93' Til infinity

      Деструктив без конкретики. «Убей в себе человека», говорил он. «Так, будто всё в порядке, ты в порядке», говорил он, не открывая рта.  Убей его, убей, низвергни, обрати в пыль и забудь. Это же так легко, как и подвергать сомнению все каноны бытия.        Самоповреждение, убийство-убийство, убей в себе человека, пока он не взял верх над животным в тебе. Пчела умирает после укуса, с кролика сдерут кожу, а ты. А ты после чего умрёшь?       Авантюрин склоняется над ним божеством, тысячи глаз, сотни рук, они гладят его по лицу и телу, губы на собственной коже ощущаются следами от акупунктуры. Он разрешит делать это снова и снова, пока мир не раскрошится [пока он не убьёт в себе человека], как крошатся зубы, клыки. Клыки царапают нежную кожу губ.  — Док, эй, док. — внезапно молвит золотистый образ. — Люстра или провод? 

*** 

      Он не успевает ответить. Перед глазами пляшут разноцветные круги из-за внезапного пробуждения, тело ломит от неудачно выбранной позы для сна, оно ощущается стальным, не своим, до жути неудобным, мерзким. Веритас вытягивает руку перед собой, сгибая и разгибая пальцы. Нет, всё-таки его тело. Не чужое. Правда, поверить в это так трудно, что приходится несколько раз глубоко вздохнуть, ощущая, как кислород заполняет лёгкие до отказа. Он касается собственного лица, ощупывая щёки, горбинку на носу и надавливая пальцами на веки.        Откинутый намедни телефон сияет в темноте комнаты одиноким уведомлением. Воскресенье. Еженедельная игра в большой теннис с Сандэем.        Может, отказаться? Провести день наедине с собой? Будто каждый день не был таким. Один на один с запертой в теле душой, пока всё тяготит вниз. Рацио делает титаническое усилие над собой, вставая с кровати. Тело и правда ломит до невозможности. Телефон вспыхивает снова, вынуждая подтянуть его к себе ногой. Если разблокировать — откроется твиттер с меланхоличным фото. Начинать день с неё подобно смерти, поэтому Веритас упрямо жмёт кнопки для перезагрузки.        Никаких больше социальных сетей в его жизни, думает он, но любопытство кошку сгубило и не возвратило. Из новых постов — один, выложенный буквально полчаса назад, с очередным напоминанием о скидках на подписку в onlyfans. Первая ступенька к потере собственного супер-эго отождествляется с занесённым над ссылкой дрожащим пальцем, а после — поспешной регистрацией и успешной оплатой. Но посмотрит он всё, конечно же, потом.        Рацио до чёртиков интересно, что движет человеком по ту сторону экрана. Таких, как он, казалось бы, целый веб-сайт, но что-то именно в покрытом золотой пылью образе цепляет. Тщательно скрытое одиночество, прячущееся за жаждой чужого внимания? Желание стать ч/кем-то бо́льшим, чем [введите данные]? Веритас машет головой и находит на кровати слетевшие во время сна очки. Не сейчас. Он подумает обо всём этом когда-нибудь. Но точно не сейчас.       Сандэй написывает ему уже третье по счёту сообщение, четвёртое приходит в тот момент, когда Рацио наливает в новую кружку кофе, поджигая сигарету прямо на кухне. Они с Сандэем оба были выходцами из одного колледжа, окутанного душистыми пихтами и аурой претенциозности, в котором Веритас решил познать гуманитарные науки. Познать-то познал, но чётко убедился, что ближе родных вычислений не будет ничего.        Водить приятельство с Сандэем было не так плохо, с тем учётом, что видятся они исключительно по воскресеньям. Он всегда находит, что сказать, даже когда его об этом не просят, даже когда Рацио презрительно щурится, всеми силами пытаясь послать того куда подальше. На пятом сообщении Веритас не выдерживает, раздражённо допивая кофе одним глотком и откидывая в кружку недокуренную сигарету. Та моментально тухнет, одиноким окурком плавая посреди чернильной гущи. Крысы бегут с тонущего корабля. Целый оркестр остаётся на борту, истошно доигрывая последние ноты.

