Искра жизни

      Тед не шутил, когда обещал результаты и особый подход. Каждая клеточка тела болела в ответ на такое количество физической нагрузки. Не то чтобы Леви не тренировался до этого, но то, что творил с ними Тед, было адским котлом. Вот уже три недели врач не давал им продыху, гоняя по своей грандиозной программе. Томас Эдиссон был человеком, уже привыкшим к такому, и лишних вопросов не задавал. Но вот Леви поначалу встал в такую оппозицию, что уговаривали его чуть ли не всей деревней.       Первый осмотр капитана проходил на повышенных тонах. — Леви, поймите, у вас фантомные боли, — устало проговорил Тед, небрежно крутя пальцами свои очки. — Не физические нагрузки на ногу приносят такие сильные боли, а восприятие травмы мозгом. Но это, если честно, даже хорошо. Значит, мозг продолжает посылать импульсы в конечность, но они трансформируются в болевые ощущения. Нужно лишь восстановить между ними связь.       Трое мужчин собрались в небольшом, но светлом кабинете врача. Тед, привычно собранный и безэмоциональный, осмотрел и прощупал ногу Леви, вынося, как ему казалось, весьма положительный вердикт. Леви, скептично настроенный, утомленный дневным визитом в городскую администрацию, уже раздражался на его слова. А Томас Эдиссон тихо и безучастно сидел у окна и вслушивался в диалог доктора и пациента, словно служил здесь в качестве предохранителя от внезапного неконтролируемого выстрела. — По-вашему, я спятил? — закипал Леви. — И все это время ощущаю вымышленную боль? — Все верно, — Тед был невозмутим, умышленно игнорируя первый вопрос. Он стоял напротив Леви, оперевшись поясницей на край рабочего стола. — Послушайте, эта боль со мной четыре гребаных года. И что, я настолько тронулся, чтобы продолжать ее выдумывать? — Давайте будем честны, за годы пережитых вами ужасов нет смысла настаивать на том, что психика, скажем так, осталась в норме. По вам сразу видно, что внутри осталась тревожность, возможно, мучают ночные кошмары, налицо склонность к внутреннему переживанию своих страхов. — Тед с поражающей уверенностью и спокойствием игнорировал жуткое выражение лица Леви, так что сидящий рядом Томас даже боялся вставить лишнее слово. А то вдруг полыхнет, не дай бог. — То есть все беды в моей башке? — Леви даже угрожающе подался вперед, будто еще мгновение — и схватит врача за ворот халата. — По большому счету, да, — подтвердил Тед, на всякий случай отстраняясь от стола, чтобы обойти его и сесть подальше от капитана. — Но большинство наших занятий будут подразумевать именно физические нагрузки. Голову лечить — не моя забота, есть на это другие люди и способы. — Это какие же? — бросил Леви, пеняя на то, что вообще пришел сюда после и так не слишком задавшегося дня. — Голову хорошо лечат только две вещи: хорошенькая женщина и свежий воздух. И то, и то рядом с вами имеется. Так что, если перестанете ворчать и агрессивно сводить брови на переносице, процесс лечения пойдет быстрее. — В жопу засуньте такие врачебные советы, — с этими словами Леви выехал с первого медицинского осмотра.       Тед и Томас досадливо смотрели ему вслед, как на грустно опадающий с ветки осенний лист, но догонять не стали. — Ты мог быть с ним чуточку тактичнее? — Томас восхищенно смотрел, как Леви резкими короткими рывками с поразительной силой толкает коляску по улице. — Я так не умею, — развел руками Тед, — да и что такого я сказал? Про фантомные боли? Так это чистая правда. — Да не про них, — отмахнулся Томас, — про женщину. Я думаю, его взбесила именно эта тема. — А, считаешь, он воспринял фразу про женщину как упрек в сторону его неполноценности? — Да нет же. Ты усложняешь, — Томас в задумчивости пошевелил ступнями, радуясь этому событию, как родители обычно восторгаются первым шагам ребенка. — Считаю, что он сейчас в стадии отрицания своего интереса к Вивьен. — Это понятно, а мне лечить его как прикажешь с таким нравом? — Теду, если признаться, не было интереса до чьих-то взаимоотношений. — Я обещал Виви, что поставлю его на ноги, а подводить ее в этой жизни мне больше совсем не хочется. — Пожалуй, тогда мне лучше самому с ним поговорить.       Томас и правда был более убедительным, чем Тед, и почему-то неплохо поладил с Леви с самой первой встречи. То ли не навязывался, то ли сыграла роль схожесть их травм, но Леви гораздо проще реагировал на него и его тактичные разговоры.       Томас нашел Аккермана на следующий день — тот сидел на коляске в тени под отвесной скалой и смотрел вперед так застывше, точно вот-вот сольется с каменной грядой за своей спиной. В ста метрах от него, встречаясь босыми стопами с прибывающими на берег волнами, резвилась Вивьен. Судя по всему, Леви она не видела, слишком уж была увлечена своим морским рандеву — свиданием с бескрайней шумной волной. Одета девушка была во что-то невесомое светлое — легкую рубашку и юбку. Леви мрачно хмурился, но смотрел. Напряженно, вдумчиво. Так обычно всматриваются в книгу, в которой вдруг произошел внезапный поворот сюжета, а ты так ни хрена и не понял, как это вышло.       И вот момент, когда Вивьен с разбегу влетела поглубже в волну, и брызги смешались с ее звонким искренним смехом, а ветер свободно всколыхнул ее темные волосы, немного спутывая кончики, и развеял ткань юбки позади, обнажая стройные ноги. Тогда Леви резко дернул головой вбок, словно происходящее дало ему смачную пощечину. В груди ухнуло, зашлось в учащенном ритме, закоротило. У него было странное чувство: будто где-то, в этих ста метрах, разделяющих их двоих, затаилось в немом плаще невероятное счастье — только сделай нужное количество шагов и окажешься прямо в его объятиях. Будто сейчас он наконец едва осознавал, улавливал где-то на кончиках пальцев, что может быть простым человеком, ощущающим счастье. Не переломанным, исковерканным, неправильным, инородным, а до хруста костей радостным и свободным. Поравняться с ней и подставить лицо осенним освежающим брызгам, посетовать на непослушные волны и посмотреть, как она безразлично пожмет плечами и улыбнется ему. Да что еще нужно для счастья? С моря дул ветер, врезался в лицо Леви, а он хотел лишь, чтобы он принес ее запах. Ничего больше и не надо.       