Requiem

      Почему-то теперь Эстер хотела сравнить себя с треугольником. Эта фигура кажется такой острой — к какой грани ни прикоснись, порежешься. Девушка представляла, как ведёт руку по основанию и колется об угол. Пытается подняться выше, чтобы нащупать какой-то выступ, за который можно было ухватиться — и снова угол. Пальто точно делало её треугольником. Или какой-то новой геометрической фигурой.       Эта ткань называется драп. Плотная, тяжёлая. Эрин точно не простудится, и ветер до неё не доберется. Было ещё одно пальто — из твида. Шерлок Холмс носил такой же материал. Но выбор пал на драп, потому что так она чувствовала себя уверенней. Острые плечи казались ещё острее. Треугольник.       Стоит ли говорить, что Джон стал не на шутку волноваться, когда ещё вчерашнее комнатное растение резко отрастило ноги и решило поплестись в Винчестер в тот же день? Увидев такую картину, любой бы испугался. Эрин сама бы испугалась, если бы в поведении, по её мнению, было хоть что-то новое. Нет, она всё так же лениво перетаскивалась туда-сюда по комнате, только на этот раз с целью собрать вещи, а не «мне нужно походить, потому что так ярче думается». Девочка с трудом представляла, что необходимо брать в какую-то поездку. Обычно всем этим занималась прагматичная и строгая женщина — Джейн Доу. Трудоголик до мозга костей, у которой точно есть какая-то извилина в голове, отвечающая за то, как из грязи сделать золото. И как, находясь в пустыне Сахара с пачкой чипсов, заработать миллион. Она умела выкрутиться из любых ситуаций, сколотить себе целое состояние буквально из ничего. Если бы пришлось загонять их семью в привычные рамки — Джейн точно была бы отцом.       Но Джейн Доу любила занимать себя бесконечными командировками, лишь периодически посылая сообщения. Страшно представить, сколько стоит каждое СМС, учитывая, где может находиться женщина. Весь её текст всегда похож на отчёт, какой бы абсурдной ни была новость. Будь то неудовлетворяющий её требованием отель или мысли, что китайская стена не стоит того, чтобы её видеть. Так что и в этот момент строгая женщина с идеальным каре колесила по странам, стабильно флиртуя с мужем по телефону в пять часов вечера. По её времени. Джону, с учётом часовых поясов, иногда приходилось слушать это в четыре часа утра.       Обычно Эстер не заглядывала в чемоданы, которые собирала мачеха. Наверное, причиной тому было то, что ей никогда никакие вещи нужны не были. Так что девочка была очень озадачена, когда поняла, что книги в поездке не имеют практической пользы и слишком много весят. Так что решила довериться интуитивному «мне кажется, оно должно лежать в чемодане». У этой штуки не было колёсиков — только ручка, словно кейс, в котором должны перевозить деньги. Следовательно, нужно взять деньги.       Вероятно, картина складывающей в чёрный кейс долларовые пачки девочки выглядела немного абсурдно. Сразу можно выстроить ассоциативный ряд с какой-нибудь русской мафией. Конечно, шумиха после распада Советского Союза уже почти улеглась, но слухи всё ещё доходят.       Ничего, кроме денег, из «полезного» в голову не приходило. Если у неё есть деньги — не значит ли это, что у неё есть всё? Так что следующим в чемодан полетело откровенное барахло. Её коллекция заплаток и отрезков ткани. Фотография молодых Джона и Джейн Доу в Лос-Анджелесе. Молитвенник — только по той причине, что он помещался и мало весил. Чайная ложка со стола — пригодится. Вдруг она захочет попить чай, а рядом не будет магазина столовых приборов, чтобы использовать деньги и купить ложку.       Этот момент, к слову, заставил её замереть, ведь страшно представить — сколько магазинов может не быть рядом в нужный момент. Не может же она просто взять весь свой дом? Эстер чувствовала, как эта мысль настолько сильно её перегрузила, что на этом сборы стоило закончить, засыпав барахло в чемодане одеждой, дабы содержимое не пострадало. Ах да, одежда. Что ж, проблема решилась сама собой.       