Разборки - наш хлеб

            *Скрип-скрип…*       Дождь… Небо обросло грязной сединой и постепенно впитывало зреющие сумерки. Вымокшая одежда липла к телу мерзким холодом, а лёгкий ветерок срывал с меня почти морозную зябь, но я этак не ощущал того насколько замёрз. Настроение было: найти первую лужу и утопиться. В общем, почти привычное состояние в моей тупой ничего не стоящей жизни. Кажется, я окончательно устал бороться за себя… Или я просто наконец-то смирился?             *Скри-и-и-ип*       Мерный, сводящий с ума и до мурашек тошнотворный звук издаваемый детскими несмазанными качелями постепенно заполнял все мои мысли, вытесняя ненужные, позволяя сосредоточиться на чем-то простом. Хотелось смотреть в пустоту и раствориться без следа, как фантом. Где я? На грани отчаяния и безумия, вот где.       А если серьёзно, я уже около часа сижу под дождем на ржавой детской площадке как призрак несостоявшегося утопленника и не могу прийти в себя. Кажется я говорил, что и у Грешника бывают плохие дни? Так вот, я ошибался. До сегодняшнего у меня не было «плохих дней». То что случилось этим вечером основательно вырвало из моей головы все жизненные ориентиры. Кто я? Раньше я кичился ответом на этот вопрос, пусть даже про себя. Однако сейчас я полностью: от мизинцев на ногах до кончиков ушей ощущаю себя никем. Даже грязь под моими ногами имеет название, а я…       Ха-ха-хах. А как светло начинался этот день… уже и вспомнить сложно…             ***       Впервые меня разбудило осеннее солнце и впервые я не мог сдержать улыбки от воспоминания вчерашнего дня. Почему-то с утра в голове зациклено прокручивался разговор с Максимом, а я мял улыбку губами стараясь удавить свой восторг.       Тогда, чтобы отвлечься от неловкой ситуации я спросил то, что первым пришло на ум, запоздало обдумав это действие:       — Слушай, а зачем тебе сдался тот Грешник? — Не успел я пожалеть о сказанном, как услышал протяжное задумчивое мычание.       — Да он мне, собственно, и незачем… Хотя, нет, я, блядь, страшно хочу набить ему морду. — Против воли из меня выскользнул истеричный смешок. Ирония ситуации знатно веселила.       — Чем же он тебе не угодил? — Глупо хихикая спросил я, уже почти спокойно сидя у него на коленях.       — Да просто он меня бесит! — И тут меня порвало как хомячка!       — Дим ты чего? — ошарашенно спросил Максим, неуверенно улыбаясь в ответ на мой взрыв хохота.       — Макс, не хочу тебя расстраивать, но ты сто процентов извращенец.       — С чего бы это?       — У тебя явно не здоровый интерес к людям которые тебя бесят. Может быть ты фетишист?       — Да ну тебя, с твоими подколами. Его ищет мой отец. — Макс на секунду замолчал, обдумывая свою реплику. — Что… доложишь об этом Грешнику?       — Пф-ф-ха-хах. Конечно! — Хмыкнул я.       — Кхмпф… — Нечленораздельно выдохнул Максим. — А мне так и не сказал как его найти.       — Макс, ты хоть знаешь чем рискует Грешник? — Враз посерьёзнев спросил я.       — Откуда ж мне знать. Он же хакер. — Недовольно повёл Макс, ершинясь и враз теряя свой задор.       — Он не просто хакер, Макс. — Протянул я. — Грешник — чёрный хакер. Это значит, что его подвиги не заканчиваются на банальном взломе порно-сайтов. И поверь, он не даром называется «грешником». Если на него выйдут — загребут в колонию.       — Хах, как ты его защищаешь. Неужто переживаешь за этого говнюка? — Опа, я явно расслышал нотку раздражения. Неужели Макс…? — Пытаешься вызвать во мне понимание? Или сочувствие? Я не настолько мягкосердечный, для того чтобы сочувствовать каждому встречному. — Я ощутил как Максим обиженно набычился. Каждому встречному? То есть…       Перед глазами промелькнули кадры недавних воспоминаний. Все его действия, жесты, взгляды. Поддержка, волнение… Проще говоря он имеет в виду что не стал бы поступать подобным образом в отношении кого-то чужого? А я? Я выходит… другой? Значит ли это что он выделяет меня?       — Я не собираюсь чувствовать ответственность за его поступки. — Продолжал тем временем Макс. — Он прекрасно знал на что шёл. Мне плевать на Грешника, кем бы этот ублюдок ни был.       «А если бы Грешником был я?» этот вопрос застрял у меня в горле… Я сгорал от любопытства, каким был бы ответ Максима, но сумел сдержать свой неуместный порыв. Пока что его мозг чётко разграничивает «Грешника» и «Диму Мухина». В его понимании это две разные личности и пусть так и остаётся и впредь. Не хочу подставляться наталкивая его на невыгодные мне мысли.       — Меня больше волнуешь ты. — После минуты молчания пробубнил парень. — Не понимаю, отчего ты так печёшься за этого Грешника!       Хах, Максим… Не могу поверить… Неужели ты и в прям ревнуешь? Ебушки-воробушки, какие новости! В груди будто разлилось обжигающее жидкое тепло. Я не смог удержать серьёзное лицо и губы самопроизвольно растянулись в довольную ухмылку (хорошо, что я сидел спиной к Максу). У меня определённо есть шанс! Но пока не уверен на что… Нужно проверить, правильно ли я истолковал его реакцию.       — Уж не пытаешься ли ты сказать, что не хочешь чтобы я при тебе упоминал этого «говнюка»?       — Конечно не хочу! — Вскинулся он.       — Хм… Тогда спрошу прямо. Пятница прошлой недели. Всё что ты делал… это было не для того чтобы вытянуть из меня информацию о Грешнике?       Максим надолго замолчал. Я уже думал, что не получу ответ на свой вопрос, однако он всё-таки выдохнул:       — Если тебе интересно, кто из вас двоих для меня в приоритете, то… могу сказать, что мой интерес к тебе имеет… другой характер. — Смято пробубнил он. — Ещё вопросы? — Как мило он пытается сменить тему. Но, пожалуй…       — Да… — Хочу расставить все точки над «ё», раз уж представилась возможность. — Почему не рассказал никому о моих… «обстоятельствах»?       — Хм… Не знаю поверишь или нет, но у меня даже мысли не было рассказать о твоих… «обстоятельствах». — Повёл Макс задумчиво. — Не знаю… Для начала учителя не те люди которым есть дело до чужих семей. Директор участный человек, но в вопросах которые требуют решительного вмешательства он предпочтёт не рисковать. А про твою классную я вообще молчу… Эта жаба даже у меня вызывает перманентное желание поёжится.       Как… неожиданно. Я удивлённо повернул голову и с пониманием взглянул на Макса. Как странно, меня пронизывало чувство родства. Чтобы кто-то вроде Максима Волкова имел схожую со мной позицию… Теперь я начал понимать его немножечко лучше.       — Вот как. — Задумчиво выдохнул я.       Я снова вынырнул из розовых воспоминаний, возвращаясь на бренную землю. Кроме приятных событий, которых мозг так упоённо перелистывал под моими веками, вчерашний вечер, в противовес, ознаменовался неприятными открытиями.       Всё сегодняшнее утро до полудня и ещё треть от дня я менял динамические айпи адреса, перекачивал случайно найденный вчера компромат на облако и пытался найти ошибку в коде своего трояна. Что-то явно не сходилось… Я несколько раз всё проверил, но никакой ошибки не было и в помине! Почему же программа дала сбой?       Невесёлые мысли снова зародили во мне скребущееся волнение. Казалось, будто что-то назревает и назревает уже давно, но я в силу обстоятельств заметил это только сейчас. События последней недели неслись перед глазами кино-лентой, так быстро, что я просто не успевал их переваривать. Курилка, потом драка отца и Макса, после этого — странный мужик в нашем доме, всплывшая инфа на хакера, потом, Волков, заставший меня возле салона (как пить дать, шёл по наводке Грешника), угрожающий кому-то отец и — вишенка на торте — багнувший троян с имем отца в списках нелегалов, за который явно отстегнут несколько лет. Мозги из ушей пеной лезли от переизбытка… хаоса в моей жизни — я даже не представлял за что хвататься в первую очередь.       И в таких вот метаниях прошёл мой день. Как здорово, что этот вторник — выходной, а то школа мне сейчас вообще не всралась, тем более после некрасивого срача с англичанкой.       