Леви все чаще замечал, как самонадеянно стал отпускать себя с заранее пристегнутой цепи. Забываться, терять фундамент, вколоченный под землю. Все чаще стал фантазировать, давать себе право выйти из гавани в открытое море, неспешно качаться на волнах и позволять нести себя по течению. И все это происходит с момента ее появления и противоположно всему, что было в его жизни до. От этого всё происходящее казалось неправильным, будто в этом открытом море его корабль непременно разрушит и перемолотит в щепки нагрянувший шторм. Может, это предсказывало будущее его интуиция, а может, он просто беспросветный дурак, отталкивающий от себя все хорошее. Находиться на берегу стало невыносимо. Только Леви повернул колеса, чтобы уехать прочь, как столкнулся с Томасом, который медленно спускался с возвышенности города, раскинувшегося над побережьем, вниз к воде. Он завидел капитана и добродушно махнул рукой. — Ты, должно быть, в хорошей форме, раз так запросто можешь спускаться и подниматься сюда на коляске. Я вот только сейчас кое-как приловчился, — Томас потер ладонями напрягшиеся от сдерживания колес плечи и запустил пальцы в свои вьющиеся каштановые волосы, переводя дух. — Стараюсь хоть немного поддерживать форму, но от былой уже мало что осталось, — Леви прищурил глаза, определяя, как давно Томас тут ошивается. Но мужчина совсем не подал виду, продолжая их диалог. — Слушай, по поводу ситуации на осмотре. Тед — он резковат, но зла не желает. Просто искренне горит своим делом. Для него наша реабилитация — это еще одно доказательство самому себе, что он не напрасно стал врачом, что после того, как не смог спасти сестру Вивьен, все еще на что-то годен. Ты глянь на меня — вообще тяжелый случай: паралич нижней части тела, а уже понемногу двигаю ступнями. И, ей-богу, радуюсь этому, словно дитя. Знаешь, отсутствие движения — это как пыль в углу, до которой никто не дотягивается и не убирает. Кажется, что в этом нет смысла — все равно не видно, пусть там и копится. Так же и тут. Вроде привык, что двигаться не можешь, вроде приловчился, но жизнь отравляет отвратительно, нормально не вдохнешь.       Леви сравнение оценил, даже понимающе кивнул, соглашаясь. Он все-таки пыль любил убирать даже из самых потаенных закутков. И чего вообще вспылил в кабинете врача? Сейчас это показалось детским бунтом против взрослой правды. Да, Тед прямолинеен, но Леви это качество отчасти уважал и в людях ценил, но вот его советы про лечение головы женщиной — вообще мимо кассы и показались ему ужасающей бестактностью с его стороны.       Он невольно повернул голову в сторону, улавливая хрупкую фигурку Вивьен, которая отдалялась белым невесомым облаком в противоположную сторону — куда-то еще дальше по берегу. Леви почувствовал, что плывет вслед за ней, что она мираж, который стал слишком часто ему мерещиться. Ему казалось, что его лихорадит точно так же, как и ее на корабле. Мозг постоянно крутит ее образ в голове заезженной пластинкой, подталкивает Леви думать о ней, видеть ее, просто пересекаться ничего не значащими мимолетными взглядами. Было ли это болезнью? Помешательством мозга? Леви чувствовал себя чрезвычайно уязвимым, словно в любой момент кто-то мог воткнуть ему нож в спину, ранить, вывести из строя.       Может, это как с фантомными болями, и он просто выдумал ее образ, так сильно похожий на материнский, от которой в памяти остался только смутный след. А может, эта была та самая правдивая реальность, в котором перелетная птица влетела в его дом, переворачивая все с ног на голову. Он смотрел на ее силуэт вдали почти надрывно, желая, чтобы реальность расползлась трещинками, в которых она затеряется, и рядом с ним снова останется только оглушительная пустота. А потом ее смутные очертания окончательно размылись в глазах, когда Вивьен оказалась слишком далеко. Леви усилием воли повернулся головой к Томасу, который будто бы и не заметил этой заминки и смотрел куда-то прямо, в горизонт. А вообще, полезное качество иногда сделать вид, что так ничего и не понял. — И какие же методы у вашего хваленого врача? — задал Леви любой вопрос из возможных и предусмотрительно отъехал от кромки воды, чтобы длинная волна не размыла песок под колесами — пытался сохранить стабильность под ногами хоть в чем-то. — Они тебе не понравятся, — добродушное лицо Томаса посерьезнело.       Леви, честно говоря, было до чертиков плевать. Стало плевать, пока торчал здесь на берегу, превратившись в один большой не моргающий глаз, смотрящий за девушкой в белом. — Мне вообще мало, что нравится, но готов послушать.       Томас быстро закусил губу и выпалил: — Электрический ток, тренажеры, зеркала, плавание в холодной воде, анальгетики. Все этим методы будут чередоваться друг с другом.       Леви правда не понравилось ничего из перечисленного, и он даже на секунду подумал, что Томас шутит, но васильковые глаза смотрели прямо, не юля. Эдиссон чуть помолчал и добавил: — И все это каждый день, минимум по четыре часа.       Леви снова бросил взгляд на свой померкший вдали мираж, решая окончательно вылечиться, то ли от обездвиженности, то ли от навязчивого образа, и ответил: — Мне подходит.       Второй сеанс у Теда прошел без эксцессов.       Тренировки обрели свою стабильность. Во второй половине дня Леви исправно занимался по новой методике. Они с Томасом делали все, что им говорил Тед, потому что он был чертовым гением. В первое занятие Леви лицезрел доподлинный тренажер для обучения навыкам владения УПМ. Точь-в-точь. Две балки, два троса, которые крепились к поясу — и в таком положении надо было держать корпус в равновесии. Тед сам мог регулировать натяжение веревок с помощью спускового механизма и давать возможность пациенту делать шаги. Отличалась конструкция лишь тем, что сверху тросы были закреплены за движущуюся продвигающуюся балку, которую можно было сдвинуть с места, если человек внизу будет идти вперед. — Откуда у тебя это? — спросил Леви, затягивая кожаные ремешки на себе и не веря, что делает это вновь. — Вивьен писала в письмах, как устроены УПМ и как элдийцы учились их владению. Это натолкнуло меня на мысль, что можно использовать механизм, чтобы заново учиться ходить, как своего рода тренажер. — А зеркало зачем? — Твоя задача не просто держать корпус ровно, но и имитировать ходьбу. Сначала на весу, потом я опущу тебя пониже, и ты будешь пытаться идти с натянутыми тросами уже по земле. Нужно смотреть на себя в зеркало, чтобы мозг осознавал, что ты идешь.       