Искра жизни

      Счастье редко встречалось на пути Леви. Иногда оно заходило к близким ему людям, но на его собственной дороге чаще стояла лишь его противоположность — боль. Некоторые говорили, что счастье подобно птице, которую сложно поймать, но Леви всегда казалось, что он совершенно не разбирается в пернатых.       Сейчас, как никогда до этого, он ощущал разливающееся в груди хрупкое счастье. В его случае птица сама ворвалась в окно, в открытую форточку и перевернула всю прошлую жизнь вверх дном. В начале это казалось катастрофой, которой он привычно сопротивлялся, а теперь смиренно грел под своим боком настоящее теплое счастье.       Вивьен спала вплотную к нему, на кровати-полуторке, точно пригревшаяся кошка, а он дышал ей в темную макушку, словно впервые в жизни по-настоящему делал вдох. Леви медленно вдыхал аромат волос, делал много вдохов — столько, что, казалось, пытался надышаться на столетия вперед. Или же пытался наверстать годы, которые были заняты борьбой за жизнь.       Вивьен спала тихо, уткнувшись носом в его плечо, а он осмысливал их внезапную близость. События развились так стремительно, что вытесняли все прежние опасения. А ведь через два дня пароход унесет его обратно в Марли. Сказать Вивьен об этом сейчас казалось самоубийством для их надрывно вспыхнувших отношений. Положа руку на сердце, он готов был сдать билет, никуда не ехать, по-ребячески зарыться в ее волосы и провести так остаток дней. Но Леви бы никогда так не поступил. Знал, что всего одна фраза об уже купленных билетах вызовет в Вивьен жгучую хлесткую ненависть.       Эти трудности нового дня не радовали, Леви корил себя за то, что ввязался в эти сопливые переживания. Что теперь лежит и убивается от глупой дилеммы и насущного вопроса: а что теперь делать с этой спящей в его кровати женщиной? Проще ранить себя, чем других. Жизни бывших спасителей человечества оставались такими же шаткими, как и прежде. И забрать ее с собой означало подвергнуть риску. Он чувствовал это так отчетливо, так доподлинно верил в возможную опасность.       Зато вчера вечером он представлял, что шансы у них есть, что эта близость должна была непременно случиться. Вчера вечером не было ничего невозможного, не было препятствий. Но беда вчерашнего вечера заключается в том, что за ним непреклонно следует сегодняшнее утро. И вот оно уже идет в придачу с привкусом горечи от вчерашних решений, за которые суждено нести последствия.       — Хватит думать о всяких глупостях, — внезапно прошептала Вивьен, и ее дыхание опалило его плечо.       Слова подожгли его предательские идеи, как брошенная в сухую листву спичка. Леви слегка наклонил голову вбок, чтобы разглядеть ее лукавые глаза.       — Ты научилась читать мысли?       — Нет, но от своих мрачных дум ты слишком сильно напрягаешь руки, — и словно в подтверждение этого ласково чмокнула его в плечо.       Нет, он не мог быть суровым рядом с этой женщиной, какая-то она вся обезоруживающая, манкая. Такой не хотелось делать больно, только оберегать и, наверное, любить. Но этому только предстояло научиться.       — Я не умею расслабляться, — Леви чуть отвернул от нее голову и наполовину прикрыл глаза.       — Ты врунишка, — Вивьен облокотилась на предплечье, и ее взъерошенные спросонья волосы всколыхнулись и разметались по плечам. — Хочешь, докажу обратное?       Леви скептически поднял брови, ожидая от нее неоспоримых доказательств. Вивьен, определив в его глазах горделивое согласие, прильнула к его груди и нежно прикоснулась к губам. Он тут же шумно выдохнул, тело мгновенно отреагировало легким покалывающим возбуждением, а голова, казалось, окончательно утонула в мягких ухабах подушки. Леви обнимал ее за талию, пока она нежно прикусывала его губы, и думал, что пропал.       Насущные вопросы вновь заволокло таким густым туманом, что в нем он переставал видеть все, кроме нее. Это было так глупо и нелепо — женщина перевесила его выдержку и дисциплину — просто смешно. Могучий и ужасный Леви Аккерман запускал руку под смятую ткань рубашки и проводил пальцами по тонким позвонкам, наслаждался тихими вздохами и понимал, что пропал, пропал, пропал.       