. От неё пахнет костром и парфюмом Яра. Зависть на секунду омрачает мой разум. Я бы хотел, что бы она пахла мной. Моя мания. Моё безумие. Май, ты хуже апреля!       — О чём ты постоянно думаешь? — Харламова вновь щурит темно-синие глаза, озвучивая свой вопрос. Забавно, но я не помню, когда девушек в последний раз интересовали мои мысли. Возможно, никогда. Саша всегда считала, что знает меня. Она делала поспешные выводы, исходя из моих поступков, слов.       — О маме, — выдохнув, отвечаю. Думать о ней не так больно, как говорить. Закрываю глаза, чтобы справиться с волной скорби, которая накрывает меня с головой. Задыхаюсь от того, что не хочу дышать. Арина молчит. Она даёт мне минуту, чтобы успокоиться.       — У тебя хорошие отношения с мамой? — решаюсь спросить, чтобы незаметно перевести тему. Я немного не готов обсуждать призрака, что стоит рядом. Она здесь.       — Сейчас, да, — прочистив горло, проваривает девушка и замолкает на несколько секунд. Переводит дыхание и добавляет, — Но так было не всегда.       — Почему? —открываю глаза, чтобы взглянуть на лицо нимфы. Лучи, растворяющегося в озере солнца, падают на нас. Тёплое малиновое освещение заставляет меня усомниться в реальности. Она так прекрасна, несмотря на то, что грустит.       — Макс, мне поставили первый диагноз тринадцать лет назад. Мама не могла принять тот факт, что её дочь больна. Она… — Арина осекается, а затем качает головой. Я определенно выбрал не самую удобную тему для разговора, но очень хочу услышать, что Харламова хотела сказать.       — Она что? — подталкиваю девушку к ответу. Нимфа сжимает пальцы на руках.       — Мама заставляла меня притворяться нормальной, — произнеся слова, лисичка шумно вдыхает через нос и отводит свой взгляд в сторону. Она снова избегает зрительного контакта. Заставляла притворяться нормальной? Не могу себе представить подобную ситуацию. Заставлять. Притворяться. Нормальной. Три слова без скрытого смысла. Признаюсь, Антонина Харламова сегодня меня напугала. Она показалась мне весьма упрямой женщиной со стальным характером. Ей понравился Ковалёв, что довольно предсказуемо. Диму просто обожала наша директриса. На меня же старая карга всегда смотрела свысока.       — Ариш, всё нормально? — снова вздрагиваю, в этот раз я не заметил, как к нам подкрался Ярослав. Зажмурив глаза, чертыхаюсь.       — Да, — отвечает нимфа, но да же в этом коротком слове чётко слышатся нотки боли. Зря я решил сменить тему. Не подумал, не мог подумать, что вскрою старую рану в девичьем сердце. Открываю глаза и вижу, как Ярик обнимает Арину, прижимаясь грудью к её спине. Он целует лисичку в макушку, а она скрестив руки, цепляется пальцами за его предплечья. Зависть.       — Вы сегодня ночью очень старались не шуметь, но я слышал звук, похожий на то, как изголовье кровати долбится о стену, — язвительно проговариваю, наблюдая за реакцией Харламовой. Она по привычке морщит носик.       — Это была не кровать, а стиральная машинка, — Аришка усмехается, Ярослав кивает. Она не врёт. Но я не могу понять, они трахались на стиральной машинке или всё же решили устроить ночную стирку. Скорее первое, чем второе. Ебаные кролики. Зависть. Опять эта чертова зависть.       Звуки фортепиано доносятся до нас из дома, который дядя Саша выделил для наших коротких каникул. Я замираю. Мелодия знакома мне, но музыкальный слух подводит.       — Откуда здесь пианино? — оборачиваюсь. В окнах дома мелькают огоньки.       — Это рояль, — ответ Арины заставляет меня сорваться с места. Не может быть. Мне показалось. Рояль. Только один человек мог спасти старого друга моей мамы. Александр Ковалёв. Вбегаю в дом и роняю сердце на пол. Комната наполнена тёплым свечным освещением. За чёрным старым роялем сидит Танечка. Её пальчики порхают по клавишам. Дима стоит у приоткрытого окна и не моргая смотрит на девушку. Она поёт.       «Вино и сигареты — это всё, что нам осталось. Душить друг друга в ванной и снимать свою усталость. Мой сон — твои объятья, а мой космос — гематома. Впечатай меня в стену, чтобы я осталась»**       Мелодичный голос завораживает. Мне кажется или её пение так похоже на родное? В комнату входят Арина и Ярослав. Я же пропадаю в воспоминаниях. Помню, как разбил висок об угол рояля, когда убегал от мамы. Мы играли.       Перевожу свой взор на друга. Он замечает моё присутствие. Улыбается. Я не ошибся. Дядя Саша каким-то образом спас рояль мамы. Всё-таки в этом мире ещё остались люди, из-за которых я пока не готов расстаться с жизнью. Подхожу к Ковалёву, чтобы коснуться плечом его предплечья. Это что-то вроде скупого братского объятия.       Дождавшись, когда Таня допоёт, Ярик подходит к ней и что-то шепчет на ухо. Она улыбается и кивает. Звуки новой мелодии наполняют комнату. Арина наклоняет голову в бок, а на её устах сияет лучезарная улыбка. Нимфа. Наваждение.       — Улыбайся, когда будет грустно. Тебе так идёт, — протянув руку девушке Яр начинает петь. Теперь в этой комнате улыбаются все. Я бессознательно. Харламова делает шаг и обнимает моего брата за плечи. — Я прошу, не злись, вспоминай с теплом, — Ярослав кладёт руки на тонкую талию нимфы, а затем на секунду прижимается губами к её шее, — Я твой псих, что безумно люблю.***              Не могу назвать это сопливым зрелищем. Язык не повернётся. Зависть сильна, но не на столько. Я даже ощущаю лёгкое тепло где-то в районе грудной клетке. Май, ты, как всегда, прекрасен… Они танцуют, медленно кружатся по комнате. Два безумно влюбленных человека. Как назло идеальность момента нарушает звук моего мобильника.       — Да, выруби уже телефон, — сквозь зубы проговариваю. Ковалёв достаёт смартфон из кармана. Свет от экрана освещает его мертвенно-бледное лицо. Опять это жуткое ощущение. Предчувствие. Только не это! Дима протягивает мне телефон и я вижу сообщение от Алины Макаровой: «Я беременна. Отец либо ты, либо Ковалёв».