Леви поднялся с коляски, позволяя Теду зацепить тросы за ремни. Тело сковали неуверенность и страх. Вдруг не получится? Он ведь научился этому так легко в свое время в Подземном городе, без особых усилий. — Готов? — Тед придирчиво оглядел готовность Аккермана, отмечая его напряженную застывшую позу, которая бывает в момент тотального сомнения в собственных силах. — В первый раз может не получиться, тело отвыкло. — И, не дожидаясь ответа, знал уже, что разговоров лишних не будет, начал поворачивать рычаг механизма, прокручивая катушку.       Леви лишь плотно сомкнул губы, чувствуя, как тросы начинают натягиваться, постепенно отрывая его от земли совсем на чуть-чуть, буквально на тридцать сантиметров. Удержать равновесие получилось сразу — остальные мышцы работали исправно, хоть и поскрипывали, забирая на себя лишнюю нагрузку мускулов поврежденной ноги. — Хорошо, пробуй имитировать ходьбу в воздухе. Смотри в зеркало.       Приподнять больную ногу не получалось. Все это было так же нелепо, как и все его попытки на костылях — конечность просто инертно дергалась и болталась безвольной тряпичной куклой. Имитацией ходьбы тут и не пахло, скорее потугами хромой лошади, которую проще было пристрелить, чем заставить ее снова скакать. Леви поднял глаза на зеркало — жалкое зрелище: изуродованное лицо, сжатые в кулаки оставшиеся пальцы. Он зажмурился, собирая воедино остатки достоинства, — к черту жалеть себя. Не то, чтобы он думал о себе в таком ключе, но каждый раз при взгляде на себя в зеркало сердце опоясывал холодный липкий ужас. Он в него и не смотрелся особо, не хотел. Понятия, кем он был и кем стал, скрутились, воплощаясь в безвольном дергающемся теле на веревках — теле марионетки.       Ноги слегка коснулись земли, Тед опустил его, чтобы он чувствовал опору, едва касался ступнями. — Пробуй, — невозмутимо настаивал врач. Он зафиксировал тросы так, чтобы у Леви оставалось пространство для шагов, и подошел к нему, останавливаясь в двух метрах. Придирчиво поглядел, как Аккерман без особого энтузиазма делает рывки ногами, но не продвигается ни на сантиметр. Видимо, не видел в этом особого смысла. Чтобы сдвинуться, нужно было совершить полноценный шаг вперед, чтобы балка проехалась и позволила ему оказаться дальше. Тед вздохнул на эти слабые потуги, немного подумал, словно решаясь прибегнуть к крайним мерам. А затем бережно снял очки и положил в карман брюк. — Послушай Аккерман. Ты стал никчемным слабаком, которому нихрена больше в жизни не нужно. Даже не стараешься. Видать, все усилия Вивьен были напрасны.       Полный ненависти взгляд впился в него молниеносно, как змеиное жало, угрожающе, исподлобья. Резкий рывок вперёд, и механизм сверху скрипнул, сдвигаясь с мертвой точки. Губы Теда разомкнулись, легкие затаили дыхание, а глаза неотрывно следили за движениями капитана. Леви в ярости и сам не заметил, как едва наступил на больную ногу, на миг опираясь на нее и тут же перескочил на здоровую — и так еще раз. Тросы натянулись, поддаваясь его движениям, облегчили ему шаги, забирая на себя тяжесть тела. Пара мгновений, и кулак Леви впечатался в нижнюю челюсть Теда. Тот полетел на землю, вовремя выставляя руки. Казалось бы, врач не слишком удивился произошедшему. Лишь бегло стер кровь с рассеченной губы, задумчиво глядя на продвинувшегося вперед тяжело дышавшего Аккермана. — Целых два шага. Ходить будешь, капитан, — Тед сделал три хлопка в ладоши и рассмеялся. — Только давай в следующей раз обойдемся без рукоприкладства. — А что так? — иронично спросил Леви, а сам взволнованно смотрел под ноги, не веря своим глазам, а потом без капли жалости склонил голову набок, устремляя взгляд на врача. — Мне вот тренировка пришлась по вкусу. Методы у тебя и правда отличные. — Да иди ты, — Тед медленно поднялся, болезненно потирая тыльной стороной ладони рану на губе, но в глубине души был чертовски доволен собой.

***

— Моя мама любила повторять, что в возрасте от двадцати четырех лет нормальные девочки уже рожают детей и ждут мужа, томно глядя в окошко, — одной ногой Хелен покачивала люльку, в которой медленно засыпала малышка Рут, а руками активно жестикулировала перед тонущей в мягком кресле Вивьен. — Так вот, может, пора снова стать двадцатичетырехлетней дамой, Ви? — Ты меня не слушаешь, что ли? — возмутилась Вивьен, звонко опуская чашку с чаем на блюдце. Сейчас бы она не отказалась от чего-нибудь более крепкого. — Он ведет себя, как чертова неприступная крепость, в которую пробраться можно, как в той детской сказке — только в определенные дни и сразившись с драконами. Это, по-твоему, нормально? Я, конечно, осознаю, что он многое пережил, но и точно понимаю, что наш интерес друг к другу взаимен. Мне не привиделось. — Мне тоже не привиделось, но я о другом, — Хелен задумчиво надула губы. — Твой возраст иногда толкает тебя больше обычного думать над последствиями и правильностью своих решений. Поэтому предлагаю представить, что ты еще зеленая наивная леди, которой наплевать, что там в голове у Леви Аккермана. — Браво, совет на вес золота, — съязвила Вивьен. — Я и так веду себя как дура. Это благо он не видит, как я подглядываю за ним во время их тренировок с Тедом и Томасом. — А вот с этого места поподробнее, — лицо Хелен так и налилось еле сдерживаемым удовольствием.       