А Вивьен уже целовала его плечи и шею, льнула, как черная кошка, которая не перебежала ему дорогу, а, мурлыкая, обвилась вокруг ног. Леви безвольно раскидывал руки, проигрывал перед ее прикосновениями и осознавал, что это неизбежно приведет к несчастью.       Она отстранилась, посмотрела сквозь томно прикрытые веки. Вероятно, упивалась своей победой как сладким нектаром.       — Какие же мы все-таки дураки, — прошептала, замирая в сантиметре от губ, — между нами все уже давным-давно могло быть так.       Леви уронил ладонь на ее талию, чуть сжал, и Вивьен перекинула через него ногу, снова оказываясь сверху. Темные длинные пряди дурманяще защекотали щеки. Она зависла над ним на прямых руках с блестящими счастливыми глазами. Леви не знал наверняка, но думал, что ради такого взгляда мужчины сворачивают горы. Сколько ни пытался он обдумать их будущее, как настоящее оборачивалось объятиями вокруг шеи, душило привязанностью, от которой привычно хотелось сбежать. Близость делала его уязвимым до покалывания на кончиках пальцев.       Изучающе прошелся по ее телу, вспоминая, что увидел вчера в момент их близости. Чуть приподнял ткань рубашки, нашел тот самый шрам на боку. Такой уродливо бледный на тонкой талии, точно клеймо. Усмехнулся — оба они в каком-то смысле калеки. И моральные, и физические. Свои шрамы казались Леви вполне заслуженными, как напоминание о том, что он все еще жил на зарытых костях. Но вот рубец на ее коже казался настолько несправедливой отметиной, что он с нажимом провел по нему пальцем, точно хотел стереть. Она замерла и вздрогнула, как подбитая птица.       — Расскажи, — Леви требовательно поднял к ней глаза, словно готов был найти и убить человека, сделавшего это, по одному щелчку ее пальцев.       Вивьен вся ссутулилась и сжалась над ним, свела коленки к бокам. Стала вмиг отрешенной и тусклой. Обесцвеченной. Он приподнялся к ней навстречу, приподнял подбородок, вынуждая говорить.       — Тогда Марлия воевала против одного из восточных альянсов. Первая военная кампания. Там было месиво, — Вивьен облизала вмиг ставшие сухими губы. — Наших окружили во время отступления. Женщины отстреливались из окопа, но туда тоже нагрянули враги. Пошли в рукопашную, выбили оружие из рук. Многих женщин тогда убили. Меня спасло лишь то, что я была кандидатом в воины и умела неплохо драться. Нож одного из солдат воткнулся мне в бок и прошелся к тазовой кости, а мой перерезал ему горло. Потом пришла подмога, отбились. Меня утащили с огневого рубежа и доставили в лазарет.       Вивьен уронила голову вниз, спряталась в волосах. Леви какое-то время молчал и, казалось, не дышал. Она тоже убивала, ей приходилось делать это, чтобы жить. Защищать страну, которая, как игрушечных солдатиков, бросала живых людей под перекрестный огонь. Бороться за каждый вдох, вынуждать себя быть сильнее обстоятельств.       — Так вот почему твои руки дрожали, когда ты ворвалась с ножом в мою комнату тогда, во время массажа с доктором. Я ошибочно принял это за неумение обращаться с оружием.       — Ты тогда еще принялся меня обучать. Это было так волнительно, ты впервые пошел со мной на контакт. Поэтому мне пришлось притвориться слабой овечкой.       Она усмехнулась, а он схватил ее похолодевшие пальцы. Сжал крепко, проглатывая ком из изломов, вставший поперек горла. Ее напускная радость была ни к чему. Леви и так видел в ее зрачках тот первобытный ужас от совершенного когда-то давно убийства. Шрам души, который никогда не затянется, сколько ни притупляй боль.       Либо ты, либо тебя — главное правило выживания. Поломанными были все: солдаты, женщины, дети. Никого не обошло стороной, задело каждого, перерубило и искалечило. Бесконечные бессмысленные войны рушили судьбы, убивали живое в самих людях. А теперь они, вывернутые на изнанку и опустошенные, учились заново доверять и открываться. Маленькими шажками семенили по битому стеклу.       — Ты не заслуживаешь… — он не договорил.       — Ты тоже.       Он прижал ее к себе слишком сильно, впечатал в грудь, словно в эту минуту им грозила смертельная опасность, стиснул в объятиях, прекрасно понимая, что причиняет боль. Снова зарылся носом в волосы, боялся перестать вдыхать ее запах, будто в любой момент реальность могла превратиться в прах. Ничего неизменного и вечного в жизни нет, поэтому просто вдыхать — все, что он мог делать сейчас. Если бы мог, откинул бы все предрассудки и оставшееся время на этой земле целиком и полностью посвятил ей и больше никому. Но не мог.       