Разборки - наш хлеб

      За завтраком отец, как обычно, зачитывал мне мои права, особо детально подчеркивая обязанности. Каждый божий день одно и то же, у него хоть когда-нибудь меняется выражение лица? И если да, то в каких же это обстоятельствах? Хотел бы я это увидеть.       А, кажется, знаю. Я передумал, не хочу этого видеть и, слава богу, что в эти интимные моменты меня рядом нет. Но даже когда он приводил в дом женщин, то вел себя с ними сдержанно, собственно, как всегда и во всём. Наверное, из-за его холодной мины ни одна из его любовниц так и не задержалась рядом с ним надолго. Думаю, если он и женится в третий раз, то только по расчёту, на выгодных для бизнеса условиях. Причём его женой определённо станет чья-нибудь компания на соблазнительных женских ножках. Иногда мне хочется, чтобы он влюбился без памяти в роковую женщину, и она разбила ему сердце. Но такие обычно замужем за своей работой или заняты тем, что строят карьеру. Знаю, мечтать ведь не вредно?       На самом деле, мой отец неплохой мужик. Он просто… слишком… серьёзный? Ему проще общаться с бумажками и деловыми партнёрами, чем с сыном, как-то так. Ему кажется, что он никогда не сможет меня понять или же наоборот — что он знает меня как облупленного. Но на самом деле оба варианта — пустые оправдания. Он не знает обо мне, как о личности ровным счётом ничего, но легко мог бы это исправить, если бы только попытался со мной поговорить.       К сожалению, он до сих пор не воспользовался той возможностью, которую я для него оставил. А после восемнадцати касса «родители» будет закрыта, и тогда он уже не сможет на меня повлиять.       Последнее время я только и жду когда, когда же я, наконец, стану совершеннолетним и смогу уйти из этого дома. Он многое мне дал, о чём отец не устаёт мне напоминать каждое утро, но также многое отнял. Это место дало мне самый важный урок в жизни, и отец ещё не догадывается об этом. Меня защищают эти стены, но в них я сам по себе. Даже люди, которые здесь работают, не привязываются ко мне, потому что прекрасно осознают разницу в наших статусах.       Люди свято верят, что у нас демократическое общество: власть — избирается, а понятия «аристократия» и «наследственность» канули в Лету, но на деле разница между бедными и богатыми с годами только крепчает. А вот мой отец это прекрасно понимает.       — Как продвигается дело с заданием, которое я тебе дал? — сухо спросил он.       — Порасспрашивал ребят, выяснилось, что был один геймер в общей катке. Быстро взлетел от нуба до про и так же быстро пропал. Под каким ником он был, никому вспомнить не удалось, и, как я понял, никто из парней не горит желанием с ним снова пересекаться. Вроде как он с «острыми углами». Евгений Олегович пообещал присмотреться к ученикам, которые делают успехи в информатике…       — И это всё? — скупая заинтересованность в голосе отца сменилась досадным разочарованием.       — На сейчас выяснить что-то ещё очень трудно, так как нет ни описания внешности, ни даже особых примет, — равнодушно выдохнул я очевидное.       — В этом весь ты. Всегда ищешь оправдания, — раздражённо закатил глаза отец. — Что ж, большего я от тебя и не ожидал, но постарайся всё-таки включить голову, в которую я столько вложил, и не позорить своего отца.       — Хорошо, пап, — выдохнул я.       — Что ты должен ответить? — его раздражённый взгляд выжидательно упал на меня.       — Я найду другой способ выйти на этого мальчишку. — мужчина приподнял одну бровь. — Как можно скорее.       — Вот. Теперь доедай и иди в школу. Ты уже не маленький и… я уверен, что ты способен на большее, чем упорно пытаешься доказать мне, — отец одарил меня оценивающим взглядом и высокомерно прищурился.       Я еле удержал порыв цокнуть языком. Этот методичный тон заядлого диктатора каждый раз вызывает во мне неоднозначные чувства. С одной стороны, он чертовски хорошо умеет себя держать, но с другой — интересно, будет ли он также хладнокровен и высокомерен, стоя на коленях и скованный наручниками? А если напротив него будет не коп, от которого можно откупиться, а скажем, маньяк? Что случится, если стены его отчуждённой правильности и практически монашеская идеология власти рухнут в одночасье? Псих не подчиняется никому: ни власти, ни деньгам, ни религии. Как тогда отец будет влиять на человека, который вне законов и правил?       Даже сын для него — это очередное вложение, которое в дальнейшем должно сыграть на него. Да, этот человек определённо опасен, но далеко не вездесущ и не всемогущ. И когда-нибудь он обожжётся. Я не знаю, откуда у меня такое предчувствие и злорадство… Не могу объяснить, что меня сбивает с толку, и почему я упорно думаю, что-то вроде «так жить нельзя, так жить — не правильно», глядя на него. Но я определённо не его поля ягода. Я другой и не хочу играть в эту игру под названием «жизнь», а тем более ступать на поле битвы под названием «бизнес».       Думаю… это говорит во мне юношество. Скорее всего, отец прав, и скоро реальность подрежет мне крылышки наивных мечтаний, но… как же я хочу встретить человека, что смог вырваться из ловушки «правил»… Господи, если такой человек существует… Нет, я не хочу, я просто обязан с ним встретиться!