Вивьен приложила холодные ладони к горящему лицу, вспоминая прошедшие три недели. — Я по обыкновению сидела на маяке, когда услышала внизу негромкие голоса ребят. Тед поставил свой раскладной стул на песок и что-то командовал Леви и Томасу. Я выглянула вниз, но не хотела смущать их своим присутствием, поэтому просто смотрела, что они делают. — Это называется подглядывать, — Хелен приложила кулак ко рту, еле сдерживая распирающий ее смех, но боялась разбудить дочку. — Это называется не мешать, — закатила глаза Вивьен, ловя себя на мысли, что этот жест явно переняла у Леви и глупо повторяет его. — Так вот, оказывается, их тренировки по плаванию проходят прямо у маяка, там плавный заход в воду. — Девушка замолчала, решая вдруг, что в продолжении рассказа нет ничего достойного внимания. — И что же там в их тренировках? — насмешливо спросила Хелен, прекрасно зная ответ. — Ничего, — Вивьен забилась глубже в кресло и запустила пальцы в волосы, слегка оттягивая их наверх. — Вот пришли они на тренировку по плаванию, а дальше, наверное, разделись, да? — Штраус издевательски насмехалась, наблюдая, как багровеет лицо подруги. — А ты стыдишься, что в своем возрасте подглядываешь за обнаженным по пояс мужчиной? — Хелен! — вскрикнула Вивьен, совершенно забыв о спящем младенце, и тут же закрыла рот ладонями. А потом понизила голос и зашипела. — Можно ли выражаться потактичнее? — Я о том и говорю Ви, хватит так много думать. Ну, подсматриваешь ты за Леви, что такого? — Да как ты не понимаешь? Я даже не могу заставить себя не делать этого, — Вивьен до боли закусила губу и обессиленно выдохнула, устав бороться с собой. — Он просто в невероятной форме, собранный, сконцентрированный. Рельефное подтянутое тело. Ни грамма неуверенности, я даже забываю, что он инвалид. И это так странно. Я могу бесконечно смотреть, как его руки кролем вырываются из воды, как он смахивает морские капли с волос, как блестит его тело, когда он выбирается на сушу. Я выжила из ума. Ни о чем другом думать не могу. — Ты просто втрескалась, рыбка моя. — Только не это, — завыла Вивьен, обреченно сводя широкие брови на переносице. — Такого просто не может быть. Мы даже не общаемся с того момента, как сошли с этого проклятого корабля. Я же рассказывала тебе, как он оттолкнул меня? А я, как дура, все следую за ним, высматривая его лицо на каждом углу, как будто помешавшаяся маньячка. Вот угораздило же. А еще он разговаривает со всеми вами, кроме меня. Даже с Наги чистит ножи и общается об армии. А меня обходит стороной, будто я прокаженная. — Ты правда не понимаешь, почему так происходит? — Хелен иронично подняла бровь с терпеливо-снисходительным выражением лица. — Потому что я его достала, потому что первая поцеловала. — А он был прям против? — Нет, но… — Слушай, опыта в любовных делах у вас, как у шарахающихся по углам подростков. Твой Леви так же, как и ты, бегает от своих пугающих чувств. Просто выдержки и сдержанности у него побольше, чем у тебя. И мне хватило времени понять, что он человек дела. Он здесь в первую очередь по поручению своего бывшего подчиненного, как его там, Армина, кажется. Вот все силы и бросил туда, а потом с головой в реабилитацию. И так каждый день. Но, думаешь, я не вижу, как он иногда озирается и невзначай бросает взгляд на окна твоей комнаты в гостинице? Как внимательно слушает, когда за поздним ужином я подсаживаюсь к нему поболтать и случайно говорю о тебе. Да, не подает виду, но глаза опускает вниз, чтобы не выдать лишней реакции. А еще моя горничная видела, как он замедляет ход у двери твоей комнаты, когда едет по коридору на завтрак. Что это, если не призрачная надежда, что ты случайно выйдешь из комнаты в это же время и скажешь ему: «Доброе утро»? — Все это не больше, чем домыслы, — Вивьен сделалась серьезной и подалась корпусом вперед, заглядывая в люльку на крошечного ребенка, беспечно и глубоко спящего под их щекотливые разговоры. — Еще несколько недель, и он уедет отсюда, а я останусь. Все будет, как прежде. — Все решила? — Да.       Вивьен грустно улыбнулась этому «да», а Хелен тяжело вздохнула. — Знаешь, Ви, твои ноги ходят по руинам этого мира, уносят тебя дальше от того, что делает тебе больно и в то же время от того, что важно. Твое избегание делает тебя меньше, лишает контроля над происходящим, превращает в пешку в чужой игре. Хватит жить своими травмами, страхами, столкнись хотя бы с одним из них — позволь себе почувствовать любовь. — Это разобьет меня окончательно, Хелен, — Вивьен сказала это совсем тихо, — и я больше не расправлю плечи. Это как игра в рулетку — пятьдесят на пятьдесят, либо это будет лучшим решением в моей жизни, либо меня раздавит бетонная плита. — Даже ради мгновения этого чувства — просто попробуй, — подруга подбадривающе улыбнулась и, потянувшись вперед, накрыла ее ладонь своей. Вивьен бегло бросила взгляд на часы. — Завтра меня не ищите, буду вечером. Я хочу провести этот день, как хочу. И не говори ничего Леви, прошу, — проговорила Виви, высвобождая руку из ее ладони, и направилась к двери. — Дура ты, но вечером не отвертишься от поздравлений, и не надейся.       Вивьен усмехнулась и смешно фыркнула, захлопывая за собой дверь.       Естественно, слушать подругу Хелен и не думала, этим же вечером уселась в столовой ожидать Леви. Он уже месяц гостил в ее гостинице и стал таким же членом их сообщества, как когда-то Вивьен. Поначалу испытывал неловкость и отстраненность, но сейчас чувствовал себя с ними расслабленно. Друзья Вивьен вели себя так, будто его вхожесть в их круг была вещью само собой разумеющейся. Святая простота. Когда входная дверь скрипнула, и в коридоре возник Леви, он еле волочил ноги на костылях. Тед настоял, чтобы пациент через силу отказался наконец от коляски и ползал по городу на деревянных палках. — Кушать? — Хелен, по обыкновению, стерегла порцию ужина для него, которую строго наказывала оставлять своим поварихам. Вопрос произнесла нарочито громко, чтобы он обратил внимание и не прошел мимо. — Совсем не голоден, — Леви завис в арочном проходе, слишком тяжело и обессиленно повиснув на костылях. Совсем устал. Тело просилось только утонуть в одеяле и забыться сном. К слову, от таких нагрузок даже кошмары обходили его стороной и приходили лишь изредка, можно сказать, по «праздникам». — Понимаю, что устал, но присядь на пару минут, — Хелен призывно хлопнула по спинке деревянного стула, озорно блеснув глазами.       