93' Til infinity

— А это? — Авантюрин скидывает скриншот из недавно попавшегося видео и возвращает взгляд на экран. — Фотошоп. — Веритас на секунду отвлекается от пачки тестов, оценивая взглядом изображение. — «Туманность сердца» в реальности напоминает скорее человеческое сердце. В ней содержится много водорода, поэтому она обладает красным цветом. Находится на расстоянии семи с половиной тысяч световых лет от Земли. Вверху, кстати, можно рассмотреть соседнюю туманность, которая называется «Рыбья Голова».  — Но выглядит красиво. Даже если фотошоп. — Авантюрин пожимает плечами и проводит кисточкой от лака по ногтям.        Красить их он начинает ещё час назад, но Веритас после очередного «секса-почти-по-телефону» внезапно решает снять футболку, отвлекая от намеченного плана. Авантюрин и так постоянно видит мышцы на его руках, но, разглядев всё остальное, едва не ловит инсульт. Или инфаркт. Неважно. Факт остаётся фактом — своими сиськами Веритас тоже может раздавить ему голову.        Авантюрин даже успевает решить, что сможет уломать его на второй раунд, но тот, поджав губы, качает головой и говорит, что ему нужно заняться работой. Приходится смириться, тяжело сглатывая горький комок в горле, когда глаза то и дело натыкаются на подтянутый живот и грудь.  — Расскажи ещё что-нибудь. — слой лака, наконец, покрывает мизинец на левой руке. Теперь время правой. — Иногда я думаю, что если бы могли найти способ сжать тёмную материю до размера теннисного мяча, то она бы стала отличной заменой топлива для космических исследований. Это также уменьшило бы расходы на космическую промышленность. Предполагаю, что в будущем тёмная материя стала бы чем-то вроде нефти — ценный и грязный ресурс. — под научный бубнёж Авантюрин успевает накрасить целых два ногтя на правой руке, получается довольно медитативно.  — Давай ещё что-то. Слушать тебя, когда ты в таком виде, одно загляденье. — Авантюрин укладывает голову на собственное колено и из-под чёлки вглядывается в его лицо. Веритас краснеет, даже грудь идёт такими же пятнами. — Даже не смей искать футболку. — Пару лет назад учёные намеренно врезали в астероид дрон, чтобы чисто экспериментально посмотреть, сможем ли мы кинетической энергией оттолкнуть от Земли потенциально опасный камень когда-нибудь потом, если вдруг на нас будет лететь огромный астероид, который способен разрушить цивилизацию. — Авантюрин видит, как Веритас пытается прикрыть то одну грудь, то вторую листами с тестами. Получается скверно, поэтому он всё же отказывается от этой идеи.  — Получилось? — остаётся мизинец, левая же рука почти успевает высохнуть. Авантюрин слышит, как копошится Намби под его дверью и как Топаз противно сюсюкается со своим молочным поросёнком.  — Да. — Веритас кивает и возвращается к бумагам, замолкая снова, но тут же исправляется. — Дашь мне закончить с тестами? Немного осталось.   — Могу просто дать. — он пожимает плечами, Веритас тихо вздыхает и качает головой. — Занимайся, профессор.        