93' Til infinity

      Авантюрин засыпает только под утро. Телефон лежит на второй подушке — так легче было представить, что тихое сопение, слышимое сквозь динамики, было здесь, во плоти. Рука импульсивно тянется вперёд. Он бы мог почувствовать мягкость тёмных кудрей пальцами, будь всё так. Он даже не против пьяного дыхания, если бы это означало человеческое присутствие. Глупый-глупый Веритас. И чего было так напиваться?       Мать тоже напивалась, иногда заводя долгие разговоры о том, что она не была готова. Авантюрин всё равно залезал ей под руку, ловя мимолётные поглаживания по голове словно божью благодать. А потом она ушла, благополучно скинув его на хрупкие плечи Джейд. Нежные прикосновения остались в прошлом. Даже вспоминать о присутствии у него родительницы женского пола — тошно, о том, чтобы называть её «мамой» вообще речи не идёт.       Его единственной семьёй оставались всё та же Джейд и Топаз со своим свинтусом. Семья поменьше — коллеги, с которыми они раз в пару недель встречались на игре в покер. Веритас за недолгую неделю, или сколько там, Авантюрин даже и не помнит, успел приблизиться к группе людей, не вызывающей у него перманентного раздражения. Звонок с ним сбрасывается около шести утра, поэтому он пишет короткое сообщение, удовлетворённо закрывая глаза.       Лучше бы не закрывал. Увидел бы вовремя, тут же среагировав, заставил передумать, применил гипноз, да что угодно было бы лучше тупой пустоты, когда Авантюрин видит на экране сообщение.  «Не лучше. Я бы хотел извиниться за причинённые неудобства, прекратить всё это и извиниться ещё раз. Надеюсь, у Вас всё будет хорошо.»       Какие ещё неудобства, дурак старый? Склероз на старости лет подействовал? Авантюрин откидывает телефон подальше, вцепляется в собственные волосы. Всё настолько знакомо, что становится плохо. Он шмыгает носом, пытаясь проверить все доступные ему способы связаться и напрямую спросить что это вообще за хуйня. Да какой блять нормальный человек так поступает? Звонок не идёт. Удалённый аккаунт на сайте. Чёрный список в мессенджере.        Коктейль из эмоций смешивается в ударе кулаком по столу, в мерзком чувстве дежавю и злости. Непонимание и некое подобие грусти сменяется злостью и раздражением. Уже через час он пытается от них избавиться, с остервенением хватается за светлую шевелюру Сугилита, вынуждая закинуть голову назад и громко стонать. Авантюрин быстрым темпом вбивается в его готовое на всё тело, желание причинить боль кому-то,  кроме себя, затуманивает разум.       Топаз настойчиво стучит в дверь, но едва ли он откроет. Уж точно не сейчас. Сугилит выгибается в пояснице, подставляя задницу. Авантюрин убирает руку с его волос, тыльной стороной ладони вытирает пот со лба и отпускает несколько ударов по округлым ягодицам. Каждая фрикция выталкивает Веритаса из его головы. Даже если ценой такой терапии было недовольство Топаз, то он был готов её заплатить.       Он кончает внутрь спустя несколько минут, даже не пытаясь узнать, кончил ли Сугилит. Его проблема, вот и пусть сам решает её. А Авантюрину пока надо разобраться со своей. Он решительно открывает дверь, облокотившись на деревянный скос. Топаз смотрит на него, в небрежно наброшенном халате, а после — на Сугилита, что всё ещё лежал голой задницей кверху. Даже не нужно прищуриваться, чтобы рассмотреть вытекающую из ануса сперму.  — Мерзость. — естественно, она всё прокомментирует. Авантюрин в ней даже не сомневался. — Скажи мне, ты совсем ебанулся? — Я просто вытрахиваю стресс. В чём проблема? В шуме? Извини, в следующий раз заткну ему чем-то рот, чтобы не беспокоил. В его присутствии? Извини, меня только что кинули, и я не в настроении. Что-то не устраивает? Иди поплачься Джейд, она любит утешать таких бедных и несчастных. Что-то ещё? Если нет — то адьос, аривидерчи, чао. — он выпаливает всё на одном дыхании, ставя точку захлопнутой перед носом Топаз дверью.        Авантюрин ощущает, как в груди поднимается волна стыда, но он быстро глушит её, как глушат рыбу в водоёмах. Хватит с него стыда.  — Можешь перевернуться на спину. Если Топаз не устраивает шум, который ты издаёшь, то самое время закрыть тебе чем-то рот.        И Сугилит переворачивается, нетерпеливо облизывая губы. Жаль, у него нос без горбинки — неудобно будет сидеть на лице. Жаль, что прямо под рёбрами пусто. Его снова бросили. Он снова один.

