Наследие

31-е декабря 1971.       …Сильные руки, скользящие по ее теплому телу и приносящие уйму мурашек. Настойчивые поцелуи, разжигающие греховное желание до максимального «нельзя». И каждый стон, сорванный с ее припухлых от его укусов губ, звучит как мантра в ночи. Бесконечное возбуждение разливается негой по телу, вызывая небывалое желание ощущать его внутри. А он будто слышит ее мысли и после очередного поцелуя в шею спускает свои пальцы ниже к горячему и влажному влагалищу.       Не теряя ни минуты, он забирается под кромку трусов и ведет по клитору, срывая новый стон с ее уст.       — Том, пожалуйста…       Просьба, звучащая так греховно. Знала ли она, что будет умолять врага об оргазме? Знала ли она, что так легко поддаться эмоциям и сдаться во власть запретной страсти?       — Что, пожалуйста, Гермиона? — шепчет в самые губы, продолжая водить пальцем по клитору и между влажных складочек, посылая волны крышесносного наслаждения до самой души.       — Я хочу… Хочу тебя внутри, — отвечает она, пока ее щеки заливает румянец, а просьба превращается в мольбу.       Слышится звук рвущейся ткани, и трусов больше нет. Том, такой красивый, черт возьми, усмехается и нависает. Тело к телу. И жар разносится в каждую клеточку, когда сразу два пальца проскальзывают внутрь влагалища.       — Да, — восклицает она слишком громко, а он не отрывая глаз, вбирает каждую эмоцию наслаждения на девичьем лице.       Одежда испаряется, и она, будучи совсем нагой, уже готова на все, ибо каждый его поцелуй, каждое ритмичное движение пальцев сродни самой магии.       Том ускоряет движение, терзая шею, кусая неистово, посылая бурю доселе небывалых эмоций, и самая главная из них — это жажда. Жажда ощутить не пальцы, а его. Внутри. Себя.       — Войди в меня, — переборов себя, жалобно стонет она, ибо слишком близка к оргазму.       — Почему ты такая? Почему…       Но она не слышит его бормотание, которое утихает с каждым новым касанием губ. Резкий не то укус, не то крепкий поцелуй в районе шейного позвонка, сопровождающийся еще одним громким стоном. Боль, перемешанная с наслаждением, распаляет ее желание неимоверно сильно. Она чувствует горячую головку его члена у лона, что сочится смазкой, и искренняя улыбка расцветает на ее губах.       — Какая? — все-таки спрашивает она.       — Ты — воплощение всего…       Гермиона открыла глаза, мигом вскакивая с кровати. Тяжелые рваные вздохи и пелена непонимания перед глазами, и чуялось, будто и вовсе не сон, а самая настоящая явь — вот настолько это ощущалось реально. Она бросила взгляд на трусы — целые, на месте, но, Мордред их дери, влажные. Беглый осмотр шеи показал чистую кожу, без видимых глазу изъянов.       — Приснится же такое, — пробубнила она, осоловело моргая.       Благо хозяин поместья отсутствовал. Ибо возбуждение не утихало, и дико хотелось закончить, но ханжеская натура взяла свое, и Гермиона спешно отбросила порочные мысли: не хватало еще получать оргазм, фантазируя о Волдеморте.       Это плохо, не так ли?       Гермиона невольно коснулась губ, и вчерашний горячий поцелуй возник перед глазами: вот его властные губы, вот его сильные руки, что сжимали так нежно и в то же время близко. Очень близко.       По-детски глупо отрицать, что ей было по нраву. Грейнджер ни на гран не сомневалась в том, что это отпечатается в ее памяти, внося лютый деструктив.       Том Риддл неимоверно горяч. Он — воплощение всего, что она тайно желала: сильный волшебник, готовый брать на себя большую ответственность. К сожалению, знание его грехов совсем не помогало откреститься от возрождающихся чувств. И с каждым разом эти эмоции крепчали, оседая на сердце, привнося нечто новое и очень запретное.       — Браво, Гермиона, — ворчала она, шагая по его спальне. — Давай влюбимся в гребаного Волдеморта.       Она остановилась, бросая взгляд на покои, смутно задаваясь вопросом, а где тот самый виновник ее порочных снов и ненужных мыслей?       Ибо утро тридцать первого декабря началось в полном одиночестве. Постель была пуста, а время показывало около одиннадцати утра. Мелькнула мысль, что Лорд сбежал, претя мыслью о ласканиях с грязнокровкой. Осознание подобного ударило в грудь и словно резануло по внутренностям.       — Да Мерлина ради! Прекрати вести себя как школьница в пубертат!       Гермиона глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Он ушёл, и что с того? Они же чужие друг другу люди. Всего лишь один поцелуй, а она уже размечталась о завтраке в постель? Нелепость какая-то.       — Пора собираться в Хогвартс. Лаки! — крикнула Грейнджер, накидывая халат.       В тот же миг по зову волшебницы появился самый милый эльф на свете. На его лице сияла искренняя улыбка.       — Мисс Гермиона, подать вам завтрак?       — Возможно, чуть позже, Лаки, спасибо, — любезно ответила Гермиона. — Моя комната… Она уже в порядке?       Эльф по-совиному взглянул на Грейнджер.       — Лаки сделал что то не так с комнатой мисс? Комната мисс Гермионы убрана и в полном порядке! Лаки что-то должен сделать для комнаты мисс?       Непонимание повисло в воздухе буквально на долю секунды, ибо догадка, что возникла еще вчера, мгновенно подтвердилась. Чертов Волдеморт устроил потоп, дабы провести ночь вместе с Гермионой.       Предательская улыбка вместе с алым, как гриффиндорский флаг, румянцем возникли на лице Грейнджер. И вернуть былое спокойствие стало еще труднее.       — Все в порядке, Лаки. Не переживай. Могу ли я попросить тебя сделать мне чай? — также улыбаясь, спросила Гермиона.       Эльф буквально расцвел на глазах от просьбы и быстро затрепетал своими ушками, едва кивая.       — Да, мисс! Лаки подаст чай и булочки. Хозяин сказал сделать для мисс булочки. Сказал, мисс Гермиона их любит. Лаки сделал!       Она не могла поверить, что всё это происходит на самом деле. Волдеморт, или, точнее, Том, вёл себя очень странно весь прошлый день — купил подарки детям, провел с ней много времени в библиотеке, пригласил на ужин и даже поцеловал. А теперь он позаботился о завтраке. Её разобрал неудержимый смех.       Гермиона изо всех сил старалась унять волнение, которое нарастало в её груди и готово было выплеснуться наружу.       Неправильно. Все это — неправильно.       «Нужно поесть, собраться и отправляться в Хогвартс к детям», — прозвучал жесткий вердикт в голове, но, увы, не принес нужной серьезности.       Гермиона смутно ощущала легкую боль в теле, но все равно летела по лестнице с дурацкой улыбкой на лице.

***

      Антонин Долохов пребывал в трезвом уме и полном здравии спустя пять дней кромешного ада и долгого восстановления. Круциатус не оставлял видимых повреждений, но разум помнил каждую секунду болевой агонии, что разрывала, кромсала, как тупой нож. Но физическая боль для Антонина была ничем по сравнению с болью эмоциональной.       Глупые поступки сулят жестокую расплату. Осознание краха было запоздалым, уже когда Руквуд молча оглушил товарища и аппарировал с его бренным телом в Малфой-мэнор.        Дальше всё как по накатанной: подземелье, боль, удары и бесконечное «Ты ничто, ты не достоин, ты грязь». О, Долохов не сомневался, что его чистокровный Лорд будет не в восторге от подобной порочной связи с его прекрасной, великолепной, манящей, потрясающей, восхитительной Астарией и какого-то нищего русского полукровки.       Полукровка, что еле-еле закончил Колдовстворец, ибо кормить семью было важнее. Полукровка, чья мать связалась с магглом, будучи из угасающего старинного и обмельчавшего рода.       Кому нужен такой жених? Ни одной чистокровной ведьме. Тем более такой магически сильной, как Астария.       С первой же встречи Антонину запомнились её чёрные глаза, которые казались такими же глубокими, как ночное небо. Она была такой простой, такой весёлой и открытой. В ней было столько искренности, которой так не хватало Антонину после того, как он присоединился к Пожирателям Смерти.       И он, превозмогая все сомнения, ведомый своими эмоциями, пошел к ней, сродни влюбленному щенку, с дешевым подарком в руке. Астария, как обычно, озарила серый мир своей язвительной, но настоящей улыбкой, погрузила в самую глубину зарождающихся чувств.       