Она отстранилась, посмотрела с необыкновенной нежностью. Ей было неважно ничего, кроме этого мгновения. Шаг за порог — и ты в тумане будущего. В ее влюбленных глазах Леви запутывался, терялся, тлел потрескивающим углем. Раскалывался, как грецкий орех. Хватался за любую возможность собрать себя воедино. Он думал о будущем, она слепо замирала в его руках в настоящем.       Потом они еще долго целовались, купаясь в лучах утреннего солнца. Вчера он забыл зашторить окна. Они слепо сплетали пальцы. Боялись не надышаться, но при этом тяжело вдыхали в перерывах между глубокими поцелуями. Комната казалась райской клеткой, словно выход из нее означал конец. Леви знал, что будет дальше, Вивьен знала только то, что есть в эту минуту. Слепа здесь была только она. Леви знал, что уедет без нее, Вивьен верила, что он будет с ней всю оставшуюся вечность. Леви никогда не терял рассудок полностью, она тонула в потоке чувств. Он умел отрезвлять, она любила обманываться.       — Если мы так дальше продолжим, я опоздаю на тренировку к Теду.       Леви посмотрел на нее строго, слегка отстраняя за плечи. Пресек слабую попытку вновь уложить себя на лопатки, хотя на деле только этого и хотел.       — Скажи, что тебя задержала я.       Она вновь склонила голову, прорываясь сквозь его хватку, мазнула алыми губами по щеке. Вивьен хваталась за крупицы минут, пыталась сломать часовой механизм. Не могла остановиться. Леви зажмурился, как от яркого света, который больно колет веки. Вивьен была очень нежной, рвалась дарить ласку всецело, лишь для него. Это опьяняло, заставляло изменять самому себе. Казалось бы, нужно просто отпустить все заботы и просто остаться здесь с ней. Во всех смыслах. Наплевать на обязательства, на других близких ему людей, стать эгоистом. Но этому не бывать никогда.       — Так не пойдет, — глянул серьезно, насколько мог. — У меня есть дела, и не в моих привычках ими пренебрегать.       — Поэтому ты выбираешь пренебрегать женщиной?       Вивьен отстранилась, потянула за собой пустоту, от которой Леви тут же сделалось тошно. Сейчас она позволяла себе быть эгоисткой. Слишком долго ждала его, чтобы так просто отпустить хотя бы на несколько часов. Посмотрела с полуулыбкой, снова обезоруживая, заставляла бросить все к ее ногам. Он подтянулся, уперся предплечьями в мягкую подушку. Нет, он не такой, никогда не будет. Свел брови на переносице, словно готовился выстраивать баррикады.       — Вивьен, если ты думаешь…       Но она не дала ему договорить. Ловко скинула одеяло и сбросила босые ноги на пол, поднимаясь. Солнце залило ее целиком, и Вивьен потянулась ему навстречу, вскидывая руки и распрямляя спину. Рубашка прыгнула вверх, едва не обнажила бедра. Леви тут же забыл, чем хотел закончить предложение, лишь заслонил пальцами глаза, вдавил в веки отрезвляющую боль.       — Мне тоже страшно, Леви, — заговорила Вивьен, оборачиваясь к нему. — Страшно быть с тобой. Невыносимо страшно. Прошлое давит и заставляет сомневаться в каждой проведенной вместе минуте. Но лучше я сгорю заживо, чем откажусь от этого. Понимаешь?       Как же она, черт возьми, была убедительна. Как и всегда. Всеми мыслимыми и немыслимыми способами пыталась развернуть течение реки в другую сторону. Умела так делать в своей жизни — направить себя в новое русло, разлиться водами по весне, заполонить берега. Если бы она знала, сколько раз за это утро Леви порывался послать все обязательства к черту и бросить к ее ногам свою жалкую душу.       — Меня не будет несколько часов. После тренировки мы можем поговорить.       Он засобирался тихо, беспрекословно. Она лишь закусила губу, давясь его характером, как ягодной косточкой. Вела себя практически капризно, как ребенок, которого лишает внимания любимый родитель.       — Я приду к маяку. Но если ты опять будешь делать вид, что мы едва знакомы, клянусь, Леви, я…       — Ты правда думаешь, что такое произойдет?       — Я… я не знаю.       Он молча покачал головой и умылся. Собрался быстро. Они вместе, но будто бы порознь, вышли из его комнаты.              