Авантюрин, наконец, заканчивает со второй рукой, придирчиво осматривая результат. В принципе не так уж плохо. Веритас слишком сильно фокусируется на очередном тесте, кончиком ручки то и дело стуча по щеке. Авантюрин видит, как он сводит брови к переносице и судорожно вздыхает, практически брезгливо спихивая лист А4 на пол. Не хотелось бы Авантюрину быть его студентом. Он придирчиво осматривает слой лака на собственных ногтях, удовлетворительно кивая самому себе. Уведомление о новом сообщении отвлекает его. Былое спокойствие покидает его, когда он видит одинокую «В.» в имени контакта. «Прошу тебя, Какавача, поговори со мной.»       Авантюрин раздражённо свайпает сообщение влево, переворачивая телефон экраном вниз. Да пошла она. Пузырёк с лаком переворачивается на свежее постельное бельё, пачкая его бирюзовой жидкостью. У неё ногти были такого же цвета тогда. В груди заворачивается ком, ломает клетку из рёбер, делает несколько оборотов вокруг сердца — эдакие Ио, Европа, Ганимед и Каллисто, что без устали курсируют возле Юпитера, —  и, наконец, устремляется в желудок, утопая в желудочном соке.  — Всё хорошо? — Веритас уже без тестов, с нахмуренными бровями и протянутыми к экрану руками. Хороший такой, хочется уродливо заплакать. — Конечно. — Авантюрин натянуто улыбается, а Веритас в ответ на это качает головой, смотря с немым укором. — Ладно. Нет. Но я не хочу говорить про это. — Как скажешь. — Веритас, видимо, переключается на телефон и куда-то идёт.       Авантюрин видит провод на потолке, рассеянный свет в коридоре и, видимо, на кухне. А ещё смотрит на всё это с ракурса снизу. Переключиться на то, как перекатываются у Веритаса мышцы груди, оказывается приятнее, чем думать о злосчастном сообщении.  — Ты где такие сиськи отрастил? — Авантюрин не сдерживается, тоже поднимается и, поставив ноутбук на стол, сдёргивает испачканное покрывало с кровати. — Ну типа, ты же профессор, явно ничего тяжелее книг в жизни не носил. — Я хожу на теннис с… другом. — Веритас на фоне стучит кружкой и чем-то стеклянным. Авантюрин ложится обратно и накрывает ноги пледом. Свой телефон Веритас, вероятно, облокотил на какую-то поверхность, и Авантюрин прекрасно видит всего его, от пояса до макушки.  — А ещё, в качестве эксперимента, я вступил в бейсбольную команду в университете. Ушёл оттуда перед самым выпуском. — Всё бы отдал, чтобы посмотреть на тебя в обтягивающей форме. — смущать Веритаса становится настолько привычным, что уже и не замечается. Тот делает глоток из кружки и морщится. — И пролезть ко мне в душевую? — он облокачивается на кухонную тумбу и с мягкой улыбкой смотрит прямо в камеру. Смущение в его позе сменяется уверенностью, Авантюрин от этого вида только губы облизывает. — И пролезть к тебе в душевую. — Авантюрин мягко вторит ему, смотря, как переливаются его тёмные волосы под включённым светом на вытяжке. — Может, ты снова хочешь… — Хочу. — а у Авантюрина от его тона мурашки по коже пробегают.