Перун ему свидетель, он хотел сопротивляться, но не смог. Не смог, глядя в эти обсидиановые глаза, что полнились взаимным желанием.       И поцелуй. Такой неловкий, но очень горячий под самое Рождество. Ее губы сродни самому великолепию, мягкие, нежные… Но на утро его ждала боль, унижение и правда: он нищий русский полукровка и он недостоин.       Гнусная новость дошла и до его ушей. Антонин узнал, что Астария умирает.       Девчонка, отравленная каким-то ублюдком, лежала в Хогвартсе вместе с раненным братом, потому что, видимо, тот попал под раздачу, ибо оба пребывали без сознания. При смерти.       Чувство вины заполнило каждую клетку, и Антонин буквально утопал в ее горечи. Если бы они не поцеловались, если бы он не пошел на поводу своих порочных эмоций, то был рядом и смог противостоять нападению. И каждое осознание ошибки било клинком, вспарывая грудь.       Лорд не раз учил, что сантименты и эмоции — слабость. Слабость Долохова стоила почти целой жизни. Ее жизни. Ибо она случайно стала самой вершиной его темного мира. Всего лишь за пару недель пробралась в сердце и плотно укоренила свои позиции, сверкая своими темными глазами и освещая мир настоящей улыбкой.       Астария будет его погибелью. Антонин точно знал: если девчонка не выживет, он убьет каждого виновного, разорвет на куски и скормит сибирским оборотням в тайге.       И сейчас он сидел и ждал аудиенции в Малфой-мэноре, пока боль прошедших дней зудела ранами на коже.       Руквуд переминался с ноги на ногу, кидая враждебные взгляды на товарища. Оно и ясно: он осуждал на все сто процентов его глупую влюбленность и поддерживал хозяина. Фактически, близко общаться с Тони сулило чреватыми последствиями, ибо пожиратель был в лютой немилости.       Несмотря на конфликт с повелителем, свежая метка обожгла руку сегодня ранним утром, вызывая к Лорду. Не теряя ни минуты, Антонин отправился прямиком из дома Августа в мэнор. Легкая паника вперемешку с любопытством пробегали короткими вспышками.       Лорд разговаривал с леди Блэк. Чопорная взрослая ведьма имела черные, как смоль, волосы, серые, как олово, глаза и надменный, уничижительный взгляд, что полнился ненавистью, пожалуй, ко всем, кто не входил в перечень достойных.       Они стояли поодаль и, судя по их лицам, вели неприятную беседу, но разобрать сути диалога он не смог. Челюсти повелителя были плотно сжаты, пока он слушал ухмыляющуюся миссис Блэк.       Жестом руки Лорд пригласил Антонина и Августа подойти ближе, и те незамедлительно выполнили приказ.       Женщина кинула пренебрежительный взгляд на двоих пожирателей и вновь вернула внимание Лорду.       — Невозможно усидеть на двух стульях, — надменность в голосе и губы, искривленные в подобие оскала. — Тебе ли не знать.       Столь явная фривольность леди Блэк имела скрытый намек, но Антонин, увы, не ведал истины.       — Ты забываешься, Вальбурга, — нарочито размеренный тон в ответ, но с толикой предупреждения. Пожирателям лишь оставалось гадать, о чем, собственно, шла речь, ибо напряженность в воздухе сквозила волнами.       Миссис Блэк чуть склонила голову в приветствии, но словами двух пришедших мужчин не удостоила.       — Так что же, — вновь заговорила она с повелителем, — я сообщу Александру, что вы согласны встретиться с ним и обсудить дела? У него точно есть всё, что вам нужно. Мой троюродный племянник очень хочет увидеть наследницу рода Гонт. Он говорит, что влюбился в неё с первого взгляда, когда увидел газетную вырезку, которую я ему прислала.       При последних словах кулаки Антонина сжались непроизвольно, до побелевших костяшек. И ведь он знал, что не смеет реагировать столь бурно. Астария — не его поля ягода. Это было ожидаемо, но чертовому сердцу не прикажешь, оно заколошматило в груди.       Вальбурга остановила свои серые глаза на Долохове, приподняв краешек губ в усмешке. Эта стерва точно знала, куда бить, она буквально буравила пожирателя взглядом. Ждала его реакции? Антонин не настолько глуп, чтобы вестись на провокацию. Спасибо, хватило пыток в подземельях.       Лорд, казалось, не замечал присутствия пожирателей. Он был хмур и явно о чём-то напряжённо думал.       — Пожалуй, я встречусь с Александром. Сын французского министра — великолепная партия для моей дорогой и единственной дочери. Но ты знаешь мои условия, Вальбурга.       Женщина просияла, если так можно назвать, то, как загорелись ее хитрые глаза.       — Колдомедицина во Франции прекрасна, — резкий взгляд на Антонина, — и мой троюродный племянник из знатного французского рода — достойная партия для такой благочестивой волшебницы, как Астария. Не то что всякий сброд, смеющий касаться высших из нашего общества.       Долохов едва сдержал порыв убить ведьму. «Старая сука!» — чуть не сорвалось с его уст.       Лорд наконец обратил внимание на приспешников. Он смерил Антонина пустым взглядом и холодно приказал:       — Ты отправляешься в Хогвартс, Антонин. Так вышло, что ты единственный кому я могу доверить своих детей. Камин в больничное крыло школы открыт.       Лорд пристально смотрел на последователя, и Антонин молился, что лицо остается беспристрастным, а не светится сродни гирлянде на елке. Увидеть ее, хоть и в плачевном состоянии, было его самым сильным желанием все долгие дни восстановления.       — Как прикажете, милорд, — он уповал, что голос его звучал безразлично, а не подобно вожделеющему юнцу.       — Если меня спросят, — повелитель отвел взгляд и вперил его в стену, — сообщи, что я занят и вернусь тогда, когда буду свободен. И если кто-нибудь из близнецов очнется, попроси… мисс Грейнджер отправить мне патронуса в ту же секунду.       Сухой кивок леди Блэк, и та расплылась в торжествующей улыбке. Видимо, их разговор возымел результат, судя по тому.       — Ты делаешь все правильно, — тихо прошептала она, положив руку на плечо повелителя, — я забочусь о нашем деле, и ты как никто другой знаешь цену, которую нам всем придется заплатить.       Долохов знал, что Блэки не являются пожирателями, но слывут ярыми сторонниками Волдеморта и его политики. В особенности ходили слухи, что Вальбурга Блэк и повелитель давние близкие друзья. Антонина не очень волновала личная жизнь Лорда. До сегодняшнего дня, ибо возникший на горизонте Александр заинтересовал Долохова весьма сильно.       — Не нужно меня учить, Вальбурга. Я прекрасно помню, о чём мы договаривались ранее. Не вмешивайтесь в то, что вас не касается, и занимайтесь своими делами, — решительно произнёс Лорд, убирая её руку.       Вальбурга тот час отпрянула, заметив багряную ярость в глазах.       — Прошу прощения, мой лорд, — елейно произнесла леди Блэк. И тот жестом руки попросил ее удалиться.       Леди Блэк, совершенно довольная, с ядовитой улыбкой на лице, прошествовала к двери, но ту резко отворили, и в комнату вошла еще одна противная личность — Эсмеральда Селвин. Чертовски красивая в своем зеленом платье и рыжими локонами, спадающими волной до поясницы. Она сделала легкий реверанс.       — Миссис Блэк, я рада вас видеть. Как ваш отпуск? — напрочь фальшивая вежливость сквозила в голосе девушки.       — Прекрасно, моя дорогая. Ты как раз во время, — в тон ей ответила Вальбурга, покидая гостиную.       Антонин видел, что происходит что-то, но сути уловить не мог. Все эти жесты, взгляды, ехидные ухмылки и задумчивый повелитель были ярким признаком происходящих подпольных интриг, которые ему, обычному рядовому пожирателю, знать не стоит.       Эсмеральда Селвин сухо кивнула приспешникам и, не спрашивая разрешения, присела нарочито близко к Лорду, расплываясь в улыбке. Антонин задался вопросом, как повелитель, наиумнейший мужчина, повелся на красивое личико совершенно мерзкой мадам?       Лорд протянул руку к девичьему лицу и провел костяшками по скуле.       — Я хочу с тобой побеседовать, моя дорогая. Нас ждет долгий разговор.        Эсмеральда просияла и, кидая смущенный взгляд, перебралась к мужчине на колени. Тот бегло оценил внушающее декольте и вернул внимание двум пожирателям.       — Оставьте нас. Антонин, отправляйся в Хогвартс.       Ему не нужно повторять дважды. Закрывая дверь, последнее, что увидел Антонин, — это расположившуюся между ног у повелителя Эсмеральду Селвин, которая явно собиралась использовать свой рот, но не для разговоров.

