Летучие Звезды

Я пою: "Позабудь свои горькие думы, Ведь их думали прежде в пучине веков Те, кто сгинул навечно, ругаясь угрюмо, Кто готов был к погибели — и не готов". Говорят, что влеку я людей телесами, Нежным трепетом рук за собою маня, Но мужчины то, верно, придумали сами: Пьяный домысел тех, кто не слышал меня. Предстаю перед ними в клокочущей пене, Облаченная в скалы и древний песок, И кричат отовсюду: "Сирена, сирена!" — И стреляют мне в сердце, в глаза да в лицо. Я пою им всю правду — от вечного тлена До загадок, гнетущих небесный чертог. От младенческой люльки до гроба с кручиной Рука óб руку мчишься на ложный рассвет, Где тебя ждет пробитая другом грудина Да жестокая радость мелькающих лет. Я пою среди волн, и трясутся мужчины, Наблюдая, как мечется мой силуэт; Те, кто лгал себе годы, ныряют в пучину. Те, кто честен с собою, кивают в ответ.

Сaritia aeternitas. Анастасия Юрасова.

Босые ноги тихо ступали по половицам. Скрипела дверь, встречала уютной темнотой и прелестной нетронутой заброшенностью спальня Ванессы. Урсула остается в этой комнате. И Урсула не просто – остаётся, она решается обнулить собственное одиночество с присущим людям максимализмом. *** Женщина задумчиво смотрела на звезды. Они расплывались и мерцали, совсем как если бы она смотрела на них сквозь толщу воды. Но это было всего лишь пыльное стекло. Несколько лет назад, в волшебной аптеке, где на всех поверхностях лежал ровно такой же слой пыли, он выбрал аметист. Не изумруд. Улыбнувшись, Урсула взъерошила волосы и тут же недоуменно посмотрела на руку. Эти рефлексы ей мешали. Полузадушенный вздох раздался из темноты позади, и что-то упало на пол. Северус стоял в дверях. На полу валялась свежая газета. Передовица «Пророка» кричала о смерти Мальчика-Который-Выжил в госпитале Святого Мунго. А Северус Снейп, когда-то бывший профессором этого свежеиспеченного знаменитого мертвеца, смотрел на руку гостьи. Ту самую, которая сейчас выдала такой знакомый ему жест. - Говоришь, тебе будут рады в Лондоне? И что же ты с ним сделала? И за что?! Это ведь ты его убила, так ведь?.. Кажется, сейчас, горько кривя губы, маг искренне недоумевал, за что её вообще можно любить, и почему он до сих пор это делает. - Ты смотришь на проблему с физической точки зрения. А стоило бы взглянуть с метафизической. Урсула произнесла это мягче, чем могла бы. А еще она могла бы… «Запах страха она учуяла, как только подошла... И чуть не разочаровалась в принципе. Ей не нужен был еще один, её боящийся. Но – нет. Он боялся другого. Он боялся, что его покинет бог. Потому что, кроме веры в её жаркую тьму у него больше ничего не осталось». «Она подстраивала свою песнь под новый мир, облекая в человеческие слова первобытные звуки хищного древнего океана. Творя новую, неведомую ему, магию». «В стакане были остатки рыбьей крови. Он никогда не привыкнет». «- Что именно ты сделала с Гарри Поттером, и откуда ты его знаешь? - Зачем тебе? - Меня безгранично беспокоят повадки идиота со шрамом в той, что живет в моем доме. - Ты пожалеешь, что спросил. - Я уже понял». «- Ты заключил сделку. Желаешь нарушить? Если да то… Ты был бы очень мрачным полипом, если подумать. Траурным таким. Необычным». «Песнь сирены вкрадчивой манящей волной растеклась по дому, проникая в подвальную Лабораторию. Подчиняя волю и дух. Уже не имело значения, что Золотой Мальчик стал частью Урсулы. Была лишь она». «В храмы ходят слабые духом в надежде найти нечто большее, чем они. Принадлежать неведомой силе, карающей и награждающей. Он никогда таким не был. И не просил. Она пришла в его жизнь сама. Присутствие железной, хаотичной воли поблизости вливалось в душу, с каждым мигом её меняя, ненавязчиво, словно ненароком. День ото дня. Она лепила из него равного себе. И это было единственным, чего у неё никогда не выйдет провернуть. Не с человеком. Но вот она - незаметно для себя уподоблялась людскому роду». «Он ждал её всю жизнь, сам того не зная. Это была ослепительная и простая истина». «У неё, как когда-то у той глупой дочери тритона, появился свой Принц с суши. И его, разумеется, тоже надо было спасти. Но Урсуле никогда не хотелось становиться глупой рыбой, сбрасывающей хвост и приносящей себя в жертву огню человеческого сердца. Ледяной деве соль да хлад». «Ванессе не надоедало быть человеком. Урсуле надоело мгновенно». Она могла бы жить и тихо заниматься мелочами, не пытаясь объять этот мир. Могла бы. Но ровно до того дня, когда ей это надоест, и она разобьет очередное сердце, переменчивая по сути