***

      В перерывах между совместной мастурбацией с Авантюрином, переписками с Полькой и написанием доклада Веритас снова и снова думает о том, что его обсессия прямо сейчас на другом конце города. Он совершенно не представляет, что ему делать. Из раза в раз хочется биться головой о стену, хорошо, что подобное желание успешно глушится привычным кофе с коньяком.        Веритас изо дня в день думает над выходом из сложившейся ситуации, перебирает варианты перед сном, когда чистит зубы и когда Авантюрин исступлённо шепчет, какой он, Веритас, хороший и красивый мальчик, кончая на собственный живот. Придумывается целое ничего.        В привычное теннисное воскресенье он изо всех сил пытается сдержаться, чтобы не предложить Сандэю разбить ракетку о его голову. Ракетку жалко. Собственную голову — не особо. Подошвы кроссовок привычно скрипят на хардовом покрытии, когда он отбивает мяч, солнце нагревает макушку, а чрезмерная физическая активность вынуждает пот стекать по лицу.  — Перерыв. — тяжело говорит Сандэй и, прихрамывая, плетётся к лавке. — Я сейчас сварюсь.  — Разденься. — Веритас открывает бутылку с водой и жадно глотает. Осознание, что им обоим плохо, греет душу.  — Надо бы. — он хватается за край поло и тянет вверх, откидывая его подальше. Мокрая от пота грудь блестит под лучами солнца. — Присоединяйся, могу нащёлкать тебя с ракеткой, вбросим в Тиндер и напишем, что у тебя и размером с ракетку. Хотя я думаю, что врать и недоговаривать на этапе знакомства не очень хорошая идея. Не будем писать. — Индюк тоже думал. — от предложения хочется скривиться, но Веритасу так же жарко, как и Сандэю, поэтому снять верх не такая уж и плохая идея. В голову западает фраза о вранье и недоговорках. — Я могу спросить кое о чём? — Спрашивай. — он пожимает плечами, откидываясь на спинку лавки и подставляя лицо редким порывам ветра.  — Я познакомился кое с кем. — Сандэй заинтересовано выгибает брови, но Веритас ощущает себя препарированной лягушкой. — Это подразумевалось, как обычное общение в сети, но оказалось, что этот человек живёт в получасе езды от меня. Я не хочу писать об этом факте напрямую, поэтому всё ещё раздумываю над другим вариантом и хотел бы спросить совета. — А я думал, что ты принял решение умереть девственником. — он тихо посмеивается и качает головой. — В получасе езды — это в тех новых муравейниках? Какая гадость, у тебя отвратительный вкус.  — Я спросил о совете, а не о критике. — критики Веритасу хватает от назойливых голосов в собственной голове, что кошками скребутся по стенкам мозга. — Ладно, забудь. Вернёмся к игре.  — Хорошо-хорошо, дай подумать. Нетерпеливый какой. — Сандэй прикрывает глаза, зачёсывая волосы назад. — Попробуй словить на живца. Отсылай фото всяких узнаваемых зданий, рано или поздно она узнает, а там разыграешь удивление, свидания, свадьба, гроб на двоих. Всё. Мне даже жаль несчастную. — Несчастного. — поправляет Веритас, косясь на Сандэя и пытаясь считать его реакцию. — О как. — Сандэй открывает глаза и встаёт, вновь беря в руки ракетку. — Продолжим?  — Да. — Веритас ощущает, как расслабляются плечи. Он незаметно вздыхает и переводит взгляд на поле.        Отсутствие реакции — уже хорошо, но, с другой стороны, Веритасу как никогда хочется внимания к его частной жизни, даже несмотря на то, что он бы даже отвечать не стал. Просто каплю интереса к чему-то, что никогда не происходило в его жизни до этого. Разве он так много просит? Воспоминания из детства проносятся перед глазами, вынуждают мышцы одеревенеть и пропускать мяч раз за разом.        Он проигрывает первый сет и замыкается в собственной голове во время второго. Сандэй счастливо вещает о желаемом обеде весь путь до раздевалки и в машине до выбранного ресторана. Веритас угрюмо отделяет собственный салат на разные составляющие. Помидоры в верхний правый угол, листья салата — в нижний левый.  — На самом деле, я рад за тебя. — говорит Сандэй, когда вливает в себя второй бокал вина и принимается за третий. — Я знаю, что ты не особо жалуешь меня, хотя я думаю, ты никого особо не жалуешь, включая самого себя. Так что, если нашёлся тот, кто тебе не безразличен — это хорошо.        Веритас не находит, что сказать, но Сандэю, кажется, хватает и скупого кивка. Он убирает столовые приборы в сторону, берясь за свой телефон, и направляет камеру на виднеющееся за окном здание библиотеки. Стоит попробовать. 

