Наследие

30 декабря 1971г.       Он продолжил пить вино, поглядывая на спящую девушку в его постели. Пускал ли он кого-либо когда-нибудь в свои покои? Нет. И осознание, что Гермиона уже становилась нечто большим, нежели очередная женщина в его кровати, неприятно свербело в подсознании.       Это противоестественно.       Том не глуп, он давал себе отчет, что с каждым разом все больше погружался в этот странный водоворот событий, связанных с его детьми или… будущей женой.       Будучи одиноким всю жизнь, Том не мог распознать, что он чувствует. Или мог, но не хотел принимать эти эмоции?       Он сжал челюсти и поставил бокал на стол с громким стуком, забыв о девушке, которая спала в постели. Том невольно взглянул на Гермиону, беспокоясь, что разбудил её.       Беспокойство — еще одна новая эмоция, сопровождающая его последние дни. Пасть так низко, что бояться за чью-то жизнь, подвергаться тому, что сам годами выжигал из умов своих последователей. И сам же пал под гнетом сантиментов.       Чушь.       Том сжал кулаки до побелевших костяшек, всматриваясь в раскинутые на подушке каштановые локоны. Безумно хотелось пропустить пряди между пальцев, вдохнуть их аромат, вновь почувствовать ее близость.       Бред.       Возможно, это банальная похоть и страсть или просто новое и доселе неизведанное пробралось в остаток души и требует некоего изучения? В любом из случаев с этим пора заканчивать.       Решение пришло само: когда близнецы очнутся, он обманом заключит брак Астарии с хорошим союзником, узнает, для чего прибыли дети, и отправит всех восвояси. Его безупречный план сдвинулся с курса ввиду всей этой семейной драмы.       «Семья — это про любовь», — вспомнились ему слова Гермионы, что были сказаны так уверенно, сродни мантре.       Том вновь прикрыл глаза, дабы справиться с раздражением: ему ужасно претило быть несведущим в данном вопросе. Семья? Как он, будучи мальчишкой из маггловского приюта, может знать, что это такое? Неужели его доброты по отношению к ним недостаточно, что Гермиона продолжает его сторониться и кидать враждебные и порой презренные взгляды?       Да, Том ни единожды видел в ее глазах нечто, напоминающее ненависть, граничащую со страхом. Возможно, это из-за его биографии, которую Гермиона теперь знает, ибо один болтливый юнец успел растрезвонить его тайны. Почему-то мысли о Марволо вызвали невольную улыбку на его вечно непроницаемом лице, несмотря на зудящее беспокойство о здравии мальчишки.       Неужели это и есть пресловутая привязанность? Он, Лорд Волдеморт, не мог так низко пасть и стать жертвой людских недугов. Дети — это ресурс и не более. Так принято среди чистокровных, но одна мысль, что он отдаст Астарию замуж кому-нибудь из этих недостойных мужчин, вызывала гнев. Она, будучи его дочерью, даже с небольшой погрешностью в крови, заслуживает только лучшего.       И вот его терзали смутные сомнения, что же для него значат близнецы? Остался ли он верен принципам, что дети — лишь выгода, а не нечто большее?       Том сжал переносицу, мысленно проклиная свою будущую версию за подкинутую проблему. Судя по фривольному поведению близнецов и такому теплому отношению внутри «его» семьи, тот Том давно отошел от плана по захвату власти и стал каким-то семьянином. Он скривился, представив, что и правда мог отказаться от своих целей во благо домашнему хозяйству.       Быть этого не может. Годы, потраченные за изучения самой темной магии, годы, ушедшие на созыв сторонников не могли кануть в Лету. Неужели крестражи настолько потрепали его ум?       Том был уверен, что он исправит сие недоразумение, ибо ничего нет важнее его дела. Даже собственная семья. Они либо примут новые правила игры, либо… примут. Иного не будет. И осуждающие взгляды грязнокровки, и жалобные всхлипы дочери, и даже строптивое поведение Марволо не остановят его. Это он манипулирует людьми, а не они им.       Том встал с кресла и направился к кровати. Он неспеша скинул домашний халат и лег на свободную половину постели, кинув взгляд на хрупкие плечи и каштановые локоны. Только что он пребывал в мрачных раздумиях, но оказавшись рядом с ней, его тело окутало незнакомое доселе умиротворение.       