93' Til infinity

      Веритас переводит дыхание, сжимая собственный телефон. Ноги сами несут его из одного угла комнаты в другой: от двери до стола ровно шесть шагов, от кровати до шкафа — четыре.  — Это запрещено правилами сайта, моим руководством и кодексом чести вебкамщиков, но… — Авантюрин прикрывает глаза и внезапно шмыгает носом. — Напиши мне в личные сообщения на onlyfans свой номер.  — Разве вот так не проще? — спрашивает Веритас, сжимая ладонями край стола. — Я готов заплатить, если Вам станет легче. — Не надо. Не нужны мне твои деньги за моё нытьё. — Авантюрин цепляется ногтём за старый выцветший стикер на корпусе ноутбука. — Да и ныть на камеру не входит в список моих фетишей. Только носы.       Веритас ощупывает собственный нос. После — бросает взгляд на экран телефона, где сообщение с его номером оставалось прочитанным и неотвеченным уже целых шестнадцать минут. Открытый документ с начатым докладом на научную конференцию смотрит на него с немым укором — «как ты мог променять меня и события приливного разрушения с их частотой на какого-то парня, на которого ты только и успеваешь, что дрочить да сопли ему подтирать?».        Собственное решение не быть никому спасателем и личным психологом откладывается на высокую и пыльную полку его разума. Изначально он не собирался заходить на сайт, твёрдо решив для себя, что участие в конференции ему важнее блестящих щёк и узких плеч. Рука сама потянула курсор к закладке на стартовой странице браузера, а палец уверенно кликнул. Авантюрина не было на месте, с одной стороны это обрадовало, с другой — заставило задуматься о причинах того, почему привычного стрима не произошло.       А потом он не думал. Увидел красное лицо, небольшие мышечные спазмы лица и пропал. Нажал на кнопку привата, даже не думая о балансе на собственной карте, мысленно извиняясь перед собой и сберегательным счётом, из которого ему придётся доставать накопленные родителями деньги. И вот где он — покорным щенком ждёт звонка от человека, внезапно ставшего его личной обсессией, крепкой и безнадёжной. Даже смешно. Ему тридцать четыре, впереди маячит хорошая перспектива по исполнению давней мечты, а он снова проверяет качество сети на телефоне и нервно подкуривает, стоя возле окна.        Звонок застаёт его врасплох, даже несмотря на то, что он готовился к этому моменту. Незнакомый номер на экране вызывает чувство тревоги — Веритас не любит телефонные звонки, предпочитая ограничиваться сообщениями в мессенджерах или письмами на электронную почту. Звонившего, кажется, тоже переполняет тревога, поэтому Рацио дрожащим пальцем нажимает на зелёную кнопку и прокашливается.  — А ты долго не отвечал, Док. — в динамике слышно, как Авантюрин тяжело дышит, ветер на заднем плане и гавканье собак. — Да ебучий дождь, сколько можно? У нас будет вообще нормальная весна или как? — Что Вы делаете в такое время на улице? — настенные часы показывают пол одиннадцатого, не слишком радужное время, чтобы выйти из дома. — Да ещё и в такую погоду.  — Захотелось кофе. И… поныть, но чтобы лишние уши ничего не услышали. — последняя фраза раздаётся вместе с тихим выдохом. Значит, Авантюрин с кем-то делит быт и место проживания: Веритас эту информацию откладывает на специальную полку со всей собранной об Авантюрине информацией. — А ещё свинья подруги захотела в туалет. Так что это вынужденная мера. Ненавижу дождь.  — Не стоит называть желание поделиться своими чувствами с кем-то таким фривольным и безвкусным «поныть». Это совершенно нормальная практика. — Рацио тушит сигарету и, недолго думая, идёт в коридор, также накидывая пальто поверх толстовки. — Нормальная практика — это анальный секс. А я даже не знаю, как тебя зовут. — Авантюрин тихо посмеивается, но Рацио слышит — за этим смехом стоит потребность обезопасить себя от возможного неадекватного фаната или сталкера. И, конечно же, он не может винить его за это желание.       