Предательство крови

Настоящее. Водные Сады. Дорн.

Боги издеваются над ней — давно, с самого её рождения. Она слышит хихикающую Деву, с лживой невинностью во взгляде прикрывающую хитрую усмешку, отвратительный хохот Воина, сдержанный смешок Старицы, жалостливый плач обманчиво сочувствующей Матери. Она чувствует ледяные руки Неведомого, что сжимают хрупкую шею, что тянутся к сердцу, порываясь вырвать из её тела жизнь и вернуть к ожидавшим принцессу родне. Рейнис готова; Рейнис хочет умереть, хочет вновь завалить вопросами всезнающего отца, хочет вновь почувствовать теплые прикосновения матери, хочет вновь одарить младшего братишку своей ласковой улыбкой. Рейнис готова; Рейнис не стесняется, когда ложится в одном лишь халате на мраморный пол в центре главной залы, разведя руки в стороны. Глаза стремительно темневшие от злости в нетерпении закрывает и ждёт прихода своего возлюбленного бога смерти. Сколько раз он являл ей свой лик не сосчитать по пальцам обеих рук, но никогда, сколь не умоляла она его, Неведомый не уводил её в мир иной. Боги издеваются над ней — давно, сделав её любимой страдалицей ещё в утробе смиренной Элии Мартелл. Рейнис раздраженно садится, пальцы вдавливая в наполненный дорнийским вином кубок из чистого золота. Водные Сады ей стали ненавистны. Дорн выворачивал её наизнанку, подкидывая нежеланные воспоминания, грубо тыча носом в одну единственную истину — у неё, многолетней пленницы Королевской Гавани, всегда были руки, что поддерживали и поддерживают, не давая окончательно свалиться на дно. Руки, обрекшие на жизнь в тени львов, кои стремились удавить в ней дракона и вытравить из неё змею. От неё не переставало вонять Дорном, на это жаловался король-безумец, а после рогатый король. И боги, руками цареубийцы, отправили её сюда, наверное, чтоб она сама задохнулась от этого запаха. На родине матери ужасающе солнечно; Рейнис хочет это изменить, почему бы кровавым слезам не политься с неба и не затопить ими все чертовы Семь Королевств. Слухи о бурерожденной не дают ей покоя, и желание примкнуть к тётке выжигает в юнице равнодушие, возвращая вкус к жизни. Огнём и кровью им следует вернуть своё. В Дорне всё иначе, чем в зловонной столице, здесь люди куда свободнее. Рейнис залпом допивает излюбленный напиток и темными глазами вонзается в высокую арфу с серебряными струнами неподалеку; это она в очередном припадке притащила её сюда, а Доран Мартелл позволял своей племяннице всё. Кубок летит в музыкальный инструмент, от которого у принцессы оглушающий звон в ушах. Из памяти лицо отца практически стерлось, но не его пробиравшая до мурашек песнь о слезах и гибели королей. — Моя принцесса. Рейенис кривит губы и, не удостоив говорящего взглядом, хватает принесенный им новый, ограненный драгоценностями, кубок. Он смиренно стоит по левую руку от неё, наблюдая за тем, как молодая девушка