***

      Первое, что увидела Гермиона, выходя из камина, — это Марволо, который пребывал в полном сознании.       — Марволо! — громко воскликнула Грейнджер и мигом кинулась обнимать парня.       Бледный, но — хвала Мерлину — живой юноша сидел на кровати в зеленой пижаме.       — Мам, пожалуйста, ты меня задушишь, — прохрипел юноша в материнское плечо, пока та начала всхлипывать от счастья.       Гермиона отпустила Марволо и пристально всматривалась в его лицо, изучая каждую черточку.       — Все хорошо? Ты себя отлично чувствуешь? Что болит? Мы с твоим отцом вчера разработали несколько зелий и он…       — Мам, не тараторь, — засмеялся юноша. — Еще болит плечо, но в целом жить буду. Думаю, пару-тройку дней, и приду в себя. Хочу увидеть срочно отца. Я смутно, но помню, как меня ранили. А где моя несносная сестрица? Признаться, не говори только ей, но я жуть как соскучился.       Вся радость вмиг улетучилась с лица Гермионы, и Марволо это непременно заметил. Она красноречиво отвела взгляд.       — Мам? — прозвучал обеспокоенный вопрос.       Грейнджер, подняв глаза, тихо ответила:       — Астарию отравили, Марви. Она в коме.       На лице юноши отразился такой калейдоскоп эмоций, что Гермиона испугалась, как бы он не решил отомстить немедленно. Он резко поднялся, держась за спинку кровати, и со сжатыми кулаками сказал:       — Вот до чего довели его политические игрища. Ненавижу его! Ненавижу!       Гримаса злобы и ненависти исказили красивое лицо, и Марволо забегал глазами.       — Где моя палочка, мам? Я отправляюсь домой. Я… я должен спасти Астарию. У нас есть миссия… Хотя пошел он к Мордреду со своей миссией! Отец года, блять! Мне нужно увидеть сестру! Где она? Гребаный папаша…       Юноша больше шипел, чем говорил, далее он перешел на парселтанг, и Гермиона решила прервать поток бессвязной речи.       — Марви, Том не причем. Он ищет виновных, мы с ним вместе…       — О, ты, значит, все же пала под его чарами, не так ли? Как быстро, однако, мам, — он испепелял ее взглядом, и тон его был сродни самому острому клинку.       Гермиона почувствовала, как слова сына ударили под дых, оставляя неприятное послевкусие. Столь пылкие речи попали, пожалуй, в точку: Грейнджер правда прониклась симпатией к заклятому врагу. Отрицать очевидное было бессмысленно, но и признавать поражение так просто она не желала. Но больше всего обидело отношение Марви к происходящему, хотя Гермиона могла бы списать реакцию юноши на максимализм, что так присущ его возрасту, или пережитый стресс, но сын был намного взрослее своих сверстников.       — Я бы попросила тебя так со мной не разговаривать, Марволо, — резко отрезала Гермиона. — Я понимаю твою злобу, но мы стараемся. Оба. На благо вашего здоровья, у нас есть идея, как привести Астарию в чувство с помощью нашей с ней страной связи. И дело не в какой-то… симпатии к твоему отцу. Мы взрослые люди и должны работать сообща.       Голос звучал твердо, а взгляд был стойким. Марволо смотрел на мать скептически, словно прикидывая, насколько ее слова правдивы.       — В любом случае, всё это, — он картинно развел руками, еле удержавшись на ногах, — его вина. Вся. С того момента, как отправил нас сюда. Или еще раньше. Опять всех переиграл.       — Но ведь, и я была инициатором вашего путешествия. С ваших слов, — выгнув бровь, заметила Гермиона.       Юноша мгновенно отвернул взгляд и сильно поджал губы, посматривая куда угодно, но не на мать. Грейнджер узрела скрытый мотив такой резкой смены настроения.       — Марви? Что…       — Ты… Ты из будущего не знаешь, что мы сюда отправились, — перебив мать, резко возразил Марволо. — Мы солгали тебе. Папа убедил нас… — он вновь присел на кровать и, махнув рукой, продолжил, — уже совершенно неважно. Мы все стали жертвой его очередной манипуляции.       Гермиона была потрясена до глубины души. Её безграничное доверие к детям, которые только появились в её жизни, рушилось на глазах. На долю секунды, ей показалось, будто кто-то тупым ножом режет душу на мелкие кусочки. Она понимала, что её будущая версия, возможно, сейчас сходит с ума, не зная, где находятся близнецы. И снова волна опустошения накрыла с ног до головы.       — Почему? — прозвучал ее короткий вопрос очень тихо.       — Что почему?       — Почему солгали? Почему отправились сюда? Почему не сказали моей будущей версии? Черт возьми, Марволо. Это могло закончится очень плохо.       Марволо откинулся на спинку кровати и прикрыл глаза, издав громкий вздох.       — Папа сказал, что так будет лучше. Так будет правильно. Потому что обе версии тебя злятся на отца. Очень сильно.       Слова юноши не дали требуемого ответа: вопросов стало в разы больше. Не то чтобы злиться на Тома Риддла не пристало быть возможным, но они все-таки были в браке. Или это тоже ложь?       — Мы поругались? Развелись? Марви, мне нужно знать. Ты уже мне солгал, — голос звучал укоризненно, но все равно сквозил подступающей обидой.       — Мам, — закатил глаза парень, — пожалуйста, не вынуждай меня еще больше рассказывать о будущем. Так нельзя. Он попросил нас обмануть твою прошлую версию и будущую, соответственно. Как ты знаешь, папа очень искусно убеждает.       Один приятный вечер, и Гермиона почти поверила в счастливое чертово будущее. Почти. Ком в горле нарастал, сродни снежному, и лишь пробуждение Марволо хоть как-то держало на плаву потухающее настроение.       Громкий вздох, и она продолжила:       — Что ж, — твердый взгляд и фальшиво размеренный тон, — не понимаю, чего я ожидала от твоего отца.       Она присела на кровать, подбирая полы своего бежевого платья. Грейнджер искала крупицы терпения, ибо, несмотря на растущую злобу и сильную обиду за ложь, ее ждали безотлагательные дела по части выздоровления детей. Какой бы ужасный поступок близнецы не совершили — они лишь марионетки в какой-то огромной манипуляции будущей версии Тома Риддла.       Утренний восторг испарился подобно утренней росе при первых лучах летнего солнца. «Будет тебе уроком, Гермиона», — мелькнула мысль в голове.       — Мам, прости, — приглушенно произнес юноша, заключая Грейнджер в неловкие объятия. — Я не знал, как сообщить тебе это, боялся, что ты не отбросишь идею убить отца.       — Ну, учитывая, что вы всё-таки родились, значит, я его не убила. Один Мерлин знает, как ему удалось избежать этого, — усмехнулась Гермиона и резко продолжила: — Мудак.       Юноша рассмеялся, уткнувшись в плечо, но вновь быстро поник.       — Я смутно помню, как меня ранили, всё случилось так быстро, и проклятия были боевыми и очень темными, — Марволо говорил почти спокойно, но глаза выдавали некий страх и будто бы вину, — я шел к Астарии, когда на меня напали. Если бы я смог отбиться, то…       — Ты не виноват. Никто не виноват. Мы обязательно все исправим, Марви, — возразила Гермиона, одарив обеспокоенного мальчика самой теплой улыбкой.       Вроде так хотелось злиться на него, ругаться за глупый обман, но каков смысл журить юного парня? Обида на Астарию за детский поцелуй обернулась трагедией, нет смысла повторять ошибку за ошибкой.       — Я попробую извлечь воспоминания, но все так смутно, — вздохнул Марви, вновь отпрянув от матери.       — Не торопись. Давай ты сначала придешь в себя, дорогой. И посвятишь меня в детали нашей с Асти связи.       Грейнджер неторопливо провела пальцами по темно-каштановым локонам парня и расплылась в искренней улыбке. Марволо тут же кивнул.       — Не думал, что скажу это, но я очень хочу ее увидеть.       Громкий смешок сорвался с губ Гермионы, и та, помогая юноше привстать, отправилась с Марви проведать Асти.       Мертвенно-бледная Астария лежала сродни кукле, все также без движения и какого-либо сознания, и эта картина вспарывала душу. Вина была осязаема, и хотя логика утверждала, что Гермиона не причем, чувства кричали иное. Она уповала, что кровная связь и качественные зелья помогут.       Марволо трепетно взял дрожащими руками запястье сестры и посмотрел на её умиротворённое лицо. Гермиона заметила, что в глазах юноши блестят слёзы.       — Я не защитил тебя, — шептал он, — я же обещал, я твой старший брат. Я не смог…       Каждое слово, звучащее из его уст, полнилось страданием, виной и разочарованием в себе.       — Марви, — пыталась она успокоить парня, чье внутреннее метание ощущалось даже в воздухе, — еще раз, это не твоя вина. Виноват лишь тот, кто напал на вас.       — Я расскажу все. Что нужно? Связь? Я все сделаю, я все скажу, только верните ее. Эта идиотина мне нужна!       Еще одно объятие и попытка успокоить подступающую истерику. Гермиона взяла его лицо в ладошки и четко произнесла, глядя в глаза:       — Марви, я клянусь своей магией, что я ее вылечу.       Золотые линии закружились вокруг волшебников, скрепляя клятву, и Грейнджер ни на минуту не сомневалась в сказанном. Возможно, это та самая материнская любовь, которая греет душу и заставляет женщин совершать изумительные, нереальные вещи.

