Искра жизни

      Дни тянулись побитой хромой собакой, бесконечно длинными часами и все теми же повторяющимися действиями. Миссия Леви здесь подходила к концу, и все, что от него требовалось, он сделал. И даже практически начал ходить. Практически — это уверенные перемещения с костылями, уже без прежней боли и вымученности. Тед сетовал и говорил, что вот хотя бы еще пару месяцев, и будет как новенький. Но Леви уже и так затягивал свое пребывание на юге. Привык. И к людям, и к месту. Даже привык к их с Вивьен отстраненности друг от друга, но при этом ему было достаточно просто видеться с ней.       Все его мучительное прошлое обматывалось на шее мертвой петлей каждый раз, когда он мыслил о том, что, а может, а может быть он мог бы… мог… мог бы быть с Вивьен. Эти мысли, как судорожный вдох, заикались в голове, прерывались на полуфразе, обрывались в конце слова, боялись продолжения, дальнейшего развития. Было просто и тупо страшно. За себя и за нее. Потому что, если быть вместе не получится, то больше они не выкарабкаются из этой пучины похороненных надежд на простое человеческое счастье.       В голове и так уже давно и прочно засели и проржавели гвозди потерянных навсегда людей. И были среди них и те, кого Леви даже любил. Их лица засохли кровью на деревьях, их тела в лучшем случае схоронили толщи земли, а в худшем... Лучше не думать. Их просто больше нет. Ему — выдохнуть-вдохнуть, а они никогда уже не вернутся. Сколько ни пытайся, а в израненное сердце впустить не так просто. Пока не выкорчуешь все страхи, сомнения, предубеждения — нечего даже начинать. Проще обрубить росток, пока тот не переродится в цветок и не засохнет. Так размышлял Леви этим днем, проходя мимо столовой. Остановился, когда услышал слова Вивьен.       Ну вот почему именно ее голос так мучительно придавливает его бетонной плитой, заставляя затаиться и подслушать чужой разговор? Точно ребенок, Леви привалился спиной к стене, слушая, как Хелен и Вивьен негромко обсуждают тему, которая сейчас казалась ему вопросом всей дальнейшей жизни.       — Ты думаешь возвращаться в Марли?       — Для чего? — тихо спросила Вивьен.       Леви не видел, но в этот момент она поправила жемчужные бусы, которые благодарно часто носила. И он замечал. Нравилось видеть свой подарок на ней.       — Леви еще не начал ходить, ему же потребуется дальнейшая помощь, — деловито продолжала Хелен. — Ты не подумай, я бы всем сердцем хотела, чтобы ты осталась с нами. Но я тебя знаю — ты со своим альтруизмом и чувством долга на луну завоешь.       — Я найду себе занятие, — голос сдавленный, поникший, будто принадлежащий не ей. — Сама видишь, он сейчас прекрасно справляется со всем один.       Стул под ней минорно скрипнул, резанув слух не меньше, чем предшествующие слова. Леви дальше не слушал, и так понимал, что все подходит к своему логическому концу. Люди приходят и уходят. Так с ним было всегда. Он не предложит Вивьен вернуться с ним, как и она не попросит его взять ее с собой. Это было предельно ясно и честно. Только лишь дурацкое сердце постоянно искало каких-то знаков и переубеждающих слов, что вдруг все будет иначе и его мысли — это одна большая ошибка. Но слова Вивьен только подтвердили верность его суждений о том, что каждый останется на своем месте и порознь. Оторвав плечо от стены, Леви медленно поплелся в свою комнату.       — Я поеду, если он попросит, — тем временем продолжала Вивьен, когда он скрылся в глубине коридора. — Если я действительно нужна ему. Я бы очень хотела. Не знаю, как уже буду без него.       На последних словах ее голос надорвался, затрепетал, как свеча, которая норовит вот-вот потухнуть. Так застряли в горле сдерживаемые изо всех сил слезы.       В этот момент Леви хлопнул дверью, входя в свою комнату. Зажатое в щели незаметное письмо пожелтевшим осенним листом опало на пол. Леви нагнулся, чтобы поднять. Неужели Армин подал признаки жизни? Спешно опустившись на кровать, осмотрел потрепанную жизнью бумагу. Выглядела она так, словно по дороге сюда пережила две войны и три землетрясения. Да, об этом природном явлении Леви узнал от местных. Сначала не мог выговорить слово, но потом даже довелось стать его свидетелем. У южан такое явление периодически случается, и он однажды даже заметил трясущийся на стене светильник и ходящий ходуном письменный стол. Подумал тогда — вот оно. Для людей здесь землетрясения были тем еще психологическим ужасом — многие из них ярко помнили события Гула земли, когда ноги не могли твердо стоять на земле, теряя под собой опору. И даже при таких самых легких толчках люди невольно вздрагивали и вжимали голову в плечи.       