***

      Cекс принёс долгожданное опустошение. Авантюрин вытягивает руку, прикрывая солнце, светящее в окно. Он бы мог просто попросить телефон Топаз и позвонить. Он бы мог сделать это хоть сейчас, но буквально пару часов назад он закрыл дверь перед её носом, как самая неблагодарная в мире шваль.        В её комнату он идёт словно осуждённый на смертную казнь преступник: склонив голову и едва перебирая ногами. Топаз сидит на кровати спиной к двери, рукой гладит Намби по спине, не забывая пощупать мягкие ягодицы каждый раз, когда возвращается к ним. Намби это только в радость: он лениво похрюкивает и дёргает задними лапами.        Авантюрин стучит по деревянному откосу и тактично покашливает, получая в ответ презрительную тишину. Значит, нужно начинать первым. — Прости меня. — он с начала партии выкладывает все карты на стол. Небрежно, грубо, но по-другому не получилось бы. — Мне не стоило говорить всё это. — Не стоило. — вторит тихий голос с последующим судорожным вздохом.  — Мне жаль. — Авантюрин не решается переступить порог, посматривает на обтянутые плюшевыми наволочками подушки и большой цветок в углу. — А у тебя всегда всё «меня» и «мне». Не стоит извиняться, если хочешь сделать лучше себе. — Топаз рубит сплеча, выворачивает в Авантюрине всё наизнанку. — Выйди из моей комнаты.        Чужие слова ощущается пощёчиной на собственном лице. Жгучей, до невозможного болючей, словно взятие крови из пальца, и опустошающей. Авантюрин не находит что сказать, делает несколько шагов назад и прикрывает за собой дверь. Она успокоится, он знает это наверняка, но в груди всё равно неприятно побаливает.        [Вырви сердце из груди и положи его в мои ладони. Ты ведь не заберёшь его обратно?]

***

      Короткое сообщение Джейд, что ему нужен перерыв. Насмешливо-нейтральная реакция поднятого вверх пальца всплывает на оставшимся неотвеченным сообщении. Едва ли можно было ожидать другого. Желание позвать Сугилита он душит собственными руками, запирается в своей комнате и перебирает весь устроенный им бардак. Лежащие на полу и предметах мебели вещи, новое постельное бельё, пыль на широких листьях цветка.        Руки то и дело хватаются за телефон, будто Веритас внезапно передумает. Мысль позвонить с телефона Топаз отметается тоже — нарушать чужие границы, и Топаз, и Веритаса, не хочется, даже в ущерб себе. Значит, так надо. Значит, так и должно было произойти. Не стоило привязываться к кому-либо, стоило слушать Джейд, а не самого себя.        Авантюрин отклеивает фотографии со стены, проводит пальцами по лицам и перебирает, что отправится обратно в небольшой ящик, а что новое появится на стене, прямо между криво развешанной гирляндой на батарейках. Любимая фотография с Джейд и Топаз отправляется в центр, от неё во все стороны расходятся другие: фото с новогоднего корпоратива, где Сампо блюёт в таз, Ханаби показывает два пальца в камеру, а Сугилит упорно тянется к Авантюрину за поцелуем; растрёпанная Топаз, обнаружившая в своей постели коричневый сюрприз от Намби; Джейд с перепачканной соусом от пиццы грудью и десятки других.       На дне ящика воспоминаний — старая, потёртая фотография, которую Авантюрин не решается выбросить. У неё похожие глаза и мягкая улыбка. Пятилетний Авантюрин, сидящий на её коленях, суёт палец в нос и смотрит в сторону. Румяное и не испещрённое морщинами лицо Джейд кажется чужим. Снимок изначально принадлежал Джейд. Надписи маркером на задней стороне почти и не видно.        «На пикнике с Витой и её козявкой». Год и вовсе успел стереться. Запечатлённое событие отзывается в памяти Авантюрина тупой болью в затылке. Она оставит его спустя всего год и пару месяцев, в промозглый дождливый день октября.  — Моя мама самая красивая! — говорит он, дёргая Джейд за штанину широких брюк.  — А я что, не такая красивая, козявочка? — она присаживается перед ним на корточки. Он слышит смех матери на периферии, но Джейд не даёт ему обернуться, держа его ладони в своих. — Мама красивее всех! — он смеётся и мотает головой. — Но ты тоже ничего, может однажды я выйду за тебя замуж. — Женюсь, а не «выйду замуж», Какавача. — ему нужно обернуться на неё. Он хочет этого так отчаянно сильно.       