неосторожно плещет себе алый напиток, лишь молча принимает почти опустевший графин. Ей известно, хоть на родине матери жить куда проще, имеются те, что готовы покрутить пальцем у висков, если увидят племянницу своего правителя такой. Сделав большой глоток, Таргариен неаккуратно и резко ставит кубок в сторону, задевая его же через пару мгновений, когда решает снова улечься на мрамор. В этот раз её рыцарь заботливо подкладывает под драконью голову небольшую подушку. Рейнис его видеть не хочет, закрывая глаза, к ней в темноте приходят глаза совершенно иного человека. Но он далеко. Слишком далеко. — Герольд, принесешь ли ты мне голову ланнистеровского ублюдка? Боги не прекращают своих издевательств. Рейнис даже в мартелловской резиденции, самом безопасном месте, её родном доме, слышит, как шепчутся высокородные лорды и леди, безродные слуги и рабы, никчемные простолюдины, разнося своими злыми языками сплетни о ней. Дядя Оберин говорит, что она просто устала, баюкая в своих теплых объятиях. Она знает, догадывается, видит — есть те, кто зовёт её сошедшей с ума бедняжкой. Им виднее, решила бывшая пленница. Но эти голоса никуда не исчезают, походя на стаю каркающих ворон, что нападают разом со всех сторон. И отчетливее всего голос одного бастарда. Вот уж кто действительно сумасшедший, так это сыночек лже-королевы. — Нет, принеси его язык. Я хочу чтоб он навеки замолк. — Как пожелает моя принцесса. Рейнис не смотрит, просто чувствует, знает, как на лице Герольда Дейна появилась жуткая улыбка, больше похожая на оскал, как глаза налились кровью при мысли о златовласом лже-короле, что посмел и пальцем коснуться принцессы Таргариен. От количества выпитого она, пошатываясь, едва не падая, еле встает на ноги. Дейн раздражающе трясется над ней рядом, готовый вот-вот подхватить если потребуется, а он уверен что потребуется. Рейнис это злит. Рейнис видит в этом насмешку над её бессилием, а бессильной чувствует себя полу-змея с того злополучного дня, когда узурпатор оставил её в живых под давлением северного праведника. Притягивает своего рыцаря за ворот, заглядывая в его темно-фиолетовые глаза, пытаясь увидеть там хоть намек на ложь. Но там одна преданность и верность, почти пёсья, и принцесса звонко смеется, вспомнив обезображенное лицо Сандора Клигана. У неё завелся свой пёс, только обладавший дейновской красотой. Смотрит неотрывно, очередную колкость проглатывает и отталкивает от себя. — Рейнис! Рейнис! От детского голоса Дейн морщится в неприязни, выжидает ещё несколько секунд, пока не скрывается во тьме из которой пришёл. Рейнис тянет губы в пьяной улыбке, одаривая дочь дяди своим теплом. Шестилетняя Лореза капризно тянет за халат, чем вызывает глуповатый смех старшей. — Пойдём играть, ты же обещала. — Конечно, милая, — со смехом она склоняется над маленькой змейкой, лохматя детские волосы. — Но сперва