Рука сама невольно потянулась дотронуться до мягких кудрей, и Том коснулся волос. Еще немного влажные пряди были приятными на ощупь и источали сладкий аромат шампуня. Пальцы спустились ниже к шее, чувствуя мягкую кожу.       Такая нежная.       Осознание вновь ударило, что он творит странную вещь — трогает Гермиону и восторгается будто юнец.       Том убрал пальцы, словно обжегся, услышав копошения со стороны Гермионы. Он уповал, что она не проснулась, но мольбы не были услышаны — она открыла глаза.       — Почему ты еще не спишь? — зевая, спросила она.       Том впал в легкий ступор, оставляя на лице холодную маску, словно это не он касался ее тайно среди ночи.       — Был занят, — сухо отрезал он.       Гермиона еле заметно кивнула, продолжая смотреть. Том же более не глядел на нее, вперив свой взгляд в темно-зеленый балдахин. И одна мысль совершенно не давала покоя — он первый раз с кем-то спит.       — О чем думаешь? — приглушенно послышался вопрос.       Том подавил желание закатить глаза и призвать палочку, дабы наколдовать сильнейший Ступефай. Он лишь тяжко вздохнул и, повернувшись к Гермионе, вкрадчиво произнес:       — О делах.       Легкая улыбка тронула ее губы.       — О том, кого бы распять завтра или же похитить?       Наглая и высокомерная ведьма, абсолютно не имеющая инстинкта самосохранения.       — Если я столь ужасен, почему ты спишь здесь?       — Потому что ты зачем-то затопил мою комнату, — вздохнула Гермиона.       Том старался не думать о том, что им двигало в тот момент, когда он устроил этот спектакль с потопом. Временное помутнение и желание позлить ее. Так он для себя решил.       — Ты могла бы остаться в комнате детей, — твердо заявил Том.       Он вернул внимание Гермионе, заметив, что та насупилась, хмуря брови. Том скривил уголок губ в усмешке.       — Тогда я пойду, — вздохнула она, нарочито медленно, как показалось ему, вставала с кровати.       Секунда. Две.       И он схватил ее запястье, резко дернув на себя. Гермиона упала на кровать с приглушенным визгом, оказавшись под ним.       Что, ради Салазара, он делает?       Багряные глаза смотрели в чайные напротив. Том навис над ней, подмяв под себя, и буквально чувствовал каждый изгиб ее тела. Гермиона была так непозволительно близко, что все давеча проанализированные выводы касаемо их близости покинули его тотчас, и он припал к ее губам, сминая в жестком поцелуе.       Некоторое мгновение Гермиона, опешив, не отвечала, но лишь мгновение, ибо Том почувствовал, как она, неловко приоткрывая рот, впускает его язык, ощутил, как ее руки дотронулись до спины, нежно поглаживая. И более он решил не сдерживать себя, углубив поцелуй, прикусывая нижнюю губу.       Гермиона издала приглушенный стон, словно мяуканье. Почему даже сейчас звуки, что она издает столь нежные и невинные?       Он, ведомый своим желанием, запустил руку в мягкие волосы и проложил дорожку поцелуев ниже к шее, снова оставив укус над пульсирующей веной.       Вкусная. Вся она такая маняще-вкусная. И хочется съесть, поглотить, выпить ее до капли.              — Ах… — снова послышалось хныканье, и Том припал к груди, осыпая ту поцелуями.       Каждое прикосновение, каждый стон, звучащий из уст, распалял желание внизу — в паху потянуло. Он поднял взгляд в поисках ответного желания. Выражение ее лица источало зарождающееся возбуждение: глаза Гермионы зажмурены, а рот же приоткрыт. Том почувствовал, как дернулся член от одного ее вида.       Он прикусил сосок через ткань сорочки, срывая громкий стон с губ Гермионы, и, решив оголить грудь, повторил движение.       Том потянулся к влагалищу, чувствуя, как она вся дрожит под ним. Он сжал бедро, отметив про себя, что возможно это было слишком сильно, ибо Гермиона зашипела. Приподнимаясь на локтях, он вновь приблизился к ее лицу и крепко поцеловал.       Прекрасно. Слишком.       Том целовал ее неистово, подбираясь к кромке трусов. Не теряя ни минуты, он дотронулся пальцами до клитора. Она же в ответ запустила руки в его волосы, мягко оттягивая.       