своей. Иллюзорные образы несвершенного и несвершившегося будущего истаяли во мраке бездны, так и оставшись лишь нитяными ответвлениями вероятности. Она могла бы. Но будет – иначе. Кровавые реки, мгновения торжества, горести и потери, танцы в единой глубине, вереницы лиц мужчин и женщин, искаженных страхом и страстью – всё это Урсула впервые извлечет из-за кулис, разделяя поровну и соразмерно. Она попытается совершить невозможное. И если это его убьет, смерть та будет воистину величественна. Ибо что может быть величественнее, чем гибель от первородного ужаса?.. - Нет. Это не убийство. Больше того, я дала ему новую жизнь. И кое-что еще… - Что? - Он всегда хотел сказать тебе, что ему жаль. Прежний Декан Змей пренебрежительно фыркнул и инстинктивно сложил руки на груди в жесте отрицания. - И что он – идиот, а ты был абсолютно прав. Мужчина усмехнулся снова. Безотрадно, но более – без злости. Кажется, это было именно то, что профессор хотел в свое время услышать. Жаль, послание запоздало. И явно должно было дойти до адресата совсем не так. О том, какую именно жизнь дали Гарри Поттеру и где конкретно прописали его юную шиложопую душу, Урсула предпочла не уточнять. Для столь консервативного, тревожного и впечатлительного человечка то, что в той пещере их наличествовало не двое, а трое, сегодня стало бы слишком пикантной вестью. - Что. С ним. Случилось? - Мальчик получил то, чего желал более всего. Если кто и пострадал от сделки, рыбонька, то только я. - Почему? Откуда такая щедрость? - Жизнь за жизнь. Все честно. Я плачу по счетам. И теперь… теперь я знаю тебя намного лучше. Урсула была абсолютно готова к самому опасному в своей жизни приключению. Приключению без гарантий и продуманной стратегии. И когда это было необходимо, Урсула умела быть загадочной и проникновенной. Это не было ложью, а лишь ещё одной из граней её глубокой, как бездна моря, натуры. По сути, в глобальном понимании этот самый смысл никогда не был лишь человеческим. Приписать любовь исключительно двуногим, обесценивая ее этим и загоняя необъятное понятие в людские, жалкие рамки было самой большой, самой самонадеянной ложью в её жизни. Ложью себе самой, феерической в своей масштабности, но, по сути, вреда не приносившей. Ибо ни пользы, ни толку в открывшейся истине прежде не нашлось бы. Однако, она, эта ложь, была. Когда-то именно одиночество побудило Отца-прародителя ввязаться в похожее приключение, пусть и в иных масштабах. В случае Творца и морской богини все закончилось печально. И именно этот пример много столетий назад заставил Дочь Ужаса приравнять любовь к значению «опасность», а милосердие – засчитать за слабость. Это было логично. Но ведь важен был не конец истории, а сам процесс. Слияние. Нечеловеческое существо, прожившее две полноценных жизни в человеческом теле. Как Калипсо когда-то мучилась в оковах плоти, так её путь ныне повторила Урсула, только уже добровольно. Настоящая жизнь. А не существование на дне морском, вдали от братьев и сестер, безвозвратно деградирующих и уступающих территорию Посейдонову семени. Она открывала в себе доселе неведомое, простое и бесхитростное, прямое, словно мышление морского конька, чувство, принадлежащее не ей изначально, но таковым ставшее. И пусть Гарри Поттер никогда бы не вернулся в этот дом, гонимый прочь священным ужасом перед собственным прошлым… Она все таки не была этим мальчиком. И направляла приобретенные переливы мучительных эмоций туда, куда ей было угодно. Концентрируя их здесь. В маленькой темной комнате. И впервые человеческая трагедия, которую она наблюдала, не стала для неё наслаждением. Как когда-то смерть Левиафана стала и её смертью, как сон Ктулху стал сном её естества, как пленение Калипсо стало её тюрьмой, так и теперь эманации страдания, исходящие от стоявшего напротив человека, принадлежали и ей тоже. - Песня сирены дает ответы. Или убивает. Зависит от того, насколько ты честен с самим собою. Насколько я помню, ты высказывал однажды желание её услышать. Окклюмент усмехнулся, реагируя негативно и разом поднимая ментальные щиты, не ведая, что смысла в них не больше, чем в целлофановой пленке. - Если это именно то, что убило мальчишку и теперь убьет меня… что же. Стоило быть осторожнее с высказываниями, верно? Кривая, болезненная ухмылка исказила бледные губы. Он боялся, но не бежал, покоряясь неведомой беде от её рук. Женщина сочувственно покачала головой. Он никому не верил. Ей – в особенности. Что не мешало ему склоняться перед превосходящей разумение силой. В