Бесстыжие

от лица Максима

      Биполярное расстройство личности частенько романтизируют в обществе. Зря. Сложно с чем-то сравнить манию, а вот в депрессивные эпизоды, я мечтаю содрать с себя кожу. Сон становится для меня идеальным способом бегства от удручающей реальности. Раздражает всё. Любимые люди, погода за окном. Нудный голос преподавателя по жилищному праву. Ещё вчера я целовал Сашу, а уже сегодня не испытываю ни малейшего желания даже смотреть в её сторону. Она уже дважды ночевала у меня. А сегодня я проснулся и понял, что мне опять хреново. Будто сердце пропустили через тёрку. Утром мы вместе приехали в университет. Мышка расписала наш день. Мило, если бы не запланированные встречи после обеда. Александра решила познакомить меня с Тимуром, а после мы едем на день рождение бабушки Насти. Там будет Женя. Пиздец, конечно. Реализуя свой чуточку зловещий план, я не учёл одной вещи — теперь мне придётся терпеть Евгению Вербицкую. Жалко, что Ярика нельзя попросить меня заменить. Ненависть к пассии своего отца с самого нашего знакомства стала частью меня. О Тимуре думать даже не хочу. Похоже, что в моей жизни появился новый злодей. Снова всё слишком запутано.       Смотрю в окно, вместо того чтобы записывать лекцию. Ковалёв слишком громко черкает ручкой по тетради. Позади нас сидят Харламова и Макарова. Алина чем-то недовольна. Я слышу её постоянный мерзкий шёпот, но ни слова не могу разобрать. Арина лишь изредка и монотонно ей отвечает. Лисичка ведёт себя странно. Она здесь, но мыслями где-то очень далеко. Не знаю, говорила ли Харламова с моим братом. Его я не видел с понедельника. Сегодня среда. Дурацкая среда. Такая скучная и серая, что хочется закрыть глаза, уснуть и никогда не просыпаться.       — Хреново выглядишь, — слышу тихий шепот друга. Он отложил ручку и откинулся на спинку стула. Павел Владимирович — преподаватель, запутался в своих записях и замолк. Он потирает густые седые брови, вглядываясь в собственный неразборчивый почерк.       — Ты не лучше, — ответив, поджимаю губы. Ковалёв молча кивает. Он не выспался, всю ночь помогал Титовой с подготовкой к очередному мероприятию волонтерского отряда. Я уже начинаю его ревновать к этой кучке вечно улыбающихся студентов.       Дима оглядывается назад, а затем наклоняется ко мне, чтобы тихо произнести: «Таня хочет попробовать полиаморные отношения…»       Моргаю. Опять моргаю. Мне послышалось? Нет. Смотрю на Ковалёва боковым зрением, и охреневаю. Мне не послышалось. Титова? Мои глаза вот-вот выпадут из глазниц. Я что угодно мог ожидать от своей старосты, но полиамория? Нет! Нет! Не может быть. Истеричный смешок вырывается наружу. Боже мой!       Почему я узнаю об этом именно сейчас? Сейчас, когда мой разум погружен на дно собственного сознания. Как так получается, что буквально неделю назад у нас не было даже одной девушки, а уже сегодня целых две. Стоп! Как я вообще отношусь к Титовой? Да, она классная, но нравится ли Танечка мне как девушка? Блядь! Я запутался. Охренел и запутался…       — Надо как-то об этом Саше сказать, — шумно выдыхает Дима, когда преподаватель продолжает читать свою скучную лекцию. Мышка с ума сойдёт. Хотя, она сама предложила всем полиаморию. Усмехаюсь и качаю головой. У меня дежавю. Полтора года назад моя жизнь вращалась вокруг любовного квадрата. Дожил, теперь я барахтаюсь в пятиугольнике.       — Дорохова позвала тебя на встречу с Макаровым? — негромко интересуюсь, Ковалёв кивает с кислым выражением лица. Александру я больше не могу называть Орловой. Ярослав явно сделал выбор. Меня напрягает только одно — мышка не хочет подписывать заявление на развод, и с этим нужно что-то делать. Снова погружаюсь в свои мысли, глядя в окно. Я бы прекрасно справился со всеми проблемами, но мания меня покинула. Слышу, как Алина снова достаёт лисичку, и закатываю глаза. Раздражает. Меня всё раздражает. Этот писклявый голосок позади. Смотрю на шариковую ручку и мечтаю воткнуть её в своё ухо.        Не замечаю, как время пролетает перед глазами. На автомате поднимаюсь со стула после звонка и иду. Куда? Хрен знает. Мне срочно нужно взбодрить свой мозг, пока он не вытек из черепной коробки. Замечаю, как Харламова куда-то спешит. Нимфа? Я ещё ощущаю послевкусие от маниакальной стадии. Плетусь за ней на цокольный этаж. Останавливаюсь у двери, ведущей в кабинет волонтерского отряда, и выжидаю минуты. Зачем? Хочу войти в самый неожиданный момент. Слышу её смех. Улыбаюсь. Может она всё-таки не моя мания? Почему я улыбаюсь? Забавно и горько. Не хочу увидеть её в объятьях брата. Толкаю дверь, и вижу, как Арина стоит у стола по правую руку от Ярослава. Она смеётся, он улыбается. Мне кажется или мой брат счастлив?       — Ммм… Интересно, — делаю шаг и вхожу в кабинет, медленно проговаривая слова. — Вы уже успели потрахаться? — задав вопрос, усмехаюсь. Ярослав прочищает горло, но ничего не говорит. Прищурив глаза, внимательно наблюдаю за ними.       — Максимилиан, мы очень заняты, — Арина качает головой и отвечает мне будничным ленивым тоном. На ней шерстяная клетчатая юбка и серебристая водолазка. Водолазка. Не помню, чтобы лисичка их носила. Похоже, что она скрывает следы от засосов.       — Давай добавим сюда эффект «слоумо», — Харламова обращается к Орлову, кивая. Обвожу каждый открытый участок тела девушки глазами и замечаю багровое пятнышко, которое не полностью прикрывает подол юбки. Мои глаза расползаются в кривой улыбке. Приближаюсь на достаточное расстояние, чтобы аккуратно поддеть пальцами край юбки и резко задрать.       — Охренеть! — вскрикиваю, заметив следы от укусов на бёдрах и ягодицах девушки. Не успеваю моргнуть, когда Аришка резко разворачивается и её ладонь впечатывается в мою щёку. Больно. Издаю лишь истеричный смешок. Лисичка в бешенстве. Её лицо приобрело алые оттенки, а ноздри раздуваются, так словно она ещё не закончила своё рукоприкладство. Обожаю!       — Макс, не трогай её, — сквозь зубы проговаривает Ярослав, он кладёт руку поверх клетчатой юбки на попку моей нимфы. Смотрю на него и вновь чувствую яркие эмоции. Я упиваюсь его злость.       — Она мне нравится, хочу и трогаю, — едко усмехаюсь, наклонив голову в бок. Брат сжимает челюсть. Мне нравится наше противостояние, оно погружает меня в детские воспоминания. Облизываю указательный палец, а затем медленно выпрямляю руку, чтобы снова задрать подол юбки. Но лисичка делает короткий шаг вперёд, и замирает, упираясь в край стола.       — Ты не понял меня, — Яр качает головой, — никогда не прикасайся к Арине, — он добавляет угрожающим тоном. Его пальцы поглаживают ягодицы Харламовой через плотную шерстяную ткань. Такой собственнический и настоящий жест. Не могу сдержать уже ядовитую улыбку на губах.       — Да, ладно! — хлопаю в ладоши. — Теперь я узнаю собственного брата, — громогласно озвучиваю своё заявление. Жалко, что зрителей мало. Саши нет. Она бы увидев это поняла, что никогда не знала Орлова настоящим. Мышку он готов был делить с кем угодно, а вот свою истинную любовь — никогда.       Отхожу на шаг назад и ловлю себя на мысли, что мне снова стало скучно. Нет, ну просто так я не уйду. Падаю на диван и достаю из кармана свой телефон. Чтобы такое сказать? Ах, да! Вспомнил.       — Ярик, а ты в курсе, что бабушка удалила тебя из семейного чата, — растягивая гласные произношу слова. Арина бросает в меня убийственный взгляд. Какая же она горячая, когда злится! Дьяволица.       — Переживу, — Ярослав возвращает своё внимание к экрану монитора, но я вижу его лицо. Он хмурит брови, а затем шумно выдыхает. Великолепно. Пусть страдает. Саша уже рассказала маме, что Ярик решил с ней развестись. Женя передала эту новость всем членам семьи. Вчера мне звонила бабуля, просила меня повлиять на старшего брата. Даже не знаю, чего она хотела. Надеялась, что любимый внук передумает разводиться с женой? Наивная.       — Я сегодня иду на её день рождение, — проговариваю, внимательно наблюдая за реакцией братишки. Он накрывает лицо рукой. Задело. Улыбаюсь, а затем добавляю слова: «Тебя кажется исключили из списка приглашенных».       — Макс, прекрати, — Арина смотрит на меня исподлобья. Её глаза стали такими тёмными и мрачными от злости, что у меня даже мурашки пробежали по спине. Её гнев обжигает, но не ранит. Слишком тёплый, даже не обжечься.       — Прекратить что? — развожу руки в стороны. Харламова хватает со стола тетрадь, а затем разворачивается и делает несколько шагов. Уклоняюсь от первого удара, но не от второго. Боль на виске пощипывает кожу.       — Ай! Больно же, — вскрикиваю, когда следующий удар приходится по предплечью. Перехватываю тетрадь из рук девушки и замахиваюсь, чтобы влепить ей по сладкой попке. Замираю, так не ударив. Меня останавливает взгляд брата. Срабатывает инстинкт самосохранения. Ярослав смотрит на меня так, будто через секунду переломает все мои пальцы по порядку.       — Получается, она меня может бить, а я её нет? — язвительно усмехаюсь, закатив глаза. Мы поняли друг друга без слов. Совсем как в детстве. Ловлю себя на мысли, что скучал по старому Ярику. Было время, когда он не позволял совершать глупости. Всё поменялось. Он вырос, а я остался прежним.       — Ладно! Я ухожу, меня ещё ждут посиделки с твоей женой и её любовниками, — отдаю тетрадь Арине, а затем подмигиваю, взглянув на Орлова. Он поджимает губы и качает головой. Ему всё равно. Поднимаюсь с дивана и иду к двери.       — Пока! — слышу за своей спиной голос нимфы. Мне пора, подумаю о том, как завоевать твоё сердце позже. Даже если мне понадобится ещё один год, призрачная нимфа будет моей. Я ещё не всё отнял у брата. Пусть пока насладится счастливыми деньками, но потом он испытает истинную боль.