***

      Авантюрин отвечает вечером, перед самым стримом. Одинокое «красиво» вынуждает Веритаса считать себя дураком. Библиотека не подошла — нужно искать варианты дальше, хотя есть ли вообще смысл? На вопрос, будет ли он смотреть, Рацио отвечает таким же одиноким «нет», на короткое время удовлетворяя потребность уколоть так же, как это сделал Авантюрин, даже если тот вовсе и не подозревает о чужой обиде.        С чего Веритас вообще решил, что Авантюрин захочет знать его? Не того, что вечно краснеет на камеру и послушно снимает нижнее бельё, а того угрюмого и отчуждённого, из плоти и крови, каким он является в реальности.        Осознание, что ничем он в сущности не отличается от Авантюрина, играющего на камеру, больно ударяет под дых, вынуждает осесть на стоящий возле ванны табурет, уже успевший разбухнуть от влаги и пара. Мелкие занозы впиваются в кожу ягодиц, взгляд цепляется за бурный поток воды из крана. Было бы неплохо, будь вместо воды — крепкий алкоголь, которым можно нахлебаться и потонуть, то ли из-за алкогольной комы, то ли из-за отчаяния.        Кипяток обжигает, заставляет кожу практически моментально покраснеть. Веритас принимается тереть кожу ног и рук жёсткой мочалкой едва ли не до скрипа, сдирать эпидермис, слой за слоем, даже не пытаясь избавиться от мыслей о том, что было бы, сварись он заживо.        На поверхности воды — остатки пены, под ней — скрытое ладонями лицо и тонна внутренних сомнений, которые не спустишь по канализации и не закопаешь под распустившейся в саду на заднем дворе вишней. Вишня начинает цвести раньше всех. Веритас раньше всех увядает.  «Я бы нравился тебе, будь я совсем другим?»       Пальцы касаются экрана сами, в бутылке спиртного на самом дне; даже не замечает, как оно заканчивается. Зажжённая сигарета падает на ковёр, прожигая уродливую дыру. Он обязательно пожалеет об этом, но завтра, когда проснётся и возненавидит себя пуще прежнего. Он обязательно пожалеет об Авантюрине, но позже, с тихим отчаянием смотря на уходящую вдаль фигуру. «Другим это каким?» «Скучным, не эмоциональным, с отсутствующей эмпатией.» «Отсутствующей эмпатией? Ты себя видел? В тебе эмпатии больше, чем во всех людях которых я знаю.»       Веритас ему не верит, бесконечно хочет, но не может. Он оседает на пол в гостиной, пальцем очерчивая прожжённую сигаретой дыру. Лучше бы он в себе прожёг, чем в ковре, который старше него практически в два раза.  «Ты не ответил на вопрос.» «Потому что это глупый вопрос, профессор. Ты нравишься мне любым. Ты что, выпил?» «Немного. Бутылку.» «Мне позвонить, чтобы уложить тебя спать?» «Пожалуйста.»       Даже такое простое действие, как дойти до кровати, оказывается трудным. Открытое настежь окно, откинутый на подушку телефон и ноги в тёплых носках. Веритас не осознаёт, что говорит Авантюрин, вновь скрывает лицо ладонями, чувствуя влагу на щеках. Легче не становится, только хуже и хуже, как снежный ком, скатывающийся с вершины горы, что хоронит его под весом сомнений и страхов.        Авантюрин, кажется, что-то напевает. Веритас ощущает фантомное прикосновение к волосам, будто карманное солнце сейчас прямо здесь, в его комнате. Веритас ощущает мягкость чужих бёдер и не хочет приходить в себя. Запереться бы в бессознательном, пока тело не высохнет. 

***

      Головная боль раздражает. Разрядившийся телефон — тоже. Горло першит, не давая возможности прокашляться. Звонок продлился практически шесть часов, пока, видимо, не отключился телефон.  «Надеюсь, тебе лучше. Позвони, как проснёшься.»       Ему не лучше. К сомнениям, а стоит ли раскрывать Авантюрину, что Веритас знает, где тот живёт, прибавляется стыд за проявленную слабость и то, что Авантюрин потратил на Рацио львиную долю своего времени. Всё начинает скатываться в ебучий сюр. У него ведь своих дел и планов по горло, алкогольные истерики туда не входят. Непреложная истина: если что-либо перестаёт приносить удовольствие — нужно это бросать, иначе избежать рутины и нервного истощения невозможно.  «Не лучше. Я бы хотел извиниться за причинённые неудобства, прекратить всё это и извиниться ещё раз. Надеюсь, у Вас всё будет хорошо.»       Заблокировать в мессенджере. Заблокировать в контактах. Выкинуть из головы безнадёжную гиперфиксацию и сосредоточиться на насущном. Веритас натягивает рукава толстовки на пальцы и смотрит в окно. Ему как никогда хочется спрятаться. 