принципе, Северус был очень склонен к странной мазохистской жертвенности. - Обычно девушкам при встрече дарят цветы. Попробуешь это сделать ещё разок? *** Сирена пела о сказочных берегах. Модуляции разбивались на слои. Сотни слоев и волновых отрезков. Сирена сплетала хаотичные звуки, но смысла в пропетом было больше, чем в наиважнейших библейских сюжетах. Сирена пела о море и потерянных душах. Голос струился полихромной иллюзией, сотканной из теней, что порождает свет. Сирена пела правду, похороненную на самом дне. Ту, которой нужно взглянуть в глаза. И маг взглянул. Не мог не взглянуть. Последние ноты он все еще слушал, стоя прямо, уподобившись корабельной доске, бессильно внемля песне без слов. В удрученно помутившихся глазах скользили тоска и понимание. Последний звук ознаменовал краткий кивок. Плавно, заторможенно покачав головой, он словно забыл, что совсем не один. Он устоял на ногах и больше того, скорбный, недоуменный излом бровей показал, что он много крепче её прежних жертв. - Значит, это меня не убьет. Всего-то разобьет сердце. Не так уж и страшно…К несчастью, глядя на тебя, я забываю, кто я есть, и как неприглядны люди. И мне действительно начинает казаться, что, коль боги живы, надежда тоже существует. Жаль, что я не смогу уверовать в это всерьёз. Он выстоял. Выжил. Он был достоин. Как и, впрочем, некоторые другие, до него. Но тех было не вернуть. И они… не дарили ей цветов. А женщины любят ухаживания. - Несчастная душа. Она протянула руки и прикоснулась к щекам человека, стирая слезы. Остановившийся взор, погруженный в себя, мигом прояснился и ожесточился. - Уходи. Урсула внедрялась, вопреки болезненной шепчущей мольбе, в его человеческое сердце, и теперь уже не чувствовала жгучей боли. Даже больше: нечто совершенно противоположное. В конце концов, было в людях нечто маленькое, но самобытное и совершенно особенное. А ещё – они искренне тянулись душой к своим богам. - Расскажи мне. Она смотрела в его глаза и созерцала то, что он искренне считал тьмой. Темное Божество принимало чужие пороки легко, но лишь этому пока-человеку не грозило воздаяния по заслугам. Его простил бог. Как убедить того, кто верит в тебя, но – не тебе? Сыграть по правилам, которых от тебя ждут. - Сделка? - Что ещё? Как когда-то Ктулху, создав из неразумной пены себе подобных, перестал быть одиноким, так и она сейчас вычленяла лучшее из человеческой расы. Новые жители для нового мира. Голос, причудливым эхом отражаясь от стен, словно искаженный толщей вод, троекратно множился: - Ты никогда не бросал в море жертвенных цветов во имя моё. Но ты подарил мне другие. Ты заслужил право не бояться. Ты заслужил право быть не у Алтаря, а подле. Я хочу получить тебя, и взамен предлагаю тебе себя саму. Он не верил, отчаянно хватая ртом воздух, словно разом разучился и дышать, и говорить. А после – сдался, кивнув. Отчаянно, неверяще, мысленно хороня себя заранее. Впервые она предлагала кому-то столь не выгодные для себя условия, не оглядываясь на переменчивость человеческого сердца. Её гарантией успеха была лишь призрачная связь, неразорванная и незыблемая впредь. И потому она предлагала ему утешение, желая не веры в себя, а – себе. -Я помню твоё имя. Я помню всё, что ты когда-либо говорил. Из всех, кто кидал в море ритуальные цветы, я выбираю того, кто этого ни разу не делал.Твое слово? - Сама как думаешь? - Так ты согласен? - Да. - Значит, мы договорились. И, как покорно море принимает в себя всю боль и грязь человеческого рода, так и она приняла в себя его, касаясь губами губ. Истинный облик не заставил себя ждать, а новый цветок сгорел, знаменуя сделку. Черные щупальца восторженно взметнулись вверх, а затем оплели напряженную фигуру. Если у неё ничего не выйдет, если план не удастся, то рано или поздно – сгорят все. И обычная ведьма останется бродить по земле. Чуть более бессмертная, чем прочие. Но она никогда не соглашалась быть обычной. И знала, как этого избежать. Прохладные губы касались плоти. Черные плети скользили по телу. Это не имело никакого значения, важным было лишь её внимание к его существованию, и то, чем она пришла поделиться. Он мало что мог предложить взамен. Кроме себя. Урсула могла предложить несоизмеримо большее, и вкладывала ему в ладони сердце бога. Как если бы последнюю на планете каплю крови единорога вручили младенцу, дабы он игрался с блестящим мерцающим шариком во флаконе. Подарили, не боясь, что он может его легко разбить. - Верь мне. Всё, что ты видишь, ты волен забрать. Посмотри в меня. Он не разобьет.