***

      Из-за чёртова дождя в городе образовались пробки. Раздражение и апатия вернулись. Я отхуесосил парочку водителей, пока добирался до ресторана. Проклинал в слух Сашу и Макарова за то, что те выбрали самоё отдаленное место в городе для встречи. Перебирал в голове план действий. Мышкина затея мне не нравилась. Я не был готов делить её с посторонним человеком. Однако, посылать Дорохову не стал. Глупо же. Для начала нужно понять, какие у них отношения. Новая фигура появилась на моей шахматной доске. Только вот, я пока слеп и не знаю, с кем именно столкнулся. С ферзём или обычной пешкой?       Оставив машину на парковке, вхожу в ресторан. Кажется, он принадлежит семье Макаровых. Опоздал. Оглядываюсь по сторонам и вижу Диму, Сашу и Тимура. Они сидят за столиком у панорамного окна. Ковалёв выглядит нелепо. Его лицо искажает недоумевающая гримаса. Делаю глубокий вдох и иду навстречу цирку. Я больше люблю театр, и ненавижу клоунов.       Поприветствовав Дорохову и Макарова, занимаю место напротив мышки. Мне нужно видеть все её эмоции, чтобы понять, насколько глубоко мы застряли в жопе. Бросаю короткий взгляд на друга, нам не нужны слова, чтобы говорить. Ковалёв выбрал позицию наблюдателя. Он не будет много говорить, и отдаст это право мне.       — Мне нужно отойти ненадолго, а вы пока пообщайтесь, — Саша поднимается из-за стола, поправляя подол своего черного платья. Никогда не видел её в подобном наряде. Декольте. Она ненавидела глубокое декольте. Странно. Чёрный цвет. Дорохова любит синий.       — У нас проблема! — дожидавшись момента, когда мышка исчезнет, громко заявляю. Дима поглядывает то на меня, то на Тимура. Два шатена. Даже скучно. Александра могла бы найти себе и рыжего любовника.       — И какая же? — Макаров интересуется скучающим тоном, он откидывается на спинку мягкого кресла, запуская руку в собственные кудри. Я же чуть наклоняюсь. Опираюсь локтем о стеклянную поверхность стола, чтобы обхватить большим и указательным пальцами свой подбородок.       — Саша не хочет подписывать заявление на развод, — отвечая, копирую интонацию собеседника. Скрещиваю лодыжки под столом, и пытаюсь максимально расслабиться. Это чертовски сложно. Всё больше похоже на фарс, чем на реальность.       — Хорошо, я поговорю с ней, — кивает Тимур, неосознанно свожу брови к переносице. Так просто? Где подвох? И откуда такая уверенность, что озлобленная бестия его послушает?       Неловкое молчание повисает между нами. Так проходит минута, может две. Кто знает?! Я не смотрел на часы. Саша возвращается. От неё исходит холод. В её руках букет цветов. Похоже она встречала курьера. После мы должны будем ехать на день рождение моей бабули. Вечером я напьюсь. Разнесу дом бабушки и трахну мышку. Отомщу за её поведение. Притащила меня в ресторан, чтобы познакомить со своим любовником.       — Замёрзла? — Макаров касается предплечья девушки, когда она присаживается на кресло рядом с ним. Меня передёргивает от этой картины. Сжимаю челюсть до ощущения тупой боли.       — Немного, — она кивает, а затем кладёт букет на низкий и широкий подоконник. За окном идёт блядский дождь. Романтичная атмосфера вокруг никак не вяжется с моими чувствами. Отторжение. Я испытываю именно отторжение.       — Максим мне рассказал, что ты не хочешь подписывать заявление на развод, — Тимур прижимает голову к левому плечу и проговаривает слова, словно напевает песню. У него довольно тягучий и мелодичный голос. Девушки сходят с ума от такого.       — Да, я решила, что мы с Ярославом будем разводиться в судебном порядке, — Александра отвечает, вздёрнув подбородок. Подавляю желание закатить глаза. Я понимаю, что она злится и жаждет мести. Но меня её поступки уже раздражают.       — Вам есть что делить? — Макаров изгибает правую бровь, а пальцами касается золотого браслета на запястье Саши. Не помню, чтобы она вообще носила браслеты. Мой подарок мышка оставила в своей комнате, когда съехала к Ярославу. Странно. Её поведение говорит о том, что она очарована Тимуром.       — Не понимаю твоего вопроса, — Дорохова качает головой, а её щеки бледнеют. Я понимаю, что кучерявый чёрт задумал. Дима тоже, всё написано на его лице.       — Ты собираешься делить совместно нажитое имущество? Квартиру, машину? — объясняет Макаров, продолжая говорить тем же певучим тоном. Гениально. Я бы поднялся с кресла и зааплодировал бы ему, если бы не обстоятельства.       — У них из совместно нажитого только долги, — усмехаюсь. Не сдержался, знаю. Но и промолчать не смог. Сложно наблюдать за ними и не участвовать в разговоре как Ковалёв. Знаю, мой друг поступает мудро. Он только наблюдает, чтобы понять, как на самом деле мышка относится к Тимуру.       — Ну, значит суд поделит ваши долги, — договорив Тим поджимает губы. Буду называть его Тим. Тимон. Кудряшка. Ковалёв кивает, и я тоже. Александра округляет свои холодные глаза. О, конечно! Она не подумала о таком исходе событий.       — Не смотри на меня так, я всё-таки учусь на юридическом и знаю, что говорю, — кудряшка поправляет браслет на руке девушки. Он любит тактильные приёмы для убеждения. Похоже мышка зря читала столько книжек по психологии, раз не понимает, кто сидит рядом с ней. Манипулятор. Весьма талантливый манипулятор. Игрок, чьи мотивы мне не понятны.       — Ярослав не будет делить долги, — Дорохова морщит лоб, а затем снова качает головой. Она права. Орлов не станет делить долги. Дима смотрит на меня, словно ждёт моей реплики. Я молчу.       — Саш, на судах решают споры юристы, а не истцы и ответчики, а согласно семейному кодексу долги делятся пополам, — Тимур странно усмехается. Мышка моргает несколько раз.       — Шурка просто хочет представление, — откидываюсь на спинку кресла, и завожу руки за голову. Девушка бросает в меня озлобленный взгляд. Фальшиво улыбаюсь. Я не намерен поддерживать её очередную глупость.       — Представление закончится на втором судебном заседание, а потом начнутся твои, Сашенька, слёзы, — Макаров снова касается браслета на руке Дороховой. Безумие. Не могу смотреть на это, но должен.       — Кнопка, Тимур прав, — наконец-то Дима заговорил. Надо сказать, что кудрявый чёрт доволен. Он еле заметно улыбается, кивнув. Александра проглотила язык и погрузилась в собственные мысли. Да, уж. Драматично. Но такова правда жизни. Как бы мышка не старалась причинить боль Ярославу, хуже уже не будет. Для них всё закончилось. Если бы она сегодня видела, как Орлов смотрит на Харламову, то наверняка поняла бы это.       — Ещё будут новости на повестке дня? — Тим решается нарушить тишину своим вопросом. Мне хреново, слишком скучно. Дисфория. Всё раздражает. Язык чешется.       — Таня Титова согласна на полиаморные отношения, — отвечаю, а после перевожу свой взгляд на уже удивленную Сашу. Сама виновата. Предложила полиаморные отношения, а теперь, задыхаясь, таращится на Ковалёва. Вот оно! Блядь, какой же я дурак! Мышка хотела проверить, какие на самом деле отношения между Таней и Димой. Мой друг поджимает губы. И только мне понятно, что он сейчас испытывает. Боль.       — Эээ… Ну, я не буду трахаться с Титовой, — шумно выдохнув, произносит Макаров. Дорохова кивает, но продолжает смотреть в сторону Ковалёва. Эх, мышонок! Ты его ревнуешь. Как же можно было так запутаться в чувствах? Бедняжка, ты всё портишь. Мы так с тобой так похожи. Только вот непонятно, как ты будешь справляться с тем, что натворила. Даже я пока не понимаю, как мне поступить.