***

      Он доезжает до теннисного клуба на машине, успевая полностью успокоиться за недолгие двадцать минут. Сандэй, уже полностью переодевшийся, неспешно курит, меряя его недовольным взглядом.  — Может, стоило записать опоздание как проигрыш? — он по-птичьи склоняет голову в сторону, смахивая пепел.  — Даже не мечтай, пока я веду в счёте. — бросает Рацио, проходя мимо и кивая стоя́щей за стойкой девушке.       Та тут же сияет яркой улыбкой, на которую Веритас предпочитает не обращать внимания, проходя в раздевалку. Тёплый свитер слетает с плеч, заменяется удобной футболкой поло, как и брюки — свободными шортами. Если он опоздает ещё на пять минут, Сандэй определённо выклюет ему все мозги. Для открытого корта ещё прохладно, но им обоим на это глубоко плевать. Сандэй разминается, хрустя всеми косточками, явно настроенный на победу. — Проигравший платит за ужин. — кидает он, как только Рацио становится на стартовую позицию, проверяя натяжку нейлоновых струн у ракетки. — Я бы посоветовал проверить свой кошелёк.  — Не надейся. — отвечает Веритас, отбивая первый мяч от земли. — Играем два сета по шесть геймов, тай-брейк тоже учитываем. Если будет один-один, то играем третий сет и там решаем. Но знаешь, я всю неделю мечтал о морепродуктах.        Рацио делает первую подачу. Мяч уверенно касается пространства по ту сторону сетки, и Сандэй расслабленно отбивает его обратно, не ожидая моментальной подачи с лёта в другую сторону поля. Пятнадцать очков. Руки Веритаса напряжены, когда он сжимает ракетку, тело тут же покрывается испариной, а покалывающий холод уже не ощущается так остро.        Он, определённо, не может назвать Сандэя приятной компанией, но в самом деле уважает его жажду победы и отдачу делу. Казалось, еженедельная теннисная игра для него не иначе как поле битвы, и если раньше Веритас не разделял его подход, то сейчас предельно понимает, что такая линия поведения удивительно хорошо прочищает мозги. Он не думает ни о каких сайтах и просчитывании вероятности, что именно на него укажет вечерняя рулетка с бесплатным приватом; не думает о пустоте вокруг и внутри; не думает о бесконечно одинокой медузе в пустом аквариуме. Существует только крепкая пластиковая ручка, натянутое, как струна, тело, стремящееся из ближнего левого угла в дальний правый, да первое, и желательно не последнее, ощущение победы на языке.    — Поздравляю, первый сет за тобой. — они берут перерыв, Рацио на автомате облизывает губы и место под носом, слизывая пот. — Неплохо для твоих… сколько там тебе? Сорок?   — Тридцать четыре. — отзывается Веритас, пока Сандэй качает головой, откидывая лежащий возле кроссовок камешек.    — Тебе тридцать четыре, а ты всё ещё одинок. — не вопрос, — утверждение, — заставляет на секунду потерять дыхание. — И что, даже на личном ничего?    — С каких пор ты задаёшь такие вопросы? — Рацио откладывает ракетку в сторону, решая перешнуровать кроссовки. Два шнурка под низ, потом наверх. — Меня никто не интересует.    — Тебя никто не интересует? Или тобой никто не заинтересован? — Сандэй даже не пытается подавить смешок. Веритас раздражённо стискивает зубы, дёргая за шнурки и завязывая неидеальный бант.          Рацио никогда не ставит чужие слова выше собственного мнения, но прямая указка на главную причину постоянного эскапизма бьёт под дых. Пальцы мелко дрожат, дыхание замедляется, пока мозг, напротив, ускоряется, пытаясь придумать что-то в ответ. Но в чём Сандэй, собственно, не прав?    — Может, тебе сделать пластическую операцию? А то твоим носом можно забивать гвозди. — единственное место, куда Веритас хочет забить гвозди — в голову Сандэя.          