Разборки - наш хлеб

      — Эх-ты… Дубина, кто ж так рубашку носит? — сказал он и, подойдя вплотную, с силой развернул меня за плечи.       Я, честно, хотел съязвить в ответ, но… Как только его тонкие пальцы бережно прошлись по моей шее, я словно выключился…       Никто, кроме мамы, не поправлял мне одежду. «Кто ж так рубашку надевает, глупый?» — отзвуком струилось эхо тёплого маминого тона в моих ушах. Чуткие умелые пальцы, забота в голосе, ещё счастливая семья… Только сейчас, ощутив дежавю, я понял, как скучаю по этому. Она так же поправляла мне воротник и одёргивала рубашку… Так же неощутимо и ловко перестёгивала перепутанные мной пуговицы… Всё происходящее было сладкой пыткой, как жестокая шутка памяти. На затылок опустились тёплые пальцы, и я вздрогнул, мазнув щекой по чужой руке.       — Эй, Дим, всё в порядке? — спросил взволнованный голос, вырывая меня из воспоминаний.       Я поднял на Максима взгляд, будто впервые увидел: сколько грёбаного беспокойства было в его глазах! На секунду я позволил себе обмануться этим.       — Я в норме… — пробормотал я, силясь оторвать взгляд. Что-то я расклеился, даже этот урод меня жалеет. Неужели и впрямь выгляжу настолько жалостливо?       Я бездумным взглядом провожал двери кабинетов, бесцельно бродя по коридорам. Урок ещё не закончился, и временно затихшие коридоры были безлюдны.       Долбанная ностальгия… Этот сумасшедший день основательно выбил меня из колеи. Ничего не понимаю. Какая-то хуета творилась… Это всё Максим со своими выебонами! Что это вообще было? Сострадание к умирающему? Зачем ему сокрушаться из-за моих ссадин, да ещё и натирать меня лечебными мазями? А что за взгляд был, когда он рубашку мне поправил? Крокодиловы слёзы? Мне вот вообще не всралась его благодетель… Хули он добивается?!       Тут внезапно одно неприятное осознание угрём скользнуло по пояснице… Он видел! Что, если он пойдёт к директору?! Отец меня тогда вообще в живых не оставит… Блять! Тут и годовщина их свадьбы… Он ведь ещё с неделю будет упиваться до беспамятства! Мне точно крышка… Я не должен позволить этому полудурку протрепаться преподам… Мозг сразу же заполнили варианты развития событий, и мне враз поплохело. Нужно собраться с мыслями. Сегодня я вряд ли его перехвачу, но вот завтра… завтра обязательно!

***

      Вечером я по обыкновению терплю отцову ругань на пороге, а потом получаю очередные свежие увечья. Обыденность. Смотрю на отца и думаю, какой же он всё-таки жалкий. Омерзительно беспомощный. Он проиграл. Проиграл самому себе. И вечно будет проигрывать. А был ведь нормальным мужиком… Кто же знал, что отчаяние преображает людей до такой степени. Мне почти не больно терпеть его тумаки. Он видит, что я не реагирую, и начинает подначивать, так же как и я Максима — цепляя за больное.       — Что, сучёныш, сильным прикидываешься? Тупая мразь! Мне стыдно, что у меня такой сын! Ты просто выебыш, ни на что не способный. Увидь тебя сейчас мать — отреклась бы как пить дать. Тебя никто никогда не полюбит! Мерзкий слизняк! Ты бесхребетный хуесос! — его слова о матери ранят больнее кулаков. А я молчу.       Желудок сжимается в спазме, а к горлу подкатывает тошнота от того, каким дерьмом несёт изо рта мужчины передо мной. Ещё до его реплики я оказался на полу, а сейчас он с размаху залепил мне в многострадальный живот, выбивая из лёгких весь воздух… Кажется, он что-то мне отбил… Но каким-то чудом всё ещё остаюсь в сознании, хотя боль адская… Мысли ворочаются в голове тяжело и неприятно — как черви в гниющем яблоке.       Если уж отец выглядит таким жалким в моих глазах, то как же низко я пал в глазах Макса?       — Ноут у тебя заберу, неблагодарный ты уёбок! — от этих слов я застыл — тело будто ощутимо прострелил разряд.       Только не это… Я без него жить не смогу! Ярость застила глаза, и я полным отвращения взглядом вперился в уродливое лицо мудака, которого вынужден называть отцом.       — Да как ты смеешь на меня зыркать! А ну-ка! Дай-ка я тебе мозги вставлю, сука второсортная! — взбеленился он и, схватив меня за затылок, со всей силы припечатал лбом об пол, изменяя своему принципу не бить по лицу. Из горла против воли вырывается крик. — Во-о-от, теперь хорошо!       Скрипучий, удовлетворённый голос отца услышал уже будто из преисподней — уши разрывал противный звон, а после второго удара глаза стремительно затопила чернота… Сегодня отец избивал меня дольше обычного.