Леви хотел было соскочить, но что-то во взгляде хозяйки гостиницы предвещало ему важные новости, и он, закусив губу от боли, которая терзала его перенапряженную ногу, поковылял к ней. — Давай только быстро, — он чуть ли не рухнул на этот спасительный выдвинутый для него стул. — Как дела с правительством? — Хелен, ты издеваешься? Давай ближе к делу, что хотела? — Нет, ну а что, я не могу поинтересоваться, помогла ли куртка йегериста, которую он забыл в моей гостинице, доказать администрации необходимость выработать более жесткие меры против свободного посещения материка Парадизом? — В вашем правительстве сидит кучка олухов, которым проще быть слепыми и глухими, прикрываясь своим нейтральным статусом, чем заняться реальным делом. Максимум, к чему удалось прийти — это ввести принудительную проверку документов для всех прибывающих сюда гостей. В случае обнаружения подозрительных лиц они должны будут незамедлительно сообщить об этом в Марли. Другой вопрос, что в вашей почте работают черепахи, я написал письмо Армину две недели назад, но до сих пор ни ответа, ни привета. — Ты уверен, что проблема с письмами на нашей стороне? До этого, когда мы отправляли письма Виви, они доходили достаточно быстро: три-четыре дня, если заказное. — Ладно, разберемся. Это всё, что хотела? — трепаться с Хелен было последним, чего ему сейчас хотелось. — Хотела поговорить о Виви. Завтра… — фраза Штраус оборвалась, когда Леви резко скрипнул стулом и раздраженно поднялся. Святая Мария. Ну почему его окружают бестолковые бестактные люди. — Мне нет дела, спокойной ночи, — и поплелся в свою комнату.       Хелен не была ни робкой, ни боязливой, но сейчас нерешительно захлопнула рот, так и не оповестив Аккермана, что у его помощницы завтра день рождения. Ну, а впрочем, Вивьен же этого и хотела.       Завтра встретило Леви слишком ярким солнечным светом из окна, будто кто-то выкрутил его на полную мощность и направил ему в лицо. Он поморщился на ощущение тяжести свинцового тела, но, открывая глаза, невольно порадовался, что кошмаров снова не было. Это были безусловные плюсы тренировок и анальгетиков, которые слегка притупляли его фантомные боли, позволяя прогрессировать физически. Леви по обыкновению поднялся, аккуратно заправляя кровать, хотя знал, что тут для этого предусмотрены горничные, умылся ледяной водой, которая в последнее время была с ним повсюду — Тед заставлял их плавать в достаточно прохладной морской воде. Стояло начало октября, и все здесь радовались необычайно затяжному бархатному сезону, который позволял нерасторопно собирать остатки урожая и приводить участки в порядок.       Люди на завтраке сидели с полными тарелками супа, и Леви гневно зыркнул на повариху. Самое странное утро за последний месяц на его памяти. Подковылял к раздаче и с видом начальника сурово произнес: — С каких пор мы жрем суп на завтрак?       Бедная женщина аж застыла на месте под гнетом этого голоса и растерялась. — Ну так это, как же, ну, — она смотрела на сведенные мрачные брови, которые казались двумя черными плетьми, которыми хлещут лошадей. — Так сейчас уже обед. — Сколько времени? — Час дня. — Черт.       Он так быстро, насколько вообще это было возможно, вылетел из гостиницы. Ни Хелен, ни Наги нигде не было видно. На работу в правительство он уже точно опоздал, и смысла не было туда идти. Обычно он торчал там до трех. Как вообще мог столько проспать? Немыслимо и непостижимо. Всегда спал неглубоким сном и просыпался с рассветом, а тут обед, и даже кости стыдливо не ныли от такого количества отдыха.       Тренировка с Тедом и Томасом только в пять. Леви бесцельно замер на улице возле гостиницы, абсолютно дезориентированный и сбитый с толку. Решил все-таки вернуться и пообедать. Странное чувство странного дня не отпускало. Повариха налила ему супа аж по самую золотую каемочку в надежде, что он подобреет. Даже булькнула это под нос. Но куда там. Леви только со вздохом опустился за стол, признаваясь, что чувствует себя отдохнувшим и свежим. Ощущение, будто его сверху придавливает толща воды, ушло и уступило место легкости. Заебаться и выспаться от души — вот и весь секрет. А теперь он ломал голову, чем занять себя в освободившиеся часы, из-за чего ел совсем медленно, так что немногочисленные постояльцы уже давно повставали со своих мест и ушли.       Подумал о том, что мог бы помочь Хелен с делами, но она, обычно громко говорящаяся и суетящаяся везде и всюду, вдруг куда-то резко запропастилась вместе с Наги. К Теду заходить смысла не было — в первой половине дня он принимал больных. Оставался только Томас, который давно уже предлагал ему наведаться в его фотоателье и посмотреть, как все устроено и как он собирает новые аппараты. А как же Вивьен? Можно было бы найти ее и поговорить. Леви зажмурился, мысль болезненно уколола совесть. Целый месяц без слов, тридцать дней мимолетных отчужденных взглядов, — натянутая тетива, дрожащая в сильных руках, норовящая вот-вот сорваться. Он даже не знал, чем она занимается каждый день, как чувствует себя, скучает ли.       Некогда было думать, больно было знать.       Знать, что ей хорошо. Без него. Знать, что она останется здесь, а он уедет.       Лучше не знать.       Вчера Хелен хотела что-то рассказать ему о ней. Не стал слушать. Хотелось быть слепым и глухим. Калекой до мозга костей, до последней клетки.       Дверь дома-мастерской Томаса открыла его помощница. Вот кому-кому, а Эдиссону точно она была нужна с его практически полной парализованностью. А Леви мог бы и обойтись без Вивьен изначально, если бы дети не настояли. А он глупо поддался сначала их влиянию, а потом уже попался в капкан женщины, замаскированный милыми желтыми листиками.       Томаса не оказалось на месте. Да что за день? Леви бесцельно поплелся от его дома по городу, переставляя костыли двумя четкими точками. Вивьен сказала бы ему сейчас, что иногда нужно просто бездельничать и слоняться, улавливая, как течет вокруг тебя жизнь. Неповторимая жизнь с аквамариновым морем и лазоревым небом, с росой на траве, со встречами и разлуками, новыми днями. Да, она непременно бы так сказала и рассмеялась. Леви усмехнулся своим мыслям. — Леви? — сбоку от него отдаленно звякнул колокольчик, висящий над дверью ларька, и бодрый голос Томаса спросил, — ты чего здесь?       