Товарищеский акт лоботомии, чтобы белоснежная форма человека напротив окрасилась кровью. Рацио снова открывает бутылку с водой, возвращаясь к прошлой мысли. Он ведь прав. Посвятив около двадцати лет своей жизни исключительно научным достижениям, он, к своим тридцати четырём, увяз в них как в смоле. Ему тридцать четыре, а его навыки коммуницирования и социализации в обществе остаются на дне, примерно там, где обитают такие особи, как глубоководный удильщик и рыба-луна, способная запросто проглотить взрослого ра́звитого мужчину, не будь эта рыба каннибалом.          Его отвергают даже те, кто испытывает такие же проблемы, что и он сам. Жуань Мэй, Герте, Скрюллуму, и даже без-пяти-минут-студенту Стивену, было комфортно вариться в своём отдельном котле, и Веритас, случайно попавшийся под руку Жуань Мэй пару лет назад с предложением о помощи в её исследованиях, не вписывается в их маленький закрытый клуб гениев. Является ли это показателем, что с ним и правда что-то не так? Может, ему стоит довольствоваться приятельскими отношениями с Жуань Мэй, не надеясь на большее? Телефон, лежавший рядом на лавке, издаёт звук уведомления, и Рацио, не думая, тянется к нему. В стройном столбике уведомлений всплывает одно о новом твите от его единственной подписки.    «Приготовил кое-что потрясающее к вечеру. Зайдёте посмотреть?»         Прикреплённое вложение в уведомлениях скрыто, и удержаться от любопытства сложнее, чем кажется, поэтому Веритас уверенно кликает. Вложение оказывается коротким видео, на котором Авантюрин, задрав ноги вверх, уверено скользит рукой по члену, позволяя белым каплям спермы падать на его собственное лицо. Струя попадает на щеку, скатываясь в уголок губ, и Авантюрин облизывается, продолжая фрикции.          Рацио блокирует телефон, борясь с желанием выкинуть его за пределы корта. Собственный член в теннисных шортах реагирует соответствующее, наливаясь кровью и выделяясь. Веритас выдыхает сквозь плотно сжатые зубы и прикрывает пах ракеткой, мысленно считая до десяти и замедляя дыхание. Когда он вновь опускает взгляд вниз — всё выглядит точно также. Блять.   — Отойду в уборную. — кидает он отвлёкшемуся Сандэю, быстрым движением откладывая ракетку и хватая телефон.          До просторной кабины уборной он добегает меньше чем за минуту, закрывая дверь слишком шумно, из-за чего тут же жмурится от громкого звука. Он не думает ни секунды, перед тем как, сгорая от стыда, снять шорты с нижним бельём, позволяя одежде упасть до щиколоток. Пальцы левой руки нажимают на приложение с недавно купленной подпиской, пока по правой ладони скользит язык, смачивая поверхность. Он не хочет думать, сколько микробов там было, возбуждение так резко стрельнуло в голову, что вновь выбило из бренного тела всю былую рациональность.          Веритас кликает на первое видео в профиле и сжимает собственный член. На видео Авантюрин одет в клетчатую юбку с прозрачным топом. Через прозрачную ткань отчётливо видно проколотые соски, металл блестит в свете лампы: честное слово, окажись Рацио на расстоянии вытянутой руки от Авантюрина, он бы первым делом провёл языком по двум излишне сексуальным шарикам металла, цепляясь за них зубами. Он бы огладил чужие голые бёдра, задирая подол, какое совпадение, теннисной юбки.         