***

— Держи. — Полька протягивает ему подогретую настойку, Веритас благодарно кивает ей и шмыгает носом.       Он снова уходит от проблем и самокопания привычным ему способом — работой. Выходит не особо успешно: как только Жуань Мэй видит его на работе с насморком и небольшой температурой, то тут же заставляет взять больничный. Тогда из работы остаётся только доклад.        Польке он звонит с дрожащими руками и голосом, мысленно моля не получить приглашение к ней. Он бы стерпел презрительный взгляд на собственное пристанище, но не долгую поездку на другой конец города, где его присутствие настолько ощутимо, что хочется засунуть два пальца в рот. И всё же он здесь, практически на последнем этаже высотки, смотрит вниз на скрывающихся под зонтом людей и прихлёбывает что-то горячее и алкогольное.  — Ты когда-нибудь думал о связи событий приливного разрушения и антиматерии? — спрашивает она его, на её голове очки, а голые ноги растягиваются на диване.  — Не особо. Всё же это два отдельных явления в астрофизике. Есть мысли, как соединить их и привести к одному целому? — у неё на коленях его ноутбук, где-то там — удалённый аккаунт на вебкам-сайте и несколько идиотских поисковых запросов, начинающихся с «как признаться парню, что».  — Можно начать с процессов аккреции и аннигиляции. Если предположить, что в аккреционных дисках может происходить производство частиц и античастиц, тогда теоретически возможно, что в этих условиях могут формироваться пары частиц и античастиц, которые затем аннигилируют, выделяя дополнительную энергию. — Полька говорит тихо, приложив руку к лицу. Указательный палец то и дело стучит по виску, в то время как большой поглаживает линию челюсти.  — Если количество выделяющихся частиц и античастиц достаточно велико для мощного энергетического всплеска, тогда их можно собрать в частичку антиматерии. — Веритас подхватывает, отрываясь от ставшего вмиг ненавистным окна, и садится на диван напротив, закидывая ногу на ногу. — А антиматерию в достаточных количествах возможно использовать как топливо для космических путешествий. — она что-то быстро пишет и тут же вздрагивает, когда слышит гром.  — Тебе не кажется, что если развить выбранную мной тему до таких масштабов, то это только запутает комиссию? — он хрустит костяшками и хмурится, ощущая, как тепло от выпитого напитка, наконец, начинает согревать изнутри. — Может быть, но мы пока просто прорабатываем варианты. — Полька пожимает плечами, но в итоге закрывает крышку ноутбука, откладывая тот на стол. — Не хочешь поужинать?  — Только если ты не против моей компании. — отказывать как-то невежливо, соглашаться сразу — тоже.       Она заказывает доставку, в то время как погода за окном становится всё хуже. Настоящий стихийный апокалипсис. Зачёрпывая полную ложку суп-пюре из шпината с добавлением в виде трюфельного масла, он не вовремя вспоминает вздрагивающего от грома Авантюрина. Полька изменившееся настроение будто чувствует — тут же меняет тему разговора, рассказывая про внутреннюю кухню своей работы, огибая темы, скрытые под грифом «совершенно секретно».       Польку слушать интересно: она уже несколько лет как живёт жизнью, о которой Рацио до этого только смел мечтать. Суп заканчивается, жарко́е из овощей — тоже. Веритас этими разговорами увлекается с головой, даже если он преимущественно молчит. Отпускает его только тогда, когда гаснет свет напольных ламп, и пространство гостиной, совмещенной с кухней, озаряется светом молнии. Полька тихо вздыхает и подсвечивает себе телефоном, чтобы найти свечи. Веритас поджигает фитиль залежавшейся в кармане брюк зажигалкой. — Я постелю тебе на диване, ты не против? — спрашивает она, разделяя оставшийся после ужина мусор по разным бакам.  — Не стоит, я поеду домой. — он качает головой, задвигая за собой стул.  — Не поедешь. — Полька тихо посмеивается, её лицо в желтом свете свечей кажется пугающим. — Лифт не работает во время отключения электроэнергии.  — О как. — Веритас мнётся и нервно сжимает ладонями спинку стула. Он на двадцать четвёртом этаже, пожарная лестница открыта. Спуск займёт примерно двадцать минут и пару месяцев жизни. — Диван звучит хорошо, спасибо.       Полька управляется за десять минут, великодушно предоставляя плед, небольшую подушку и оставшиеся после ухода бывшего молодого человека домашние вещи. Надевать чужое, пусть даже и стираное, неловко, как и принимать быстрый контрастный душ в чужом доме.  — Я могу завесить окно, если тебя раздражает молния. — Полька наливает стакан воды из-под крана, смотря на то, как Веритас пытается устроиться на диване. — Не стоит. — он качает головой, переворачиваясь на бок.  — Хорошо, тогда спокойной ночи. — она салютует ему стаканом, распускает собранные в короткий хвост волосы. — Спокойной ночи. — Веритас вторит, вглядываясь в панорамные окна.       Там, в темноте, другие многоэтажки стоят мрачными тёмными исполинами. Веритасу кажется, что каждое окно подобно глазу, а он под их пронизывающим взглядом — очередная жертва. Авантюрин мог быть в одном из тех окон. Веритас тихо вздыхает и закрывает глаза, игнорируя яркие всполохи. Не думать, забыть, оставить и уснуть. Жаль, что не навечно.