Такая нежная, теплая, чувственная. Она лежала в постели, полностью в его власти. Может, это и есть доверие, ибо перед ней стали открыты двери, что до этих пор были плотно закрыты ото всех остальных?       Том чуть не застонал, почувствовав, как она разводит ноги шире. Очень влажная Гермиона дрожала, издавая вожделеющие звуки. Сладкие, громкие, греховные.       Ее тело будто высечено из камня — без единого изъяна. Шелковистая кожа, мягкая, нежная, так и требующая облизать, требующая почувствовать его губы, и Том, сродни одурманенному мальчишке, хочет попробовать на вкус каждый ее сантиметр.       Очередное касание пальцев отдавалось в паху тянущей болью и желанием скорее оказаться внутри его личной погибели. Гермиона, как нечто, не созданное для него, смотрела своими большими глазами так умоляюще, словно она готова.       — Том, пожалуйста, — прозвучало из ее истерзанных уст.       — Что пожалуйста? — издевался, постепенно ускоряя дижение пальцев на клиторе.       — Я хочу… Хочу тебя внутри…       Том мгновенно внял ее просьбе. Послышался звук рвущейся ткани, и трусы отброшены куда-то в сторону, и сразу двумя пальцами проник внутрь ее лона. Она была такой мокрой.              — Да, — воскликнула она.       И он готов сорваться в эту пучину, засунуть свой член до предела в ее влажное нутро. Наполнить собой это до безумия красивое тело, жаждать ее стоны, вбирать каждый звук.       Том грубо трахал ее пальцами, не переставая кусать шею, а позже зализывать каждую отметину. Одежда стала неимоверно сильно мешать, и Том щелчком пальцев испарил ненужный предмет.       Красива, до невозможности красива. Не так, как Эсмеральда и остальные. Те холодные, вышколенные, а Гермиона настоящая, теплая. Она лежала и совершенно не заботилась о том, как похотливо выглядит. Совершенно не стесняясь ни исполосованного шрамами тела, ни покрытой испариной кожи.       — Войди в меня, — сказала она между поцелуями.       Том, чуть опешив от столь прямого требования, взглянул прямо в глаза. Он почувствовал, что она близка к оргазму, и вытащил пальцы, дабы не закончить всё так быстро.       — Почему ты такая? Почему. — пробормотал он, оставляя новый укус в районе шеи, совершенно не заботясь как глупо звучит его вопрос.       Гермиона была слишком увлечена его ласками, что даже не услышала его. А Том более не мог сдерживать себя, приставил член к ее влагалищу и вошел до предела. Она, будучи влажной и горячей, будучи такой открытой и жаждущей, совсем не оказывала сопротивления и лишь посмотрела вниз на место соединения их тел, а потом ему в глаза и тихо простонала:       — Какая?       Может быть, она была ему подарком? Всю жизнь Том добивался всего сам, выгрызал каждую победу, но в эту секунду Гермиона отдавалась ему сама, не требуя ничего взамен. Он входил в нее, наращивая темп, не отрываясь от манящих губ. Видимо, его рассудок был слишком сильно помутнен похотью, ибо Том прошептал:        — Ты — воплощение того, о чем я даже не смел мечтать.       И вот опять он узрел этот странный взгляд, что полнился недоверием, но она быстро закрыла глаза, прикусив губу, так как Том вновь вошел в нее до предела.       — Ах, еще, — послужило ответом, и Том сорвался почти на бешеный ритм. — Да, вот так.       Он усмехнулся, наблюдая, как Гермиона изгибается, царапая его, и это неимоверно приятно — чувствовать ее отметины на спине. Как будто так и должно быть.       — Я так близко, — произнесла она, обжигая ухо своим горячим шепотом. — Просто продолжай.       Том и не думал останавливаться, переворачивая ее на живот и снова вгоняя член на всю длину.       — О Мерлин, — крикнула Гермиона, лежа лицом в подушку, — еще…       Более того, не мог сдерживать себя и стал буквально вколачиваться в ее лоно, оставляя полуукус на шее. Гермиона зашипела от боли, но всё же он почувствовал, как мышцы влагалища плотно сжали его член. Том скользнул ладонью вниз по ее животу и накрыл рукой клитор, сделав пару резких движений пальцами, она кончила, громко застонав. Два толчка, и Том последовал за ней, глубоко излившись внутрь.       