Авантюрин на видео делает это сам — он садится на край кровати, той самой, что была в комнате, — и задирает юбку, демонстрируя член. Он сжимает собственную мошонку, ведёт ладонью по длине и обхватывает головку. На этом моменте Веритас замирает, останавливая видео и приближая изображение. Лицо тут же краснеет. Там, прямо поперёк уздечки, выделяется такой же металл, что и на сосках. Увиденное вынуждает Рацио приглушённо застонать, заканчивая в свою же ладонь.          Он блокирует телефон, брезгливо хватаясь за туалетную бумагу и стирая белые следы слабости. Всё в Авантюрине выбивается из привычной системы координат Веритаса. Метрика накренившейся реальности искривляет пространство всё больше и больше.          Рацио никогда не задумывался о собственной ориентации, ему просто книги нравились больше, чем окружавшие его люди. Женщины, мужчины, никакой разницы между ними особо и не было. Даже просмотренное намедни порно было включено только от скуки, чтобы снять напряжение. Насколько он помнил себя в период юношества, у него вставал на телескоп Хаббл и Нила Армстронга. Потом эта симпатия к Жуань Мэй, потому что она была образованной и интеллигентной женщиной. А теперь это Авантюрин, с пирсингом по всему телу и искушающей улыбкой.        С ним, Веритасом, определённо что-то не то. Только он и сам понять не может. Пальцы выкидывают бумагу со следами жизнедеятельности и собственного идиотизма в унитаз, мыло возле раковины пахнет миндалём, и право слово, Рацио предпочёл бы, чтобы это был цианид.        Он возвращается на корт опустошённым и выжатым буквально досуха. Сандэй ничего не говорит насчёт внезапного отлучения, только предлагает заменить корт с хардом на травяной, чтобы игра стала чуть интереснее. Рацио не думает ни о траве, ни о харде, быстро включаясь в темп и перебегая с одной стороны корта в другую. Долгие сорок минут молчаливой игры и вот, первые четыре гейма оказываются за Веритасом, что уже даёт ему автоматическую победу. Дальше решают не играть.       Сандэй вытирает пот со лба полотенцем с вышитой на нём эмблемой собственного рода, вынуждая Рацио закатить глаза, но всё равно пожать руку оппоненту.  — Поздравляю с победой. — первым высказывает Сандэй, подставляя молодое лицо под лучи солнца. — Можешь выбирать ресторан. И, если ты не против, я бы хотел превратить ужин в ланч; у нас с Зарянкой сегодня… планы.       Он деланно выдыхает, но то, как поднимаются и опускаются уголки его губ, не остаётся незамеченным. Веритас неглуп, Веритас не раз видел Зарянку в кампусе, и Веритас, определённо, не хочет углубляться в отношения однокурсника с его очаровательной сестрой. — Если ты спешишь, то можем просто перенести на следующую неделю. — Веритас пожимает плечами, собирая вещи и медленно бредя в сторону раздевалок.  — Договорились. — Сандэй кивает, и они оба расходятся в разные стороны раздевалки.       Ноги от чрезмерной активности мелко трясутся, а руки всё ещё не полностью разгибаются после крепкой хватки. Только оказавшись под тёплыми струями душа, он удовлетворённо вздыхает: теннис отвлёк его от тяжёлых мыслей, даже несмотря на неожиданное уведомление и скорую дрочку в туалете. За это он и любил воскресенья. Из раздевалки он выходит значительно раньше Сандэя, останавливаясь у входа и доставая сигарету, которую поспешно прикуривает.  — А когда ты начал курить? — Сандэй выходит из здания посвежевшим, со спортивной сумкой, перекинутой через плечо. — Когда появилось напряжение. — не раздумывая отвечает Веритас, стряхивая пепел. — А когда появилось напряжение? — Сандэй подкуривает тоже, недовольно смотря в потемневшее небо. — Когда начал курить. — Сандэй давит смешок, качает головой и больше ничего не говорит, пожимая Рацио руку на прощание.        Первые капли бьются о лобовое стекло спустя пятнадцать минут.