На улице, незаметно для меня потемнело и начался мерзкий осенний дождь. Странно, кажется, когда идёшь в школу время течёт как холодный мёд с ложки, а когда безвылазно сидишь дома — пролетает словно бы за два часа. Я устало потянулся и лениво встал с компьютерного кресла. Организм требовал хавчика и я подумал, что хотя бы один раз в день есть всё-таки обязательно…       В опустившихся сумерках коридор и чернеющая лестница приобрели мрачнушно-хороррную атмосферу. Хотя я не впечатлялся страшилками, но даже меня пробрало. Отца, по обыкновению, не должно было быть дома, но отчего-то казалось, что вязкая тишина дышит мне в спину. Когда я медленно спускался наощупь находя уголки ступеней послышался звон стекла, как будто кто уронил бутылку и она покатилась по ровной поверхности. Меня пробрал холодок, скручиваясь нервным спазмом в районе желудка. Неужели… в доме кто-то есть?       Я опасливо выглянул с лестницы — свет нигде не горел, но от того напряжение хуже прежнего свело мышцы почти до судороги. На улице вечерело, но света пробивающегося в окна хватало, чтобы ориентироваться и не биться лбом в стены. Я боязливо прислушивался к будто вымершему дому. Дыхание застряло между диафрагмой и глоткой, зацепившись за рёбра. На спине выступил холодный пот. Я с тяжёлым сердцем спустился на первый этаж, чертыхнувшись про себя когда под ногой взвыла последняя скрипучая ступенька, и прислушался. В окна уже ощутимо тарабанила мелкая зябкая капельная дробь, а полумрак в доме не способствовал равнодушному бесстрастию. Я сглотнул и, стряхнув с себя трусливую растерянность медленно пошёл на кухню. Кажется в холодильнике оставалось что-то съедобное. Нужно лишь пробраться к нему и потом быстро прошмыгнуть наверх, закрывшись на замок. Да, и всё будет зашибись.       С этой мыслью я заглянул в проём и чуть не шлёпнулся на задницу от испуга: на кухне, за столом неподвижной чернеющей фигурой сидел отец…             ***       — Черти… Тараканы! Они повсюду… Они пришли за мной! ГДЕ ТЫ?! — Сначала едва-различимое бессвязное бормотание, потом резкие крики и внезапные тихие всхлипы заставили меня поёжится. — Они забрали… Блядь, убить меня хотят! Запытать лазерами и промыть мозги…       Я вновь выглянул на отца из-за косяка. Он сидел на кухне прижимая к груди закрытую бутылку спиртного, раскачивался из стороны в сторону и вёл себя странно. Я никогда раньше не видел его таким… Он ведь не пил последние пару дней, вроде бы даже был в своём обычном настроении, разве что немного более подавлен. Помню, что слышал ночью как он вставал, потому что тогда что-то разбилось на кухне, но утром осколков не нашёл. Хоть я и избегал его, но слышал из окна как сегодня утром отец переругивался с соседкой и был разве что немного более эмоционален чем всегда и только. Может это из-за бессонницы?       Он вдруг вскочил и начал чесать спину, стряхивать с плеч невидимую пыль как будто по нему ползали муравьи.       — ЧТО?! Что ты сказал?! — Внезапно в тишину выкрикнул он.       Я решил, что меня заметили и вошёл.       — Пап? Ты… в порядке? — Мурашки тысячью мелких иголочек пробежали до затылка когда я столкнулся с пустым безумным взглядом.       Его глаза были широко распахнуты и блестели в темноте. Нить реальности оборвалась и я погрузился в пучину глухого оцепенения, когда полыхнувшие необузданной яростью зрачки сконцентрировались на мне. Страшно… Это… не мой отец. От папы в нём уже ничего не осталось. Всё выжрал алкоголь.       — За мной пришёл?! Я… Да я! Я тебя сам грохну! — Меня пробил озноб, я на секунду забыл как дышать. Миг, секунда? Следующее, что я увидел: на меня летела туша моего отца замахивающаяся на меня бутылкой, с безумием в красных глазах и подавляющей ненавистью рождённой из звериного страха. В какую-то секунду меня будто ударили острым молоточком по голым нервам и я опрометью кинулся к выходу, не оглядываясь, спиной ощущая погоню.       В уши, словно через вату и сквозь звонкий дребезг разбившегося стекла, донесся хриплый крик чистой кислотной ярости «УБИРАЙСЯ ИЗ МОЕГО ДОМА!», а ноги по инерции ударившего по нервам ужаса уже несли меня от дома, словно с низкого старта.       