***

      Острые когти проезжаются по обнажённому бедру, оставляя кровавые полосы. Веритас полностью ложится на спину, откидывает голову назад и протяжно стонет, когда чужие губы касаются шеи. Они тут же сменяются на острые зубы. Дай волю — сожрёт вместе с костями, не оставив ничего. Изящная маска скрывает лицо, переплетение золота и бирюзы, светлые волосы торчат в разные стороны. Веритас отчего-то знает, чьё лицо он может обнаружить под маской, только руку протяни.        Он не протягивает. Скользит ладонью по скрытой костюмом узкой талии, с трудом осознавая, что этот Авантюрин больше него в раза полтора. Говорить не хочется, даже когда рука сжимается вокруг члена, вырывая судорожный вздох. Этот Авантюрин не от мира сего, но чувство страха не вызывает. Иррациональная похоть затапливает разум, вынуждает толкаться в скрытую перчаткой ладонь и цепляться за его плечи.        Всё кажется реальным и нереальным одновременно. Веритас смотрит на то, как изящно острые зубы цепляются за край перчатки и тянут вверх, оголяя руку с нормальными пальцами. Они же оказываются во рту Веритаса. Язык скользит по костяшкам и вылизывает каждую чёрточку на подушечках. Тонкая нить слюны остаётся единственным напоминанием, когда Авантюрин достаёт пальцы и опускает их ниже, касаясь ими анального отверстия.        Веритаса берёт дрожь. Та другая рука, с когтями, продолжает сжимать его член, делая медленные фрикции. Он кончает себе на живот в тот момент, когда первая костяшка указательного оказывается в нём, без промедлений проталкиваясь дальше, глубже. Никакой нежности нет в его движениях, одна лишь чистая похоть. В Веритасе нежности нет тоже — он насаживается на чужие пальцы сам, ощущая, как этого мало. Его рука оттягивает пояс брюк, высвобождая член Авантюрина, и тут же сжимает его. Он изогнутый, крепкий, с красноватой головкой, и Веритас определённо хочет его внутри себя.        Авантюрин будто считывает его мысли, вытаскивая пальцы и хватаясь за основание собственного члена. Головка трётся о кольцо мышц, и одного лёгкого движения вниз хватает, чтобы ощутить, как внутренние стенки туго его сжимают. Когтистая рука сжимает бедро, тянет ещё ближе, пока звонкий шлепок мошонки о ягодицы не оповещает, что дальше уже некуда. Веритасу от члена внутри так хорошо, что хочется заплакать. Кажется, что никогда в жизни он не был настолько полным и целостным. Если скользнуть ладонью по низу собственного живота, то можно нащупать упирающуюся головку. Если расслабиться на секунду, то при первом резком толчке можно громко закричать, кончая снова.        Авантюрин двигается быстро и грубо, не церемонится и шире разводит ноги Веритаса в стороны. Из-под маски слышится едва различимое рычание, напоминая что этот Авантюрин даже не является человеком. Этот факт заводит так же, как и звук соприкосновения двух влажных тел. Хочется протянуть руку к члену, но когда Веритас делает это, то ощущает боль из-за повышенной чувствительности. И всё же, ему хорошо, едва ли не впервые после того, как он [___].        Сильные руки переворачивают его, упирают коленями в белоснежное нечто и сжимают ягодицы, продолжая фрикции. Хочется, чтобы Авантюрин продолжал, пока от Веритаса не останется лишь одна пустая оболочка. Глубже, до хриплых стонов, до третьего, уже сухого, оргазма, от которого подкашиваются ноги. Авантюрин удерживает его на месте, не давая сдвинуться.        Всё вокруг мигает, как в старом кинофильме, и вот, Веритас уже самостоятельно насаживается на член, оседлав чужие бёдра. Когти впиваются в ягодицы, пускают кровь, зубы сжимаются на шее. Как же хорошо. Веритас не может нарадоваться этому факту, льнёт к Авантюрину и целует, языком проводя по острым клыкам. На языке тоже металлический вкус — его же собственной крови. Кажется, Авантюрин разгрыз ему артерию.        Следующий стоп-кадр показывает, как Авантюрин держит его на весу, двигаясь хаотично и резко. Живот начинает раздувать от количества выплеснутого в него семени, оно стекает на пол со звуком удара молота. Белая сперма смешивается с кровью от перегрызанных артерий и вен — пока картинка меняется, Авантюрин успевает вскрыть вены на его руках. Пусть будет, думает Веритас. Какая в сущности разница, если он истечёт кровью во сне. 