У мужчины на коленях покоился красивый букетик белых лилий и хризантем, а сам он выглядел необъяснимо радостным. — Заходил к тебе в мастерскую, день освободился, — Леви было странно говорить такое. Он и вдруг свободен? — Ты уже купил подарок? — Какой? — Тебе никто не сказал? — ясные васильковые глаза Томаса наполнились чувством вины. — О чем? — Леви догадывался, что день сегодня экстраординарный, и приготовился к худшему. На задворках памяти возникла вчерашняя Хелен, ждущая его с разговором. А он опять послал все к чертям. — У Вивьен день рождения.       Вот она — новость, выбивающая почву и стабильность. Когда ходил по четкому кругу и вдруг вырулил на кривую. Когда избегание приводит к столкновению. И чего он, блять, хотел? — Вы все поздравили ее? — флегматично дернул уголком губ Леви, прекрасно понимая, что да. — Да, с утра, — Томас неловко пригладил завиток волос, а потом радостно воспрял, озаренный идеей, — пойдем, помогу тебе выбрать подарок. Ты сможешь поздравить ее вечером. — Стой, — остановил его Леви, когда тот уже воодушевленно навострил колеса к ближайшему ларьку. — Где она сейчас? — Она упорхнула на рассвете, еле поймали ее, чтобы поздравить. Взяла лошадь и умчалась куда-то. Но вечером обещала быть у Теда. Мы там готовим небольшое застолье. Хелен и Наги уже там прихорашивают задний двор. — Ясно, я поздравлю ее отдельно, застолье не мое мероприятие, — предпринял Леви честную попытку соскочить и уже даже приготовился отстаивать свою позицию, как Томас неожиданно поддержал его. — Если считаешь, что так будет лучше — давай. Мы, если честно, и сами не уверены в том, что она придет. Не любит свои дни рождения и всегда умоляет ничего не делать для нее. Но если все-таки передумаешь, приходи.       Леви кивнул, очередной раз мысленно поощряя манеру Томаса не настаивать и не переубеждать. Однако от помощи с подарком тактично отказываться не стал, позволяя товарищу вести его по лабиринтам здешних магазинов. На это потратились добрые два часа времени. Данное мероприятие Леви с уверенностью мог бы приравнять к часовой тренировке с Тедом на тренажере, настолько изматывающе и долго это было. — Где она может быть? — перебирал Леви волнующий его в голове вопрос, будто перекатывал красное вино по дну бокала. — Есть парочка предположений, — Томас задумчиво крутил колеса рядом с ним. — Кладбище, водопад, побережье у маяка.       Ну точно три главных места каждой уважающей себя девушки. — С первым и третьим вариантом понятно, но где находится водопад? — Леви и сам не заметил, как внутренне уже решил поочередно обойти все места из списка, лишь бы ее найти. Она заслуживала поздравления от него, хотя бы пару хороших слов. — Ну, у тебя дорога займет минут сорок на костылях, лучше попросить кого-нибудь подбросить, — Леви вполуха слушал маршрут, неестественно глядя, как из накинутой на плечо сумки торчит красивый букетик свежих пионов, который он купил для нее. Сердце волнительно билось, как у юного мальчишки, страшно было осознавать предстоящий момент их встречи и разговора. По ощущениям это представлялось как прыжок не глядя в ледяную воду, затаив дыхание и замерев. — Спасибо, — буркнул Леви и поплелся на окраину города, где раскинулось небольшое по площади кладбище. За время своего пребывания здесь уже успел запомнить, что и где находится, без труда перемещаясь в одиночку.       Городское кладбище Леви умышленно всегда избегал до этого момента. Титаны выжгли все дотла, поэтому хоронили здесь лишь тех, кто погиб в тот роковой день от удара о воду, и тех, кто умер после. По пути туда в его собственной голове всплыли все имена людей, которых потерял он сам. Помнил каждого. Не мог забыть. Когда пытался — напоминали сны. Поэтому просто перебирал их в мыслях, как фотокарточки, задерживаясь подольше на тех, кто был особенно дорог и близок.       Уже у черной выкрашенной ограды Леви решительно остановился, только сейчас понимая, как вообще будет выглядеть поздравление с днем рождения на кладбище. Вот кретин. До боли закусил губу, признавая, что новость вскружила ему голову, или же просто кладбище было для него местом обыденным. Но все же решил осмотреться. Он окинул взглядом территорию, отмечая, что у многих надгробий стояли небольшие черно-белые фотографии в рамочках. Томас постарался запечатлеть многих в свое время, а люди спасли снимки. Мурашки бегло промчались сверху вниз. Хотел бы и Леви иметь снимки каждого, кого встретил на дороге жизни. Он аккуратно ступил на узкую дорожку и двинулся между могил. Вивьен здесь не было, и не было практически никого, кроме одиноко сидящей с краю молодой женщины, молчаливо склонившейся над снимком мужа. Вот она, обычная жизнь на задворках нового мира, жизнь в памяти и скорби.       Леви шел, заставляя себя смотреть на каждое надгробие. Подсознание кричало. Смотри, что вы натворили. И это только те, чьи тела удалось похоронить. Пока вы были слепы, пока бежали вслед за Эреном, было слишком поздно. Но не настолько поздно, чтобы не стало Вивьен. Кадык дернулся, когда Леви судорожно сглотнул. Глаза сами нашли прекрасный лик улыбающейся девушки, а рядом еще две фотографии. На одной фотографии с ней была Вивьен, на другой — Томас. Могила, полная живых цветов и открыток. Могила сестры Вивьен — Марлин.       Вивьен уже была здесь — это сразу бросилось в глаза. Об этом кричала новая, оставленная ею открытка, аккуратно прилепленная к рамке фотографии, и свежий венок из белых ромашек. Леви не выдержал, отбросил манеры и подцепил краешек открытки, разворачивая ее и проваливаясь в промозглый, как осенняя морось, текст. Написанный ею текст:       «В город на Краю земли пришла осень, и я вернулась. Сегодня мне тридцать, и я все та же. Живая и одинокая. И, видимо, первое качество я получила, обрекая себя на второе. Я никогда не смогу праздновать свое рождение, потому что живу вместо тебя. Для тебя. Потому что обещала тебе. Тебя нет рядом, и никто больше не проведет ладонью любви по запястью моего одиночества…в этот день я особенно остро ощущаю, что ненавижу себя. но вдруг что-то изменится?» 