Развернув лист, Леви пробежался глазами по размашистому почерку и ветвящимся буквам, точно человек безумно спешил в момент его написания. Он обреченно прошелся по дате — полтора месяца назад. Здесь он уже два. Какого черта творится с этими письмами и почтой? Он остался отрезан от информации так надолго, а вдруг что-то успело произойти за этот период? И точно в подтверждение этих мыслей, сердце напополам разрезали написанные слова:       «… миссия по переправе Микасы провалилась. Кто-то прознал о ее местоположении и в нужный день, когда за ней приплыли Азумабито, ее не оказалось на скалах. Никто не знает, где она. Браусы пишут, что она заранее отправилась в назначенное нами место, но, видимо, йегеристы перехватили ее. Она будто исчезла в одночасье, в тюрьмах ее нет, в списках казненных тоже. Мы пока не понимаем, что с ней. Хистория не имеет полномочий помочь.»       Внизу невзначай подписано:       «…только сильно не переживайте. Мы делаем все, чтобы понять, что произошло.»              Как-будто Леви мягкая ранимая девица, которая расстраивается от плохих новостей. Глупый Армин. В том плане изначально не было варианта «б», вот и приплыли. Сердце неприятно заныло тупым предчувствием ушедшей из-под контроля ситуации. Он опоздал минимум на месяц, чтобы сделать хоть что-то, чтобы искать Аккерман вместе со всеми, чтобы разработать новый план или просто помочь советом.       Еще несколько мгновений он тупо перечитывал строчку за строчкой, поджимал губы. Ну как же так? Могла ли Микаса быть уже мертва или находиться в плену? Мертва вряд ли, об этом стало бы известно. Но вот версия с пленом выглядела правдоподобно. Леви мог бы размышлять об этом сколько угодно раз, но все, что он мог сделать сейчас, — это как можно скорее купить билеты обратно. Уплыть первым же ближайшим рейсом. Проститься.       Разум подсказывал скорее двигаться в порт, но тело вековым мхом вросло в постельное покрывало, а пальцы сжали и без того измученный листок. Разум кричал побеспокоиться о друзьях, но сердце сковал страх. Страх больше не увидеться с Вивьен. Осознание, что время в песочных часах отсчитало последнюю песчинку, поднимало со дна чувства. Чувства к ней. Большие, накатывающие по спирали вкрученные лампочки.       Леви неосознанно накрыл ладонью шею, чуть сжал, будто хотел задушить бушующую внутри гадюку. Но не мог. Яд впитался в тело, но он жил. И, видимо, даже чувствовал. Чувствовал в самый неподходящий момент, когда не готов, когда надо уезжать, надо продолжать делать то, что всегда было его долгом. Разведка, товарищи, хрупкий мир. Бороться, чтобы другие жили. Помогать, хотя теперь только советом, не делом. Это его миссия. Не какое-то там чувство, а долг. Схватился рукой за стакан воды на тумбочке, осушил одним залпом. Холодно и твердо поднялся. Нужно было идти в порт за билетом.       Так будет правильно. Надо сказать Вивьен, что уезжает. Не мог. Вмиг обессилел, ослабел, проходя кухню, бросил мимолетный взгляд внутрь. Сильнее сжал руками дурацкие костыли. Вивьен сидела спиной к нему, рука Хелен обнимала ее за плечи, подбадривающе гладила по спине. Мгновение — вышел на улицу. Хотелось вернуться, узнать, что случилось. Почему Хелен успокаивает ее. Но он шаркнул ногами и пошел вперед навстречу долгу. Всегда шел. Смотрел под ноги, не поднимая глаз. Жалкий человечишка.       Волосы легко ласкал ветер, но хотелось, чтобы он выл в спину. Дул непривычно тепло, даже по-летнему жарко в самый разгар осени, а хотелось пронизывающе по-зимнему. До сквозняка и воспаленных легких. Чувства меняли ход картины, но дисциплина и долг по-прежнему вели к порту выверенными шагами.       Желтый яркий навес билетной кассы неприятно слепил угрюмый серый взгляд. До чего ярко выкрашенный, будто уезжать — это весело.       — Один билет на ближайший паром до Марли, — сказал механическим отточенным голосом.       Мужчина-билетер с веселыми усами бодро откинулся на стульчике, зашуршал календарем. Задумчиво крутанул двумя пальцами кончик своего бакенбарда, точно сам решал, когда пароход поплывет. Медленно покачал головой и досадно причмокнул.       — Ну-с, облом, молодчик. Ближайший вчера отчалил.       — Приплыли, — раздраженно бросил Леви, нахмурившись, осмотрел пустой причал. — Когда следующий?       — Ну-с, — затянул свою шарманку кассир, черкая на тонкой разлинеенной бумаге какие-то символы. — Через три дня где-то.       — Конкретнее, — Леви смотрел на веселого деда, недоумевая, что за расплывчатые формулировки в вопросе передвижения по воде.       — Бывает, ломается что-то или топливо не успевают подготовить, — затараторил дед, встревоженный столь убийственно-ледяным тоном, от которого и мертвый бы в гробу перевернулся. — Сам знаешь, с углем туго сейчас. Но не переживай, авось поплывет.       — Выписывай билет, — цокнул Леви, — и так потерял месяц, а тут еще три дня в придачу.       Кассир вывел время и дату и протянул ему заветный талон. Леви внимательно пробежался глазами, тяжело вздохнул. Три долгих дня. Рассчитавшись с вновь повеселевшим дедом, двинулся прочь.       