𝕒𝕧𝕠𝕘𝕒𝕕𝕣𝕠

      Заливисто играет музыка ветра, когда туристы небольшими группками входят в пекарню, пряча за медицинской маской свои блаженные улыбки. Благодарно дребезжит банка для чаевых, в которую падает одна сияющая монета за другой. Звонко стучат о глянцевый ламинат каблуки Франчески, аккомпанирующие возбужденным и прерывистым разговорам в зале.       Влюбленная пара в самом хвосте очереди активно спорит о том, какие именно румяные пастиччотто станут их быстрым перекусом. Солидный мужчина в летах, утянутый в длинное серое пальто, придирчиво осматривает витрины с десертами поизысканней, вслух рассчитывая сумму своего заказа. Милая старушка перед ним сбивается на полуслове, позабыв очередное итальянское название, и раздраженно дергает рукой то ли из-за жужжания над ухом, то ли из-за приближающегося конца перерыва.       – Keine Eile! – вдруг взлетают в воздух руки Чески, и немецкие туристы, услышав из чужих уст родную речь, заинтересованно смолкают. – Никуда этот Палаццо не убежит! Восемьсот лет простоял, значит постоит еще двадцать минут!       Изумительно статная женщина, присевшая на барный стул неподалеку, отчего-то хищно улыбается, но кивает. Чарующе сладко звучит ее голос, когда она переносит время и позволяет группе передохнуть после насыщенной обзорной экскурсии чуть дольше, чем это планировалось. По пекарне пролетает счастливый выдох облегчения. Влюбленная пара тут же расстёгивает озябшими от холода пальцами свои пуховики и принимается изучать меню с напитками, повешенное под самым потолком. Даже придирчивый мужчина в сером пальто перестает раздраженно считать евро и смотрит на витрины уже совершенно другим взглядом. Только милая старушка все еще запинается на каждом слоге, не справляясь с накатывающими эмоциями.       Франческа терпеливо улыбается, – это видно даже за плотной медицинской маской –, позволяет женщине договорить ломаную фразу на каком-то языковом гибриде, и, забивая в программу заказ, уточняет воодушевленно:       – Канноли с рикоттой, сфольятелла с клубникой и базиликом и… бомболоне с пьяной вишней?       – Sì, – вымученно смеется старушка, смущенно опустив ресницы.       Это до невозможного трогательно и ничуть не стыдно! То, с каким усердием туристы пытаются практиковать с ней свой итальянский, приводит девушку в искренний восторг. Вот она, жизнь: в многообразии акцентов и широком спектре возрастов. В рвении чувствовать на губах соленый вкус свободы вопреки социальным нормам и…       – …per favore, соблюдайте социальную дистанцию!       То немногочисленное количество людей, что зашло следующей волной, послушно распределилось по залу. Вольтерра – не самый популярный туристический город Тосканы, но даже в период пандемии он каким-то загадочным образом наполнялся лицами из далеких стран. Конечно, сотрудничать с туристическим агентством согласились далеко не все местные: не доверяли вакцинам и боялись наказания, которое может повлечь за собой этот почти что преступный сговор с целью извлечения наживы. Но хозяйка пекарни, предприимчивая синьора Маттéи, согласилась на любой кипиш, когда по улочкам только поползли слухи о возможном заработке. И Хайди взяла ее бизнес под свое милостивое покровительство.       Молодая пекарня «Пьяная вишня» процветала на пепле прогоревших вековых семейных дел и совсем скоро из скромного помещения у этрусских ворот переехала на центральную городскую площадь.       – Синьорина Вольтури, Вам как обычно?       Рыжеволосая красавица благодарно кивает, когда на барную стойку опускается шуршащий бумажный пакет, в который аккуратно, почти что любовно сложена еще теплая выпечка. Не для себя, разумеется, для секретаря: Хайди балует ее за верную службу клану. И скользит взглядом по залу, пересчитывая людей по головам. Всех накормила. Всех согрела перед вампирской сиестой. Ан нет, есть один потеряшка… Но он придет. Они всегда приходят.       А пока у них есть пара минут, чтобы впитать в себя атмосферу предрождественской Италии: Франческа постаралась на славу и украсила новое помещение пекарни, как это делают в больших городах вроде Флоренции или Палермо. Достойная конечная точка их жизни.       