Задышка, неприятный ухающий пульс в ушах, пересохшее горло, треснувшие губы по совиному распахнутые глаза. Я падал, поднимался и отчаянно бежал дальше, дальше охваченный неописуемым страхом. Не чувствуя дождя и ветра, что колючими каплями царапали глаза. Ужас не отпускал меня несколько кварталов, до тех пор пока я не споткнулся о собственные ноги и не грохнулся на мокрый асфальт, счесывая колени и локти…       …       …       Я поднялся и сел на колени прямо в лужу, чувствуя как джинсы пропитываются влагой и грязью. Не было сил встать, не было сил думать. Я пустым потерянным взглядом втыкал на заплёванный асфальт. Всё это было по настоящему… страшно.       Меня вдруг ослепила простая но до сумасшествия кошмарная мысль «я не смогу вернутся»…       От стоявшего перед глазами пеленой ужаса воспоминания бессознательно сжимались кулаки. Кажется, теперь я точно его потерял. Моего «папы» у меня больше нет… Даже дома… и того у меня больше нет. От осознания, что мне теперь больше некуда вернутся в груди тихим забытым напоминанием проснулась тянущая боль. Я по инерции поднялся и спотыкающимся шагом поволок ноги куда глаза глядят.       Что мне делать? Мысли путались, волна всепоглощающего отчаяния захлестнула меня с головой, отнимая силы даже просто бродить по пустынным сырым улицам. Не было сил даже дышать. Я зашёл в какой-то дворик и плюхнулся на детскую качель. Сидушка оказалась мокрая и холодная, но меня это не заботило. Меня ещё потряхивало от пережитого шока. Желудок скручивало в спазме, а на корне языка стояла горечь. Казалось — меня в любую секунду может вывернуть наизнанку. Мне было плохо. Как никогда до этого. Я чувствовал себя тотально и безвозвратно разбитым, как будто мне только что вскрыли череп, хорошенько выпотрошили голову и потом снова зашили… Как будто сегодняшнее утро — было вовсе не сегодня, а давно вчера…       Сейчас на мне висит столько проблем… что пожалуй, проще было бы сдохнуть. Я так устал… Просто от всего.       Я всегда крутил пальцем у виска, если слышал про суицидников. Когда в нашей школе распространились слухи о Синим ките я слушал предупреждения от учителей с откровенным пренебрежением и задорной усмешкой. Даже когда девочка из параллели сбросилась с крыши и наша классуха собирала с класса средства ей на операцию я оставался при своём мнении, что подобные выебоны — удел ничтожеств которые стремятся привлечь к себе внимание. Вот поживёте в моей шкуре, и без всякого Кита ласты склеите — злорадно думал я. А теперь сижу и представляю как было бы хорошо закрыть глаза и больше не проснутся.       Нет, мне не хватит духу наложить на себя руки… но может я окончательно простыну под этим злосчастным дождём, заработаю воспаление лёгких и…       Кажется… отец был для меня последней каплей. В голове скопом возникали обрывки его фраз… «Ноут у тебя заберу»… «Уйдёшь сейчас и ты мне больше не сын»… «Можешь забыть дорогу к матери, я позабочусь о том чтобы тебя больше и на порог больницы не пустили»… «УБИРАЙСЯ ИЗ МОЕГО ДОМА!»…       Теперь… у меня нет дома. И нет отца. Остался только я, больная мать и бесконечные больничные счета.       Не нужен. Никому. Я смотрел на ту девочку с презрением… Считал что её выходка — попытка вызвать интерес к себе, отомстить матери и равнодушно отмечал про себя, что она сама во всём виновата. Считал её ничтожеством которое достойно только жалости. Но теперь… я чувствую себя ещё большим ничтожеством, чем считал её.       Наверное было бы лучше если бы я никогда не рождался. Многие были бы рады этому…       Я вдруг представил, как сам лежу на той больничной койке с которой на нас смотрела та девочка. И мои одноклассники пришедшие «меня повидать» под гнётом классухи впиваются в меня взглядами полными презрения — так же как и я смотрел на неё. Наверное, будь я на её месте — выбросился бы второй раз. Лучше мгновенная смерть, чем жизнь инвалидом.       Но стоило представить, как я стою на краю и раздумываю прыгнуть ли… как меня тут же пробрало.       Трус.       Я самый настоящий трус. И поэтому я не смогу умереть сам. На самом деле я боюсь смерти. Но и как жить дальше просто не представляю.       Снова и снова… падать в грязь, всё глубже и глубже… Сколько ещё я должен? А ведь… не должен. Больше… не должен. Ни ходить в школу, ни прятаться от отца, ни рвать жопу чтобы выжить и заработать.       