***

      Холодная вода заливается за шиворот, вынуждает кроссовками утопать в образовавшихся лужах и зачёсывать потяжелевшие кудри назад, смахивая лишнюю воду, точно как собака.        В пакете бумажные коробки с китайской лапшой успели отсыреть; стоит пересыпать всё в какую-то тарелку, чтобы растянуть на ближайшие несколько дней, даже если кусок в горло не лезет, а мысль о том, что бренное тело нуждается в пище, и вовсе зачастую вылетает из головы.        А голова болит невыносимо. То ли из-за метеозависимости, то ли из-за необходимости скопировать Красную королеву и громким «Голову с плеч» решить проблему навсегда. Веритас бросает промокшую обувь на пороге, в заросшем плющом доме через створки и трещины в фасаде задувает ветер, заставляя шмыгать носом и искать второй тёплый носок, затерявшийся во время стирки.        Так они и остались. Сквозняк, разные махровые носки и провод от люстры.       Рацио недовольно осматривает накипь на дне чашки, которую, сжав зубы, упорно пытается вымыть металлическим скребком. Из-за неудобного расположения раковины, прямо в углу кухонного гарнитура, капли воды отбиваются от стоящей посуды, оседая на тёмном дереве столешницы. Их бы, по-хорошему, стереть, чтобы не было разводов, но желания делать этого нет.       Кофемашина мирно гудит, микроволновка подогревает лапшу прямо в бумажной упаковке. Нет еды, которую испортит чашка кофе. Нет стрима, что испортит привычный ужин.        Веритас относит коробку с едой и чашку кофе к столу со стоящим на нём ноутбуком. Ещё одна мастурбация в его планы сегодня не входила, но как минимум послушать Авантюрина было интересно.        Стрим уже шёл, и в этот раз Авантюрин был почти в том же образе из того самого видео, что внесло определённую хаотичную нотку в его воскресное времяпрепровождение. Всё та же теннисная юбка, но вместо топа — хлопковая рубашка с повязанным на воротнике красным галстуком, а ещё добавились очки. В круглых стёклах отражался свет от ламп, на фоне играла ненавязчивая музыка, а Авантюрин привычно улыбался.  — Сегодня решил сделать кое-что новенькое. — говорит он, сжимая край юбки и откидываясь на спинку кресла. — Хотите увидеть?       Чат взрывается сообщениями, зрителей сегодня меньше, чем вчера — немудрено, ведь сегодня воскресенье, а завтра полноценный рабочий день. Авантюрин жеманно играет на камеру, хихикает себе под нос и нагоняет интриги. Потрясающая тактика. Веритас наматывает лапшу не на уши, но на деревянные палочки, мысленно ведя отсчёт. Один. Два. Три. — Да покажи уже, не томи. — пользователь с ником «Sugar Daddy» (как вульгарно и безвкусно) оказывается самым нетерпеливым, отправляя донат на внушительную сумму.  — Неубедительно. Это, так-то, мой первый опыт в этом, я думал что получу от вас больше поддержки… — Рацио усмехается, всасывая в себя макаронину со звонким «чпоньк». Не продержаться и трёх секунд. Один. Два. — Пожалуйста, принцесса? — говорит механическим голосом «бебедо». Лапша выпадает обратно в коробку, а Веритас тут же вскидывает голову, вглядываясь в чужое лицо.        Ему не понравится обращение. Рацио не знает, откуда такая сильная уверенность в этом. Может, ему просто хочется, чтобы не понравилось? Обращение до ужаса пошлое, отдающее заспиртованной вишней на языке — таким же был и сам Авантюрин. Авантюрина хотелось перекатывать во рту, скользить по нему языком, пока кислый сок не польётся в глотку. Это ли не высшая степень священного экстаза? Как и… Вот оно.        Рацио следит за малейшими изменениями мимики и даже не пытается подавить улыбку, когда видит, как Авантюрин морщит нос и некрасиво изгибает губы. Всего секунда, длившаяся для Веритаса целую вечность. Ему не понравилось. И в этом и была вся прелесть. Секундная слабость, демонстрирующая, что не всё так, как кажется. А что вообще кажется?        Рацио не слушает, что отвечает Авантюрин, он всматривается в чужое лицо, стараясь найти ответы на незаданные ещё вопросы. Эти вопросы медленно откладываются на подкорке, они точно маленькие прелестные сороконожки, собираются в клубок и изредка пугают.          