В воздухе хмельным облаком парила гранатовая дымка глинтвейна, согревающая и терпкая, страстно целующая лёгкие изнутри. Игриво мерцали стекла витрин, привлекая внимание всех искушенных сладкоежек. За ними в несколько рядов величественно стояли блюда с румяными бискотти, пронизанными изумрудными фисташками. Чуть ниже – узорчатые канноли, а в самом низу почетной классикой лежали пастиччотто с темно-карамельными боками, источающие такой обольстительный ванильный аромат, что даже мраморное сердце Хайди трепетало от волны желания.       На соседней витрине расположились бомболоне, щедро начиненные заварным кремом, гордость пекарни. Глянцевый вишневый сироп обволакивал ягодки и лениво стекал по бокам пончика на белоснежную салфетку, приковывая к себе голодные взгляды. Ниже расположились разноцветные сфольятеллы на любой вкус и под любой напиток. Например, к бодряще крепкому эспрессо Франческа посоветует взять лимонную, а к мягкому горячему шоколаду – с маскарпоне и персиком. И на отдельной деревянной тумбе под стеклянным куполом, заботливо обернутые в подарочную упаковку, томятся в ожидании ореховые бачи ди дама, самый любимый сладкий сувенир, который туристы скупают в подарок своим друзьям.       Новое помещение на центральной площади было просторным и светлым, с двумя окнами в пол, выходящими на сам Палаццо дей Приори. Их завесили полупрозрачным белым тюлем, а поверх пустили россыпь золотых огоньков, таинственно подмигивающих людям на улице. На широкие тумбы при входе поставили рубиновую пуансеттию, изящную рождественскую звезду.       У глухой стены стояло черное пианино, брошенное здесь предыдущими владельцами, а на нем, окруженные еловыми ветками, покоились белоснежные статуэтки, благородно отливающие золотом в свете гирлянд. В полуметре справа кокетливо позировала пушистая искусственная ель, украшенная редкими стеклянными шарами.       На круглых столах из темного дерева лежали рождественские венки с красными атласными бантами, а на высокой барной стойке, совсем рядом с Хайди, стоял медный фонарь, проигрывающий традиционные рождественские мелодии, нежные и тихие. Такие, ради которых можно на время отложить суетливые разговоры и насладиться теплом итальянской пекарни.       В бокалах с глинтвейном игриво хрустела взрывная карамель, пекарь, добродушный синьор Гатто, выносил на деревянный прилавок партию румяных буханок и беззастенчиво подпевал фонарю, откровенно фальшивя. Прошло уже больше двадцати минут, гораздо больше, но Хайди продолжала царственно сидеть за барной стойкой. Она ждала потеряшку. И, пожалуй, наслаждалась трепетом горячих сердец, преисполненных надеждой на светлое рождественское чудо. Такая искренняя вера в лучшее… Такая безнадежная. Она не угаснет даже тогда, когда перед ними загорятся голодные винные глаза. О, нет. Тогда она разгорится в настоящий пожар, отчаянный и бурный, и застынет янтарным оттиском в колоннах тронного зала.       Знала ли синьора Маттеи, под крыло какого демона попал ее бизнес? Разумеется, нет. Про Вольтури горожане знали мало, больше пускали слухи и строили теории заговора. Видели вечерами статные фигуры в черных плащах и воровато на них озирались, пытаясь рассмотреть хотя бы лица таинственных меценатов. Меценатов. Такими их хотели видеть: благородной семьей, большой и безмерно богатой, выступающей за сохранность исторического наследия города и повышение его авторитета.       – Я опоздала, – хрипло констатирует девушка, скользнувшая внутрь пекарни.       И натягивает медицинскую маску до самых глаз, жадно хватая ртом воздух. Бежала. Спотыкалась о каменную кладку. Наверняка не ожидала, что придется так долго идти в гору, а потом лететь по спуску несколько кварталов. Дороги Вольтерры и правда напоминали аттракцион на ловкость и выносливость, но именно в этом таился шарм города. Для изнеженных туристов он казался тяжелым и угрюмым, застывшим во времени, но будто сошедшим со страниц готического романа. Глубоко и отчаянно романтичным в своей мрачной средневековой душе.       – Лизелотта Рихтер? – Хайди учтиво ждет согласного кивка, и лишь потом добавляет: – Вы не опоздали. Самая интересная часть экскурсии только начинается.       Девушка снова кивает. Как-то растеряно, будто все еще мысленно спотыкаясь о камни на дорогах. Переминается с ноги на ногу, шурша объемным серым пуховиком, из которого щедро сыпятся многочисленные бумажки и салфетки. Туристка неловко проталкивает их поглубже в карманы, не сводя с Вольтури зачарованных глаз. Любуется. Скользит опьяненным взглядом по меди шелковистых волос, чуть вьющихся на концах, и делает пару шагов вглубь зала, навстречу гиду.       – Non può essere! – протягивает Франческа словно строчку рождественской песни.       Так неожиданно и громко, что потеряшка замирает на месте, мгновенно изменившись в лице. Хайди даже кажется, что ее парализует от ужаса, когда из-под прилавка выныривает воодушевленная булочница в канареечно-желтом жакете. И мягкий стук ее каблуков задает новый ритм сбившегося сердцебиения туристки.       – Лотхен! – итальянка стягивает маску до подбородка. – Это ведь группа из Гессена?       – Из Гессена, – заинтригованно изгибает бровь Хайди.       Франческа театрально ахает, облокотившись о спинку соседнего от вампирши барного стула.       – Non può essere… – повторяет она эхом, глупо улыбаясь. Качает головой, не сводя со старой подруги искрящихся от радости глаз. – Я этот пуховик из тысячи узнаю! Ты ведь прожгла на нем дырки бенгальским огнем в то Рождество, помнишь? – и указывает ладонью на правый рукав, покрытый причудливыми рисунками.       Потеряшка все еще шокировано моргает, не двигаясь с места. Кажется, судорожно выдыхает через рот, унимая накатывающие слезы.       – А Бригитта, – продолжает Франческа, положив руку на сердце, – il mio angelo biondo, так хотела тебя порадовать, что сама ночью пришила туда заплатки! Как же я завидовала тогда, ведь у меня ни сестер, ни братьев! А он, знаешь, и сейчас смотрится стильно – и очень тебе идет!       Хайди мало интересует фигурка в сером пуховике и совершенно не тревожат взгляды других туристов, внезапно обратившиеся в их сторону. Она внимательно смотрит на булочницу, вспоминающую какую-то историю из прошлого, и отмечает про себя в который раз, что в этой итальянке точно что-то есть. Вольтури ей даже симпатизировала, пожалуй. Ладная девушка. Такая яркая, что рядом с ней слово «жизнь» недостаточно живо.       Нагая искренность Франчески напоминала Хайди о былых временах, когда её собственное сердце ещё могло ощущать этот мир так чутко. Из-за токсина, что теперь холодит каменные жилы, не только тело ее стало невосприимчиво к людским болезням, но и разум также стал невосприимчив к импульсивным людским желаниям. Какая элегантная ирония: за дьявольски прекрасным и вечно молодым лицом скрывается хладнокровный хищник, умудренный прожитыми столетиями. И мыслящий так трезво и бесстрастно, что эту сухость на душе хотелось залить мировым океаном.       А Франческу хотелось, как канарейку, усадить на деревянную жердочку в клетке, чтобы сладко щебетала над ухом и развлекала обыденность вампирской жизни. Жаль, что петь эта птичка будет недолго: слишком короток человеческий век.       Булочница кокетливо улыбается, обращаясь то к Хайди, то к потеряшке, то к туристам. Играет монолог у барной стойки пекарни...       – О, chiedo scusa, – ...но быстро одергивает себя и заходит за прилавок.       Хайди даже раздражается, – не успела насладиться представлением своего личного шута – и порывисто поднимается с места, изящным взмахом руки зазывая группу на выход. Туристы послушно натягивают на голову шапки, жужжат вразнобой застегивающимися молниями.       – Начинка стабильная, не потечет. И сверху парочка салфеток, – Франческа ловит потеряшку у самой двери, торопливо протягивает бумажный пакет с бомболоне и заранее отмахивается от возражений: – За счет заведения!       Легко наклоняет голову набок, пытаясь получше рассмотреть старую подругу, но из-за медицинской маски и объемного капюшона удается это паршиво. Да и взгляд у туристки такой затравленный, что Франческа нехотя ощущает укол под ребрами.       – Ты заходи после экскурсии, Лотхен, – предлагает она осторожно, отшагнув на пару метров назад. – Поболтаем, я рислинг открою.       Потеряшка неловко кивает, будто бы соглашаясь, и пробкой вылетает из пекарни, сливаясь с толпой туристов. Хотя ее реакция кажется грубой – разве так встречают добрых друзей? – через пару минут Ческа снова щебечет рождественские песни, натирая столешницы дезинфицирующим средством.       И, как обещала, кладет изумрудную бутылку вина в холодильник, чтобы оно успело охладиться перед подачей. Но Лизелотта не приходит.