Голову украшал не совсем подходящий по цвету к чёрному пальто оранжевый берет, а в руке Вамми сжимала чемодан, заставляющий своим весом перевёрнутый равнобедренный треугольник превратиться в неправильный. Девочка немного клонилась набок, но, в целом, не так тяжело, как она думала. Если бы забивала чемодан деньгами доверху — едва ли Эстер смогла бы оторвать его от пола.       — До Винчестера ехать чуть больше часа, ты же в курсе?       Это первое, что вырвалось из Джона Доу, стоило ему увидеть дочь, которая будто собралась как минимум на соседний континент. Мужчина скрестил руки на груди и смотрел на Эрин со смесью недоумения и тревоги. Больше всего того пугал тот факт, что Эстер, которая поход до чайника воспринимала как крестовый — выглядит так решительно настроенной. В своих рамках «решительно». Сторонний наблюдатель бы счёл вид девочки таким, будто её чуть ли не силком волокут к двери. Белый шарф в несколько оборотов опоясывал шею и половину лица, как если бы Эстер собиралась на нём вешаться, но не нашла свободную люстру, так что оставила болтаться на шее. Такое случалось, когда она находила в себе силы собираться куда-то самостоятельно без совещания с мачехой. Вид Доу-младшей был откровенно нелепым, и она это осознавала. Но не сказать, что девочку это серьёзно когда-то беспокоило.       Чемодан с громким «бам» опустился на пол, чтобы Эстер могла достать канцелярский планшет, зажатый под мышкой. Конечно, с Джоном она могла мямлить хоть до завтрашнего утра — мужчина бы слушал — но в таком виде она просто-напросто сварится уже через десять минут. Так что девочка написала размашистым почерком:       «Я надолго».       Доу прищурился, точно бы не смог прочитать с первого раза, хотя зрение у мужчины было как у снайпера.       — И на сколько? — спросил отчим, выдержав паузу и не сдерживая настороженность в голосе.       Ручка снова начала царапать по бумаге. Царапать быстро, впрочем, как и всегда.       «Не знаю. Год или около того. Может, больше. Я хочу посмотреть, что я такого упускаю».       Джон сделал шаг назад, как медуза Горгона, которой показали зеркало. Затем родитель поднял взгляд на своё явно переоценившее свои силы чадо, не зная, что тут вообще можно сказать. А Эрин смотрела так, словно не видит ни одного пробела в собственном плане, а в её поведении ну вообще нет ничего такого сверхъестественного. Да, Доу-младшая и раньше была склонна к чему-то спонтанному. Например — спонтанно выбрать шоколадное печенье вместо классического овсяного. Или спонтанно уйти ходить вокруг дома, думая о чём-то. В принципе, понятно. Этот уровень спонтанности. Не «я, будучи дитём, что супермаркеты видела только на картинке, пойду покорять большой мир». Джон имел в виду совершенно не это, когда предлагал ей съездить в Винчестер.       В его глазах дочь должна была выбраться вместе с ним лишь для того, чтобы наконец понять свою роль, к которой семья Доу волей-неволей готовила её всю жизнь. Дать повзаимодействовать с этими странными детишками, может, завести пару-тройку друзей, пока они находятся у Роджера. Но отнюдь не рваться во все тяжкие непойми куда, чтобы сделать непойми что. Джон рассчитывал быть её поддержкой при разговоре с Рювье, быть тем, кто, если что, остановит напор.       Но у Эстер явно было другое мнение. И совершенно другой план.       Джон постучал ногой в домашнем тапочке, пытаясь подобрать нужные слова. Сапёрам явно стоит поучиться у родителей подростков. Неправильные слова, интонация — и вот тебя уже не слушают, а ждут момента, когда ты закончишь, чтобы возразить. Конечно, Эрин была «лёгким уровнем сложности» в этом плане. Девочка всегда была достаточно ведома и послушна, оттого и сложно прямо сейчас выбрать нужные слова. Будь Доу-младшая более… привычным ребёнком в этом плане, можно было бы разработать стратегию, узнать слова-запреты, которые действуют по аналогии с вырванной из гранаты чекой. Джон читал много книжек о воспитании. Читал тогда, когда Эрин ещё даже ходить не научилась. Больше всего они с супругой боялись периода с тринадцати до семнадцати лет. И готовились к нему, будто собираясь выживать в бункере после атомной катастрофы.       