Он хлопает дверью дома, останавливаясь на крыльце. А ему нравится дождь. Дождь дарит обновление, оживление и приятный запах озона. Он вытягивает руку из-под небольшого навеса, оглядываясь на увитые плющом стены. Рацио сдаётся тоже, без компромиссов и внутренних колебаний — их, кажется, и вовсе не остаётся.  — Веритас. Моё имя. — он прячет нос и нижнюю часть лица в воротнике пальто, переживая так, будто он на первом свидании, которого у него никогда не было.  — Ве-ри-тас. — Авантюрин смакует его имя на языке, и ощущается это интимнее, чем видеть его вчера в расхлёбанном состоянии и с обнажёнными плечами. — Я рад знакомству, Веритас.  — А Вы? — он пересекает двор, смотрит несколько секунд на машину, но всё же решает, что пешая прогулка не такой уж и плохой вариант для такой хорошей, по его субъективному мнению, погоды. А ещё голову проветрит, а то от голоса в динамике у него колени медленно начинают дрожать. — Авантюрин. Это и правда моё имя, если тебе было интересно. — ему и есть. Даже если ему сейчас врут, то едва ли он имеет право что-то предъявить. Да и Авантюрину оно идёт, блестит точно так же, как и он сам. — Прошу, давай на ты. Я не настолько старый. — Из нас двоих старый тут только я. — на улице пусто, мокрый асфальт отбивает желтый свет фонарей. — Предрекая вопрос — мне тридцать четыре.  — Мужчины стареют, как хорошее вино. Не все, конечно, но у тебя такой сексуальный голос, что я в этом уверен на все сто. — Веритасу хочется верить, что Авантюрин сейчас улыбается. — Надеюсь, у тебя хоть место на кладбище не куплено? — А если я скажу, что куплено? — на самом деле куплено. Веритас хочет пошутить и спросить, хочет ли Авантюрин, чтобы он и ему купил, но в юмор он абсолютно не умеет, поэтому это предложение придерживает за прикушенным языком и ровной линией зубов.  — А ты предусмотрительный, Веритас. Ещё, наверное, и под деревом выбрал, чтобы кости не припекало. — Рацио тянет уголки губ и останавливается на переходе, пропуская машину. — Так что произошло? — спрашивает он, наконец, решая, что хватит этих пустых бестолковых разговоров.       И Авантюрин рассказывает. Об анониме, о том, что он говорил. Где-то спустя пару минут после начала Рацио подкуривает, облокачиваясь на кирпичную стену ближайшей круглосуточной кофейни. Первая реакция — шок, вынуждающий уронить сигарету на землю и опуститься за ней с характерным хрустом в коленях. Вторая реакция — жалость и крепко сжатая чашка с кофе, принятая из рук сонного бариста. — Мне очень жаль, что с тобой произошло подобное. Мне бы хотелось подобрать какие-то слова, чтобы утешить, но мой низкий эмоциональный интеллект не справляется с подобными задачами. — Веритас делает первый глоток, обжигая язык и недовольно морщась.  — Мне не нужно твоё или чьё-либо ещё утешение. Только твои уши. — Авантюрин в моменте звучит холодно и раздражённо, совсем не похоже на тот образ, что он усердно выстраивал. Авантюрин, кажется, создавал себе по сто личин, за каждой из которых скрывается сто пучин. — Извини, я не хотел обидеть. — Меня тяжело обидеть. Тогда я просто продолжу пить свой кофе и быть немым слушателем. Продолжай. — Веритас вставляет в разъём наушники и откладывает телефон на стол, переводя взгляд в окно.  — Хорошо. Возможно, я плохой человек, но мне… меня совсем не волнует чужая жизнь. А даже если бы волновала, то едва ли я смогу что-то делать. Конечно, это ужасно, если всё это не просто больные фантазии, но я правда ничего не могу сделать. — Рацио хочется ответить, что Авантюрин вовсе не плохой человек, а, скорее,  благоразумный, раз ставит себя любимого на первое место. — В один момент он сказал, что мне, видимо, такое очень нравится. Не метафорической сестре, которую он представлял на моём месте. Мне. Знаешь, я совсем не против грязных разговоров во время всех приватных сессий, но не тогда, когда на меня накладывают женский образ. И я честно привык, что во мне видят только вещь, которой можно заплатить и попросить засунуть в себя огромный болт, но от такого стало… неприятно. Пришлось идти блевать после того, как я отключил его. Такие случаи заставляют думать о том, что я уже устал от этого всего.  — Так, может, закончить со всем этим? — Веритас проводит пальцем по грани кружки, смотря в панорамное окно. Дождь продолжает срываться, одинокие машины проезжают по улице, колёса поднимают брызги из-за луж. Авантюрин в динамике белых наушников насмешливо смеётся. — У меня нет никакого образования, чтобы найти другую работу, а работать за гроши я не собираюсь. — Веритас прикидывает, насколько его профессорская зарплата меньше, чем доход вебкам модели. Действительно, стоило бы поблагодарить родителей за сберегательный счёт и купленную недвижимость. — А чем вы увлекаетесь? Может, стоит пойти от своих интересов? — спрашивает не только для того, чтобы поддержать разговор и по возможности подсказать, но и для того, чтобы хоть немного приоткрыть ширму чужой жизни. — Я… люблю всё, что связано с водой. — Авантюрин говорит отрешённо, и Веритасу хочется опустить голову на плаху, наказывая себя за этот блестящий поднятый полог. — Помню, как мама держала меня под животом, пока я в водолазных очках и с трубкой пытался разглядеть что там внизу.  — И что там внизу?  — Ничего. Темнота, напоминающая чернила каракатиц.       В наушниках слышно только чужое дыхание, кажется, что Авантюрину, по меньшей мере, некомфортно. Веритас спокойно допивает кофе, специально оставляя чашку на стойке с громким звуком, чтобы разбудить вновь уснувшего бариста, и выходит на улицу. Щёлкает зажигалкой, подкуривая и бросая взгляд на экран телефона: вызов всё ещё идёт, абоненту, кажется, подложили свинью — Рацио слышит тихое похрюкивание.  — Ты веришь в любовь, Веритас? — спрашивает вдруг Авантюрин, вынуждая Рацио оступиться и угодить прямо в лужу.  — Я верю в теорию струн и правильность отказа от ядерного оружия: материалы для создания ядерной боеголовки можно было бы использовать для более нужных вещей, чем повсеместное уничтожение друг друга. — телефон отправляется в карман, дым проникает в лёгкие особенно тяжело. — Я тоже. Тоже не верю. — Авантюрин шмыгает носом. Слышится, как хлопает железная дверь. — Хочешь тоже присесть мне на уши? — Мне не на что жаловаться. — нереализованные ожидания, Жуань Мэй, постоянная усталость и признаки наличия у него деперсонализации. — Попробуй. Открыться незнакомцу намного легче, чем ты думаешь. Что тебя беспокоит? — нереализованные ожидания, Жуань Мэй, постоянная усталость и признаки наличия у него деперсонализации. Вслух же он говорит всё то же самое, но более образно. — Что я не знаю, что мне делать со своей жизнью. Что я провожу свободное от работы время, бесполезно валяясь на постели. — хочется смотреть под ноги, а не на знакомые улицы и другие увитые плющом дома. — Ну что, стало легче? — Авантюрин снова хлопает дверью, фоновые шумы снижаются до минимума — значит, уже дома.  — Нет. — он сжимает ладони в кулаки и ногтями вцепляется в кожу рук.  — И не должно было. Такова жизнь. Даже если жизнь эта — бесполезная трата на прокрастинацию и эскапизм. Через неделю я оглянусь на эту ситуацию и точно также скажу «такова жизнь». Такова жизнь, Веритас, ты это понимаешь?        Он не хочет понимать. Ему невыносимо. Что он должен ощущать? Непонимание этого вселяет в него благоговейный ужас, сравнимый с лавкрафтовским — такой же липкий, как и холодные щупальца Ктулху. Он утягивает на дно. Веритас бы покорно скользнул по его блестящей щеке ладонью и опустился вниз, то ли в ил, то ли на колени между разведённых чужих ног. — Ты уже дошёл до дома? Слышал, как ты говорил с бариста. — Авантюрин спрашивает тихо, заставляя Веритаса быстрее переставлять ноги.  — Почти. Вы хотели что-то ещё? — от ускорения давление бьёт в голову, в груди что-то шевелится и хочет наружу, да так, что просьба перейти на «ты» оказывается погребена под грузом дождя. — Ты так и не сказал мне, как ты выглядишь. — старая пластинка запускается вновь, Рацио переводит дыхание, но ничего не отвечает. — Не хочешь включить камеру?  — Я не думаю, что это хорошая идея. Вы только что пережили эмоциональное потрясение и явно не совсем в себе. — Веритас пытается открыть дверь в дом тихо, чтобы Авантюрин ничего не услышал, и так же тихо разуться.  — Не хочу быть в себе. Хочу, чтобы ты был во мне, а может, чтобы я был в тебе. Как тебе больше нравится? — ему бы в пору сбросить звонок, сморщить нос от дешёвого флирта, забыть про Авантюрина и вспомнить, что он не собирался становиться чьим-то спасителем.  — Я не… у меня не было опыта, чтобы иметь представление о собственных предпочтениях. — а нужно ли Авантюрину это спасение? Мысль об этом бьётся в тесном пространстве разума, и он идёт на поводу чужих капризов и желаний, чувствуя, как краснеют уши.        Авантюрин молчит. Молчит достаточно долго, чтобы Рацио сбросил пальто и, наконец, обратил внимание, что он вышел из дома в домашних штанах, к счастью, в тех непорванных, что валялись бесформенной кучей в корзине для грязного белья.  — Хочешь сказать, что ты девственник в свои тридцать четыре? — Веритас слышит, как Авантюрин пытается заглушить рвущийся из него смех, и сам силится сказать что-то в свою защиту. Но что говорить? — Извини. Тогда представь гипотетически. Ты бы хотел нагнуть меня?  — Избавьте меня от таких формулировок. — нет, не хотел бы. Авантюрина нужно целовать и нежно поглаживать вдоль позвоночника, зарываться носом в светлые волосы и вдыхать запах лимонов. Первую же мысль он и озвучивает вслух. — Нет, не хотел бы. — Включай камеру, Веритас, хватит ломаться. — Авантюрин звучит нетерпеливо, вынуждает Рацио зажмуриться и возвести глаза к потолку, вопрошая «почему я?». И снова он сдаётся. — Дайте мне пять минут и возможность переключиться на ноутбук, пожалуйста. — он покорно склоняет голову, впиваясь пальцами в собственные волосы. — Хорошо. Проведи мне терапию, профессор. — как только Авантюрин отключается, Веритас тут же подрывается с кровати и бежит в ванную.        Он умывает лицо дрожащими руками, выдавливает на зубную щётку пасту и елозит щетинками по зубам и языку, прекрасно осознавая всю бесполезность этой идеи. После пролазит рукой под футболку и толстовку, пшикаяясь дезодорантом — он, оказывается, ужасно вспотел за последние несколько минут. Веритас оттягивает резинку штанов и придирчиво осматривает себя снизу. Могло быть и хуже, но едва ли у него остаётся время на то, чтобы побриться. Хорошо ещё, что щетина пока не пробивается на лице.        Обратно в комнату идти страшновато, он вновь поскальзывается всё в тех же носках и воспринимает это, как знак найти чистые парные. Рацио хватает ноутбук и садится на кровать, приглаживая влажные кудри. Ровно через пять минут разносится звук в facetime. Он не готов. Казалось, что сердце сейчас выскочит из груди и лично наколется на оставленную на столе деревянную палочку из комплекта для поедания лапши. Веритас принимает звонок, садясь по-турецки, и успевает увидеть расфокусированный взгляд Авантюрина, направленный прямо на него. Он склоняет голову, ощущая смущение и стыд.  — Веритас. — первая реакция на собственное имя — поднять голову и посмотреть на Авантюрина. Он почти это делает, но в итоге останавливает себя, впиваясь ногтями в лодыжки. — Посмотри на меня, я же не кусаюсь.  — Я не… — он делает глубокий вдох и смотрит на Авантюрина из-под чёлки. — Веритас. — голос Авантюрина звучит властно и игриво одновременно, вынуждая закусить губу от распространившейся по телу дрожи. — Если ты пытаешься скрыть от меня свой носик, то, клянусь тебе, я тебя придушу.       Рацио на секунду думает, что перспектива неплохая. В голову лезут картинки склонившегося над ним Авантюрина, охватившего двумя ладонями его шею. В трусах становится тесно. Позорище. Он аккуратно поднимает голову, ногти оставляют следы в виде полумесяца на коже ног.  — Я знал! — Авантюрин бьёт ладонью, видимо, по кровати, а Веритас просто отказывается дышать. — Я чувствовал, что у тебя такой нос! Пиздануться!  — Нос и нос, зачем так кричать? — Рацио привычным движением скользит по выразительной горбинке снизу вверх, поправляя очки.  — Ты больной? Можешь не отвечать. Блять, да я бы этот нос так объездил, что сломал бы тебе носовую перегородку. — и снова неплохая перспектива. Вслух он этого, конечно же, не говорит, только чувствует, как краснеют уши. — Ты покраснел. Уже успел представить, как я сжимаю твою голову бёдрами и насаживаюсь на это произведение искусства? — Пожалуйста, перестань. — краснота явно переходит на лицо, Авантюрин посмеивается и устраивается поудобнее, отодвигая, видимо, ноутбук дальше от себя. Рацио видит его скрещённые ноги и белую футболку на плечах. — Не-а. Я жду свой сеанс терапии. — Авантюрин скользит ладонями по бёдрам и нежно улыбается. — Снимай штаны и бери смазку.        Всё это так постыдно, что становится плохо. А вместе с тем — до жути интересно. В нём просыпается исследовательский интерес, шкодливым червячком шевелится где-то внизу живота и вынуждает встать с постели, хватая смазку со стола, и вернуться обратно, параллельно стягивая с бёдер штаны. Собственный член уже стоит, до боли хочется прикоснуться к себе. Он садится обратно, отзеркаливая позу Авантюрина, и оставляет штаны лежать бесформенной кучей на полу.  — Молодец, Веритас. Теперь смажь несколько пальцев лубрикантом и, ну, ты понял. Хочешь, я сделаю так же, чтобы ты повторял за мной? — у Авантюрина голос и вся его тонкая фигура до боли пленительны, практически гипнотизирующие. Веритас кивает, ощущая, как пересохло горло. — Хорошо, повторяй за мной.       Рацио смотрит, как умело Авантюрин капает себе на пальцы, растирая смазку по костяшкам, и разводит ноги в стороны. Его вставший член лежит на подтянутом животе, пирсинг в уздечке блестит под белым светом напольной лампы. Веритас отмечает, что обстановка совершенно не похожа на ту, что он видел на стримах. Кровать будто бы стала у́же, на стенах видно края фотографий и пары постеров.       Веритас повторяет авантюриновские движения, не отрывая взгляд от экрана, ловя то, как аккуратно Авантюрин прикасается к анальному отверстию, проникая внутрь одной фалангой указательного пальца, что тут же вызывает у него приглушённый стон. Рацио переводит дыхание и делает то же самое, отбрасывая страх неизвестности. Он чувствует, как медленно раздвигается кольцо мышц под напором пальца, чувствует, что это совсем не то, чего он ожидал.  — Знаешь, что ещё могло бы помочь при растяжке? Язык. Посмотри на свои бёдра, ты бы мне голову ими раздавил, как арбуз. Попробуй представить, как… я целую твои плечи и позвоночник, медленно спускаясь вниз, пока кончик языка не упрётся туда, где сейчас твой палец. — Рацио становится жарко, и он тут же жалеет, что не открыл окно. Палец скользит дальше, погружаясь ещё на фалангу.       Веритас ощущает, как тесно внутри него, как податливые стенки обволакивают и вынуждают продвинуться дальше. Он не пытается коснуться собственного члена, вместо этого, поднося руку ко рту и закусывая ребро ладони. С одной стороны понятный дискомфорт, с другой — нечто настолько приятное, что подгибаются пальцы ног. — А теперь попробуй согнуть палец. — Авантюрин заискивающе улыбается, смотря, как Рацио послушно исполняет сказанное, в тот же момент получая мгновенную ответную реакцию. — Блять! — на ребре остаются следы от зубов, когда Веритас натыкается на нечто внутри себя, заставляющее испуганно сжаться вокруг своего же пальца.  — Это простата, Веритас. Хорошо, что у тебя длинные пальцы. Будешь тереть простату — будет приятно. — Авантюрин тем временем проникает в себя другим пальцем, чувствуя себя куда более расслабленно, чем Рацио. — Я знаю, что такое простата и где она находится. Я просто не думал… — он поворачивает голову в сторону, не зная, что сказать дальше.  — Хорошо, хорошо. Теперь второй палец. Только не забывай смотреть на меня, хотя хочу признать, упрямство тебе к лицу. — Веритас хмурится, вновь поворачиваясь к камере. — И руку не кусай. Хочу услышать, как ты стонешь.       Второй палец скользит и ощущается легче, чем первый. Ладонь то и дело тянется к лицу, но он останавливает себя. По лбу скатываются капельки пота, а ноги мелко дрожат, когда он то сгибает, то разгибает пальцы. Первый стон покидает пределы его лёгких, когда два пальца входят до упора.  — Можешь начать двигать рукой, выбери подходящий себе темп. И советую прикоснуться к себе, ощущения непередаваемые. Поверь профессионалу. — Веритас послушный, он не думает, когда делает, что ему велено.        Он задаёт медленный темп, не отрывая взгляда от разомлевшего Авантюрина, как умело он двигает кистью и скользит ладонью по члену, слушая его стоны, жидким огнём оседающие в груди. Собственная рука прикасается к члену, под ним на животе уже мокро из-за выделившегося прозрачного предэякулята. Он откатывает верхнюю плоть, проводит пальцами по уздечке и отверстию уретры, спускается вниз и сжимает мошонку.       Простая мастурбация, кажется, и рядом не стоит с проникновением. Рацио увлекается видом на экране и собственными ощущениями, тем, что это происходит не в привате, а между ними. Чувство собственной важности щекочет серое вещество в голове, добавляя остроты к неожиданному коктейлю. Не это он представлял, когда предлагал послушать о проблемах другого человека, но если Авантюрину действительно станет легче от этого, то почему нет? Станет же? — Хочу, чтобы ты кончил со мной. Кончишь со мной, Веритас? — Авантюрин тяжело дышит, играется с пирсингом в уздечке и быстрыми движениями проникает внутрь ануса. Рацио кивает, не в силах произнести ни слова. — Хорошо, Веритас, умница. Ты поймёшь, когда пора.        Время становится тягучей патокой, чужие стоны распаляют ещё больше. Веритас внимательно наблюдает за языком тела Авантюрина, за приоткрытыми губами и дрожащими бёдрами. Хочется быть с ним, быть под ним, что бы с Веритасом сделали умелые пальцы Авантюрина? Он бы растаял, подобно сливочному маслу, оставленному на солнце. Авантюрин вскрикивает, и тогда Рацио понимает: пора.        Веритас кончает, бесконтрольно продолжая фрикции. Авантюрин пачкает белую футболку каплями спермы и шепчет что-то себе под нос, откидывая голову назад и демонстрируя тонкую шею. Рацио достаёт из себя пальцы и, не думая, вытирает их о покрывало. — Ты не представляешь, как пусто сейчас в моей голове. — Авантюрин звучит хрипло и устало, Веритас прекрасно его понимает, ощущая себя точно так же. — Спасибо, мне… это было нужно. Прекрасный из тебя спасатель, профессор. Ты тогда сказал, что не понравился бы мне. Так вот, дай себе по своей милейшей мордашке за такой пиздёж. Ты хорошенький. И мне с тобой сейчас было очень хорошо. Я позвоню ещё, окей?       Рацио не успевает ответить — Авантюрин сбрасывает звонок, оставляя его лежать перед ноутбуком с разведёнными ногами и испачканной толстовкой. Он скрывает лицо в сгибе локтя и не имеет ничего против резкого завершения. Потому что ему тоже было очень хорошо. Впервые за несколько лет.