разреши мне сменить наряд.. Лореза радостно кивает, скачет несдержанно по пути до опочивальни драконьей наследницы. Девчонка любопытный нос засовывает до каждой вещички там, оценивая жилище любимой кузины. Когда от Рейнис дурно разит, она никогда не отказывает Лорезе или Дорее в играх, наоборот, с энтузиазмом и весельем присоединяется. Девушка кидает халат в одну сторону, сорочку в другую, раздражающий кулон в третью. В покоях её настоящий погром, словно бы случилось нашествие дотракийцев. Таргариен хмыкает, мазнув взглядом по своему отражению. Черное платье без длинных рукавов, вырезами по бокам и глубоким декольте, радует глаз да вызывает новый шепот в голове. В Красном Замке её бы прозвали дорнийской шлюхой, впрочем, и без этого никто не мешал им бросать подобные едкие слова в спину. Принц дорнийский неизменно восседал на своём месте. Ему самому стало легче дышаться с возвращением племянницы на родину, в место, где её никто не посмеет обидеть, и это не потому, что в дорне не обижают маленьких девочек. Ему чуть свободнее стало жить при взгляде на дочь Элии, той, коя унаследовала все внешние особенности мартеллов. Но взгляд её отличался от материнского, в нём не было ничего от трагически погибшей. Элия была смиренна, вежлива и терпелива — Рейнис не обладала ни одним из этих качеств. Воспитанная в кругу львов, ей самой пришлось научиться больно кусаться, подобно львице, но яда и огня в ней наблюдалось всё же больше. Доран качает головой, ловя хмельной взгляд племянницы, а та пускается в бега по лабиринтам садов. Оберин с добродушной усмешкой садится с ним рядом, не сводя веселых глаз со своих дочерей игравших с Рейнис. — И старый дракон завопил во всё горло: «Сжечь их всех, — лихорадочно повторял он. — Сжечь», — Рейнис сжимает в левой руке игрушечного дракона, искусную маленькую подделку легендарного Балериона. Ребятня вокруг неё завороженно наблюдают за импровизированным театром едва сдерживающей слезы старшей. — Старый лев, жадно облизываясь, почти приблизился к драконьему логову, не жалея никого на своем пути! — большим зверем в правой руке она щекочет Дорею, вызвав у той смех. — Молодой лев, ещё львенок совсем, незапятнанный кровью, лишенный амбиции, умоляюще воззрился на старого дракона: «Одумайся, король-дракон! Прекрати». Дрожащей рукой Рейнис приближает маленького льва к своему лицу, чувствуя волну отвращения. На траве валялись олень и волк. У каждого своя роль в разворачивающейся трагедии, и каждый из них заплатит за свои злодеяния. — Старый дракон не послушал львенка, конечно, он остался совсем один, наедине со своим безумием, — хмыкает Таргариен, сжав игрушку. — Семеро покарали его, а старый лев гордо наблюдал за вытекающей кровью из его тела. Львенок проливал слезы по ушедшей от него невинности, ибо с этих пор сердце его черствело с каждым услышанным в спину «цареубийца».