***

      Признаться, детали кровной связи ошарашили Гермиону. И Мерлин с ним, с предсказанием какой-то старухи. Ее вновь огорошил Том, ибо, если Марви донес всё правильно, то ее, так сказать, будущий муж был глубоко обеспокоен заботой о собственных детях, раз пошел на такой ритуал.       Снова дилемма: вот он, жестокий убийца и темный маг, вечно манипулирующий и проворачивающий интриги, не брезгуя ложью родной семье. И опять же он, который буквально заставил Гермиону применить запрещенную кровную магию, услышав лишь глупый бред от незнакомой старушки. Все это не укладывалось в голове.       Том Риддл и правда был загадкой, и интерес к нему возрастал с каждым днём. Как бы она ни пыталась подавить, убедить или отрицать свою очевидную симпатию, это было бесполезно. Неужели ей хватило всего лишь пары добрых поступков, чтобы зажечь искру?       Что творится в остатках твоей души, Том Марволо Риддл?       Гермиона мешала котел в слизеринских подземельях, утопая в своих мыслях.       — Так главное не забыть последовательность, — бубнила она под нос, ловко колдуя палочкой.       — Ах, моя дорогая, — послышался знакомый елейный голос, — ты уже тут! Тебе нужна какая-либо помощь?       Грузный Слизнорт в бархатном болотном костюме наматывал ус на палец, сверкая своими бесцветными глазами.       — Т… Мистер Риддл и я разработали интересную модификацию нужного зелья, которое сможет снизить концентрацию яда, — искренне улыбнулась Гермиона.       Слизнорт изучающе глядел на ингредиенты, чуть прищурившись.       — Весьма любопытный набор, моя дорогая.       Грейнджер стушевалась мгновенно, ибо совсем забыла спросить разрешения хозяйничать в чужой лаборатории.       — Простите, профессор, я даже не спросила.       — Ах, не переживай, Гермиона, все мы глубоко обеспокоены произошедшим. И сообщите если вам нужна помощь.       — Благодарю, профессор, — кивнула Грейнджер, возвращая внимание котлу.       Внезапно серебристый лис возник посреди комнаты и заговорил голосом Марволо:       — Эээ… Гермиона, у нас тут…гости.       Голос юноши звучал чуть сбивчиво, и Грейнджер уже представила новую возникшую проблему. Или…        Том пришел?       — Извините, сэр, — пролепетала волшебница и, не дождавшись ответа, отправилась в больничное крыло.       Гермиона могла поклясться, что это дурацкая шутка, ибо перед ее глазами стоял Антонин Долохов. Не то чтобы она ждала кое-кого другого, но все же…       — Мистер Долохов?       Пожиратель Смерти стоял посреди Хогвартса совсем молодой и, как Гермиона предполагала, пока еще, возможно, без череды трупов за спиной.       — Мисс Грейнджер, добрый день. Милорд отправил меня вам помочь…       — А где же сам милорд? — съязвила Гермиона, не сдержавшись. Неужели ему совсем нет дела?       — Повелитель, — приглушая голос, начал Антонин, — беседует с мисс Селвин и просил сообщить, что занят и вернется нескоро.       — Мисс Селвин?       Антонин осоловело заморгал, хмуря брови.       — Мисс Селвин? Как мне известно она… фаворитка нашего лорда, — пожимая плечами, ответил Долохов.       Конечно, он не ведал о творящемся внутри Гермионы чёртовом безумии. К сожалению, в районе сердца что-то оборвалось, как трос, и повисло сродни старому тряпью. Странная обида засвербела в груди весьма сильно после слов Долохова, приглушая иные рациональные мысли, а кулаки сжались, впиваясь ногтями в кожу. Гулкое сглатывание и попытка сбросить с себя это нахлынувшее чувство опустошенности не принесли желаемого результата. Глаза защипало, и она быстро заморгала, дабы скрыть подступающие слезы. Мерлин, какая глупость! «Меня совершенно не волнуют его дела», — убеждала себя Гермиона.       — Прекрасно, — бесцветно ответила она. — А вы здесь мне чем помочь хотите?       — Я практикую целительство.       — Вы? — усмехнулась Грейнджер, — вот уж новость.       Марволо будто уловил настроение матери и громко воскликнул:       — Я кое-что вспомнил!       Антонин и Гермиона мигом обратили внимание на машущего юношу. Тот поднес палочку к виску и, прикрыв глаза, стал вытягивать голубую светящуюся линию. Марволо закинул воспоминание в опустевший флакон из-под зелья и протянул его матери.       — Я не хочу смотреть, но если что зовите. Пока я желаю побыть с сестрой.       Грейнджер узрела, как адамово яблоко Антонина дернулось, а краска отхлынула от лица. Весьма неоднозначная реакция смутила Гермиону на долю секунды, но та быстро отбросила лишние раздумья.       — Мистер Долохов, я попрошу вас просмотреть воспоминания со мной. Возможно вы узнаете нападавших.       — Конечно, но позвольте узнать, где? Кстати, — внезапно протянул пожиратель, — милорд просил прислать партронуса, если кто-то из близнецов очнется…       — Что ж, — резко перебила его Гермиона. — Думаю, ваш лорд слишком занят, чтобы получать мои патронусы. Отправьте свой. Отвечая на ваш первый вопрос, мы будем просматривать воспоминания в кабинете директора, — утвердительно сказал Грейнджер. — Акцио флакон с воспоминанием. Склянка юркнула в руки волшебницы.       