Слишком хорошо. Это было слишком хорошо.       Тяжело дыша, он отстранился и лег на спину, дабы прийти в себя.       Том повернулся к девушке, обратив внимание, что ее щеки неистово пылали. Он усмехнулся, мягко дотрагиваясь до лица.       — Мисс ханжа смущается?       Гермиона поджала губы, прикрыв глаза. Том нутром чуял, что она злится, и ему это чертовски нравилось. Почему, ради Салазара, он, будучи сорокапятилетним мужчиной, вел себя как какой-то юноша в пубертате: вечно подтрунивал над ней или же тайно восторгался?       Тяжко вздохнув, Гермиона ответила:       — Мне кажется, мы поторопились.       Брови мгновенно взметнулись вверх и повис немой вопрос: поторопились?       — Ты это поняла до того, как кончила или уже после? — усмехнулся Том, пытаясь сдержать холодную маску на лице.       Она, бросив грозный взгляд, облизала губы и, прикрыв одеялом красивую грудь, повернулась к нему.       — Я не знаю. Я думаю, что мы совершили ошибку.       Гром ударил среди ясного неба, и приятная нега улетучилась, оставляя выжженное пепелище.       — Я не надеялся на знакомство с родителями, — его голос сочился сарказмом.       Взгляд Гермионы поник после его слов и та, вымученно улыбнувшись, пробормотала:       — Поверь, они даже меня не знают.       Эти слова сильно озадачили Тома, ибо Гермиона создавала впечатление домашней девочки.       — Что это значит?       — Я стерла им память, — бросила она резко, будто не желала об этом говорить.       Ее глаза источали гнев, Гермиона словно винила его в случившемся, что, конечно же, не могло быть истиной — он никогда не знал Грейнджеров.       — И почему же ты это сделала? — прозвучал еще один вопрос.              Она гулко сглотнула и, отвернув взгляд, приглушено ответила:       — Так было нужно. Люди, что оставили этот шрам, — Гермиона дотронулась до предплечья и вновь продолжила: — преследовали их.       Гнев мгновенно обуял Тома с ног до головы. Тот факт, что некто мог угрожать ей или же ее семье, распалял злобу до каждой нервной клетки. И даже осознание того, что они магглы, не имело значения — Гермиона уже точно принадлежит ему, и более ни одна душа не может причинить ей неудобств или же угрожать.       — Мы все исправим, — твердо заявил Том, — вылечим детей и вернем родителям память, а дальше ты останешься тут. Кстати насчет помоловночного кольца, ты любишь изумруды?..       — Стоп, что? — опешив, спросила Гермиона.       — Я спросил, нравятся ли тебе изумруды? Исторически, эти камни относятся к моей семье.       Бросив искренне непонимающий взгляд, она вновь переспросила:       — О какой, прости пожалуйста, помолвке сейчас идет речь?       Раздражение проникло зудом под кожу, будто Гермиона хотела отрицать предыдущее соитие и забыть их установившуюся между ними глубинную связь.       — Неужели ты хочешь сказать, что после того, что произошло мы не поженимся?       Смех. Чертов громкий смех сорвался с ее губ, и Гермиона, еле уняв порыв истерики, ответила:       — Том, ты сейчас шутишь? Это был просто секс. Мерлин…       Нечто оторвалось в районе груди, неприятно ударив по ребрам. Не то чтобы он рассчитывал на пресловутую любовь, но неужели после столь чувственного соития она не ощутила нечто странное? Том был уверен, что отныне их отношения перешли на новый этап. Ведь у него никогда доселе не бывало ничего подобного.       — Том, — вновь мягко начала она, нежно касаясь его скулы, — я понимаю, что, так как ты вырос в приюте, у тебя искажено восприятие семьи и любви, но люди не женятся после секса. Это долгий процесс...       Слушать ее было невмоготу. Дурак, какой же он дурак. Почувствовал впервые в жизни чью-то теплоту и потянулся, как мотылек на свет, забыв, об обжигающем пламени.       — Том, пойми, что…       — Обливиэйт, — он чувствовал, что заклинание вышло криво, но все равно. Просто все равно.       Глаза Гермионы потухли. Наложив заклинание глубокого сна, Том спешно покинул свои покои с одним желанием — избавиться от этого постыдного мерзкого чувства.