***

             Сзади присвистнули так оглушительно, что Леви удивленно развернулся. Они привычно скинули одежду перед купанием в море, но стоило ему только сбросить рубашку, как его накрыло чужое внимание. Томас выпучил на него детские голубые глаза и ошеломленно скривил губы, словно не решался сказать вслух. Лишь разводил руками и кидал спасительные взгляды на Теда. Врач также во все глаза уставился на спину Аккермана, и на его лице отразилась какая-то злобная любопытствующая ухмылка.       — У меня что, крылья на спине, чего вылупились?       Леви раздраженно прокрутил костылями лунки в песке, не желая впустую тратить на болтовню время, которого у него и так не было лишнего ни на секунду. Томас почесал голову, подбирая слова поделикатнее, но Тед, как обладатель скверного языка, его опередил.       — Что, бурная ночка выдалась, старина?       Томас пораженно уронил руки по швам, кривясь от прямолинейности врача, которого ни капли не смутил опасный стальной взгляд напротив.       — О чем ты?       — Тебя словно драли дикие кошки этой ночью.       — Имеется в виду, что у тебя царапины во всю спину, — пытался перевести на деликатный язык Томас.       Леви поморщился. Вчера весь изодрался о землю, пока был с Вивьен — даже не обратил внимания. Он крутанул головой и скосился через плечо, натыкаясь на розовые яркие полосы на светлой коже.       — Не вижу ни одной причины отчитываться.       Леви нетерпеливо шагнул в сторону воды, но Тед окликнул.       — Ты же понимаешь, что их будет дико жечь от соли? Очень халатно с твоей стороны.       — Когда меня драли дикие кошки в темном переулке, я об этом не думал.       Тед хмыкнул и махнул на него рукой — его задача предупредить.       Томас нагнал Леви уже в воде, едва поспевая за его широкими прыжками на костылях.       — Неужели ты нашел себе кого-то здесь, или вы все-таки с Ви…       — Версия про кошек не кажется тебе достаточно правдоподобной? — Леви с прищуром покосился на друга.       — Брось, я же не идиот. Я мог бы поверить в эту чушь, но ты опоздал на тренировку. Не пришел к дому Теда, как договаривались, а приковылял сразу сюда. Ни разу за эти два месяца такого не случалось.       — Проспал.       Томас тихо рассмеялся этой наглой лжи. Затем посмотрел серьезно, отрезвляюще, пробираясь к сути и снова демонстрируя чудеса дедукции.       — Ты сказал Вивьен, что уезжаешь послезавтра?       Внезапная смена темы кольнула исподтишка, заставила вновь возненавидеть Томаса за чертову проницательность, которую хотелось усыпить, как старую дворнягу.       — Не было повода сказать.       — Ты делаешь только хуже, в первую очередь ей. Завтра мы с Хелен организуем для тебя прощальное застолье. Ты хочешь, чтобы Виви узнала обо всем последней?       — Я хочу, чтобы вы перестали вмешиваться.       Леви почти яростно отбросил костыли на берег и скрылся в морской соли, поднимая брызги. На спине тут же расползлось жгучее раскаленное железо, напоминающее об их близости с Вивьен так отчетливо, что в глазах заплясали яркие болезненные искры.              