Стук в дверь вырывает из чёрной дыры, не давая зарыться в воспоминания глубже, чем стоит. Лицо Виты расплывчатое. Авантюрин быстрым движением смахивает каплю с фотографии и тыльной стороной ладони вытирает нос. Топаз входит сама, так и не услышав, что можно войти. — Я сделала чай. Будешь? — у неё тихий, наполненный усталостью, голос. Авантюрину всё ещё плохо от того, что он наговорил. — Да. — он не поднимает голову, быстро-быстро моргает и шмыгает носом. Злополучное фото отправляется на своё законное место — на самое дно. — Всё хорошо? — это не она должна спрашивать, а он. Хочется утвердительно кивнуть, натянуть улыбку и пойти на кухню. Выходит отрицательно покачать головой. Не хорошо. Казалось, что да, а на деле всё происходит снова, снова и снова. Только кажется, что вылез из трясины, как она затягивает обратно, не давая отдышаться. Он так устал. То ли в кровать лечь, то ли в могилу.       Авантюрин не поднимает голову, проводит пальцами по ровным граням ящика, пытаясь найти в методичных действиях своё собственное успокоение. Кровать прогибается под тяжестью второго тела, длинные, тонкие руки Топаз обвиваются вокруг его шеи. Задушит, может. А, нет. Пальцами расчёсывает спутанные на затылке пряди и с тяжёлым вздохом притянет к себе. Лицо Авантюрина утыкается в мягкую грудь, ладони упираются в поверхность кровати.  — Не надо. Это я должен так делать, а не ты. — он шмыгает носом между каждым вторым сказанным словом, Топаз на это только цокает языком. — Дают — бери. — спорить с ней всегда себе дороже, да и делать это не особо хотелось. Истощённый мозг не хочет и пытаться. — Хочешь рассказать, что случилось?        Он кивает, утирает нос футболкой Топаз и откидывается назад, утягивая её за собой. Топаз молча терпит руки, крепко обвитые вокруг её шеи, не переставая гладить Авантюрина по голове. 

***

      Весь следующий день он проводит в постели. Выключенный телефон, горячий крем-суп из шпината с трюфельным маслом и шкварками, приготовленный заботливой рукой Топаз, жаль, правда, что не из Намби, который прикипел к ковру посреди комнаты Авантюрина. Жалеет его, видимо. Топаз тоже жалеет. Авантюрин их жалость принимает, но понимает, что единственное, чего он сейчас желает, искренне и без толики сомнения, — настучать Веритасу по лицу. По его несравненно красивому лицу.        Ему просто нужно отпустить это всё. Веритас был прав, в нём и правда нет ничего такого, что могло бы Авантюрина в нём зацепить. Старый профессор, неспособный даже удержать член в руках, ему абсолютно не подходит. Больно он ему сдался. Вливать в себя ложь так же легко, как вливать водку, что недавно купила Топаз. Будто бы состояние алкогольного опьянения могло когда-либо решить навалившиеся на хрупкие плечи проблемы. Выключенное вечером электричество планы не сбивает. Они зажигают свечи, расставляют их по всей квартире и взглядом впиваются в тёмный город перед ними.   — Ты же знаешь, как я тебе благодарен? — спрашивает он, откидываясь на подушку и сжимая в руке стакан с разбавленной водкой. — И что я всё для тебя сделаю. — Ты выгуливаешь Намби по первому его зову. Конечно, я знаю. — Топаз ведёт плечами и улыбается. — Я тоже тебя люблю.       Утром в среду Авантюрин чувствует себя ещё хуже, чем прошлые два дня. Тёмные круги под глазами, растрёпанные после бурного вечера волосы. Кажется, будто его засунули в мясорубку и перемололи без анестезии. Быстрый контрастный душ не помогает, поэтому он решает одеться и сделать Топаз приятно. Кофе не помешает им обоим.        Он приоткрывает дверь в её комнату, делает компрометирующее фото и тихо смеётся себе под нос. Компромат на Намби, конечно. Это же его мясистая задница лежала под носом у Топаз. Может, хоть сейчас свинья отправится в духовку.        На улице стоят лужи, всё ещё моросит дождь. Дышится уже легче, чем пару дней назад. Может и правда стоит отпустить всю ситуацию, мол, было и было. Не стоит распускать слюни по случайному увлечению, закончившемуся так быстро. Авантюрин запахивает расстёгнутую куртку и старается обходить все лужи по пути в кофейню.  — Два капучино, пожалуйста. — он сжимает края стойки пальцами и скользит взглядом по выставленным в жёлтом свете десертам. — Пять минут. Неплохо вчера молния ударила, да? Я как раз закрывалась, думала, что поседею от страха. — бариста встряхивает двумя длинными хвостами и тяжело вздыхает.  — Ты слишком юна для седых волос, Сушан. — Авантюрин качает головой и улыбается, выбирая черничный чизкейк.  — Будто бы ты намного старше меня. — Сушан фыркает, и ставит перед ним первый стакан в холдер. — Сколько тебе, кстати? — Секрет фирмы. Заверни мне ещё два чизкейка, пожалуйста. — она цокает и кивает, впихивая второй стакан в тот же холдер. — С тебя как обычно. — Авантюрин кивает, оставляет две купюры на стойке, а третью засовывает в банку для чаевых.        Сушан справляется быстро, щипцами хватает два чизкейка и складывает их в фирменную картонную упаковку. Большое количество сахара определённо должно вытянуть Топаз из состояния алкогольного коматоза.  — Спасибо, до вечера тогда. — в правой руке подстаканник, в левой — коробка с десертом, перед ним — застывший на пороге Веритас. Он не успевает осмыслить картину, открывает и закрывает рот, словно выброшенная на берег рыба. — Какого…       Веритас круто разворачивается и выбегает обратно на улицу. Авантюрину кажется, что у него галлюцинации. Он оставляет купленное на стойке и выбегает следом. Какой же бред. Нереалистичный, написанный волшебным пером в книге сказок, бред. Может, он бредит из-за выпитого вчера? Может, он выдаёт желаемое за действительное. Но Веритас и правда бежит впереди него, поворачивает голову назад и пытается ускориться. Вчера он хотел разбить ему лицо, неужто удача вновь вернулась к нему и решила дать возможность исполнить мечту? Как бы то ни было, Авантюрин всему этому поддаётся.       Едва ли не впервые в жизни он чувствует такой азарт. Ветер обдувает лицо, первобытное желание охоты: догнать и впиться в шею зубами, чтобы ощутить металлический привкус крови на языке. Лужи под ногами расходятся волнами, он точно Моисей, разделивший море пополам. Хочется смеяться, но в контексте ситуации это выглядит странно.        Веритас убегает от него, сверкая пятками. Авантюрин ему не позволит. Он явно спортивнее и быстрее, чем закостенелый в кабинете профессор, и вряд ли то, чем Рацио там занимается, даёт ему хоть каплю преимущества. Авантюрин уверенно сокращает расстояние между ними. А ещё Веритас не знал об устройстве жилого комплекса и куда стоит бежать. Вот заверни он направо на прошлом повороте — оказался бы у паркинга и успешно покинул место преступления. Впереди же, куда он так упорно продолжает направляться, тупик.        Авантюрин тяжело дышит и таки позволяет себе засмеяться. Он разгоняется ещё чуть больше и, наконец, задевает пальцами чужое плечо. А после запрыгивает на спину, сбивая того с ног.        Веритас ему поддаётся — падает плашмя на асфальт и скрывает лицо в ободранных ладонях. Авантюрин скользит руками по его спине, подтягивается чуть выше и пальцем убирает упавшие на глаза пряди. Глаза вблизи ещё красивее. Рацио моргает и тяжело дышит, но освободиться от чужого веса не пытается. Авантюрин облизывает пересохшие от бега губы и ведёт пальцами дальше: по открытым участкам кожи, не скрытым ладонями, по длинным пальцам и чёрным ресницам. — Привет, Веритас. — Авантюрин видит, как дёргается его кадык и с какой паникой он смотрит на Авантюрина. — Не сильно ушибся?        Сильно мучать его пока не хочется — Авантюрин встаёт и протягивает ему руку. Веритас убирает ладони и облизывает красные губы. Кровь из разбитой нижней и носа стекает по подбородку и разбивается о мокрый асфальт. Авантюрин силится подавить улыбку. Так ему и надо. Сухая, испачканная в грязи, ладонь ложится в его, мокрую. Авантюрин несильно сжимает её, будто пытаясь убедить себя: вот он, Веритас, во плоти. Он существует не только на экране, но и в реальной жизни.  — Ты пойдёшь со мной, Веритас. И больше никуда не убежишь. 