***

      День сегодня подчёркивал моё вялотекущее состояние. Несмотря на обещание «как можно быстрее» найти звезданутого хакера с прожжённой платой вместо мозгов, я все занятия лишь лениво слушал учительские «бла-бла-бла»… Погодка была пасмурная, хотя с утра светило раздражающе-яркое солнце. Внезапные усы серых облаков выросли так быстро, что позавидовал бы любой цирюльник, и на всех разом стремительно напала лень и нерасторопность. Даже учителя временами прерывались на середине предложения: кто прикрывал рот ладошкой, а кто в открытую глубоко зевал. Что уж говорить про учеников. До обеда ещё было светло, и младшие классы успели покупаться в лучах солнечной столовки, а вот «старшаки» вроде меня уже заседали в серых тонах.       Потом в коридоре меня поймала завуч и попросила зайти к Арине Жирайровне на переменке после уроков. Закончив разговор, я деликатно отвернулся и закатил глаза до упора… Вашу ж Машу… Только этого мне не хватало… Эта женщина как вцепится в меня клешнями, так до конца рабочего дня и не отпустит! Я для неё, можно сказать, свободные уши и амнистия для жалоб…       «Н-да… вот и закончился мой прекрасный ленивый день», — думал я, подходя к кабинету. И тут… Ебать-копать-налево-твою-мать! Димка! У доски торчит, тряпкой мокрой возюкает. Я аж прихренел — уставился на него, будто бы не сутки не видел, а полжизни так точно. Выгладит как обычно: худющий как скелет, мешковатая футболка висит на худых плечах как на вешалке, мелкий — что в пупок мне дышит, глазками исподлобья зыркнул. Я тут же перевёл взгляд на училку, но чувствую, что этого гада так не провести. Как я вошёл, так он сразу напрягся весь — будто глаза на затылке. Точно, думаю, засёк, что я на него пялился как на Колосса. Хотя этот чёрт вполне тянет на восьмое чудо света.       — Ой, Максимка, проходи! — заискивающе прощебетала Арина Жирайровна, а я сдержанно улыбнулся, подавляя в себе желание поёжиться…       — Ой, Максимка, проходи… — тихо перекривлял Димка тоненьким голоском.       — Вот, садись, пожалуйста, — продолжила женщина и, не услышав издёвку, предложила мне первую парту, рядом с её столом.       — Ага, садись, пожалуйста, дай только кнопки смету и подушечку подложу под ваши золотые половинки, — промямлил дерзкий сморчок себе под нос, копируя её интонации, и из моего горла против воли вырвался шуршащий смех.       Мне удалось скрыть усмешку кашлем, но мелкий пиздюк на этом не остановился. Пока училка старательно вешала доширак мне на уши, этот клоун устроил целое шоу у доски. Сначала он демонстративно возюкал тряпкой, скрипя старыми петлями боковых отделений учительской доски. Потом старательно вытирал тряпкой надписи «Макс — рваный бакс» и «FUCK YOU» на белёсом фоне размытого водой мела. А потом устроил какой-то балет, принимая такие позы, будто не оскорбить меня пытался, а соблазнить или на крайняк спровоцировать.       Я старался всячески игнорировать его выходки и, то и дело, умно кивал в паузах учительского монолога, пытаясь выцедить суть из приторной лести и жалоб. Но, должен признать, на финальном акте я конкретно подвис на этой глисте в футболке. Гибкое худое тело в складках несоразмерно широкой одежды выглядело чертовски соблазнительно. Я даже забыл, что смотрю на грёбаного Димку. И откуда в нём эта сучья пластика?       А потом я увидел нечто, что буквально оглушило меня: он потянулся стереть дату и время, футболка задралась, оголяя его поясницу, и над каёмкой мешковатых джинс низкой посадки, что висели на бедренных косточках на честном слове, открылся вид на неприятный синяк мутного фиолетово-зелёного цвета. Я шокировано уставился на него, забывая о необходимости разгадывать учительские ребусы из чуши.       Димка всё также весело продолжал вилять бёдрами и дрыгать ногами, переваливаясь с пятки на носок и пританцовывая в сбитый ритм, но мне уже было не до веселья. Это я его так?       Чувство вины с новой силой накатило, наливая свинцом виски.       Заморыш всё-таки умудрился вытереть доску и, буркнув училке смятое «я закончил», свинтил из класса, да с такой скоростью, что Арина Жирайровна даже не успела охнуть — как его уже и след простыл. А я твёрдо решил разобраться со всем этим дерьмом.