Прошлое. Замок Дарри. Речные земли.

Под бескрайним звездным небом грех не предаться сладким мечтам о нежном поцелуе под луной, тайном свидании где-то на теплом берегу и неторопливой беседе обо всём. Септа, отправленная к ней прямиком из западных земель, всё не прекращала попыток наполнить всей этой чушью симпатичную головку пленницы-принцессы, ну, разумеется, не забывая говорить о чести и достоинстве настоящей леди, чтоб ненароком та не натворила чего ужасного до брачной клятвы перед ликом семерых. Наивные романы о любви Рейнис якобы случайно портила, чем заслужила лютую неприязнь своей любезнейшей гувернантки. Служительницы веры обязаны молиться чаще прочих людей, но юная змея начинала подозревать, что та с их знакомством стала молиться ещё усерднее, что сам Верховный Септон бы счёл это за недобрый звоночек о её психическом состоянии. Боги остаются к ней глухи, и Рейнис ничуть не удивлена. Сама она перестала искренне молиться после двенадцатых именин, а в Великой септе Бейлора скорее совершает грех, проклиная всех вокруг, чем молится и просит. В Красном Замке, в темном углу её спальни, куда соваться боятся слуги, забавы ради сооружён скромный алтарь Неведомому. Таргариенов веками связывали с тёмной магией, а суеверные клуши от этих атрибутов смешно задыхаются от страха. Рейнис хочет, чтобы Джоффри задохнулся. Прикрыв глаза, она еле сдерживает унизительные слезы. Кажется, или там, в своих чертогах, боги уже решили как встретит свою погибель дочь серебряного принца. Чьё лицо она увидит в последние мгновения когда жизнь покинет ее молодое тело. Она перестала отбиваться от того, кто раньше нежно обнимал, шепча признания в любви, что терялись в её иссиня-черных кудрях. Ей противно. Невыносимо. Мерзко. Из разбитой губы течет кровь, и Рейнис верит, надеется, что за это её отец бы лишил Джоффри обеих рук, а красный змей заставил сожрать. Её неназванная гостья двигается грациозной кошачью поступью, шорох тяжелого платья же выдает её присутствие громче скрипа дверей, до которого Таргариен не было никакого дела. Мало ли кто хочет навестить полу-дракона. — Ваше величество, — она не дает растерянности взять вверх, приседая в идеальном реверансе да поглядывая из-под ресниц на златокудрую королеву, ища хоть какой-то намек на цель визита. Серсея сохраняет невозмутимость на своем лице, когда подходит ближе и, проявляя осторожность, проводит платком по подбородку юницы. Нежно-голубая ткань мигом впитывает в себя алую кровь, и Рейнис неотрывно пялится, отмечая, что королевская кровь ничуть не отличается от крови простолюдин. — Тебе ещё пригодится, — её губы кривит усмешка, а рука, свободная от бокала вина, сует платок. Рейнис убирает непрошеный подарок на стол, краем глаза следя за Ланнистер, что уселась на стул. Только сейчас она замечает покрасневшую щеку королевы — то непрошеный дар короля-оленя. Кивком головы Серсея велит девчонке сесть напротив. Та беспрекословно повинуется. Ей, по всем законам, надо восторженно благодарить богов, ибо дочь предателя получила вместе с чужой короной и ненависть короля. Но Рейнис ничего из этого не чувствует, только легкую печаль. Как бы то ни было, однако, Серсея Ланнистер воспитывала её, практически не отделяя от своих кровных детей. Ради своей выгоды, ради цели выдать её за своего сыночка, ради внука-короля с кровью Таргариена. И всё же.. — Сыграй мне, дитя, — срывается с уст искренняя просьба. Рейнис знает — перед ней сидит не львица с утёса, не королева, а глубоко уставшая женщина, кою жестоко обманула жизнь, над коей неудачно пошутили сами боги. Девушка чувствует как её сердце охватила бесконечная печаль о матери. А страдала ли так Элия, хоть и супруг её был куда благороднее Баратеона, пускай благородство