***

      Мы добирались до дома бабули в полной тишине. Шурка молчала. Её ожидания не оправдались. Встреча блядского квадрата пошла не по плану. Она сама виновата. Зачем было втягивать Титову в полиаморию? Мышка не ожидала, что Таня согласится. И теперь, не знаю даже. Вообще не могу представить себе, чем это всё обернется. Эту весну я запомню надолго. Мозг разрывается на части от навязчивых мыслей. Хреновый из меня стратег получился. Хотел поссорить любимую девушку с братом, и чего добился в итоге? Узнал правду. Отомстил. Но вновь вернулся в прошлое, где был чертовски одинок.       С неба падали капли дождя. Дворник скрипел, сметая воду с лобового стекла. Саша грустила. Думала о чём-то. Я не мог вскрыть её безумную голову и понять всех её поступков. Она снова довела меня до депрессии. Болезненное чувство удовлетворения сменилось апатией. Мне всегда не хватало терпения, чтобы довести свои планы до конца. Я терялся на середине пути. Уставал от переизбытка эмоций. Не мог остановиться, когда нужно было промолчать. Не замечал важных деталей.       На пороге дома нас встречает бабушка. Я сразу замечаю её болезненный вид. У неё заплаканные глаза. Она наверняка не спала два дня. Женя постаралась, не иначе. Похоже психопатке наскучила размеренная семейная жизнь.       — С Днём рождения, бабуль! — обнимаю пожилую женщину и целую её в щёку. Она хлопает ладонью по моей спине. Вдыхаю запах пирожков с вишней. Так пахнет моя бабушка.       — Проходите, дорогие, вас все ждут, — она произносит хрипловатым болезненным голосом. У неё не праздничное настроение. Даже не знаю кого винить за это. Сашу или её мамашу?       Разрываю наши объятия и вхожу в дом. Свой подарок я подарю ей позже. Надеюсь, что бабуле он понравится.       На кухне за столом сидят отец, Женя с моим младшим братом на руках, глуховатые дед и дядя Слава. Его супруга — Юля стоит у окна. Она явно мечтает покурить. Её нервируют семейные посиделки. Давненько я их не видел. Дядя частенько пропадает за границей, а жена его постоянно сопровождает во всех поездках. Проклятье Вербицких их не коснулось. У них прекрасные отношения и немного глуповатая, но счастливая дочь по имени Кристина.       — Макс! — дядя Слава машет мне рукой.       — Привет, дядька, — подмигиваю ему, присаживаясь рядом с дедом. Юлия улыбается. Она отталкивается руками от подоконника и обходит стол. Остановившись за моей спиной женщина наклоняется и целует меня в макушку. Так часто делала моя мама. Мне нравится Юля, она хорошая. Не озлобленная и не завистливая в отличие от Жени. Супруга моего отца кормит из чайной ложки сопливого Славика. Отец назвал сына в честь брата. Возможно он хотел, чтобы мелкий был похож на человека, который умел проживать свою жизнь правильно.       Меня раздражает поведение Жени. Как она сюсюкается с сынишкой. Такая притворно милая. Показательное выступление идеальной мамашки. Интересно, своего сына она тоже отравит? И почему я вынужден терпеть её присутствие?       — Саша, хорошо выглядишь! — прочистив горло, отмечает мой отец. Закатываю глаза. Неосознанно. Меня раздражает его голос. Бесит, как он умудряется играть роль идеального семьянина. Мышка же довольна комплиментом. Она мягко улыбается.       — Спасибо! — кивает Саша, присаживаясь за стол. Смотрю на неё и не понимаю, что в ней изменилось. Одежда и браслет не подходят к её истинной сущности.       Стол ломится от домашней еды. Но у меня нет аппетита. Беру в руку бутылку красного вина. Обещал себе напиться, значит напьюсь.       — А где Ярик? — Юлия задает самый неудобный вопрос, что когда-либо прозвучал в этих стенах. Отец бледнеет, в то время, как его жена наоборот становится красной. Наливаю вино в свой бокал и наблюдаю за всеми. Только деду похер. Он не расслышал вопроса.       — Они разводятся с Сашенькой, и поэтому я решила его не приглашать, — бабуля занимает своё место напротив меня. Она хмурит брови. Всем своим видом пожилая женщина показывает своё разочарование. Я думал, что мне понравится это ощущение. Месть казалась мне сладким чувством, но мания исчезла и всё изменилось. Дядя Слава чуть не уронил в тарелку челюсть. Он не ожидал такого ответа.       — И правильно! — Женя кивает. Вновь закатываю глаза. Тебя блядь не спросили! Мать-героиня! Блядь! И вот теперь тебе интересна жизнь дочери. Конечно, ты ведь питаешься её болью, конченная психопатка!       — Что случилось? — Юля решается задать вопрос, а затем закусывает губы. Супруга моего дяди не то чтобы любопытная, но она всегда очень хорошо относилась к Ярику, так же как и ко мне. Она наверное единственный человек в семье, который нас никогда не сравнивал.       — Ярослав ушел к другой девушке, — бабуля отвечает, накладывая себе в тарелку салат. Странно. Но даже я не знал, что Яр с Ариной до сегодняшнего дня. Похоже ба с ним говорила. Правильнее было сказать, что Орлов ушёл от жены. Харламова не была виновата в том, что произошло.       — Мне жаль, Саш, — кивает Юлия, а затем поджимает губы и почему-то смотрит на свою свекровь. Меня ломает странное необъяснимое чувство. Я чего-то опять не знаю?       —Неожиданно, — прочистив горло произносит дядька. Он явно ошарашен новостями. Отец проглотил язык и сейчас запивает его красным вином. Только деду всё по барабану. Хорошо, что он глуховат. Ест себе котлеты и поглядывает в окно, за которым идёт дождь.       — Ничего страшного, я справлюсь, — шумно выдыхает Саша, выпрямив спину и чуть приподняв свой подбородок. Закатываю глаза. Как же, это очень заметно! Очередное театральное представление бедной Саши. Сходи уже к психотерапевту и поплачься. Жестоко? Ну, да! А она не жестока?       — Конечно, справишься. А Ярослав ещё приползёт к тебе на коленях, — Женя проговаривает, усмехнувшись. Отпиваю глоток вина, чтобы затем прикусить себе щеку. Как же она меня раздражает! Все молчат. Мышка кивает. Бесит.       — Этого не будет, — качаю головой.       — Ты его защищаешь? — Евгения Вербицкая смотрит на меня ледяным взглядом. Саша на неё похожа, такая же холодная. Облизываю губы. И как же мне хочется ответить, но не стоит. Сорвусь ведь и всё покатится к чертям.       — Жень, не надо, — у моего отца прорезался голос. Надеюсь, что у него ещё остались яйца. Но есть вероятность, что он уже кастрат.       — Нет. Пусть ответит! — Женя произносит слова сквозь зубы. Её притворная маска идеальной мамашки падает на стол. Все вокруг замечают, как изменилась её интонация. Юля отпивает несколько глотков из бокала, поглядывая на супруга. — Моя дочь страдает из-за измены мужа, а твой сын похоже… — Вербицкая осекается, заметив, как на неё посмотрела моя бабушка. Анастасия Сергеевна зыркнула на невестку таким взглядом, от чего у меня мурашки пробегают по затылку. Измены? Серьезно? Но меня больше задевает то, что она хотела сказать, но не осмелилась.       — Похоже что? Забыл принять лекарства или посетить психиатра? — задаю вопросы, по привычке растягивая гласные. Улыбаюсь беспощадной улыбкой. Всё внутри меня закипает. Хреново. Я об этом пожалею.       — Макс, — слышу голосок собственного отца. Зря. Зря он посмел произнести моё имя, чтобы защитить от нападок свою ненормальную женушку. Осушаю свой почти полный бокал, а затем ставлю его на стол.       — Дорогая моя, мачеха. Ярослав не изменял Саше, — растягивая слова, произношу их с ядом на устах. Дело даже не в том, что я хочу оправдать брата. Меня раздражает Евгения Вербицкая. До такой степени, что хочется содрать с себя кожу.       — Изменял, — мышка качает головой, а затем закусывает щёки. Уголки её губ опускаются, но по глазам не видно боли. Скорее Дорохова наслаждается ролью жертвы.       — Морально тоже считается, — кивает бабушка. Мои брови приподнимаются от удивления. Она знала. С самого начала бабуля знала, что Яр был влюблен в другую. Осознание будто молния пронзает мой больной разум. Он ей всё рассказал. Саша и Женя кивают. Спелись. Все трое. Забавно, но ба никогда не принимала в семейных ссорах сторону моей матери. Я разочарован. Перед глазами всплывает воспоминание из детства. Помню, как подслушал разговор между любимой бабушкой и отцом. Она сказала ему: «Костя, ты не можешь уйти из семьи, иначе я тебя не прощу». История повторилась.       — Может быть, но он не изменял своей жене физически, в отличие от неё самой, — отпускаю слова на волю и испытываю облегчение. Никогда не думал, что буду защищать брата после всего. Я не могу ненавидеть его до конца. Даже сейчас.       — Максим, что ты такое говоришь? — Анастасия Сергеевна округляет свои уставшие глаза. Её морщинистое лицо бледнеет, а рот слегка приоткрывается после озвученного вопроса. Саша смотрит на меня так, будто я её предал. Плевать! Твоя мамаша тебя утешит.       — Ваша святая Сашенька спит с парнем, который перетрахал весь юрфак уже по второму кругу, — усмехаюсь, а затем наполняю свой бокал очередной порцией вина. Дорохова поднимается со стула и уходит, громко стуча каблуками по деревянному полу.       — Макс, иди за ней, — Юля обращается ко мне. Едко усмехаюсь.       — О нет! Я ещё не закончил, — качаю головой. На Евгении Вербицкой нет лица. Она вновь испытала стыд. Стыд за поведение дочери. Месть сладка. Я ведь больной, мне можно.       — Пап, ничего не хочешь сказать? — перевожу свой опьяненный местью взгляд на отца. Он молчит. Дядя Славик почёсывает пальцами лоб. Он не был готов к таким откровениям. Саша и Женя сами выбрали зрителей. Это их вина, не моя. Очередной семейный конфуз заставляет меня почувствовать всю остроту чувств.       — Может всё-таки заступишься хотя бы за старшего сына? — задаю вопрос отцу. Я его ненавижу. Ненавижу с самого детства. Каждый его ублюдский поступок. Трусость. Коронную фразу. Теперь же Константин Вербицкий не знает, что сказать.       — Знаешь, а я даже горжусь своим братом. Он, в отличие от собственного отца, смог уйти от нелюбимой женщины к любимой, — проговариваю слова, а затем залпом выпиваю бокал красного вина. Бабушка фыркает. Ох, не стоило её этого делать.       — Бабуль, а ты? — перевожу опьяненный смелостью взгляд на пожилую женщину, что уже очень скоро потеряет терпение и швырнёт в меня тарелку из её любимого сервиза.       — А что я? — она качает головой, делая вид, словно сама не причём. Как горько осознавать, что любимый мною человек не так идеален. Тут никакие пирожки с вишней не помогут вернуть былую привязанность.       — Ты ведь знала, что Ярик влюблён в Арину? Я ведь прав? — спрашиваю, сжимая в руках пустой бокал. Мой разум утопает в кислотном море эмоций. За окном закончился дождь, а дед перестал жевать котлеты. Он смотрит на меня таким странным и понятным только ему взглядом. Может я ошибался, и дедуля всё прекрасно слышит, и только делал вид, что практически оглох. И есть вероятность, что бабуля знала и о моей влюблённости в Сашу. Знала, но решила, что мышка должна выйти замуж за Ярослава.       — Нет, — она кивает. Её ответ не соответствует жесту головы. Я прав. Как же мне хреново! Эйфория от алкоголя сходит на нет. Бабушка выбрала сторону морали, а не счастья родного внука. Она в очередной раз влезла в чужую жизнь. Мама. Бедная моя мама. Как она столько лет прожила в этой семье?       — А не ты ли это надоумила Ярослава жениться на Саше? — горько усмехаюсь, задав вопрос. Юлия переводит взгляд на свекровь. Женя прикусила язык.       — С чего ты это взял? — бабуля отвечает вопросом на вопрос. В её голосе слышатся нотки раздражения. Защищается. Серый кардинал семьи Вербицких.       — Потому что я знаю, что именно из-за твоего совета отец не ушёл от мамы к Марине, — проговариваю слова, испытывая самую сильную душевную боль. Отец обманывал маму столько лет, чтобы угодить совсем другой женщине. Той, что породила его на свет. Бабушка несколько раз моргает.       — Довольна? — улыбаюсь, наблюдая за тем, как мрачнеют глаза пожилой женщины.       — Ты когда-нибудь поймешь, что все решения твоего отца были правильными, — она качает головой, будто сама не верит в свои слова. Печально. Моя мама умерла. Она страдала семнадцать лет в браке из-за человека, который её никогда не любил. В этой семье только дядя Слава и Юля были счастливы. И почему же? Может потому, что они всегда принимали решения сами. Проживали свою жизнь, а не чужую.       — Может твои, а не его? — шумно выдыхаю.       — Макс, — у отца снова прорезался голос. Даже смешно.       — Моя мама в отличие от тебя ба, — обратившись к пожилой женщине, а затем поворачиваю голову, чтобы взглянуть в глаза своего папаши, — и тебя отец, не была лицемеркой. И я не буду таким.       — Ты закончил? — Женя задает вопрос сквозь зубы. Похоже она нашла в себе силы, чтобы снова открыть своё мерзкий рот.       — Да, а теперь пойду и вскрою себе вены, — поднимаюсь со стула и ухожу. Концерт окончен. Моя семейка меня заебала. Я чертовски устал. Утонул. Запутался. Разочаровался. Меня пугает мысль о том, что я могу стать таким же. Чтобы не говорил, во мне течет их кровь. Саша похожа на свою маму. Горько признавать её истинную сущность, но это так. Мне же нравятся неадекватные девушки, как и моему отцу. Нахуй всё! Мама покинула этот мир и теперь спит себе спокойно в своей могиле.

***

      Иду по лестнице и слышу шаги где-то за спиной. Достаю из кармана пачку сигарет, чтобы выкурить свою последнюю сигарету. Мне можно. Я больной. Прохожу по коридору третьего этажа и открываю дверь в спальню бабушки. Голова раскалывается на части. Поворачиваю ключ в замочной скважине. Из приоткрытого окна подул прохладный ветерок. Меня расщепляет на части. Ненавижу. Ненавижу вас всех. Бабушку, что взяла на себя роль блюстителя морали в нашей семье. Тряпку отца и его ебанутую жену. Ненавижу притворную идеальность. Ради чего всё это? Чтобы улыбаться друг другу по праздникам? Разве этих людей можно назвать семьёй? Моей семьёй была мама. И пусть её считали неуравновешенной, она никогда не причиняла мне боли.       — Макс, чего ты хочешь? — бабуля кричит за дверью. Упираюсь лбом в холодное дверное полотно. Не знаю. Чтобы вы перестали обманывать друг друга. Ценили, поддерживали, а не учили жизни…       — Чтобы ты позвонила Ярику и попросила прощение, — тихо отвечаю. У мамы прощения ты попросить уже не сможешь. Хотя бы что-то сделай правильно. Отказалась от внука, который так тебя любит. Просто безумие. Ладно я. Больной, непослушный. Что тебе сделал Яр? Не оправдал твоих надежд? Безумие.       — Я не буду этого делать, — слышу её голос за дверью. Качаю головой. Упрямая. Теперь понятно, почему дед решил оглохнуть.       — Тогда ты будешь жить, а я умру в твоей ванной, — горько усмехаюсь. Замечаю в своей руке пачку сигарет. Забыл, что хотел покурить в последний раз. Достаю сигарету, и разворачиваюсь, чтобы опереться спиной о дверь.       — Ярик, Максим заперся в спальне и сказал, что вскроет себе вены, — слышу бабушкин вопль. Она говорит по телефону с моим братом. Вновь зовёт его на помощь. Смешно.       — Извинись! — кричу, а затем зажимаю губами фильтр сигареты. Кто-то истошно стучит в дверь. Я проигрываю в голове свою финальную мелодию безумия. Больно. Невыносимо. Мне осточертел этот мир. Чиркнув по колёсику зажигалки, прикуриваю сигарету. Ядовитый дым наполняет лёгкие.       — Максим, открой дверь и мы поговорим, — теперь уже Юля решила меня вразумить. Я её не вижу, но слышу, как дрожит её голос. Ничего не отвечаю. Какой смысл в разговорах? Мне уже ничего не изменить.       — Костя, неси инструменты, — дядя Слава обращается к моему отцу. Выдыхаю серые клубы дыма. Так, мне срочно нужно забаррикадироваться. Оглядываю комнату. Вижу старый комод. Помню, как в первом классе ударился об его угол так, что искры из глаз полетели. На комоде стоит фотография нашей семьи и ваза с цветами. Сделав очередную затяжку, отталкиваюсь спиной от двери. Обхожу громоздкий комод и замечаю её взгляд с фотографии. Мама. Замираю. Сердце пропускает удар. Я бы хотел снова её увидеть. Шумно выдыхаю воздух с примесью табачного дыма. Закрываю глаза. Так хочется тишины. За дверью крики, вопли, а в душе пустота. Перебор. Я перестал справляться сам с собой. Смертельно устал от взглядов людей, их громких мыслей и себя. Устал от себя. Открываю глаза, зажимаю между губ фильтр сигареты, чтобы освободить руку. Сдвигаю комод вдоль стены, чтобы перегородить дверь. Теперь даже инструменты вам не помогут. Вы не успеете меня спасти. Прохожу по комнате в гардеробную. Здесь тоже есть дверь. Запру и её. Чем больше препятствий, тем больше шансов довести дело до конца.       Вхожу в ванную. Никогда не думал, что умру именно здесь. Всегда думал, что разобьюсь на машине как мама. Умру молодым. Меня так же забудут. Не вспомнят и через год. Я не достоин счастья, любви. И прочей чуши, что придумали нормальные люди. У Саши останется Дима, Тимур или кто-то ещё. Ярик никогда больше не отпустит Арину. У меня будет мама. Надеюсь, она меня ждёт.        Запираю за собой последнюю дверь. Разворачиваюсь и иду к окну, чтобы увидеть небо и докурить сигарету. Серые тучи застилают небосвод. В воздухе всё ещё пахнет дождём. На заднем дворе дома стоит Саша у разожжённого мангала. В её руках семейный альбом.       — Что ты делаешь? — кричу ей, высунувшись в окно. Она поднимает глаза. Такие холодные и безумные. В них нет ни капли тепла. Её черное платье очень подходит к этому моменту. Я столько раз ошибался в тебе. Не смог вытравить ту часть себя, что любила тебя.       — Сжигаю фотографии твоей семьи, — мышка вопит мне в ответ, поджигая одну из фотографий. Она улыбается. Я больше не узнаю в ней старой Саши. Девочки, которая хлопала длинными ресницами в день нашего знакомства. Боялась заговорить со мной, когда я забирал её из морга. Теперь на лужайке дома семьи Вербицких стоит девушка, чей мир рухнул. Рухнул и по моей вине. Она сломалась, как фарфоровая кукла. Стоило ей упасть с полки на грязный пол.       — Там есть фотографии и моей мамы, — громко произношу, чтобы она услышала. Мышка только усмехается, поджигая от костра очередную фотографию.       — Тебе на меня плевать. Ярику на меня плевать. Почему меня должна интересовать твоя мама? — Дорохова смотрит в мою сторону, пока пепел разлетается по участку, а затем падает на мокрую траву. На лужайке появляется Юля. Она замечает меня в окне и хватается руками за сердце.       — Макс, Ярик уже едет, — Юлия кричит, а я уже ничего не хочу слышать. Отхожу назад и разворачиваюсь к зеркалу. В отражение вижу призрака человека, что почти за двадцать лет своей жизни не смог справиться с собой. Делаю последнюю затяжку, а затем выпускаю кольца дыма на собственное отражение. Будет лучше, если я умру. Саша в конце концов будет счастлива. Дима начнет принимать самостоятельные решения. Когда-нибудь он меня поймёт. Тушу сигарету о стерильно чистую поверхность раковины. Беру в правую руку винтажную бритву, что когда-то подарил дедушке. Он всегда любил всё старое. Будто сам остался в прошлом.        Вспоминаю, что совсем забыл о предсмертной записке. Делаю разрез на указательном пальце руки, перехватив острую бритву левой. Чтобы написать? Жаль, что нет листка и ручки рядом. Я бы написал целую поэму «боли». Как устал, запутался и опять устал. Попросил бы прощения у многих. В моём списке разрушенных судеб слишком много имён. За двадцать лет я постарался поднасрать практически каждому, кого повстречал.       Кровь капает из пальца на белоснежную раковину. Шумно вдыхаю воздух, вокруг стало слишком тихо. Мертвая тишина застыла в воздухе. Пишу кровью на зеркале свои последние слова: «Ярик, Дима, Юля, дядя Слава, дед, я Вас ни в чём не виню. Простите меня. Остальные, пошли на хуй!»        Дописав, задумываюсь о том, как это сделать. Полоснуть себя по горло и захлебнуться в собственной крови? Или вскрыть вены и умирать мучительно медленно? Лучше первое, чем второе. Закрываю глаза, чтобы вспомнить о прошлом. Помню мамину улыбку, её слегка прищуренный взгляд и белокурые волосы. Она пахла ванилью. Помню, как пошёл в школу, и ненавидел заполнять дурацкие прописи. Вспоминаю день, когда мамы не стало. Я ждал её приезда. Смотрел на настенные часы в старом доме. Помню, как сжималось моё сердце от боли. Она не приехала, а я узнал о её гибели уже ночью. Не спал. Плакал и проклинал себя. Хотел умереть. Маму похоронили в закрытом гробу. Я так и не смог с ней проститься. Открываю глаза, а по моим щекам текут слёзы.       Подношу лезвие к горлу, и моя рука вздрагивает. Мне показалось, что я услышал знакомый голос. Кто-то прокричал моё имя. Снова прижимаю лезвие к горлу, оно вонзается в кожу. Струйка крови стекает вниз. Ну, вот и всё!       — Боже, она ведь разобьётся, — слышу крик Юли, он доносится с заднего двора. Она разобьётся? Не понял. О ком идёт речь? Качаю головой. Ладно, минута ничего не изменит. Подхожу к окну и на лужайке вижу Юлю, а с ней рядом стоит Таня Титова. Как она тут оказалась? Ничего не понимаю. Они обе смотрят не на меня. Опускаю взгляд ниже и вижу, как Арина Харламова взбирается по стене. Она осторожно поднимается по выступающим бревнам всё выше. Сердце выпадает из груди, когда лисичка поскальзывается и чуть не падает с высоты. Она удерживается только на одной руке. Таня закрывает глаза ладонью. Юля ахает. Я умираю от страха. Арина цепляется свободной рукой за выступ и продолжает взбираться на стену.       — Арина, осторожнее, — слышу голос Титовой. Она боится убрать ладонь с лица, чтобы посмотреть, как один человек борется за жизнь другого. «Пам-папарам-пам-пам!» — слова из песни разносятся на весь двор. Кажется, у Харламовой звонит телефон. Она чертыхается, но продолжает ползти по стене вверх. «Вселенные бесконечны, И я люблю тебя в каждой, охой! Я знаю наверняка лишь, Увидимся мы однажды с тобой! *»       Эта песня сбивает весь мой настрой. Качаю головой и усмехаюсь. Её осталось меньше полу метра до окна. Она содрала половину ногтей. Чокнутая. Больная на всю голову. Если упадёт, то прямо на острые зубцы металлической изгороди. Отхожу на шаг назад, когда пальцы Арины цепляются за подоконник. И уже через секунду, я вижу её разъяренные глаза.       — Ты ебанутая! — хватаюсь руками за голову. Харламова подтягивается на руках, чтобы забраться ногами на подоконник. Она в той же шерстяной клетчатой юбке.       — Кто бы говорил, — лисичка издает истеричный смешок. Ведьма, не иначе. Качаю головой и отхожу ещё на шаг назад.       — Я всё равно это сделаю! — снова подношу лезвие к горлу. Она меня не спасёт. Моя рука дрожит, но это не помешает мне перерезать себе артерию.       — Окей! — Арина кивает, а затем достаёт из кармана юбки свой телефон. Моргаю.       — Что ты делаешь? — задаю вопрос, наблюдая за тем, как девушка что-то ищет в своём смартфоне. Она морщит носик.       — Подбираю идеальный трек для твоего самоубийства, — нимфа улыбается, а затем включает трек. Я слышу знакомую мелодию, но не сразу понимаю прикола. В ванной звучит цирковой марш, под который обычно выступают клоуны. Харламова начинает покачивать головой под мелодию. Смотрю в её хитрющие глаза и убираю лезвие подальше от горла. Усмехаюсь. Она смеется. Клоунский марш звучит всё громче. Бритва падает на белый кафельный пол. Я передумал, мам. Сегодня мы не встретимся снова.       За моей спиной слышен грохот, оборачиваюсь и вижу, как дверь срывается с петель. Уже через секунду в крохотную комнату врывается мой брат. Он сначала смотрит на меня, а потом на Арину. В его карих глазах застыли горькие слёзы. Лицо багровое, а на висках выступают вены. Я ещё никогда не видел его таким разбитым и сломленным. За ним появляется дядя Слава. Мы молчим под клоунский марш.       — Слава Богу! — слышу бабушкин голос, он доносится из гардеробной. Бог тут не причём. Делаю шаг к брату, чтобы обнять его. Крепко. Услышать хруст его рёбер и громкое биение сердца. Я был не прав. Месть — поганое чувство. Оно разрушает, а не дарит облегчение.       — Что она тут делает? — слышу голос Жени, и закатываю глаза. Плевала она на то, что я остался жив. Её больше интересует девушка, что забралась по стене на мансардный этаж.       — Да, кто она такая! — теперь недовольна бабушка. Снова испытываю желание вскрыть себе горло. Арина проходит мимо нас. Я разрываю объятия с братом, чтобы посмотреть ей в след. Девушка выходит в гардеробную и под финальный аккорд клоунского марша, она делает реверанс со словами: «Для вас — никто!»       Арина уходит с улыбкой на устах, под фырканье Анастасии Сергеевны.       — Ярик, вернись к Саше. Она тебя простит, я знаю… — бабушка подбегает к нам, и цепляется пальцами за черную футболку брата. Он качает головой. Она даже не смотрит на меня. Для неё мой поступок ничего не значит. Ей плевать. Мораль превыше всего.       — Тогда, я тебя не прощу, — она резко отходит назад, вздернув гордо подбородок. Её руки дрожат. Шумно выдыхаю. Яр кивает, а затем разворачивается на сто восемьдесят градусов и уходит. Ловлю на себе напуганный взгляд отца. Ты меня не спас. Так зачем мне всё это? Ваш дебильный семейный чат и встречи по праздникам? Мама была права. Вербицкие прокляты собственным безумием. Выхожу через гардеробную в спальню, чтобы последовать за братом. Он идёт за ней, а я за ним. На улице слышны сирены.       Минуты через две оказываюсь на крыльце дома. Ярик догоняет Арину у машины. На лужайке дымится мангал, ветер всё ещё разносит пепел от фотографий по воздуху.       — Вот, держи. Это всё, что осталось, — слышу хриплый голос деда и оборачиваюсь назад. Он протягивает мне фотографию с обгоревшим уголком. На ней мама и маленький я. Она держит меня на руках, прижавшись подбородком к моей белокурой голове. Мама улыбается. Поднимаю глаза и понимаю, что Яр, Арина и Таня ждут только меня. Звуки сирен всё громче, а значит мне пора. Есть мысль, что Женя вызвала вместе со спасателями и психушку. Делаю шаг и ступаю по мокрой траве, сплошь покрытой пеплом.