***

      Он просыпается от мерзкого ощущения влаги. Выданная Полькой футболка липнет к спине, а одеяло оказывается на полу. В штанах тоже влажно. Веритас не хочет смотреть, как можно быстрее встаёт с дивана и, несмотря на головную боль, спешит в ванную. Он проводит руками по фантомным царапинам на бёдрах, которые никогда не будут существовать, по ничем и никем не тронутой шее. Нижнее бельё цепляется к коже из-за пятна спермы на пахе. Он никогда не страдал ночными поллюциями, даже в подростковом возрасте. Когда Веритас нашёл отцовский порно-журнал и впервые обхватил член рукой, он едва ли понял, что нужно делать. И вот он в свои тридцать-сколько-блять-там-лет кончает в трусы из-за эротического сна.        Неловко. Он проверяет штаны на отсутствие пятен жизнедеятельности, и хоть здесь ему повезло — не придётся объясняться перед Полькой. Веритас хватается за влажные салфетки и с остервенением трёт ткань. Со своей функцией они справляются на ура. Хоть какая-то радость с утра. Когда он возвращается в гостиную, то видит Польку, стоящую возле плиты. — Доброе утро. Как спалось? — её фигура теряется на фоне большой комнаты. Веритас же чувствует себя неуютно. Хочется поскорее уйти. — Всё хорошо, спасибо. — дежурный обмен фразами заканчивается здесь, он неловко топчется на месте возле двери, не зная, что делать. — Ты бы не мог сходить за кофе туда, где мы сидели? У меня закончились капсулы для кофемашины. — идти и, соответственно, задержаться ещё на некоторое время не хочется, но выбора у него явно нет.  — Как скажешь. — пока он собирает свои вещи, чтобы снова пойти в ванную и переодеться, Полька озвучивает свои пожелания. Главное, не забыть.       Он аккуратно складывает одежду на дно корзины для белья, отказываясь от идеи посмотреть в зеркало, прекрасно зная, что ничего хорошего там не увидит. Лифт едет до того медленно, что в пору там же задремать снова. Чувства после сна неоднозначные. Может, влияет место, а может — не отступающее чувство вины.        На улице прохладно, светлая плитка из-за потока грязной дождевой воды потемнела. И всё же Сандэй был прав, район и правда отвратительный. В следующий раз стоит предложить Польке встретиться либо на нейтральной территории, либо у него дома. Возвращаться сюда не хочется. Веритас тянет ручку двери на себя и там же застывает на месте. Стоящий напротив человек хмурится и то закрывает, то открывает рот. На тёмные круги под глазами и взлохмаченные светлые волосы тяжело смотреть.  — Какого… — Авантюрин тяжело вздыхает и делает шаг вперёд.       Веритас же делает два шага назад. Инстинкт самосохранения кричит о том, что нужно бежать. И он бежит.