На экране тем временем молодое лицо становится таким же, что и на прошлом потоке: беззаботное, игривое, счастливое. Веритас бросает взгляд в экран лежащего на столе телефона. В последнее время он старается не смотреть в любые отражающие свет поверхности, избегая вида мешков под глазами, осунувшегося лица и пробивающейся щетины. Не таким ему хотелось быть в детстве. Внутренний ребёнок неудовлетворён, внутренний ребёнок всё ратует за невозможное и требует того, чего внутренний старик не одобряет. Внутренний старик засовывает внутреннему ребёнку в рот кляп, привязывая к стулу.          Авантюрин же со стула встаёт, выходит ненадолго из кадра и тут же возвращается. Он не даёт и момента опомниться да вернуться к поглощению лапши — задирает подол юбки, демонстрируя собственный член, будто запертый в непонятной конструкции. Прежде приличных размеров член уменьшился до размеров указательного пальца, гладко выбритая мошонка кажется сплюснутой, выделяющейся на фоне этого нечто; Рацио понятия не имел, что это такое.   — Сегодня я бы хотел предложить вам кое-что интересное. Видите ли, это не просто клетка для члена, конкретно тот, что на мне, оснащён электростимулятором. А уже его действие зависит от ваших донатов. Чем больше сумма — тем дольше будет длиться импульс. Вы же хотите, чтобы мне было приятно? — он садится в свою привычную позу, залазит на стул с ногами и широко их расставляет, показывая всё, что можно, и нельзя. — А может, вы любите когда мне больно?         Последняя фраза прошибает вдоль позвоночника. Особенно когда после неё следует донат, а Авантюрин, явно не ожидавший такой скорости выполнения своих условий, коротко вскрикивает и хватается за ручки кресла, чтобы не упасть. Его тело прошибает электричеством, и он скатывается со стула, чтобы в итоге вспомнить, где находится. Как только прошлый импульс заканчивается, и приходит новый донат, Авантюрин явно включается в работу — выгибает спину, сжимает яйца рукой и оттягивает галстук, чтобы вздохнуть.          На последнем Веритас зацикливается особенно сильно: Авантюрин хватается за петлю и тянет, воротник тут же оказывается перекошен, открывая вид на острые ключицы. Его тело покрывается испариной, каждый новый импульс сильнее и длиннее предыдущего. Прежде собранный Авантюрин превращается в сплошной беспорядок, а прежде горячая лапша окончательно остывает. Блять.          На экране прекрасно видно, как встаёт его член, а пластиковая конструкция тщательно сдерживает позывы бьющегося в экстазе тела. А ещё видно, как выделяется прозрачный предэякулят — он вытекает из небольшого отверстия на конце фиксатора, капает на сидушку кресла, пачкая его. Рацио не хочет думать о том, с какой покорностью он бы очистил это кресло, слизывая предэякулят, точно собака. Не хочет и думать о том, как оставил бы симметричные укусы на одном и втором бедре, или как брал бы чужой член в рот. Можно прямо так, в этом дурацком фиксаторе, чтобы вибрация от электроимпульсов отбивалась в горле.       Веритас закусывает ребро ладони, рука то и дело тянется за пояс штанов, но обещание самому себе пересиливает любые плотские желания. На деле — он просто сбегает из собственной комнаты, оправдываясь желанием вновь разогреть ужин, ощущая как член неприятно трётся о ткань пижамных штанов. Пора заканчивать со всем этим. Авантюрин абсолютно точно превращает его мозг в кашу. Я мыслю — значит существую, но он не мыслит, не может, только бездумно дожидается вновь разогретую лапшу и рукой поправляет член, сосредотачиваясь на чём-то отвлечённом и не особо привлекательном. То, что происходит между Сандэем и его сестрой. Герта. Остатки пищи в раковине. Волосы в сливе ванной.        Вдох и выдох. Выдох и вдох. Когда он приходит в себя, лапша снова горячая. Значит, можно возвращаться. Он поскальзывается на выходе из кухни, едва удерживая коробку еды и проклиная кафель на кухне. Авантюрин из недр дома устало вещает о чём-то, видимо, о ежедневной рулетке. Отлично, значит можно заканчивать с просмотром и благополучно забыть о молодом человеке, что сумел двумя трансляциями вывести его из состояния душевного покоя, смешанного с привычным унынием.        Веритас садится на стул и вновь утыкается в лапшу. Макаронина вновь всасывается в рот с тем же «чпоньк». Авантюрин произносит его ник и прощается со зрителями. Рука тянется к закрытию вкладки, но неожиданно появившееся чёрное окно на рабочем столе заставляет Рацио подавиться и выронить палочки. 

Пользователь приглашает Вас в приватный чат. 

Принять? 

      Рацио кашляет ещё пуще прежнего.       Так они и остались. Сквозняк, разные махровые носки, провод от люстры и мальчик с медузами по ту сторону экрана.