Сам не заметил, как остановился на пороге фотоателье Томаса. Леви никогда не был любителем поболтать, но сейчас на душе было настолько скверно, что хотелось обмолвиться новостью хоть с кем-то понимающим.        Томас бережно опускал фотобумагу в ванночку с раствором и затем развешивал на веревках, словно стираное белье. Аккерман уже знал, что тот занимается последним этапом проявления фотографий с пленки. Леви вообще был сильно удивлен, когда выяснилось, что бумажка со своим изображением — это целая наука. Он часами слушал рассказы Томаса о том, как проявлялась пленка. На слух это воспринималось им, как семь кругов ада. Заполни пленку кадрами, прояви в специальном растворе в темной комнате, высуши, потом начинается целый процесс по перенесению картинки на бумагу. Для этого требовался отдельный прибор, гордо прозванный Томасом фотоувеличителем. Затем снова в раствор, и сиди жди, пока высохнет. А еще могло ведь не получиться! И только в конце всех этих мучений твое лицо будет радостно вшито в семейный альбом.       — Что с тобой? — озабоченно бросил Томас, хотя даже не оторвал головы от своих фотографий, и так все чувствовал сходу.       — С чего ты взял, что со мной что-то не так? — иногда Леви проклинал фотографа за излишнюю проницательность, но сейчас она пришлась как нельзя кстати, когда он не желал говорить вообще.       — Ты, когда недоволен, сильнее обычного костылями стучишь. А сегодня так вообще грохочешь.       Леви опустился на стул подле Томаса.       — Через три дня уезжаю, — бросил и угрюмо замолчал.       — Судя по всему, билет уже купил, — на этот раз Томас отвлекся от своего занятия и расстроенно уставился на Аккермана.       Он кивнул.       — Да.       — Никому еще не сказал?       — Ты первый узнал.       Томас откинулся в инвалидном кресле, покачал головой.       — Сам скажешь Вивьен или мне?       — Сам.       Томас подкатился к дальнему ряду веревок с фотографиями. Те уже высохли. Он осторожно оперся руками о кресло и встал, дотягиваясь до одной из фотографий. Не только Леви удалось добиться прогресса в реабилитации, но и Томас теперь не только шевелил стопами, но и мог полноценно опираться на ноги и даже недолго стоять.       Леви усмехнулся и прикрыл глаза, вспоминая этот день. Больше всего на свете Томаса раздражал процесс захода в море на коляске. Приходилось буквально вываливать себя из нее, чтобы оказаться в воде. Он всегда сетовал, что это похоже на вытряхивание картошки из мешка. И вот в тот день Томас так долго буксировал на коляске по пояс в воде, чтобы удобнее нырнуть, что не выдержал и, раздраженно стукнув по подлокотнику, резко встал вверх. Сам от себя не ожидал. После этого он так долго и восторженно кричал и радовался, что Леви и Тед не могли сдержать усмешек. Даже чайки умолкли в тот день под звуками его счастливых воплей. Томас заставил Теда заснять их с Леви на фотоаппарат, который везде таскал с собой, приговаривая: «Издержки профессии. На всякий случай». И случай представился.       Именно эту фотокарточку сейчас положил перед ним Томас и вкрадчиво кивнул:       — Это твоя. Можешь забрать. На память.       Когда Томас встал с коляски в тот день, Леви лишь прочнее укрепился в убеждении, что тоже будет ходить. Видел, что это возможно и с более тяжелой формой обездвиженности. Так что же ему тогда мешает бороться до конца? Томас за это короткое время стал ему другом, товарищем по травме, поддерживал его, и Аккерман невольно начал делать то же в ответ. Во время тренировок советовал тому, как проще выполнять то или иное упражнение, чтобы уставать не слишком быстро. Томас это ценил. Порой признавался, что, если бы не видел, как Леви уперто тренируется до изнеможения, давно бы сдался от бессилия. И Леви был с ним в этом солидарен. Оба подстегивали друг друга работать больше.       — Жалею, что на Парадизе не было твоих аппаратов, — Леви осторожно провел большим пальцем по черно-белому изображению. — Выглядит так… реалистично.       Он смотрел на себя, стоящего на берегу моря с костылями, а рядом с ним с широченной улыбкой и трясущимися ногами балансировал Томас. Держал Аккермана за плечо, чтобы в случае чего не завалиться, хоть позади и стояла его коляска. Фотография черно-белая, но Леви без труда представлял на ней синие волны и серое небо с белыми кляксами чаек. Позади, в самом краю фотографии виднелся блеклый маяк.       Леви прищурился: на верху башни виднелся чей-то мутный силуэт. Такой потертый, случайно попавший на пленку, но он готов был поклясться, что этот серый образ принадлежал Вивьен. Может, он хотел, чтобы это было так, а может, это действительно она. Подглядывает за ними сверху. Леви задумался, он никогда ведь не видел ее там, да и не смотрел наверх, увлеченный и сосредоточенный только на тренировках.       — Тоже разглядел эту проказницу Вивьен в углу фотографии? — лукаво спросил Томас.       Леви поднял брови, ну точно мысли его читает. И никогда не лез ведь в душу. Просто все видел и понимал, дожидаясь, пока до него, дурака, само дойдет.       — Думаешь, она? — а вот Леви продолжал упрямо не признавать очевидного, того, что все вокруг уже давно видели и знали.       Знали все, что эта парочка не ровно дышит друг к другу, но вот уже два месяца играет в молчанку и кошки-мышки. В душу, что к одному, что к другой, лучше не лезть, как ни пытайся, — там шипы и непроходимые дебри.       — Я уверен, — добродушно улыбнулся Томас. — А вообще, пока ты не уехал, предлагаю устроить праздничный прощальный ужин.       Леви передернуло от такого предложения. У него в душе кошки скребутся от плохого предчувствия, которое маячит новостями из Марли, а сердце уже рвется на части от тоски по этому месту. Какой тут праздник. Разве что в комнате закрыться и дожидаться неизбежного.       — Это не обсуждается, — добавил Томас для надежности, возвращаясь к делу своей жизни и опуская в раствор очередную фотокарточку.       Леви хмыкнул, аккуратно убирая снимок к обратному билету. Он посидел у Томаса еще какое-то время, понаблюдал за его работой. Напоследок друзья поговорили о разном, выпили чаю.       — Не забудь, завтра тренировка с Тедом рано утром взамен сегодняшнего выходного, — напомнил Томас.       Врач и правда сегодня впервые отменил их занятия, потому что был вынужден на сутки уехать на срочный вызов в соседний город. Леви кивнул, и мужчины пожали руки, договариваясь встретиться завтра утром у дома Теда.       Леви, хоть и отвлекся от упаднических мыслей, но, как только дом Томаса остался позади, на него с новой силой нахлынуло чувство обреченности. В обычные дни его спасали тренировки, но сегодня их не было, поэтому Леви решил устроить ее самостоятельно. Он ненадолго зашел обратно в гостиницу, собирая в сумку полотенце и сменные вещи, и двинулся в путь.              Сам не заметил, как уже под вечер доковылял к водопаду, быстро сбросил одежду и вошел в холодную воду. Ежедневные тренировки в море уже стали настолько действенными в части освобождения разума от скапливающегося там сброда из чувств, мыслей и страхов, что пропустить хотя бы одну казалось сродни выстрелу в голову. И сегодня он также невольно пришел к воде, чтобы вновь облегчить себе борьбу с эмоциями.       В этом лесном озере вода была особенно леденящей, он чувствовал, как кожа постепенно обрастает покалывающими мурашками. Глубокий вдох — Леви делает быстрое погружение с головой: не дышать, держаться, перетерпеть. Несколько мощных гребков руками под водой, дальше выпустить последние пузыри воздуха и подниматься наверх. Вынырнуть — снова вдохнуть, как в первый раз в жизни, освежающе, по-новому. Дышать так, как никогда не умел, но как учила она. Леденящая вода становилась обжигающей, когда руки свирепо заколотили по поверхности. Леви греб, пока не затекли руки, пока не забились голени. Только тогда он выбрался на берег, тяжело дыша. Подхватил костыли и почувствовал, как мысли приходят в порядок, как тело после холода и движений налилось теплом.       Уходить он не спешил, хотелось теперь ловить каждый миг, проведенный в этих краях, потому что это было ее место, которым она негласно поделилась с ним. И оно его приняло, разбивая все прежние предубеждения. Он сопротивлялся, отталкивал, отвергал, а все равно оказался здесь и почти заново начал ходить. Стал принятым незнакомыми людьми в свой круг, как обычный человек. Не как сильнейший воин, спаситель человечества и прочие на хрен никому не нужные титулы, а просто как Леви. Да, он безусловно был благодарен ей за это место и людей.       Наспех обтерся полотенцем и расстелил его под деревом, усаживаясь лицом к водопаду. Очередное окончание определенного жизненного этапа. Вивьен вошла в его жизнь, в которой Леви был уставшим, ничего не ждавшим от судьбы второсортным воякой, а теперь он разгорался, чувствовал в себе силы, чувствовал жизнь. Только вот тоска никуда не делась. Людей по-прежнему нужно было отпускать и забывать.       Он мог бы просто предложить ей поехать с ним, потому что она нужна ему. Но это ложь. Ему больше не требовалась помощница. Так какой смысл? Он вот-вот сможет восстановить былую подвижность — это вопрос времени и тренировок. Да и Вивьен не поедет с ним — сам все слышал сегодня утром. Хочет остаться. Ему сейчас предстоит разбираться с чертовщиной в Марли, помогать с поисками Микасы, быть с ребятами. Леви опустил веки, ощущая, как все эти проблемы, на самом деле, слишком далеко от него, а он сидит здесь и желает, чтобы нашлась хоть одна причина поступить иначе.       Попросить Вивьен уехать отсюда означало испортить ей жизнь. Что он сможет ей дать? Сам будет целыми днями пропадать на собраниях Альянса, а что останется ей? В редакцию к ее ненормальному дружку Стиву он ее точно не пустит, пока не разберется, что за люди угрожают ей. Да он даже как мужчина не сможет ей ничего предложить. Калека из него никуда не делся.       