4 октября.       Леви склонился над этой открыткой, как та одинокая женщина, которая застыла над могилой мужа в нескольких рядах от него. Завис на долгие минуты, перечитывая текст, в котором боли было больше, чем он мог себе представить. Он был слеп, глупо полагая, что она живет без оглядки, импульсивно и эмоционально, задевая при этом других своей энергией и живостью. А она была такой же давно мертвой внутри, как и он сам. Но надеялась. Надеялась, что что-то изменится. Он едва разглядел эти строчки за зачеркнутым курсивом. Отчаянно вычеркнутые строки. Вивьен вела одиночную немую переписку с собственной сестрой, которая никогда ей не ответит. Говорила с мертвой языком живых.       Леви только сейчас полноценно осознал, чем были для нее ее статьи в газете — разговором с живыми. Как же он заблуждался насчет нее, даже не пытался никогда понять, был сосредоточен на себе, своем отчуждении. А каково было ей? Потерять всех близких, что были рядом всю жизнь. Ладно он — одинокий почти с рождения, но у нее была семья. И вся ее жизнь теперь — это слепые попытки найти смыслы, помогать другим, спасти себя.       Бережно прикрепив открытку обратно, он с максимальной скоростью, которую только мог развить на костылях, понес себя к водопаду. Быстрее. По пути встречал и игнорировал удивленные взгляды попадающихся мимо людей. Кто-то предлагал подбросить. Он отказывался, ему нужно было идти. Идти самому. Пока на костылях, но это уже лучше, чем никак. Она хотела, чтобы он ходил. И он будет. Решимость и уверенность, которой давно уже не чувствовал в своем теле, зажигала мышцы вновь. Двигала вперед.       Он несся к ней, как мальчишка, будто бы верхом на звезде, гонимый ветром и легким осенним солнцем. Старался не помять душистый букет. Шел мимо высаженного перелеска, мимо взращенного поля, лишь бы быстрее. Ландшафт становился каменистым, вниз-вверх, а потом лес расступился, открывая прелестную картину. Поросшие мхом камни разрезали столпы ниспадающей воды. Леви редко видел такое, да и некогда было раньше смотреть. А сейчас застыл, поражаясь укромности места. Понятно, почему она полюбила бывать здесь. Вокруг сгустился лес и камни, закрывая собой водоем, который можно было распознать только по характерному шуму.       Здесь ее тоже не было, время утекало в его ноги и деревянные костыли, не принося результатов. Леви уселся под дерево, переводя дух, шумно дышал. Потер ладонями колено, что уже начинало свою заунывную трель. Перенапряг ногу. Ожидание встречи осыпалось в минуты, короткие, как стук в дверь, но ее нигде не было. Слова благодарности к ней таяли вместе с уходящим временем. Опоздавшее прозрение безнадежно рассеивалось, сообщая, что поздно он спохватился.       Просидев так добрые десять минут, Леви очередной раз проклял свою неспособность бегать или скакать на лошади и направился в последнюю точку маршрута — пляж у маяка. Тот самый, где он плавает каждый день. Она тоже любит это место? Как часто там бывает? Неужели каждый раз они могли пересечься там? Солнце беспощадно клонилось к горизонту, словно по приказу короля ночи, подстегивало его спешить. Красивое золото закатного небо накрыло горизонт, делало свет мягким и теплым. Конечно, он мог бы просто прийти в дом Теда и дожидаться ее там, но тогда он не скажет ей слова благодарности, снова будет отстраненным и черствым, поздравит ее не так. Не так, как она заслуживает.       Маяк всегда был символом надежды уходящих в море кораблей. Леви узнал это, когда они впервые добрались до первой большой воды. И сейчас он с надеждой зацепился взглядом за его верхушку, веря, что Вивьен будет там. Она так же, как и маяк, всегда была перед его глазами, как надежда, как вера, как любовь. Была с ним, вела за собой, учила жить, как пыталась сама. А он закрывался, отстранялся, уходил. Был один на один с собой.       Приближаясь к побережью, Леви увидел коричневую кобылу, что одиноко стояла, привязанная возле крупного валуна. Заслышав Аккермана, быстро вздернула морду и шумно фыркнула, будто осуждала его за нерасторопность и глупость. Хотелось отмахнуться, и так все знал о себе. Он знал, чья это лошадь, знал, что она там. Животное внимательно уставилось на него своими черными глубокими глазами. — Нет у меня морковки, чего уставилась?       Кобыла снова фыркнула и потеряла к Леви всяческий интерес, видимо, очередной раз убедилась в его бесполезности.       Его мысли подтвердились. Над морем и песком шумные чайки ловили хлеб на лету. Застывали своими белыми крыльями, удерживая себя парящими неподвижными парусами, и жадно ловили куски. Вивьен неспешно отрывала один ломоть за другим, изо всех сил выкидывала руку вверх, чтобы подбросить хлеб как можно выше. Леви сразу определил, что она весь день провела на воздухе — волосы так и норовили высыпаться из высокого пучка спутанными прядями, щеки румяные и свежие, верхние пуговицы рубашки были расстегнуты, и она свободно гуляла по плечам.       Сейчас, когда ему оставалось до нее всего каких-то пятьдесят метров, он вдруг засомневался в уместности своего пребывания здесь. Нарушит ее одиночество, она же хотела побыть одной. А если не будет рада ему? С чего он взял, что после месяца молчания она захочет услышать от него поздравления. Да и какие нахрен из него выйдут поздравления? Кого Леви пытался обмануть? Пара выдавленных из себя слов — ни дать, ни взять.       Он был рад просто видеть ее, просто смотреть и знать, что она в порядке. Чувствовать рядом с ней крутящуюся водоворотом жизнь. Но не более того. Сейчас он был готов тихонько оставить подарок и цветы здесь и просто уйти. Быть моральным уродом и подонком. Капитулировать и сдаться. Сдаться не Вивьен, а боли, сдавливающей сердце при виде нее. Он не ведал, что мог так неконтролируемо и легко пропасть.       