Джейн говорила, что муж уж слишком драматизирует. Джон же считал, что Эрин когда-нибудь надоест сидеть дома, и необходимо проконтролировать дозировку самостоятельности.       — Я заберу тебя от Роджера послезавтра. Когда будем ехать назад в Лондон — обсудим всё… вот это вот всё, — сурово — насколько суровым мог бы быть Джон — пробормотал отчим, кивая самому себе.       Иногда Эстер казалось, будто она может читать чужие мысли. Конечно, это было не так. Но Вамми будто знала какой-то особенный язык, на котором говорили абсолютно все, но не знали этого. Слова составлялись из мелких мимических морщинок, позы, интонации, взгляда, вдоха на одном слоге и выдоха на другом. Эти данные Эрин могла загрузить в переводчик, который уже через секунду выдавал то, что на уме у человека. Прямо сейчас Джон хотел дать ей время передумать, успокоиться. А в дальнейшем — контратаковать в полуторачасовой поездке домой компромиссом, затем нанести последний удар аргументами о неразумности намерений девочки.       Честно, никому не хочется слушать о том, что ты неправ. Эстер в том числе. Но идти по пути наименьшего сопротивления сейчас не получится. Так что проще «обогнуть» все неприятные части.       «Хорошо», — именно это было нацарапано на листочке под предыдущим предложением.       Однако в мыслях было совершенно иное: «Мне жаль, отец».

***

      Мир стал казаться интереснее, чем несколькими часами ранее, когда Эстер наконец осталась в одиночестве. В одиночестве — это без Джона или Джейн Доу. Без тех людей, которым было бы не всё равно на поведение Эрин.       Практически всю дорогу девочка ехала с открытым окном на заднем сидении, пытаясь поймать взглядом быстро пролетающие мимо объекты. Ей нравилось фокусироваться на дереве, фонарном столбе — и провожать их взглядом, пока они не скроются за другой стороной дверцы машины. Эрин казалось, что на несколько мгновений замедляется время. Размытое изображение на долю секунды становилось чётким. Девочка стремилась поймать порывы ветра, понимая, что это абсолютно бесполезно. Затем подносила руку в перчатке к лицу, будто ткань могла сохранить запах влажной земли, который свойственен воздуху в ноябрьские ливни. Но ничего не оставалось.       Девочка подсуетилась и прикрепила к канцелярскому планшету большеформатную тетрадь, желая как можно скорее записать собственные чувства.       «Я — это запах петрикора. Я как бы есть, но меня как бы нет».       Почему-то хотелось подойти к самопознанию, как к какой-то научной работе. Сейчас Эстер больше всего желала изучить себя, как человека. Не будет преувеличением сказать, что девочка в первую очередь получала удовольствие от своего эгоистического мотива выбраться наконец на волю. Нет-нет, это отнюдь не письмо Роджера вытолкнуло Вамми. Она сама решила. Только Доу может контролировать свои действия, а не какие-то навязанные не пойми кем обязанности. Именно эти мысли помогали Эрин заранее выстроить стену между собой и всем, что ей только могут сказать в этом сиротском приюте. Ничего не пошатнет её убеждения. Ведь всё, что сейчас делает Эстер — ради себя самой.       Так что внутри нет абсолютно никакого волнения, когда она видит других детей, своих ровесников или младше. Это не имеет значения. У людей слишком много дел, чтобы заострять внимание на ком-то больше, чем пару секунд. Да, может, новое лицо и вызывает интерес, но это же люди. Люди забывают всё. В этом Эстер была убеждена так же, как в том, что вода мокрая, а огонь горит.       За размышлениями Эстер не заметила, что машина уже остановилась у дома Вамми.       