Беспросветно потерявшийся в гигантском лесу своих раздумий, Леви не сразу различил шорох травы позади него. Напрягся и было дернулся к костылям, которые закинул в кусты, но сбоку меж деревьев проскользнула она. Крадущейся кошкой Вивьен еле слышно ступала по мягкой траве. Прошмыгнула совсем рядом с тем местом, где он сидел, даже не заметила его и не обернулась, целенаправленно спускаясь к водоему. На ходу вытащила шпильку, рассыпая волосы, замерла у кромки воды. Леви тоже замер, молчал и не смел даже пошевелиться. По-хорошему, надо было обозначить свое присутствие, но мучительно сжалась грудная клетка, словно он по-прежнему был под водой и не мог вдохнуть.       Вивьен стояла, слегка перекатываясь с пятки на носок и обратно, шевелила руками — совсем не умела быть неподвижной. Леви смотрел на нее со спины из своего укрытия, не сразу осознав, что она расстегивает пуговицы рубашки. Легкая ткань опала на землю так же быстро, как и длинная юбка. Завершающим аккордом в общую кучу полетело нижнее белье, обнажая перед Леви все ее тайны. Он лишь сильнее вжался спиной в дерево, точно хотел врасти в него позвоночником, перестал дышать, забыл все свои предосторожности.       Девушка постепенно захватывала каждую клеточку его тела, которое мучительно отзывалось на нее, жаждало и требовало ее рядом. Всю. Она была прекрасна: худые угловатые плечи, плавный изгиб спины, округлые бедра. Он видел множество тел, женских и мужских, испепелённых шрамами, тощих и раненых. Но все это были грубые тела солдат, идентичные и не вызывающие никаких эмоций. Но сейчас при виде ее фигуры разум помутился, а взгляд потемнел, выдавая в нем искру желания. Того самого желания мужчины, которое пробуждается при виде прекрасного женского тела. Но все, что ему оставалось делать — это смотреть, как медленно Вивьен продвигалась вглубь озера, явно ощущая те же покалывающие иголки на теле, что и он до этого. Она остановилась на глубине, при которой кончики ее волос плавно погрузились в воду, расплываясь сзади мягким темным полукругом. Чарующим движением кистей Вивьен пустила по поверхности серебряные ряби волн, привыкая к холоду. Вскинула руки наверх и после прерывистого вздоха, от которого по телу Леви прошелся электрический ток, нырнула в глубину.       Непостижимо. Леви неподвижно переводил дыхание в своем вынужденном укрытии, тщетно пытался унять грохочущее сердце, которое шумело в такт водопаду. Все выводы, к которым он пришел до этого, велели ему убираться прочь, все, чего он жаждал прямо сейчас — остаться. Ноги казались ему парализованными и бесполезными, точно напрочь забыли, как двигаться. Леви хотел быть здесь, хотел видеть, знать о ней все, нырнуть в нее полностью, без остатка.       Следующее, что сделала Вивьен, сломало последние стены в его борьбе с чувствами. Девушка подплыла к камню, одиноко выступающему из воды поблизости с ревущим потоком водопада, и одним рывком вытянула себя из воды. Гордо поднялась во весь рост. С ее обнаженного тела и волос стекали тысячи мелких капель, а свет луны бросал на кожу серебристые тени. Казалось, что в этот миг существовала только она и нескончаемый водяной поток.       Сердце глухо и учащенно стучало в груди, Леви уже слабо владел собой, потому что эта девушка властвовала над ним целиком и полностью, обладала его мыслями, которые ему больше не принадлежали, разрушала все прежние запреты. Он, как мальчишка, опьяненный женщиной, хотел стать серебристыми каплями на ее теле, хотел быть водопадом, на который она смотрела нежными глазами, хотел ее всю. Наконец, стало плевать. Он утопал в потоке не свойственных ему глубинных чувств и больше не хотел бежать от них или прятаться. Он готов был поклясться: если бы в этот момент Вивьен обернулась и позвала его — он бы встал и побежал вслед за ней.       Леви наблюдал за тем, как она какое-то время сидела на камне, неотрывно наблюдая за величественными падающими вниз водами. Думала ли девушка о нем в этот момент? Он не успел поразмыслить над этим, потому что Вивьен медленно поднялась на камне и начала плавно двигать бедрами из стороны в сторону, рисуя замысловатые узоры тонкими руками. Возможно, она пела, но услышать было попросту невозможно. Только смотреть и представлять. Волосы мокрыми нитями перекатывались по гибкой спине, она поднималась на носочки, поворачивалась в пол оборота — и это была так гипнотически и прекрасно, что Леви не смел даже шевельнуться, будто от этого зависело всё происходящее перед ним. Казалось, центр всего мира сосредоточился в этом таинственном месте — в чарующем танце воды и девушки. Вивьен жила в каждом вздохе, в каждом движении, в каждом звуке, похожая на птицу, которая расправляет крылья, чтобы вот-вот улететь.       