Пока они вытирали волосы и кожу после тренировки, слушая наставления Теда, к маяку осторожно подошла она. В легком мятном платье с длинными полупрозрачными рукавами, точно сейчас был не разгар осени, а цветущая весна. Остановилась скромно, утопая каблучками в песке. Ждала, смотрела только на него. И от этого взгляда по новой щипали царапины на спине, выли пронизывающим до костей ветром.       Томас и Тед поприветствовали ее, восхищенно восхваляя женскую красоту. Она что-то дружелюбно щебетала им. Он не слышал. Был оглушен. Шум волн бил по ушам, разговор перемалывали крики чаек. Леви чувствовал себя предателем, покорившимся обстоятельствам. Чувствовал тупую вынужденность сделать так, а не иначе.       — Нам пора, — не сильно заботясь о реакциях друзей, Леви кивнул ей вдоль берега.       Он скажет ей о своем решении.       Она виновато помахала ребятам и зашагала следом, на ходу сбрасывая туфли. Двигалась за Леви покорно и слепо, будто не он сейчас разочарует ее новостями о скором отъезде. Будто не он воспользовался ею вчера и теперь решил оставить. Трус, жалкий трус.       — Вивьен, давай откровенно…       Он остановился так резко, что она отпрянула, дернув подолом платья. Словно почувствовала надвигающуюся бурю. Внимательно склонила голову набок и вдруг рассмеялась, заливисто и нежно, усыпляя его решимость, точно сахар растворяла в чае.       — Снова скажешь, чтобы я держалась от тебя подальше?       — С чего ты взяла?       Леви раздражался, хотел обрушиться ливнем, смыть с ее лица эту дурацкую влюбленную улыбку. Она пожала тонкими плечами, обхватила их руками. Было тепло, но Вивьен точно вмиг продрогла.       — У тебя такое же выражение лица, как и тогда, в те моменты.       Она приблизилась, ветер разметал темные волосы. Здесь она практически не собирала их в пучок, словно любила, когда в них запутывался соленый воздух. Подняла к его лицу руки, желая обхватить теплыми ладонями, но он перехватил ее запястья и сжал, не позволил. Знал, что рассыплется от одного прикосновения, как замок из песка, который никогда не строил.       — Прошу, Леви, — она вырвала ладони, — давай просто побудем вместе, не обсуждая будущее, не разрывая между нами нить. Неважно, что будет потом. Я приму любой исход. Я просто хочу быть здесь и сейчас. Неужели ты не понимаешь? Я твоя. Дай нам право просто быть.       Решимость трескалась, просыпалась песком сквозь пальцы. Она молила его, просила почти обреченно. Будто сама понимала исход, но билась подбитым мотыльком о светящуюся лампочку. Его губы накрыли ее резко, впились больно, до солоноватого привкуса крови на прокушенной губе. Он сжимал грубой рукой ее шею сзади, так хотел, чтобы она все поняла без слов, чтобы не смотрела так больше, приняла их разлуку как данность, зажила своей жизнью и больше никогда... Никогда.       — Я возвращаюсь обратно, Вивьен. Один.       