не помешало свершить столь ужасный поступок? Пленница не противится чужой мольбе, и, сев за излюбленный инструмент, её тонкие пальцы касаются отнюдь не струн чарующей арфы. Рейнис своей до невозможности грустной песнью трогает душу Серсеи Ланнистер, львицы с острыми когтями, презиравшей в далеком прошлом невинную змею без капли яда. И сейчас она пристально смотрит в лицо её дочери. Мрачная мелодия всё льется, и льётся, терзая душу, проникая сквозь льды и стены, руша многослойную защиту от боли. Музыка Рейнис достает до сердца, заставляя ощутить невозможные муки и вынуждая глотать горькие слезы. Она, хмурясь, проживает эти чувства сама, закрыв глаза, впервые за много лет молит богов. Пусть они в эту минуту позволят ей увидеть отца. Принцесса без короны отчаянно вопит на весь мир, стирает руки в кровь, только вместо Рейгара кромешная тьма. Серсее молить никого не надо: в широко распахнутых зеленых глазах отражение Рейгара Таргариена. Серсея позволяет себе на краткий миг исчезнуть в воспоминаниях старого, когда принц-дракон виртуозно играл на своей высокой арфе, а юная львица вытирала соленые дорожки с щек. — Достаточно. Рейнис выдыхает. Королева молча уходит. Утро нового дня знаменует продолжение изматывающего пути в Винтерфелл. Ветер треплет темные косы. Таргариен кутается в свою шаль, устремив взгляд в небо, и наслаждается тишиной. Покоя ей не видать как своих ушей, разумеется, за ней присматривает и, вроде бы, защищает один из светловолосых рыцарей из дома Ланнистер с причудливым имечком. Когда она разворачивается, дабы вернуться в просыпающийся замок, то встречается с близнецом королевы. — Планируете побег, принцесса Рейнис? — Когтистые лапы львов.. — Не смогут добраться до Дорна. Принцесса цокает и устало закатывает глаза. Мужчина читает в её взгляде намерение сбежать, посему бесцеремонно хватает за локоть и силой тащит за собой в более укромное место. Она жаждет колко заметить нездоровое влечение обоих львов к её скромной персоне — внимания старших отпрысков старого льва слишком много за последние дни, если не годы. Нервно откинув тяжелые косы, девушка делает шаг назад, без слов отчерчивая границу между ними. Бровь подскакивает в немом вопросе. На самом деле ей известен ответ. Джейме не произносит ни слова, словно бы испытывая мартелловское терпение. Да, в ней от мартеллов столько же, сколько и от драконов, но больше в ней влияния дядюшки Оберина. Зеленые глаза пытливо упираются в её лицо, и Рейнис совершенно не знает какие мысли крутятся в его голове. Коронованного оленя понять просто, садиста-принца ещё проще, но никак не Ланнистера. Она ежится от неприятного, липкого ощущения. Ей вмиг сделалось неуютно и некомфортно в этом платье выбранном Серсеей. Обычно Рейнис благодарно принимает её активное участие в своей жизни, именно королева контролирует что та ест и как выглядит. К слову, выглядит драконья принцесса всегда восхитительно, отчего на её фоне принцесса Баратеон теряется даже имея красоту матери. — И когда же рыцарь королевской гвардии изволит заговорить? — внутри поднималась буря, не сулящая стоящему напротив ничего хорошего. — Ждёте приказа, сир? Я не та кому вы подчиняетесь, — явные оттенки презрения в тоне не услышит исключительно глухой. — Знаешь ли ты.. — О, давно пора бы убрать это смехотворное почтение, — прерывает его на полуслове, с ухмылкой хлопая в ладони. Мгновение. Зелена глаз густо темнела с каждым словом — предупреждение, которое она нагло проигнорировала. Отчасти юница желала, чтобы он развернулся и ушел разочарованный её глупостью. Всего мгновение. Сильные руки сжимают до боли запястья и прижимают к каменной стене позади, не давая шанса на сопротивление. Джейме усмехается, качая головой. Все