***

      Одетый в пальто Веритас, с тяжёлыми кудрями и испачканным кровью лицом, кажется в их с Топаз квартире чужеродным. В холдере вместо двух стаканов с кофе теперь располагались три. Молчание между ними можно было резать ножом, шлифовать наждачкой и взрывать. Пока Рацио снимает ботинки, Авантюрин относит стакан с кофе в комнату спящей и ни о чём не подозревающей Топаз. Авантюрин гладит её по светлой голове и тихо покидает пределы чужой комнаты. У него была своя проблема. Высокая, в тёмном свитере и с горбинкой на носу. — Пошли со мной. — Авантюрин открывает дверь в свою комнату и проходит внутрь, оставляя холдер на столе. — Можешь сесть на кровать, пока я схожу за аптечкой.        Веритас кивает и оглядывается по сторонам. Вглядывается в фотографии, в вид из окна, в цвет постельного белья и собственные ободранные костяшки. Голова шла кругом. Авантюрин находит аптечку в ванной, хватается за ватные диски и смачивает чистое полотенце водой. Веритас напоминает ледяную статую. Раздражающий до зубного скрежета. Аптечка опускается на кровать, Авантюрин — стоит над сжавшимся Веритасом. Мокрая ткань касается носа и губ, стирает следы крови с подбородка, задевает уже начавшуюся запекаться рану на губе и пускает кровь снова.        Авантюрин пытается понять, что конкретно он сейчас ощущает. Обиду? Разочарование? Убийственное сочетание в одном человеке, не имеющее возможности выплеснуться. Или имеющее?        Авантюрин сжимает его лицо одной ладонью. Авантюрин, если честно, надеется, что ему больно. Веритас молчит, раз за разом упуская возможность начать разговор. Авантюрин же в ответ на упрямое молчание горестно усмехается. Авантюрину хочется его ощупать, надавить, разобрать на детали и сломать.        Он склоняется к его лицу, скользит языком по окровавленным веритасовским губам и звучно втягивает нижнюю, посасывает и проводит по ней языком. Едва ли похоже на поцелуй. Скорее — на заявление собственных прав. Маленькая струйка стекает по подбородку и остаётся на губах Авантюрина. Он проводит большим пальцем по губе Веритаса и тут же облизывает палец. — Хотел убедиться, что это не сон. — тихо шепчет он. — Ты хоть что-нибудь скажешь?       Авантюрин даёт ему время на ответ. Медленно отслаивает ватные диски, долго ищет перекись, несколько минут делает вид, что открывает крышку. Собственные чувства напоминают маятник. С одной стороны — желание причинить боль, с другой — нежность, затопившая всю комнату и упирающаяся в потолок. Ему никогда не было так плохо.        Он смачивает ватный диск и вновь подходит к Веритасу, застывая меж его разведённых ног, касается коленями бёдер и вновь тянется к тёмным прядям.  — Как я и думал. Хочешь, я скажу? — Веритас поднимает на него затравленный взгляд. Авантюрина вид грустных тёмных глаз заставляет незаметно вздрогнуть и ощутить, как внутри что-то переворачивается. — Я думал о тебе каждый день на протяжении всего этого ёбаного периода. Я надеялся, что у тебя всё хорошо, что ты хорошо себя чувствуешь, потому что то, что ты сделал… не делают просто так. Пару раз я звонил чисто на автомате, потому что успел привязаться и соскучиться. Может, мне не хватало лекций о космосе, того, как ты заставлял меня соблюдать режим и поесть. Или тебя. А ты просто… испарился.  — Мне очень… — Веритас осекается, когда видит как Авантюрин хмурит брови и сжимает кулаки, будто прямо сейчас он набросится на него, но не с новым поцелуем, а желанием избить. — В детстве у меня не было друзей. Я брал книгу из библиотеки отца и в школе открывал на случайной странице, в надежде, что кто-то подойдёт ко мне и радушно спросит, что я читаю.  — Никто не спросил? — спрашивает Авантюрин, расслабляя ладони.  — Никто не спросил. И тогда я понял, что никому до меня, в сущности, нет дела. Так было всегда, да, признаюсь, с некоторым очень редким исключением, преимущественно в лице таких же людей, как и я. А ты… другой, не такой, как они. Не из-за того, чем ты занимаешься, я не про это. — он переводит дыхание и смотрит дальше, на небольшую напольную вешалку и пыльный цветок в углу. — Я испугался. Легко казаться одним человеком, когда общаешься в сообщениях или видеосвязи, когда на деле ты совсем не такой.  — Ты совершенно такой же. — он качает головой и даже, кажется, протягивает руки к веритасовским бёдрам, но осекается. — Авантюрин. — Веритас качает головой и облизывает разбитую губу, недовольно морщась. — Я старый, скучный, занудный, совершенно никакой, в моей жизни нет ничего, кроме работы и пустой рутины. Ты мне правда нравишься, но я не подхожу тебе. Ты заслуживаешь кого-то получше, чем я. Заслуживаешь весь мир.       Авантюрин качает головой и поджимает губы. Глупый-глупый Веритас. Он протягивает руку, касаясь наконец-то смоченным ватным диском разбитой губы. Веритас шипит, хмурит брови и тихо хнычет. Авантюрин гладит его подбородок и аккуратно дует на рану, начавшую покрываться пеной.  — Не болит? — голос наполняется всей мягкостью и той самой нежностью. Веритас качает головой, перехватывает его ладонь и подносит к лицу. Губы касаются каждой костяшки и задерживаются на внутренней стороне ладони. Веритас ластится, трётся о его ладонь, точно потерявшийся пёс.  — Хотел убедиться, что это не сон. — Веритас переходит на хриплый шёпот. — Я идиот и знаю об этом. Надеюсь, что ты сможешь простить меня.       Авантюрин хочет сказать, что никакой он не старый, не занудный и далее по списку. Что он замечательный. Что от одних касаний губами к собственным пальцам он готов простить Веритасу и свинское отношение, и побег, и отчуждённость. Но остатков гордости в нём больше. — Я могу покурить? — спрашивает он, и Авантюрин кивает, становится коленями на кровать, чтобы открыть окно, после чего отступает на шаг назад, пряча покрасневшее лицо в тени комнаты.       Он поворачивается к нему спиной, вновь сортирует всё лежащее в аптечке и пытается отдышаться. Пахнет дымом и тянущейся с улицы влагой. Пахнет сладко и удушающе, так, что хочется задохнуться — добровольно пойти на смерть.        Веритас глубоко вдыхает холодный воздух, вглядываясь в пелену молочного тумана за окном. Протяни руку и испачкаешься в липком ощущении ненависти. Он подкуривает и нервно ведёт плечом. Авантюрин прямо за ним, его взгляд прожигает, Веритас видит это затылком, чувствует едкое раздражение и кровь на собственных губах. Солёная.  — Ещё что-то скажешь? — холодный тон вынуждает вздрогнуть всем телом, поспешно затянуться и повернуть голову, смотря на сжавшегося в углу комнаты Авантюрина. — Хочешь пойти со мной на свидание? — выпаливает он прежде, чем успевает подумать, словно с Авантюрином по-другому и нельзя: сразу, не думая и с разбега в карьер. Лови, пока не улетел. — Только… без поцелуев. Это слишком быстро . — Слишком быстро? — Авантюрин усмехается и скользит по Веритасу взглядом сверху вниз. — Хорошо. Обещаю, что больше не буду целовать тебя без разрешения.