***

             — Для начала выпьем же за традиционные вечера в кругу друзей, — Томас торжественно поднял бокал, отсалютовал им собравшимся. — Сегодня особенный день, ведь наши дорогие друзья наконец перестали скрываться и по-взрослому заявили о себе.       Вивьен натянуто улыбнулась, слабо пододвигаясь к Леви. Он безжизненно опустил руку ей на плечо. У Леви засосало под ложечкой. Они сидели внутри дома, в гостях у Теда, так как сегодня в окно бил порывистый шквальный ливень. Как Леви того и хотел.       Уже на пороге, перед самой дверью друзей Вивьен остановилась, как бы невзначай поправляя его воротник, сказала: «Давай сделаем вид, что мы счастливая пара, хотя бы притворимся». Он непроницаемо посмотрел на нее и, приоткрывая дверь, пропустил вперед.       — Я уж думала, мы никогда этого не дождемся, — распалялась Хелен. — Я никогда не видела людей упрямее этих двоих.       — А как же я, — пробурчал Тед, слегка захмелев от второго бокала.       — Ты с Аккерманом в одной категории вредности, но не упрямства.       Компания рассмеялась, звонко чокнулась бокалами. Было радостно, но только на первый взгляд.       Перед самым началом вечера Хелен отвела Леви в сторону.       — Еще одно письмо пришло. Только сегодня забрала его перед самым закрытием почты.       Конверт был толще — явно не одна бумажка. На этот раз ему писал не Армин, а дата письма значилась всего неделей назад. Леви разорвал конверт. Хелен напряженно вглядывалась в его черты, пока он снова спотыкался на строчках. В куриных скачущих буквах Леви сразу же узнал Габи. Она писала намного эмоциональней, чем Арлерт, не скрывала переживаний и не утаивала реального положения дел.       «Дядюшка Леви, клянусь, когда я увижу вас, то не сдержусь, и вы получите кулаком под дых. Это ж надо было не написать нам ни одного письма за все время отсутствия! Мы что для вас, пустое место? У нас тут и так происходит полная задница, так еще от вас ни ответа, ни привета. Вы хоть знаете, что Жан тоже пропал, а Микасу так и не нашли? Весь Альянс на ушах. В городе стоит переполох, информация просочилась в прессу. Так еще и вашу помощницу разоблачили.»       Леви вскинул бледное лицо от строчек как ошпаренный кипятком. Он писал мелюзге четыре раза, неужели ни одно письмо так до них и не дошло? Черт бы побрал. А вообще, он всыплет девчонке Габи по полное число. Кто вообще так пишет письма? Никакой конкретики, лишь бешеный эмоциональный компот, в котором ничего не понятно. Леви проскочил еще пару обвинительных строчек в свой адрес и наткнулся на ровные аккуратные буквы. Видимо, Фалько перехватил этот вихрь и взял его под контроль.       «Дядюшка Леви, простите горячность Габи, но ситуация у нас и правда плачевная. Жан отправился с миссией к Азумабито, чтобы прояснить ситуацию с Микасой, но пропал, так и не доплыв до их берегов. Восток только разводит руками и ничего не знает. А на днях в марлийской газете вышло разоблачение на Вивьен Блайн, и теперь мы всерьез переживаем, что вы тоже в беде.       Мы приложили вырезку с расследованием к этому письму. Если кратко, то журналист Стив Харрингтон утверждает, что Вивьен Блайн была перспективным кандидатом в воины. Но после второй военной компании вдруг пропала. Чуть позже выяснилось, что у нее появился влиятельный покровитель, не кто иной, как Вилли Тайбер. Вивьен стала его верной помощницей и шпионкой. Выполняла все его поручения, устраняла врагов, а теперь она желает расплаты над всеми разведчиками, виновными в его смерти. Сейчас, по мнению журналиста, ее цель заключается в том, чтобы втереться в доверие к разведчикам, в частности, к Леви Аккерману, притворяясь его помощницей. А дальше этот журналист давит на то, что вот уже два месяца от вас тишина, и вы тоже пропали.       Мы были в ужасе от такого заявления.»       Дальше слова Фалько обрывались, и эмоции Габи снова полились по бумаге.       «Клянусь, когда я принимала ее на работу в ваши помощники, я и помыслить не могла о таком. Дальше этот Харрингтон пишет, что в рядах Альянса полная неразбериха, что организация не может уберечь своих же людей, а врагов у нее больше, чем можно представить.       Если вы нам все-таки писали, то знайте, что ни одно письмо не дошло.»       