они вырастили истинную змею в обличии овечки. В темных глазах напротив всего на секунду вспыхивает яростное безумие её деда, которое сменяется ядовитой насмешкой дяди. — Немедленно прекрати паясничать, Рейнис. Её проклятое имя с его уст всегда звучит, как благословение, ласкает слух, внушает поверить как она важна, ему или вообще — несущественно важно. Она с самого детства, с той самой трагедии, ощущала потребность быть важной, нужной, любимой. Она ощущала дикую необходимость видеть в глазах напротив хоть каплю любви, тепла, понимания. В глазах Серсеи всегда тепло идет вперемешку с жалостью, но с той же жалостью обычно смотрят на котят перед их утоплением; у Роберта ненависть с редкой тоской и сочувствием, которое он предпочитает топить в вине; у Мирцеллы наивное восхищение граничащее с обожанием. Ни одни глаза не дают ей желаемого. Ни одни, кроме львиных глаз цареубийцы. — А что мне остается? — усталый выдох. — Или мне и пред тобой пресмыкаться? Мне кротко улыбнуться или опечаленно заплакать? Мне спеть или станцевать? Мне восхвалять твои заслуги или возносить хранителя запада? — шипение смертоносного дракона, — Что мне сделать в угоду твоего тщеславия, чего желает каждый от меня? Рейнис поддается вперед, ближе к нему, впиваясь глазами, подобно кинжалам, в лицо. Джейме шумно сглатывает подкативший к горлу горький комок. После каждой их встречи, он мысленно благодарит богов, что сумел выстоять на краю обрыва и в этот раз. Но с каждым годом, месяцем, днём, непонятные чувства толкают всё сильнее в самую бездну Рейнис Таргариен. Это означает лишь одно — сгинуть там навеки вечные, запятнать и без того запятнанный белый плащ. Боги над ней смеются — она любит это повторять, и впервые Ланнистер не хочет вступать в спор. Он хочет укрыть принцессу-пленницу неслыханной нежностью, упрятать в кольце рук, поклявшись увести её в самое безопасное место. Но Рейнис ничто из этого не примет, а Джейме более не намерен давать клятв. Её тошнит от собственной слабости, никчемности, уничтожающее чувство отвращения к самой себе невыносимо давит, а без презрения взглянуть на саму себя давно не получается. Её тошнит от того, что она не против быть с ним слабой. Боги издеваются над дочерью Рейгара Таргариена — давно, с самого её рождения, раз плотно вплели в судьбу невинной души е г о. Джейме несдержанно носом утыкается в черные волосы и вдыхает её запах, пьянящий, подло завлекающий потерянного льва за собой в самый эпицентр роковой бури. И тогда осознание неосторожно пронзает сердце лже-рыцаря — он уже давно проиграл. — Король хочет женить дочурку Неда Старка на Джоффри, — прочистив горло, начинает он, отстранившись. — И тебе это известно. Таргариен не подает виду: ей вмиг стало пусто и холодно, стоило только мужчине отойти. — Это понимает каждый, кто трясется целую вечность в дороге на Север, — она уже жалела Сансу Старк, ибо Серсея скорее сожрет золотую корону, чем позволит разрушить свои планы. — Скрепить дома двух закадычных друзей посредством брака их детей.. Это так вдохновляет. Когда ты так искусно научилась доводить до бешенства? — крутится на языке, в голове мелькают фрагменты искрящейся теплым смехом Рейнис, когда она ещё не напоминала королеву. Серсея бы непременно гордилась проделанной работой, если бы не нужда в глупой овечке на поводке, за которую может сойти маленькая северянка. — Я отправлю тебя в Дорн. — Нет. — Да. — Спорить бессмысленно. — Верно, поскольку ты всё равно отправишься в Дорн, к Мартеллам, родне своей матери. — Уж прости, но на успешную интригантку скорее походит королева, а никак не ты, — заводит руки за спину, пряча взгляд в земле. Капризно бы топнуть ногой да расплакаться у него на груди. Как тогда, много лет назад.