***

      Опухшие веки не открывались. Под спиной ощущался твёрдый холодный пол… Где я?       Заставляю себя приподняться: голову мутит, к горлу подкатывает скудное содержимое желудка, а на мочевой сильно давит, и очень хочется ссать. Сколько же я провалялся без сознания? Глаза — точнее левый глаз, правый на уговоры не поддался — получается открыть только на четвёртый раз, отчего головокружение только усиливается.       Родная, сука, комната… Аллилуйя! Похоже, когда я вырубился, отец зашвырнул меня к себе. Спасибо, что ещё не бросил в коридоре и не потоптался по мне. Хотя… Я думаю, что из меня вышел бы добротный половик…       Вспомнив последние слова, что остались в памяти, я нервно обернулся к рабочему столу… Фух… Он только угрожал — ноут стоит там же, где и стоял. Я облегчённо выдыхаю и вспоминаю о том, как сильно мне приспичило по-маленькому.       Нужно как-то встать. Голову крутит так, что мои попытки подняться на ноги заканчиваются паршиво для коленей.       — Ч-чёрт… — по-змеиному шепчу сквозь стиснутые зубы. — Ахуеть будет, если я ещё и в комнате обмочусь… Отец точно меня заставит самолично всё вылизывать, а потом пустит на отбивные… — сказав это вслух, я не узнал собственного голоса. Осипший и бесцветный, он больно саднил горло.       Титаническими усилиями я всё-таки поднялся на нетвёрдые ноги и, предупредительно выглянув из комнаты, поплёлся по обманчиво тихому коридору к уборной. В зеркале удалось узнать себя с большим трудом. На пол-лба надулась шишка, разбитую бровь украшала запёкшаяся корочка, а кровоподтёк расплывался фиолетовыми тенями на верхнее веко, отчего я так и не смог разлепить опухший правый глаз…       Сделав дело и кое-как добравшись до комнаты, упал на кровать, сворачиваясь клубочком и тихо жалея, что когда-то наивно появился на этот свет. Жутко хотелось спать и одновременно плакать — всё тело болело так, словно я прошёл все семь кругов ада. Лежать было неудобно как ни повернись. И вроде бы не первый раз, но к такому не привыкаешь. Терпеть избиения — это одно, а мучиться потом с болезненными синяками по всему телу — совсем другое. Ещё одна причина моего хронического недосыпа… Мысли вязко текли то в сторону сонливости, то в сторону желания сесть за ноут. Но, покрутившись ещё около двадцати минут, незаметно для себя забылся в беспокойном сне.

***

      Когда я проснулся, на часах высвечивалось двенадцать. Мне было так хреново, будто я вчера вместо отца вылакал целую бутылку спиртного. Сон не помог восстановить силы, а только приумножил головную боль и дискомфорт. Сквозь задёрнутые занавески просвечивал блядски ослепительный солнечный диск. Кто вообще прибил это раздражающее белое пятно к небу? Больное воображение зацепилось за слова «пятно» и «белое» и подобрало красочную ассоциацию со случайной каплей спермы на голубой простыне…       — Тс… Космическая сперма, ха-хах…кха! Угх… — Смех болезненным спазмом скрутил пострадавший узелок нервов под рёбрами. — Что-то я с утра шучу неудачно. Комик, блин, пришибленный…       Голос слушался меня легче чем вчера, но всё ещё ощущался чужеродным и зудящим.       Нужно идти в грёбаную школу…       Минут пять настраивался на то, чтобы встать. Доковыляв как инвалид до ванной, не глядя скинул одежду и встал под прохладные струи воды. Мне казалось, что тело горело, но я не сильно обращал на это внимания… Головокружение отступило, хотя меня всё ещё вело. Я просто старался не дёргать головой и вылазить из ванны с максимальной осторожностью. Не хватало ещё навернуться и шандарахнуться об какой-то угол виском. Выбравшись, с руганью выдохнул и храбро бросил взгляд на своё отражение.       Н-да… Выглядел я ожидаемо хуже чем вчера, хотя там, где Максимыч старательно втирал какую-то мазь против синяков и ушибов, фиолетовое перешло в грязно-зелёный оттенок. Зато на боку, немного ниже Максиминого подарка, теперь расплывался тёмно-сиреневый кровоподтёк. Выглядело очень нехорошо. Фингал уже расползался на весь глаз, а шишка заметнее выпирала, будто у меня резались рожки — пф, давно пора. В остальном же я выглядел, можно сказать, помятее обычного.       В общем, я здраво рассудил, что идти в таком виде в школу и пугать чистоплюев своим пропускным билетом в бойцовский клуб не гуманно, и со спокойной душой сел за ноут.                         Грешник: Что ты там говорил про любопытное дельце? 14:31 Накуренный Волшебник: Ох-кошечки! Кто на связь вышел! 14:32                         Грешник: Прости, тут всякое навалилось… 14:32 Накуренный Волшебник: Навалилось, говоришь?! А я-то уже решил, что Ваше Величество Гений нашли себе нового помощника! 14:33                         Грешник: Да ладно тебе! Ты же знаешь, что у меня не всё так просто. Прости, что не отписал — замотался. Так что с тем заказом? Я дорвался до компа и могу сегодня повозиться с ним. 14:33 Накуренный Волшебник: Ой, за это не переживай, мне кажется, что заказчику нужен именно ты, поэтому я попробую набить цену. Но хорошо, что ты сейчас свободен, у меня есть для тебя два срочных заказа. Они мелкие, так что ты справишься с закрытыми глазами. 14:35                         Грешник: Ок, давай свои «срочные». Посмотрю, так ли там всё просто. 14:37