Леви не мог вспомнить, чтобы когда-то хотел кого-то так же сильно, как ее сейчас. Вдруг осознал, что Вивьен для него абсолютно другая, не похожая ни на кого. И рядом с ней он всегда чувствовал себя инородным телом, потому что слишком смирился нести крест своего одиночества, уродства и неполноценности. Так привык быть обреченным на бесконечную боль и страдание, привык быть в шаге от смерти и убийств, но сейчас убийством ему казалась мысль быть покинутым ею. Вивьен постепенно и незаметно стала его наваждением, запретной мечтой, лишила покоя. Все, что он делал сейчас — это порочно представлял, как целует ее, как ласкает нежную кожу, как владеет ею. Он мог, как и раньше, поднимать руки, чтобы оттолкнуть ее, мог бы сказать что-то колкое и едкое, но теперь всё, что ему оставалось — это раскрыть руки для объятия.       Леви всегда считал себя льдом, а стал цветущим деревом, глубоко вросшим в землю. Считал себя железным, но теперь стоял у жгучего огня. А во всем виноваты пламенные глаза девчонки, в которых загадки больше, чем в свете луны. Намерен ли он быть с ней, если, конечно, она позволит, если будет готова связать себя с таким, как он? Пора уже принять, что войны кончились, что смерти отступили, что можно просто жить и позволить себе быть. Быть с ней. Леви мог бы предвидеть это еще с их самого первого знакомства. Но не хотел. Или все-таки предвидел, но нес себя по течению навстречу омуту. Раздумья увлекли его, но вдруг раздался всплеск. Вивьен исчезла с камня, спрыгнула в воду. Она возвращалась на берег. Если Леви не уйдет сейчас, то она непременно увидит его, поймет, что мужчина наблюдал за ней. Но его тело отказывалось подчиняться, и секунды ускользали, приближая Вивьен к нему.       Леви поздно начал суетиться. Его рубашка висела на кусте, и в них же торчали костыли. Снова почувствовал себя мальчишкой, который тайком своровал яблоки в чужом огороде и теперь пытается скрыться. Потянулся за костылями, кусты встревоженно зашелестели, хрустнула ветка. Леви не успел даже подтянуть клюки к себе, чтобы подняться, как спереди раздался голос:       — Леви? Что ты тут делаешь? — Вивьен почти полностью вышла из воды и теперь застыла в нескольких метрах от него.       Она стояла перед ним абсолютно обнаженная и краснеющая от стыда. Долго соображала, как быть, прежде чем прикрыла руками грудь и метнулась к груде своих вещей, выцепляя оттуда белую рубашку и накидывая на мокрое тело. Это заранее был проигрышный вариант. Леви продолжал тупо смотреть на нее, теперь показавшуюся перед ним спереди. Пока она воевала с пуговками на рубашке, та медленно намокала и прилипала к телу, очерчивая упругую грудь, тонкую талию, и еле-еле прикрывала бедра. Он почувствовал себя полными идиотом, не способным побороть собственные инстинкты. Время неумолимо бежало, а Вивьен дрожащими пальцами застегивала последнюю пуговицу, глаза ее яростно блестели.       — И давно ты смотришь? — покончив с рубашкой, она угрожающе подошла к нему, нависая в ожидании ответа.       — С самого начала, — честно сказал Леви. — Ты не заметила меня и прошла мимо.       — И это дало тебе право смотреть дальше?       Вопрос повис в воздухе. Вивьен со злостью закусила губу, она была слишком смущена, но пыталась не подать виду, тяжело дышала. Влажные волосы еще больше намочили рубашку, и она раздраженно скрутила их и выжала. Окинула Аккермана уничтожающим презрительным взглядом и только сейчас поняла, что он сам сидит перед ней в одних брюках. Это не ее безобидные подглядывания за ним с маяка, теперь он был рядом, без рубашки, со своими крупными натренированными мышцами. Пыл быстро угас, сменившись ответным разглядыванием.       — Я хотел уйти, но не смог, — Леви чувствовал себя безоружным на поле боя, поэтому решил просто рубить правдой.       — Что за глупости? — недоумевала Вивьен, смущенно скрещивая руки на груди, чтобы не было видно тело из-под полупрозрачной ткани. Хотя что он там теперь не видел?       — Я уже собирался уходить, не могла бы ты подать мне рубашку? — Леви кивнул на висевшую в метре серую ткань.       — Я просто не могу поверить этой наглости! — возмущенно засопела Вивьен, срывая проклятую рубашку с куста и с ненавистью протягивая ему.       Но Леви смотрел ей точно в глаза, рубашка его абсолютно не интересовала. Он некрепко обхватил ее запястье, и она в удивлении разжала пальцы, выпуская одежду.       — Леви, ты ведешь себя странно. Что происходит? — Вивьен недоумевающе смотрела на пересечение их рук, сбитая с толку и растерянная.       — Я был не прав.       — И в чем же ты был не прав из множества твоих категорических фраз и высказываний в мою сторону? — в ней заиграла обида, густые брови собрались на переносице.       Вивьен слегка отпрянула назад, и мужская ладонь соскользнула с запястья и опустилась ниже, обхватывая ее пальцы. Леви задумчиво обвел большим пальцем выпирающие на тыльной стороне кисти костяшки.       — Когда просил тебя держаться подальше, — только что на этом самом поле боя Леви смиренно принял свое поражение и склонил перед ней голову.       