Дети писали что-то еще, выражали переживания, едва не паниковали. Леви не слушающимися руками развернул вырезку из газеты. Стив Харрингтон — кто бы сомневался. С такими друзьями и враги не нужны. Стоило отдать журналюге должное — помимо громких заявлений в статье были доказательства. Выписка по снятию с воинского учета, запись с регистрацией ее семьи за пределами гетто и черно-белая фотография. На ней Вилли Тайбер, придерживая руку на талии Вивьен, заводит ее в подъезд дома, где предположительно она жила. Этот ублюдок Стив готовился, уже очень давно собирал по крупицам сведения о ней. Материалы выглядели очень правдоподобными и до безумия комичными, а заголовок на первом развороте кричал: «Месть уничтожает могучий Альянс».       — Там что-то ужасное? — Хелен вся извелась перед ним, не сводя темных глаз с письма.       — Хелен, скажи, когда я передавал тебе письма для своей мелюзги, кто относил их на почту?       — Я отдавала их Виви, а что?       — Ничего. Забудь.       Из коридора, где они стояли, Леви бросил взгляд на Вивьен. Она раскладывала салфетки по тарелкам, выглядела печальной, но легкая улыбка возникала каждый раз, когда Томас заканчивал рассказывать очередной остроумный анекдот.       Червь сомнения стремительно разрастался внутри Леви, пожирая то, в чем он раньше был уверен. Была ли Вивьен журналисткой на самом деле? Ее мотивация стать его помощницей изначально казалась ему слабой — втерлась в доверие, чтобы написать статью о нем? Да кому это вообще интересно? А вот эта история с псевдонимом Вилли Б.? Как он вообще повелся?       Слабая догадка кольнула сердце — а ведь Вивьен могла передать информацию о Микасе, чтобы ее схватили. Ведь она присутствовала с ним на балу, слышала каждое слово. А вся эта поездка на юг под предлогом его реабилитации нужна была ей лишь для того, чтобы вывести Леви из игры и посеять смуту в новом обществе Марлии. Эта новость об исчезновениях бывших спасителей человечества сильно подрывала их авторитет и силу, ставила их под угрозу еще больше.       Леви тяжело оперся плечом о стену, зажмурился. Нет, он не мог так облажаться, не мог так сильно потерять бдительность. Чувства вскружили ему голову. Неужели все это было ложью с ее стороны? Видел ли он хоть одно доказательство ее истории? Нет, но вот у Стива доказательства были. Леви стало душно и нечем дышать. Теперь Вивьен знала, что он возвращается обратно. И если все сказанное про нее — правда, не должна ли она остановить его во что бы то ни стало? Задержать, вывести из игры окончательно?       — Эй, что вы там секретничаете, давайте к столу! Все готово, — крикнула Вивьен из гостиной.       Леви с трудом облачился в маску хладнокровия и, не сводя подозрительного взгляда с Виви, сел рядом с ней на диван, напряженно положил руку на спинку за ее спиной. Хлопнула пробка шампанского, пузырьки зашипели в бокалах.       Вечер в кругу друзей или в логове врагов? Леви уже не понимал, но продолжал играть отведенную ему роль. Он все сделал правильно. Он уедет один и развеет домыслы глупой статьи. Поможет друзьям.                     В гостиницу они вернулись за полночь, молча двинулись вдоль темного коридора. Леви смотрел Вивьен в спину так, словно держал на прицеле ружья. Она неуверенно остановилась у своей двери, копаясь в сумочке в поиске ключей. Противно дребезжала ими, не в силах подцепить вялыми пальцами. Внутри Леви предательски заскребли грудную клетку, запросились к ней в объятия дурацкие, ничего не смыслящие в реальности чувства.       — Ты по-прежнему можешь остаться у меня, — Леви отчаянно, будто хватался за спасительный трос, протянул к ней руку, слабо касаясь холодного запястья. — Отъезд не меняет моего отношения к тебе.       Соврал. На деле, он балансировал на канате недоверия так остро, что едва стоял на ногах. И если бы не горячее пламя эмоций по отношению к ней, он бы и шагу на него не ступил. Все-таки предпочитал держать ее близко к себе, желал разобраться. Но посвящать ее в реальное положение дел не желал.       Вивьен усмехнулась горько, точно вмиг проглотила всю свою гордость и, развернувшись на пятках, без слов двинулась дальше по коридору. К нему. Казалась призраком, ступала глухо и медленно. Движения ее сделались скованными, словно все тело перевязали старой колючей проволокой. Облокотилась о дверной косяк его комнаты, ждала, пока он обреченно переставлял клюки.       