Утёс Кастерли. Западные земли.

Милейшая септа Аннаэль не иначе чем подарок небес; эта невысокого роста старушка всегда поддерживает тринадцатилетнюю принцессу, одаривая мудрыми советами и утешая по-матерински, а когда они наедине, то с лица её не исчезает мягкая улыбка. Она обладает обширными познаниями, кажется, во всех областях, этому девочка всегда поражается, ведь наставница может ответить на любой её вопрос и рассказать обо всём на свете. Слушать её одно удовольствие, да и нудное шитьё рядом с ней превращается в веселую игру. Доброту септы ошибочно принимают за слабость, но признают ошибку, стоит только столкнуться с ней и её острым языком напрямую. Рейнис впоследствии будет вспоминать женщину со слезами на глазах. Благодаря её стараниям, плененная принцесса умела когда-то излучать один солнечный свет, отдавая его другим, озорно улыбаясь во время веселых игр в королевском саду. — «Порочный принц, или брат короля: размышления о ранней жизни, приключениях, злодеяниях и браках принца Деймона Таргариена», — проведя пальчиком по длинному названию книги архимейстера Гильдейна, юница откладывает её в сторону, кладя на колени другую. — Или же «Танец Драконов: доподлинное изложение» из под пера мейстера Манкана? На вопрошающий взгляд невинной змейки женщина лишь с усмешкой избавляется от ненавистной вышивки и гладит рукой по густым волосам воспитанницы. — Ваше высочество, о междоусобной войне вы прочли уже множество раз.. — Как и о порочном принце, но что с того? Рейнис широко улыбается лучам солнца и останавливается на истории жизни Деймона Таргариена. Септе впору ругать за тягу к подобному чтиву, всё же, младший брат короля Визериса прославился не только как герой, но и чернейший из злодеев. Женщина улыбаясь качает головой и удаляется обратно в замок за любимыми сластями для принцессы. Та увлеченно открывает зачитанную до дыр старую книгу — она знает практически каждую страницу наизусть, способная воспроизвести пару иллюстраций точь-в-точь как там. Трава под ней устлана светлым пледом, рядом лежит тарелка с фруктами и графин с соком. Отсюда открывается красивый вид на владения Ланнистеров, и девочка не скрывает восхищения в темных глазах. Вокруг ни единой души, ни единого звука, кроме чудесного пения птиц. Пожалуй, подолгу гостить в Утёсе Кастерли она очень любила. — Принцесса Рейнис, наслаждаетесь уединением? — Сир Джейме! — девочка машет ручкой и улыбается ярко-ярко, напоминая солнце. Истинное дитя красного солнца, никак не трёхглавого дракона. Он усмехается, подходя к ней ближе, возвышаясь над маленькой принцессой как настоящий хищник. Это неправильно, — едко шепчет подсознание голосом безумного короля, — девчонка должна тебя ненавидеть. Вместо презрения, хотя бы вместо сдержанности, во взгляде змейки чистая радость от встречи и наивное предвкушение их новой прогулки. Одно присутствие Джейме вселяет в Рейнис чувство защищенности и безопасности, с ним спокойно, от него пахнет домом и комфортом. И это самая жестокая шутка богов, которые имеют отвратительно плохое чувство юмора. Когда рыцарь рядом, маленький дракон растворяется в своём счастье. Неведомый укрывает свою любимицу плотной защитой, иначе бы Серсея давно избавилась от мерзавки, с которой её драгоценный брат обрёл необъяснимую для обоих связь. В те редкие мгновения Рейнис завороженно слушает его рассказы, пускай сын хранителя запада не отличается ни красивым слогом, ни огромным запасом свободного времени. У них неизменно одно. Рейнис просит побыть с ней, тянется к нему — своему спасению, становясь необычно болтливой и живой. При дворе, под гнетом обстоятельств и обязательств, пленница-принцесса довольно робка и тиха. Она обожает Джейме, потому что он всегда внимателен к ней. А её многочисленные расспросы вызывают улыбку на его лице. Это сводит с ума, ибо ей, невинной душе, не место среди них всех. — Недолго, — выдыхает, в очередной раз поддаваясь ей. Пока Серсея не видит — хочет добавить, но Рейнис пока невдомек почему. Последующие дни Рейнис проводит в своих покоях и истошно, до боли в горле, кричит в подушку, свернувшись в комок под тяжелым одеялом. Её оставляют по приказу королевы в покое на неделю, разрешая это затворничество. Тем поздним вечером, спустя несколько часов после их очередной мимолетной встречи, Рейнис Таргариен пришлось столкнуться с новым потрясением. Ложно — она была уверена что так, — обвиненную септу Аннаэль сослали прочь от королевской семьи, оставив ту живой лишь по милости Её Величества. «Не плачь, дитя, — говорила ей львица-мать, — Предательство нередко скрывается за маской благочестия». Рейнис её не слушала впервые в своей жизни. Джейме впервые утешал плененную принцессу, игнорируя голос совести. Он знал по чьему приказу старуху подставили и разлучили с маленьким драконом. Рейнис знала это тоже.