На ее лице отразилась тень торжества. Она осторожно опустилась коленями на полотенце и застыла напротив него, оказываясь на одном уровне. Лукаво заглянула в глаза, намереваясь закрепить свою победу.       — И что же сейчас изменилось?       Леви хмыкнул, все она прекрасно понимала. Не выпуская ее руки, скользнул взглядом по ее телу. От нее исходила свежая прохлада, сквозь прилипшую к телу рубашку уже полностью просвечивало тело. Темные волосы волнами рассыпались по плечам, а с них на кожу и покрывало капали пресные беззвучные капли. Она нарочно отстранилась подальше, ожидая ответа на свой вопрос, тем самым только обостряя желание прижать ее к себе.       — Хочу быть ближе, — сказал рвано, потому что больше не мог выносить ее на расстоянии.       Спешно наклонился вперед и, обхватив ее шею ладонью, притянул к себе для поцелуя. От напора Вивьен подалась к нему, обхватила руками обнаженные мужские плечи. Он поцеловал ее так порывисто и нетерпеливо, что с ее губ слетел шумный выдох. Ощущение близости было таким долгожданным и жгучим, что все тело гудело натянутой тетивой. Выстроенные Леви стены из отчужденности и одиночества не выдержали и рухнули к ее ногам, отдавая мужчину в ее власть. Вивьен обвила руками его шею, и Леви почувствовал, как ее тело охлаждает его, мягко прижимаясь ближе.       Как он мог отталкивать ее? На что тратил свое время здесь, пока она, такая близкая и нужная, ходила рядом? Он слегка отстранился, пальцы сами зацепились за мелкие дурацкие пуговки на ее рубашке. Зачем вообще застегнула их? Расцепив все до единой, Леви резко рванул надоедливую ткань вниз по плечам, раскрывая ее тело перед собой. С замиранием застыл, позволяя себе, наконец, рассмотреть ее тело вблизи. Вивьен сидела перед ним, слегка разведя колени в стороны, такая маленькая и хрупкая, с выступающими тонкими ключицами. Она вздрогнула, когда он повел рукой по ее коже, начиная от ложбинки между грудей, переводя ладонь на талию, а после опуская на бедро. Хмурясь, обвел пальцами широкий шрам на левом боку. Леви прекрасно знал, что такие бывают только от глубоких ранений. Уродливая отметина прошлого выглядела на ней противоестественно и инородно, уродуя нежную гладкую кожу.       Леви заглянул ей в глаза — не хотел своими действиями будить неприятные воспоминания из прошлого, но она лишь прикрыла веки и снова потянулась к его губам. Он притянул ее ближе к себе, помогая обвить бедра ногами, обнял за спину, сжимая в крепких объятиях. Близость пьянила, толкала целовать беспорядочно: в шею, линию челюсти, худые плечи, ключицы — везде, куда мог дотянуться. Леви чувствовал, что ее тело отзывалось на прикосновения, выгибалось навстречу ласкам, и эта податливость сводила с ума. Вивьен отклонилась назад, позволяя Леви дотянуться губами до ее груди, и, когда он слегка прикусил твердый сосок, запрокинула голову, не сдерживая томные долгие вздохи. От переизбытка ощущений Вивьен ерзала бедрами, и Леви чувствовал, что изнемогает.       — Я хочу тебя полностью, — когда она вновь прижалась бедрами, он не выдержал.       Вивьен отодвинулась, протянула руку к пряжке его ремня. Леви застыл, наблюдая, как резко она тонкими пальцами оттянула хлястик, высовывая кожу из пряжки, помогла ему раздеться.       — Леви, — она смущенно опустила глаза, — у меня очень много лет не было мужчины. Я…       Она нерешительно замолчала, и Леви притянул ее к себе, утыкаясь носом в темные влажные локоны у лица, зарылся кистью в волосах на затылке.       — Я не причиню тебе боли, — все понял и так, без лишних слов.       Слегка приподнял ее над собой, нащупывая пальцами горячую мокрую кожу. Прикоснулся к ней там, прислушался к реакции. Вивьен опрокинула голову на его плечо и горячо и учащенно задышала в шею. Ввел в нее, узкую и тесную, один палец, продолжая ласкать свободной рукой. Шею опалил сладостный стон. Когда Леви почувствовал, что в ней стало еще горячее, ввел второй палец. Задвигал рукой, глядя, как она снова запрокинула голову.       Столько недель держаться, обходить друг друга стороной, стискивая зубы голодным злым волком, чтобы вот так вот взять ее прямо в лесу, на небольшом полотенце. Как же сейчас ему было плевать на всю свою чистоплотность, когда он вытащил из нее пальцы и осторожно и медленно начал входить в нее сам. Она прерывисто выдохнула сквозь стиснутые зубы, в глазах мелькнул страх.       — Если ты скажешь, я остановлюсь.       Но она лишь мотнула головой и впилась в его губы. Его Вивьен. Он обнимал ее так крепко и прижимал к себе так близко, что казалось, что они вот-вот сольются воедино. Когда она прикусила его губу, он понял, что оказался в ней полностью, дал ей время привыкнуть.       