Вошли внутрь. Вивьен тут же сбросила туфли и распахнула окно, впуская внутрь свободный переменчивый ветер. Забралась с ногами в единственное кресло. Леви опустился на кровать. Свет никто не зажигал.       — Скажи хоть что-нибудь, — он не выдержал.       — Неплохой был вечер, — она выплеснула сухую любезность.       Все что оставалось — слушать, как глухо стучало черствое сердце, вырывая пустое безразличное эхо. Леви устало прикрыл глаза — завтра снова идти вперед, но он подорвался на минном поле ее молчаливого отчуждения, завис между правдой и ложью.       После Гула ему нужна была капля в море — всего лишь чуть больше жизни. Вивьен дала ему ее сполна, напоила и вдохнула, а сейчас лишь молчала, смотрела в распахнутое окно, точно хотела, чтобы ей продуло легкие — до хрипа и свиста. Лучше бы она кричала, обвиняла его, проклинала за поступки, но не смиренно выдыхала тишину. Все что угодно, кроме…       — Ты ведь никогда мне ничего не обещал.       Он едва расслышал. Хотел встать и взять ее за руки — не мог. Колено, словно предчувствуя морскую качку, заведомо ныло, держало его в узде.       — Даже не попросишь меня остаться?       — Ты уже все решил.       — Даже не спросишь, почему я не могу взять тебя с собой?       Он бросал в нее вопросы так отчаянно, хотел пролить свет, разоблачить ее хоть немного. Снова не понимал, что ею движет и в чем правда. Но она словно сдалась, безвольно раскинула руки по мягким подлокотникам, смотрела смиренно, горько. Не собиралась ему ничего доказывать или предпринимать.       — А что нового ты мне скажешь? — она вдруг встала с кресла и в два шага нависла над ним. — Что мы не можем быть вместе, что ты калека, что здесь мне будет лучше? Что еще?       Голос ее дрожал от плохо скрываемой обиды, в глазах застыли непрошенные слезы. Нет, она не могла обманывать его. Ее истинные эмоции всегда отражались на лице так отчетливо и искренне. Она не могла, не могла, не могла.       Леви, проклиная себя, дернул ее за руку, усадил на свои колени. Она не противилась.       — Ты права во всем, что перечислила. Так действительно будет лучше.       — Тогда мои ответы тебе не нужны, ты противоречишь сам себе.       Ее лицо было так близко, и он изучил его от и до в поисках хоть малейшего признака неискренности, горького предательства. Не находил. Видел лишь обиду и чувства.       — Почему тогда решила остаться со мной сейчас?       — Я уже говорила, что лучше сгорю заживо, чем откажусь быть рядом с тобой. Я не отказываюсь от своих слов. Лучше ты мне ответить, почему предложил остаться?       Он не ответил. Поцеловал вопреки.       За всю ночь они так и не сомкнули глаз, лежали рядом на расстоянии дыхания.       Мысленно прощались, отпускали.              А затем наступило утро в порту.       Суета, громкий пароходный гудок и крики чаек.       Объятия новых друзей и просьбы приезжать в гости.       Ее отрешенный взгляд.       Леви чувствовал, что предает ее, но не себя.       На прощание обнялись. Она держалась стойко, но глаза плескали ядовитую жгучую ненависть.       Если бы он знал, о чем она думала в этот момент. Вивьен в сердцах ненавидела его, вспоминала слова глупой маленькой продавщицы из книжного магазина:       «Не ты первая, не ты последняя. Вы переспите, и он бросит тебя, ссылаясь на то, что так будет лучше».       Не могла поверить, что Дора оказалась права.       — А знаешь, — прошептала Вивьен ему на ухо. — Я рада, что мы больше никогда не увидимся.       Раздался гудок, предупреждающий об отправлении через считанные минуты.       Время стало густым и вязким, приторно липким.       Измученный ее последними словами, Леви заковылял на борт. Она имеет полное право его ненавидеть.        Раздался гудок, протяжнее, чем предыдущие. Корабль отплывал.       Он стоял на корме, безжизненно, до рези в глазах смотрел на ее удаляющийся силуэт на причале. Хрупкое тело ее не выдержало и согнулось пополам, сотряслось рыданием.       Непоправимая неизбежность сдавила его плечи.       Да. Ничего вечного и постоянного в этой жизни нет.       Особенно когда двое любящих навсегда расстаются в порту.