Глаза пожирателя расширились и он глухо задал забавный, по меркам Гермионы, вопрос:       — У Дамблдора?       Невольная улыбка возникла на губах волшебницы: приятно осознавать, что некоторые вещи с годами остаются прежними — темные волшебники боятся Дамблдора.       — Мне кажется, — она прищурилась, — или вы боитесь?       Долохов громко фыркнул.       — Абсолютно нет, мисс Грейнджер. Просто неприятная личность.       — Это потому что ваш лорд так сказал?       Грейнджер не пыталась скрыть язвительный тон и едкую усмешку, которой одарила Антонина.       — Пойдемте, мистер Долохов. Раз у дражайшего лорда есть дела поважнее родных детей, поможете мне, — она кинула испепеляющий взгляд на мужчину, — признаться, вы мне неприятны, поэтому старайтесь не мешаться.       Не дожидаясь ответа, Грейнджер направилась к выходу из больничного крыла под звонкий смех Марволо. Обернувшись, она спросила Долохова:       — Вам нужно особое приглашение? Не отставайте, я хочу скорее найти виновных в содеянном.       Гермиона твердо шла по замку, переполненная яростью, которую безуспешно пыталась глушить где-то в недрах своего сознания. На что ей обижаться? На наличие фаворитки? На то, что не пришел? Или на всё вместе?       Глупость и только. Предпосылки для обид не было, ибо никаких обещаний или подобного не звучало. Том Риддл легко может очаровать, как говорил Гарри, залезть под кожу и найти самое сокровенное. Он лжец и манипулятор. На этом и порешали.       И как жаль, что глупое сердце не прислушивалось к логике хозяйки.       За размышлениями Грейнджер чуть не прошла кабинет Дамблдора. Она сбивчиво пробормотала пароль и зашла в кабинет директора без какого-либо разрешения.       — Добрый день, сэр, — начала Гермиона, ощущая на себе изучающий и полный непонимания взгляд директора. — Прошу прощения за вторжение. Я хочу воспользоваться вашим омутом памяти.       Профессор, хмуря брови, взглянул на Долохова, далее посмотрел на Грейнджер и кивнул. Что ж, признаться, Гермионе стало неистово стыдно за такую фривольность: объятая неуместной то ли ревностью, то ли гневном, она совершенно забыла о банальном приличии.       — Конечно, Гермиона. Вы знаете, где он находится?       Вопрос прозвучал небрежно, но Грейнджер уловила знакомый тон, который буквально твердил, что Дамблдор ее в чем-то подозревает. Короче говоря, стоило сыграть дурочку.       — Нет, я слышала о его наличии от мадам Помфри.       Очередной долгий немигающий взгляд директора       — Прошу.       Профессор жестом пригласил пройти волшебников к омуту. Наконец-таки Антонин соизволил поздороваться с директором и получил легкий кивок в ответ.       Гермиона достала флакон и вылила содержимое.       — Благодарю вас, за помощь, сэр. Желаете взглянуть? — обратилась она к Дамблдору.       — Возможно позже. Я бы хотел навестить Марволо и ближе познакомиться с юношей, если вы не против.       Грейнджер не была против, но и не была за. Любопытство Дамблдора претило в данный момент неистово. Отказом отвечать нельзя — невежливо. Девушка, улыбнувшись, кивнула.       — Конечно, сэр.       Профессор одарил Грейнджер своим фирменным взглядом доброго директора и удалился, оставив двух волшебников у омута.       — Готовы? — прозвучал вопрос Антонина.       — Да, — Гермиона наклонилась и почти погрузилась в воспоминание, но была прервана Долоховым.       — Мисс Грейнджер, что с вашей шеей?..       Гермиона подняла голову, обращая внимание на хмурящегося Антонина.       — О чем вы?       Долохов пожал плечами и, наколдовав зеркало, передал его волшебнице.       — Посмотрите лучше сами, — странно улыбнулся пожиратель, — ваш любовник перестарался вчера?       Гермиона обомлела от столь нахального вопроса Антонина, но все же вырвала зеркало из его рук, совершенно не понимая о чем черт побери он говорит.       Она начала крутить зеркало, открывая шею и увидела…       Не может быть.       В районе шейного позвонка зияло подобие укуса или же засоса, аккурат в том месте, куда приложил свои властные губы Том из ее сна.       Сомнения стали терзать ее мгновенно, и Гермиона села на рядом стоящий стул, пытаясь осознать, то было сном или явью. И если было явью, то почему она ничего не помнит?       Нет, этого не может быть.        Чушь и только.       — Все в порядке?       Марволо, воспоминания, Омут памяти, Долохов — это первостепенные задачи.       Отгоняя шквал созревших вопросов, она коротко заявила:       — Да, мистер Долохов. Приступим?       Антонин еще пару секунд пристально смотрел на Гермиону, но все же согласился с волшебницей.       Грейнджер и Долохов окунулись в воспоминания. Не прошло и минуты, как Гермиона громко воскликнула, пораженная представившейся картиной.       — О, Мерлин!       В Марволо летела Сектумсемпра.