Замок Дарри. Речные земли.

— Причём тут это, скажи на милость? — он раздраженно потирает пальцами переносицу. Непреклонные, несгибаемые, несдающиеся — Джейме охотно бы добавил «невыносимые», учитывая всех мартеллов, которых он знает. — Никто не хочет меня лишаться, иначе бы я уже давно нежилась в дорнийском тепле или кормила рыб на морском дне. Хотите очистить совесть, сир Джейме? — Хочу обезопасить глупую и наглую дуру. — Уже поздно играть в спасителя. — Зато вам, Ваше высочество, самое время взглянуть правде в глаза. — О, я и не переставала, — рука непроизвольно тянется к лицу, где кончики пальцев чуть проводят по начавшей заживать губе. — Правде от меня не уйти, как и треклятым грешникам от правосудия, — в её словах самый опасный яд, добирающийся до сердца за считанные секунды. Она уходит, после не заговорив с ним ни разу до самого Винтерфелла.

Винтерфелл. Север.

Север темно-серый. Люди здесь навечно заперты в своей серой грусти, лишенные ярких красок. Здесь нет места роскошным пирам и турнирам, сюда не заглядывают бродячие певцы, люди бедны на эмоции. Первое впечатление ужасно, хоть ей, ранее лишь читавшей об этом регионе Семи Королевств в библиотеке, был весьма интересен родовой замок волков. Слава богам, она не разочаровалась в обители северных королей, сердце севера, и он действительно будто сошел с пожелтевших страниц. Нед встал на колено в снег, чтобы поцеловать кольцо королевы, а тем временем Роберт обнял Кейтилин, словно давно потерянную сестру. Ничего из этого не волновало принцессу Таргариен, кроме оторопевших лиц дикарей, рассматривающих её — вечно чужую в любом из Семи Королевств, которые не забыли подвигов её отца. — И чего они пялятся на меня? — фыркает недовольно, делая глоток вина. — Не могут поверить своему счастью, принцесса. Искренняя улыбка озаряет личико змейки от слов Беса, его вечной поддержки рядом, сколько себя она помнит, Тирион Ланнистер неизменно с ней добр. Не так, как его старший брат, он строить из себя кого-то никогда не пытался. Его презирают, над ним смеются, и Рейнис прекрасно знает, что это такое. — За беса и драконье отродье, — тихий тост в унисон. Ланнистер и Таргариен жадно припадают к своим бокалам. Второй Ланнистер неодобрительно косится в их сторону. Сама девушка приковывает всё своё внимание к бастарду Неда Старка, для которого леди Кейтилин не нашла законного места среди его родной семьи. И в нём севера больше, чем в его законнорожденных братьях. На нетвёрдых ногах Джон Сноу бросается прочь из большого чертога, и Рейнис тенью скользит вслед за ним.

Настоящее. Водные Сады. Дорн.

— Ублюдок ланнистерши женится на Маргери Тирелл. Из маленького зеркала на неё смотрит бледная копия достойной принцессы. Септа Адайн, увидев её, скорее всего бы словила сердечный приступ от шока. Глупые курицы. Её бледное лицо не выражает ни одной эмоции. В опухших от слёз глазах смертельная усталость. Пол ночи она тихо плакала в компании вина, другую половину металась в постели, задыхаясь в агонии, глотая слёзы от кошмаров. Швыряет зеркальце в сторону Герольда и кривит губы в усмешке, когда оно пролетает рядом с его головой, но недостаточно близко. Хрупкие запястья горят от сильной хватки дейновых рук. Она не звала его, он сам явился, стоило только услышать её вскрик. Встречаться вот так, в ночи, терпеть её удары и проклятья, пока не придет в себя от увиденного, стало их общей привычкой. — Вот как? За это мы выпьем. И да окрасят Семеро львиную свадьбу в цвет их герба. По просторным покоям разносится хриплый смех Темный Звезды.

В чертоге павших королей Танцевала Дженни в окружении призраков:

В танце, полным безумия, опальную принцессу кружит ненавистный ей кавалер, то прижимая, то отталкивая. Запрокинув голову назад, полу-змея удерживает подступающие слёзы.

Тех, кого она потеряла и кого обрела, Тех, кто любил её больше жизни.

Боги издеваются над ней — давно, с самого её рождения. Отец стоит в самом углу огромной залы дорнийского принца, прячет во тьме своё недовольство, словно бы давно готов сурово озвучить свой приговор для драконьей наследницы. Хихиканье Девы — дивная песня, от которой Рейнис хочет заткнуть уши, от лица Герольда ей хочется выколоть свои черные глаза.

Сменились зима и лето, и вновь опустилась зима, Пока не пали сокрушенные стены.

Герольд Дейн не тот, и никогда им не будет.