Несмотря на то, что этому зданию явно было больше тридцати лет, оно казалось удивительно новым и ухоженным. Можно смело фотографировать и выставлять на продажу. Строгая симметрия, внешнее убранство не пестрило лишними деталями, но и не было уж слишком скучным. Кажется, такой стиль назывался неоклассицизм, хотя Эстер не была сильна в архитектуре. Её всегда больше привлекали ткани. Территория достаточно большая, чтобы сиротские детишки могли развлечь себя активными играми на открытом воздухе. Наверняка занимались какой-то общественной деятельностью, следя за садом и выращивая цветочки. Всё казалось ухоженным, красивым, будто если была «Американская мечта», то всё это тоже должно иметь подобное название. Несмотря на непогоду, здесь витала атмосфера утопии, безопасности, свободы и надёжности. Были слышны голоса детей, сливающийся в один писклявый гул. Небольшая церквушка располагалась прямо на территории, её крест и колокол был виден за домом. Свети сейчас солнце — окружение точно походило бы на сон.       «Какое отвратительное место».       Эстер втянула голову в плечи и брезгливо скривилась, будто перед её лицом был не утопический мир для гениальных детишек, а помойка. Что-то здесь сразу оттолкнуло её, пробудив желание скорее развернутся и уйти как можно дальше на своих двоих. Ведь машина уже отъехала.       Стоило сделать шаг за забор — собственное выражение лица перестало поддаваться контролю. Эрин быстро переводила взгляд от католического креста на ухоженные кустики, а от них — на свежескошенную траву. Не туда наступишь — и заденешь декоративный плакат, потому что такая утопическая картинка никак не могла являться реальностью. Даже зелень травы казалась ненастоящей. Небось Роджер стоит над детишками с плёткой и заставляет её красить, а то вдруг кто решит, что им тут плохо живётся. Эстер шагала будто по минному полю, прокручивая в голове картинку десятка сироток с маленькими кисточками и моноклями. Потому что воспитатели не разрешат взять валик для краски стен! Вообще, их решение логично. Если ускорить процесс таким образом — зелёные кляксы попадут на землю и вскроют истину того, что всё это лишь подделка. Так детишки на корточках проводят по коротким травинкам маленькими кисточками, тщательно следя за тем, чтобы не закрасить лишнее. А затем покрывают лаком. Ведь дождь бы смыл весь этот обман.       Эстер бы и дня тут не продержалась. Бедные детишки, что живут тут до совершеннолетия.       Доу чуть ли не вскрикнула, когда мимо неё пронеслась какая-то девочка, спеша сообщить о «госте».       «Наверняка бедолагу поставили тут в качестве дозорного, чтобы успела предупредить остальных притвориться счастливыми», — нервно закивала сама себе Эстер, крепче сжимая чемодан в руке.       Вамми стиснула зубы, волосы будто пушились и торчали в разные стороны больше обычного, а тело напряглось так, словно прямо сейчас девочка шагала на собственный расстрел. Она понимала, что пугает её отнюдь не перспектива разговора с Роджером и не бедные дети-рабы, а собственная фантазия, которая превратила это место в военную базу. А поход к двери — в марш-бросок. А поездку к дому Вамми — во вторжение Юлия Цезаря в Британию. Одним словом — собственные бредни. Однако легче от этого не становилось, да и данный приют не становился привлекательнее.       — Добрый день,— какая-то женщина в уж слишком белом фартучке поймала девочку-дозорного за плечи и развернула лицом к Эстер, заговорив слащаво добрым голоском. — Вы новенький?       «Упаси Господь!»       Вамми быстро достала планшет, про себя размышляя, что такой белый фартук у дамочки, потому что она слишком часто и тщательно отстирывает его от девственной кровушки. Доу нацарапала ответ за считанные секунды, повернув канцелярскую вещицу таким образом, дабы женщина могла увидеть ответ.       «Эрингиум Доу. По поводу письма Роджера Рювье», — гласило предложение, написанное размашистым почерком и занимающее практически весь лист, будто агитационный плакат.       Дружелюбная улыбка пропала, её сменила настороженность и тревога. Женщина крепко притянула к себе маленького дозорного и отвела взгляд, поджав губы. Заминка длилась чуть меньше секунды, но Эстер этого было предостаточно, чтобы понять, что надолго она тут задерживаться не собирается. Фамилия Доу, может, и не удивила бы миссис «белый фартучек», всё же настоящими именами тут пользуются далеко не все. Доу вообще было именем нарицательным. Раньше эту фамилию часто использовали в суде, когда истец был неизвестен или же анонимен. Весьма устаревший юридический термин. Ныне же эта фамилия мелькает у пациентов с амнезией и неопознанных трупах. Однако Эрингиум — совершенно другое дело. Такую белиберду не выдумаешь, чтобы «не заморачиваться».       — Лили, — обратилась женщина, очевидно, не к Эстер, — иди в игровую. А вы, юноша, — ничего себе, Эстер рассчитывала узнать много нового о себе, но не в таких масштабах, — прошу, за мной.       Конечно, дружелюбная улыбка вернулась. Снова все рассчитывали на то, что никто ничего не замечает и быстро всё забывает. Эрин не забывала. Каждый раз в её голове была лишь одна дилемма: стоит ли делать вид, что ничего не заметила, продолжая любезничать, или выставить свою неприязнь напоказ.       Доу быстро кивнула, чуть сгибаясь в коленях, кратко кланяясь. Сегодня играем в любезность, а не то «белый фартучек» скормит её хрупкое тельце деткам-вундеркиндам.       Внутри дом Вамми был не менее отвратителен, чем снаружи. Вероятно, основной причиной являлось то, что атмосфера отличалась от родного дома Эрин. Дерево тёмное, покрытое лишь лаком — Джон же предпочитал светлые тона и ему было всё равно на натуральный цвет дерева; белая краска не казалась ему кощунством. Царил строгий порядок, будто у каждой вешалки для плащей детишек и обувницы были свои отметины на полу, дальше которых их передвижение каралось по всей строгости. В доме Доу же было много барахла, и никто не заботился о гармоничном расположении коврика в прихожей. В приюте пахло белизной и свежим постельным бельём. Дома у Эстер всегда витал запах кофе, от которого девочка морщила нос, но всё равно чувствовала облегчение, стоило кофемашине снова заработать. Ведь это значило, что Джон вернулся с работы.       Женщина протянула Эстер вешалку для пальто и предложила оставить чемодан в гостевой комнате. Стоит ли говорить, что девочка поспешила отрицательно помотать головой? Оставаться без своей треугольной защиты? Бросить чемодан с её чайной ложной не пойми где? Будто она собирается тут задерживаться больше, чем на двадцать минут.       — Ты выросла в замечательную девушку, Эрин, — сразу приступил к любезностям Роджер, стоило двери его кабинета захлопнуться за спиной.       Если бы у этого места была рейтинговая шкала — прямо сейчас она бы пробила глубины преисподней. Стоит начать с того, что Роджер вёл себя так, будто внучка приехала к дальнему родственничку на Рождество после пяти лет разлуки. Не было ничего более неуместного, чем говорить Эстер о том, что она «выросла». Хотя бы потому, что они впервые друг друга видят вживую. На похоронах Рювье не было, а даже если и был, то вряд ли бы в теле девочки произошли удивительные метаморфозы всего за считанный месяц. Несколькими минутами ранее ту вообще назвали юношей. Далее — «девушку». Эстер остановилась на этом слове. Глядя на себя в зеркало, она едва ли видела отличия от десятилетки. Разве что в росте прибавила, этого не отнять. Но на девушку Эрин уж точно не смахивала, скорее на «не пойму какого пола, лучше скажу «вы», в английском, слава тебе господи, нет родов.       Старик учтиво указал на кожаное кресло напротив стола.       — Присаживайся, в ногах правды нет.       Конечно, «в ногах правды нет». Правда вообще вещь привередливая, она даже в языках редко бултыхается. Иногда хорошо, что Эрин практически немая. Высказывай девочка все свои мысли вслух — люди бы заподозрили, что она отнюдь не получает вселенское удовольствие от их общества. Так что ответом Роджеру стал громкий «бах» чемодана на деревянный пол. Рука Доу нырнула под пальто, дабы выудить письмо, которое она упорно старалась игнорировать последний месяц. Щёлкнул закреп канцелярского планшета для новый страницы.       «Добрый день, Роджер Рювье. Прощу прощения за столь долгий ответ. Я внимательно ознакомилась с письмом и приехала, как вы того просили. Но на остальные пункты я вынуждена ответить отказом».       — Прошу, это подождёт, — голос старика перемешался со звуком открывающейся двери. — Ах, Ниа, ты как раз вовремя, я должен вас представить…       Дальше Эстер едва ли слушала. Что это ещё значит «подождёт»? Боже, неужели ей придётся провести тут больше, чем двадцать минут?! Ещё и этот Ниа… Вамми планировала всеми силами увильнуть от личного знакомства с кем бы то ни было, кроме Роджера — и то, старик в списке был лишь из-за того, что встречи физически невозможно избежать. О мальчике упоминалось в том письме. Но сколько бы абзацев Рювье ни уделил бы описанию, между строк Эрин читала лишь одно: очередной не от мира сего, который научился решать задачки раньше, чем перестал ходить на горшок. Тому, кто воспитывает подобное чадо, должна быть свойственна невероятная чуткость и терпение. Тем, кто вертится в его окружении, свойственно благодарно кивать на каждый вывод удивительно точного калькулятора, загруженного в мозг. Аномалия, которую все превозносят. В простонародье: гений.       Девочка это слово не особо жаловала из-за слишком уж расплывчатых критериев его употребления. Гений — это позитивная аномалия в башке у индивидуума. Но вряд ли трудности социального взаимодействия и обилие странных привычек можно назвать чем-то позитивным. Люди скажут: «равноценный обмен», ведь если ты так умён, то непременно должен иметь какой-то изъян. А Эрин сказала бы, что дело не в изъянах или их отсутствии. А в том, кто решил взять на себя роль садовника, который следит за аномалиями. В воспитании. Попади этот Ниа в обычную английскую школу к обычным детям, гордо бы носил на себе звание идиота, на крайняк — чудика, но никак не гения. И дело тут совершенно не в том, что его ровесники, очевидно, глупее этого мальчишки. А в том, что всегда побеждает тот, кто умеет адаптироваться.       Эстер не умела, хотя гением в понимании этого дома, да и вообще мира, не была. Ни одной позитивной аномалии. Ниа также не умел, но судьба определила его в хорошие руки ювелиров, которые нашли в куче изъянов гений. Обработали. И вот перед девочкой сидит такое же антисоциальное нечто, но из другой касты.       «Боже, слово «каста». Я что, крёстный отец ясельной группы?» — Доу подавила раздраженный цок в ответ на собственные мысли.       Фонового шума — разговора — давно не было, и Эрин отняла взгляд от ручки и перевела на остальных в комнате. Все смотрели на неё. Боже, неужели прозвучал вопрос, а Доу в этот момент была занята представлением того, как крышует полочки с горшками, словно какой-то бандюган из девяностых годов криминальных районов США? Вообще, мысль действительно занимательная. К амплуа Вамми невероятно подходит. Она, самая высокая из малолеток, угрожающе молчит, сжимая в руках канцелярский планшет. Там, непременно, нацарапан список гостей сортира и небольшие номера рядом. Есть клиенты, которых она жалует, спокойно позволяя им взять свой горшок и справить нужду, коротко кивая, корча суровую мину. Элитные детишки бросают что-то пафосное вроде: «За меня няня заплатила». А есть несчастные, которым остаётся только жаться у входа, бормоча себе под нос: «Сейчас-сейчас мама подойдёт…». Но никто не подходит. Тогда карапуз нервно суёт руку в памперс — Эстер сомневается, что у них есть штанишки с маленькими кармашками — и достаёт завалявшийся с полдника батончик. Доу же, молча — так более угрожающе и идеально сочетается с недугом — кивает двум вышибалам — самым старшим в ясельной группе — и они уводят бедолагу.       — Так что ты думаешь, Эрин? — лицо Роджера стало более напряжённым, будто молчание девчонки — плохой знак.       А Доу думала, что многое потеряла, не посещая дошкольные учреждения, и что заикание — всё же позитивная аномалия. Для того, чтобы выставить себя полной идиоткой, нужно больше времени, чем люди готовы слушать.       Надо бы начинать вникать, а не то двадцать минут затянутся на несколько часов, если не суток. Так что Эрин прикрыла глаза, стремясь вернуться в прошлое на минуту и понять, что ей, собственно говоря, думать. Ниа.       Погодите, был же ещё один.       «Роджер, ты указал в письме двух наследников. Сказал, что к моему приезду всё будет решено. Где второй?»       