Кобыла звонко и протяжно заржала позади него. Ну что за предательское животное. Вивьен спешно обернулась на звук. Застыла, когда встретилась с ним. Ни капли радости не отразилось на таком юном на вид лице. Он снова пожалел, что не ушел. Она не была рада ему. А он приперся, дурак. Принес цветы. Она не шла навстречу, но он, сам не ведая, что делает, направился вперед. Шуршала бумага из-под цветов, шумело море, кричали чайки, а он слышал лишь методичный хруст песка под ногами. Потому что весь мир вдруг сузился до крошечного звука шагов. Он шел к ней. Молчаливый и сломленный, словно его влачили на плаху. Но сейчас это казалось ему единственным выходом. Склонить голову перед ней и ждать казни.       Только остановившись в двух метрах, встретился с ней глазами. Вивьен не была ни удивленной, ни раздраженной. Она казалась безразличной, только глаза слегка прищурились, любопытно ожидая его слов. Леви смиренно выдохнул и снял сумку, перекинутую через плечо. — Это тебе, — буркнул под нос, уставившись на цветы, — хотел поздравить.       Вивьен улыбнулась, смягчаясь в лице, и прикрыла рот ладошкой. — Что смешного? — он недоумевающе посмотрел на нее. — Я люблю пионы, как ты узнал? — От тебя же пахнет ими за версту, — Леви хмыкнул, протягивая букет.       И она приняла его, приятно зарываясь носом в бутоны, захлебываясь свежим цветочным ароматом. Закрыла глаза, просто наслаждаясь моментом и тем, что это подарил ей он, пришел сюда и подарил. Может, даже искал ее специально, чтобы подарить. Она не знала, но душа хотела, чтобы это было так. У нее все было просто, он усложнял. Не знал, как вести себя, как подступиться. — Спасибо, — просто сказала Вивьен, — наверное, отыскать пионы в начале октября было тем еще испытанием?       Гораздо сложнее было найти тебя, думалось Леви. И еще труднее стоять здесь перед тобой, чувствуя разливающуюся радость от состоявшегося разговора. — Томас знал, куда меня направить, — Леви поудобнее облокотился на правый костыль и вытащил из сумки небольшой продолговатый футляр. Протянул ей. — Это тоже тебе.       Вивьен удивленно раскрыла и без того большие глаза. В них, вторя закату, расплескалось карее золото, согревая его сильнее любого солнца. Тонкими пальцами обхватила коробочку, не решаясь открыть, словно боялась увидеть там что-то хорошее. Леви смотрел неотрывно, ловил каждую эмоцию на живом лице, которых была целая гамма: то брови сведет хмуро на переносице, то вскинет вверх, сощурит и раскроет глаза, приоткроет маленькие губы. — Открывай, — призывно напомнил Леви в затянувшейся между ними паузе. — Продавщица сказала, что их добывают здесь. Надеюсь, не наврала.       Вивьен трепетно распахнула футляр, вскинула на него чудесные глаза и резко захлопнула крышку обратно. Зажмурилась от удовольствия. Леви даже не успел помыслить, что ей не понравилось, как спустя два сделанных Вивьен шага ее руки сомкнули кольцо у него на шее, а теплое дыхание сказало в ухо еще горячее: — Спасибо.       Она прижалась к нему вплотную, обнимая так крепко и благодарно, что сомнений у него не осталось. — Этот жемчуг и правда добывают здесь из раковин моллюсков, — произнесла Вивьен, отстраняясь, снова открыла коробочку, невесомо проводя пальцами по крупным кремовым жемчужинам. — И такое ожерелье стоит целого состояния.       Леви закатил глаза на ее последнее пояснение. Дурочка, раз думает о таком. Не считает себя достойной драгоценного подарка? Леви бесцеремонно выхватил футляр у нее из рук, вынимая ожерелье. — Поворачивайся, — он жестом руки показал ей развернуться от него.       Она делала все непривычно медленно, будто происходящее не укладывалось в ее голове. Слегка оттянула ворот коричневой рубашки в стороны, чтобы позволить ему беспрепятственно надеть ожерелье на шею. Он подпрыгнул к ней, удобно упирая костыли в подмышки, закусил губу, обдумывая, как зацепить застежку со своими тремя пальцами.       Пока стоял так, ветер трепал их волосы и одежду, и ее пряди то и дело касались его лица, щекотали и подстегивали поторапливаться. Он занес жемчужины, оборачивая вокруг тонкой шеи. Ей шло. Леви разомкнул губы, скорее щелкая застежкой, которую все никак не мог поддеть пальцами. Костяшки руки скользнули по верху ключицы, и на ее коже возникли непрошенные пугливые мурашки. — Ты скоро там, — в нетерпении повела плечом, пытаясь обернуться. — Стой смирно, — Леви предпринял попытку поддеть застежку ногтем, и она успешно защелкнулась на ее другом конце. Только отходить от Вивьен он не спешил. Ловил секунды с ней, сам не понимая зачем.       Тогда она, почувствовав затянувшуюся паузу, сделала смелый короткий шажок назад, утыкаясь спиной ему в грудь. Затем обернулась через плечо и оказалась так близко к его лицу, что оба застыли, задержав дыхание. Почти соприкасались носами, скользили глазами по лицам, задерживались на губах. Как хорошо и красиво было в этом моменте: золотое полотно закатного неба, и они такие близкие к друг другу, уязвимые, подайся чуть вперед — коснутся губами.       Но Вивьен не делала ничего, жадно пытаясь прочитать по его лицу, чего хочет он сам. А Леви думал, насколько глубоко он погряз в ней, как противоестественно наслаждается моментом. Они, подобно тянущейся резинке, сначала отдалились друг от друга до боли далеко и молчаливо, а когда это натяжение стало невыносимым, резко притянулись на этом берегу, попадая в объятия закатного капкана. Чувства били по ним обоим, разрезали давно зашитые раны и вонзались в голову в немом крике: будь со мной, будь со мной, будь со мной, будь со мной. Но как же это будет больно. Леви вспомнил, как грубо оттолкнул ее на корабле, и это воспоминание покачнуло его, заставляя сделать шаг назад. — Тогда на корабле я сказал… — начал было говорить он. — Леви, я помню, — она раздраженно отступила еще на шаг вперед, шаг от него и резко обернулась. Леви замер, когда увидел, как белые переливающиеся жемчужины опоясывают тонкую женскую шею, как созвучен с ними блеск ее глаз. Но блеск ее был отнюдь не добрым. — Я помню, что от такого, как ты, я должна держаться подальше. Отныне я неукоснительно следую твоим советам. Я благодарна тебе за подарок, но не стоило. Я ненавижу этот день.       Она развернулась и пошла прочь с пляжа, вмиг обесцвечивая золотистые краски и превращая их в пыль.