Леви не мог поверить, что после чертового морального урода Вилли Тайбера у нее больше не было мужчин. Что она так долго не могла переступить через свою растоптанную нелюбимым мужчиной прошлую жизнь. И то, что сейчас она с такой нежностью обвивала его шею, аккуратно двигала бедрами, казалось ему поистине чем-то чудесным и трепетным. Он наслаждался ее красотой и тем, как ее бедра соединяются с его, как она приоткрывает влажные губы и закрывает глаза, полностью растворяясь в чувствах. Кора, палки, мелкие камушки царапали его спину, но он не смел разрушить момент. Лишь обхватил ее талию сильными руками, укладывая на грудь. Задвигался сам, ускорил темп.       Вивьен больше не боялась, стонала и извивалась над ним, не отрывала рук от его плеч, словно переживала, что, если отпустит, он тут же исчезнет. Леви испытывал нечто похожее, стискивая в объятиях свое солнце, которое могло потухнуть в одночасье. Запыленными книгами стоять на полках долгие годы и вдруг обнаружить, что кто-то открыл тебя и читает так внимательно, взахлеб, упиваясь каждой частью, каждым незаконченным диалогом, не пропуская ни слова. И это такое счастье, что только и думаешь: вот бы никогда не закрыл, не перестал читать.       Эйфория ощущений захлестнула их обоих, смешала все вокруг, звуки и запахи, разлилась лавиной по телу, принесла усталость. Вивьен прильнула к мужской груди, она тяжело дышала, невесомо водила руками по груди, поглаживая с такой нежностью, что в груди Леви трепетало сердце. Он в ответ зарылся носом и губами в ее волосы, не веря, что это произошло с ними. Что они не отталкивали друг друга, не бросались колкостями, а тонули в объятиях друг друга, не смея прерывать момент. Два обнаженных тела, два притихших голоса, лелеявших чувства друг друга, словно качая в колыбели.       Они не знали, сколько просидели так. Периодически Леви склонялся над Вивьен, невесомо целуя в лоб или щеку. Сжимал ее еще сильнее, когда видел, как от этого простого действия она счастливо улыбается и подставляет ему свои губы, ловя поцелуй.       Когда она дернула плечами, Леви понял, что Вивьен замерзает.       — Давай собираться, — шепнул в ее губы, и она обхватила его лицо ладонями.       — Хочу сидеть так всю ночь.       — Давай сначала вернемся в гостиницу и продолжим сидеть так, пока не уснем.       — Неужели ты приглашаешь меня в свою комнату? — она игриво подняла брови.       — Я приглашаю тебя сразу в свою кровать.       — Ну вот, разбил всю романтику, — она шутливо стукнула кулаком по его плечу и поднялась.       Леви сразу же сделалось холодно, он принял поданные ею костыли, и они начали собираться. Под суровым взглядом заставил Вивьен надеть его сухую рубашку, благо взял запасную, а ее мокрую закинул в свою сумку.       — Всегда любила этот водопад, — неопределенно кинула Вивьен, когда они зашагали по тропинке в лес.       — Знаешь, а я ведь тоже с первого взгляда его полюбил.       Она беззаботно рассмеялась, и он с досадой подумал, что, если бы не костыли, взял бы сейчас ее за руку или приобнял за плечи.              ***              Хелен проснулась от приглушенного смеха за окном. С маленьким ребенком сон ее сделался чутким до малейших шорохов, и сейчас она раздосадованно посмотрела на часы — полночь. Младенец безмятежно спал в люльке, и Хелен выдохнула с облегчением. И кому приспичило веселиться под окнами гостиницы в такой поздний час? Женщина тихонько поднялась с кровати, стараясь не шуметь, хотя Наги всегда спал, как убитый, и пушечным выстрелом не разбудишь.       Ей стало до ужаса любопытно, что за повод для веселья обнаружился внизу. Отодвинула шторку и слегка раскрыла ставни, вглядываясь в силуэты двух людей. Леви она узнала сразу, по характерному звуку костылей, и было перепугалась, что Аккерман ведет в гостиницу некую девицу, пока не узнала в ней Вивьен.       Хелен тут же расперло изнутри, так и хотелось радостно закричать во весь голос. От бушующей внутри энергии она сделала бодрый круг по комнате и снова подскочила к окну, нагло подсматривая и подслушивая эту долго соображающую парочку.       — Если бы ты знал, как трудно было не подавать виду, что я сижу прямо над вами на маяке, — причитала Вивьен.       — Как тебя вообще угораздило каждый раз туда забираться? Так бы и сказала, что хочешь увидеть меня без рубашки, — тон Леви был абсолютно беззлобным, даже шутливым, и Хелен прикрыла рот ладонями, чтобы не засмеяться от радости.       — И вовсе я не ради этого туда забиралась! Там просто вдохновения больше, чтобы писать.       — Да что ты? То есть скажешь, что даже не подглядывала?       — Конечно, нет.       — Тогда что ты скажешь на это, — Хелен различила, что Леви вытащил из кармана бумажную карточку, вероятно, с фотографией, и протянул Вивьен.       Девушка сдавленно взвизгнула и замахала снимком перед лицом Аккермана.       — Чертов Томас, я попала на эту фотографию совершенно случайно! — начала оправдываться Вивьен.        — Нет, абсолютно не случайно. Так же не случайно, как и пришла в мою жизнь, — Хелен замерла, когда два силуэта сблизились и затихли.       Хелен поняла, что на этих словах Леви поцеловал Вивьен.