Настало время молчать Рювье. Недолго, буквально секунду, но для Эрин тишина значит больше, чем слова. Этой секунды было предостаточно, чтобы составить и решить задачку в голове. Одной из переменных был Дом Вамми. Все, кому «выпала честь» получить букву, делились на поколения. Широкой массе известна лишь одна — Эл. Естественно, гениальный детектив относился к первому поколению, на которое необходимо равняться младшим. Если начать копаться в биографии Куиллша Вамми и сопоставлять некоторые факты, то сразу становится понятно, что дела, по крайней мере финансовые, пошли в гору незадолго до того, как Эл явил себя миру. Конечно, для общественного круга намерения Вамми были исключительно альтруистичны. Неплохой учёный-изобретатель основывает институт знаний для одаренных умов, располагая небольшими, в нынешних масштабах, деньгами. Затея могла не окупиться. И не окупилась бы, если бы не Эл.       Затем каждая инвестиция стала приносить просто сумасшедший доход. Изобретения опережали своё время, чётко попадая в нужды людей. И вот карьера цветёт и пахнет, а дом Вамми — больше не маленькое развлечения старика, а действительно институт с исключительно одарёнными детьми, к которым приставляют самых талантливых преподавателей и учёных. Мировая известность. Вокруг Эл начинают крутиться все громкие дела. Осведомлённость не задерживается в узком профессиональном круге.       Второе поколение. Третье. И вот представители четвёртого, что также удостоились буквы. Мелло и Ниа.       Эрин спрячет следующую мысль как можно глубже. В бесконечной библиотеке своих рассуждений забредёт в самый дальний отдел и вложит в книжку «никогда не читать».       Но, учитывая, какие квазилионы принёс Эл, сдаётся Эстер, что плевать всем с высокой колокольни на особенность каждого несчастного ребенка. Дети тут — инвестиция. А их мозги — безлимитная благодарная карточка, которая после достижений в карьере отчислит дому Вамми шестизначную сумму.       Ровняются тут на Эл не по той причине, что это венец творения Тота или другого божества мудрости. А по той причине, что цена такого мозга превышает внешний долг США.       — Мелло решил покинуть приют, уступая имя Эл, — подал голос мальчик, сидя на полу и выкладывая из спичечного коробка фосфорки, — три недели назад.       Ниа явно не был совершеннолетним. И Эстер уж очень сомневалась, что Мелло был многим старше. А учитывая, что Роджер промолчал, то становится предельно ясно — второго наследника не ищут. Не видят смысла пытаться инвестировать дальше? Или надеются, что мальчик перебесится и вернется самостоятельно? Не суть важно. Важно то, что все юные умы здесь плотно сидят на игле под названием «достижение недостижимого». Если их воспитывают тут с самого младенчества, то ничего перешить уже практически невозможно.       У Доу было несколько истин, являющихся для неё аксиомой.       Первая: люди в своей большой массе всё всегда забывают. Плохое — чтобы было хорошо. Хорошее — чтобы быть страдальцами с плохим. Остальное — потому что все заботы должны оставаться в прошлом.       Вторая: людей можно менять только тогда, когда они учатся говорить. Заложив фундамент — не снесёшь его, как ни старайся. Остаётся только строить дальше. Взрослые никогда не смогут изменить свой характер и убеждения, заложенные в детстве. Изменится только то, что они говорят остальным. А дети никогда не оправятся до конца от того, что в них заложили. Эл был местной религией, идеалом, к которому стремились, вероятно, с самого младенчества.       Так что Мелло либо наложил на себя руки от невозможности достичь желаемого, либо решил попробовать другие пути. Сменить цель ему в голову уже не придёт никогда.       «Я поняла вас. На данный момент я не чувствую себя достаточно компетентной и готовой для какой-либо помощи в отношении расследования Эл. Для меня большая честь познакомится с тем, кто является продолжателем этого величайшего детектива. Значительная часть патентов была перечислена на ваше имя, Роджер, и распоряжаться ежегодными отчислениями вы также можете совершенно свободно. В ваших силах предоставить всестороннюю поддержку и дому Вамми, и тем, кто его покидает. Меня же интересует вопрос: для чего вам понадобилось моё личное присутствие?»       