Как же это осточертело… Мне уже всё равно.       Не успел я додумать эту мысль, как заметил чьи-то кроссовки перед своими босыми ногами. Хах, смешно, я только сейчас заметил, что выбежал на улицу в чём был, даже не обувшись. Я всмотрелся в знакомые кроссы, что навязчивым бледным пятном застревали во взгляде. И почему этот кто-то не уйдёт?       Я прочертил взглядом рваную дорожку к лицу подошедшего. «Как неожиданно» — с иронией мелькнуло в голове.       Максим…       Он смотрел на меня будто отражая мою собственную душу в своём взгляде. Меня шокировало то, как он посерел и потерял лицо когда заглянул мне в глаза. Словно увидел так что-то настолько страшное, настолько безумное, что просто потерял дар речи от шока. Будто бы все мои тайные, подсознательные обиды, страхи, мысли и эмоции, настолько глубокие, что я и сам их не всегда осознавал, отразились в нём, как в зеркале. Какой же он всё-таки эмпатичный и эмоциональный. И как он умудрился столько лет жить в шкуре сшитой для него его отцом с таким темпераментом и открытостью?       Я слегка наклонил голову ожидая от него какой-то реакции, забыв о том что и сам должен быть удивлён его присутствию тут сейчас. Но мысли трупными червями копошились в моей голове будто в рыхлой земле, а эмоции словно по щелчку выключателя потухли и не отзывались ни на какое внешнее воздействие. Я всё думал, что он сделает? Ударит или встряхнёт чтобы привести в чувство? Или начнёт жалеть? А может обнимет и будет утешать? Нет, последнее точно не про него. И как я только умудрился додумать ту мысль без толики стыда или смущения? Да и я не потерплю ничего подобного. Он и так слишком меня разбаловал, я стал размазнёй… Даже почувствовал облегчение когда увидел его, дурак. Да только нужен я ему больно — у него и самого проблем хватает. А то что между нами было то так, баловство. Гармоны или какая там херня? Не сильно разбираюсь в биологии.       Блядь, мысли вообще не собираются в кучу. А Максим всё медлит, томит, чего доброго ещё и уйдёт сейчас, решив что хватит, наигрался.       Додумав последнюю мысль до конца я вдруг почувствовал разочарование, будто и правда ожидал от него чего-то… Ну что же ты, Максим? Смотришь на меня полным отчаяния взглядом? Иди уже своей дорогой, дай мне последний урок жизни, чтобы я перестал обманываться. Чтобы перестал надеяться на других. Чтобы наконец окончательно повзрослел.       Я уставился ему в глаза и тупо ждал. Но то что он сделал… я вообще никак не ожидал. Мы долго смотрели друг на друга, пока он в одну секунду не плюхнулся передо мной на колени. Буквально плюхнулся! В небольшую грязевую лужицу уничтожая свои шмотки окончательно. Я округлил глаза и уставился на человека передо мной будто только сейчас его увидел, но то что случилось дальше я вообще не мог предугадать… Его глаза заблестели, но он продолжал с глухой, невнятной тоской вглядываться мне в лицо. Я как под гипнозом проследил за влажным следом случайной дождевой капли по его щеке и покрылся ознобом услышав тихий глубокий голос, затопленный чем-то таким тёплым что сердце в груди заныло.       — Димка, ты чего тут? — Максим протянул руку и неуверенным но до ужаса ласковым жестом погладил меня по замёрзшей щеке, от чего я даже прикрыл глаза.       Чувство, что мы внезапно оказались в другом мире, прочно обосновалось в голове, настолько нереально было всё происходящее. Я… никак не ожидал…       Он застал меня врасплох, и потому, ещё в момент когда он упал передо мной не колени я уже понял — он победил… Слова лишь добили. Я полностью сдался. Я смотрел на его слёзы и чувствовал, что в моих глазах стоит влага. Он уничтожил меня, раздавил, приручил, стал моим наркотиком — я полностью повержен. Теперь я полностью в его власти и, кажется, я уже не смогу представить жизни без него. Слёзы хлынули против воли… Они были настолько концентрированно-горькими, что буквально вязали язык. Я никогда не плакал… До сегодняшнего дня. И хотя истерика нервно рвалась из груди всхлипами я плакал молча, уткнувшись носом в его толстовку и сдерживая все постыдные звуки. Надеюсь, дождь скроет мои слёзы. — Дима, пошли домой.