Лицо Эрин не изменилось, оставшись абсолютно спокойным, не выражающим ни переполняющего гнева, ни случайно вспыхнувшей обиды за совершенно незнакомого человека. Даже отвращение не сквозило в почерке, хотя обычно она давила на ручку при сильных эмоциях. Девочка чувствовала, как у неё устает запястье от такого большого текста. Но писала Вамми быстро, этого не отнять. Успела за всю жизнь натренироваться. Печатала ещё быстрее. Но таскать с собой компьютер слишком тяжело.       — Эрингиум, у меня есть кое-что для тебя, — Родежр приподнялся, а Эрин захотелось отшатнуться, — от Эл и отца.       Доу сильно сомневалась, что Джон не передал бы ей чего-то лично. Значит, речь идёт о Ватари. В груди появилось какое-то защитное чувство по отношению к отчиму. Мужчина столько сил и времени убил на маленькую и достаточно проблемную Эрин, а отцом нарекают хозяина сперматозоида. Куиллш не отец. Он изобретатель, что поместил её в пробирку. Без понятия, зачем. Видимо, рассчитывая с молотка получить крупную сумму, но к моменту рождения появился экземпляр поинтереснее в виде Эл.       Эл. Что ты успел оставить для Эстер, если у тебя не хватило времени даже на то, чтобы выбрать наследника? Неужто поздравительная открытка?       Девочка приподнялась исключительно для приличия, дабы остальным в комнате не показалось, что она скорее засунет руку в блендер, чем примет «подарочек». Роджер протягивал ей… обычную металлическую USB флешку. Чёрную. На ней может храниться как подборка фотографий «моё лето 2001», так и солидная библиотека Дисней. Какая прекрасная таинственность и неизвестность, учитывая, что у Эстер нет под рукой компьютера. Любопытно, жуть.       «Где ближайшее от дома Вамми мусорное ведро? Не выкидывать же прямо здесь…» — Доу задумчиво постучала ногой по полу, как это иногда делал Джон.       — Никто не просматривал её. Информация на ней строго конфиденциальна и в единственном экземпляре. Мне было велено передать её тебе, Эрин, лично, но я подумал, что ты захочешь поделиться содержимым с Ниа, — голос старика был тихим, но серьёзным. Его взгляд из-под стекол очков выражал какой-то странный трепет, будто Роджер сейчас воспламенится от любопытства. Ниа смотрел более сдержанно. Но взгляд от чёртовой флешки не отрывал. — Возможно, это поможет расследованию. Она твоя. И никто, по крайней мере из живых, не знает, что на ней.       И не узнает никогда. Как же Эл ошибся, что доверил такую вещицу пятнадцатилетней девочке-подростку. Эрин кажется умной и озабоченной проблемой Киры только потому, что её лицо слабо выражает эмоции, а рот — мысли. После слов Рювье она испытала только одно — злорадный ком в горле от едва сдерживаемой улыбки. Теперь ей ещё больше хотелось смыть эту вещицу в унитаз общественного туалета. Выкусите, ублюдки. Сами разбирайтесь и решайте свои задачки. Это место: от пола до потолка — ей противно. Эти люди: от Ватари до белого фартучка — часть обращения детских умов в банкомат. Это расследование Киры: от него самого до всех подводных камней — гонка за сбежавшим из психдиспансера.       А Эрин плевать на всех. И пришла она сюда не стать частью чего-то большого и великого. А откреститься от этого навсегда, чтобы от неё наконец все отстали. Её цель маленькая, не значащая ни для кого ровным счётом ничего. Её мечта не стоит и цента. Но всё, что не стоит ничего — имеет для Вамми большее значение, чем все деньги собственной фамилии.       «Я оставлю это при себе», — единственное, что было написано на планшете до того, как Эрин убрала флешку во внутренний карман. Стоическое, серьёзное выражение лица, будто девочка действительно собирается смотреть, что ей там оставил величайший детектив на пару с папашей. Она кивнула так, будто ещё не прощается с Ниа и Роджером, будто они действительно ещё когда-нибудь увидятся.       И вышла за дверь.