𝕒𝕧𝕠𝕘𝕒𝕕𝕣𝕠

      – Ческа, время!       – Половина девятого.       Деревянный трельяж был заставлен пестрыми тюбиками и мерцающими склянками. Не приведи Господь задеть хоть одну из них: в лучшем случае квартиру накроет оглушительный звон, в худшем – все это богатство рухнет на пол и разлетится осколками по прихожей.       – Не то время! – раздраженно отмахивается синьора Маттеи, шумно перебегая из своей спальни в гардеробную.       – Подумаешь, опаздываем немного.       Франческа наклоняется, чтобы лучше рассмотреть свой макияж, и ее горячее дыхание оставляет на зеркале трельяжа туманные поцелуи. Зимой в Вольтерре темнело очень рано, а единственный источник света в их коридоре был таким тусклым и непостоянным, что постоянно вводил мозг в заблуждение. Вечерами было трудно сказать наверняка: то ли в дрожи воздуха за спиной скрывается маньяк, то ли это просто проказы лампочки, танцующей с тенью вешалки для верхней одежды. А еще эта нахалка регулярно желтила и морщинила лицо в отражении, что было, разумеется, страшнее и коварней всех маньяков вместе взятых.       – «Немного» было полчаса назад, а теперь мы опаздываем бесстыдно! – гремит выдвижными ящиками синьора и едва слышно бормочет: – Ну, где же le mie calze?       – Вы их застирывали утром в раковине.       Эти отношения с самого начала были обречены на дружбу. Когда синьора Маттеи только сдала Франческе одну из своих комнат под съём – прошлое место жительства ей отчего-то пришлось в спешке покинуть – то еще пыталась сохранять деловую субординацию и вести себя показательно вежливо, прямо как на работе в пекарне, но пара-тройка посиделок в компании виниловых пластинок и кьянти быстро исправили положение дел. И на успешность молодого бизнеса эта дружба повлияла удивительно благотворно: ведь гораздо приятней работать с почти что членом своей семьи – настолько близкой Ческа ей теперь казалась.       – Oh, mio Dio! Я испугалась, что снова наступил Хэллоуин! – синьора театрально схватилась за сердце, задержавшись в дверном проеме ванной комнаты. – Скажи, зачем так ярко краситься на простой ужин?       – Не на поминки же, – невозмутимо откликается девушка, все еще осматривая густо накрашенные ресницы и россыпь мерцающих блесток на скулах – писк моды.       А синьора Маттеи завершает свои сборы прямо в прихожей: возбужденными резкими движениями надевает на ноги чулки и бедром отталкивает Ческу от трильяжа.       – Как это, не на поминки? – вопрошает она удивленно. – На поминки лучших лет моей жизни, которые я отдала этому грязному неблагодарному сви́ну! А он ушел от меня к какой-то тощей сицилийке!       Гневно звенят флакончики парфюма, которые синьора перебирает в поисках подходящего аромата на вечер. La furia italiana! Женщиной она была властной и вспыльчивой, твердо уверенной в непоколебимости своего авторитета и безоговорочной правоте в любом вопросе, даже в том, в котором едва ли разбиралась. К тому же, синьора намеренно окружала себя неприметными и тихими приятелями, способными вынести ее непростой нрав. Что до Франчески… Ческа была тем самым исключением из правила, которое его только верней подтверждает. А еще она отлично знала, когда лучше проглотить свой язык с корнем, чтобы синьора ни в коем случае не восприняла ее как конкурентку за центр внимания в их достаточной скромной, но душевной компании.       Сегодняшний ужин и правда был совершенно обыкновенным, не званным и не посвященным какому-нибудь торжеству, но сама душа отчего-то требовала приодеться понарядней и задержаться у трельяжа, рассматривая каждую ресничку и каждую прядочку волос, кокетливо выбивающуюся из прически. И еще, пожалуй, принять аперитив.       – Звучит, как тост! – всплеснула руками Франческа и пружинистой походкой направилась в сторону кухни.       – Премерзкий тост, – синьора скривилась. – Меня – на сицилийку! Запомни, uccello mio, что все они до безобразия скромные в постели!       Она щедро распрыскивает в прихожей парфюм, шагая в его облако, как в любимые объятья. Позволяет себе блаженно задуматься о чем-то, но только на пару секунд, а потом вновь становится торопливым ураганом. Женщина врывается на кухню как раз в тот момент, когда стенки бокалов уже лижет карамель апероля:       – Не чокаясь!

av

      – За встречу!       Ресторанчик, расположенный в историческом здании таверны, не растерял ни грамма своего очарования в чутких руках синьоры Тро́тта, его нынешней хозяйки. Но в отличии от новомодной пекарни «Пьяная вишня», это заведение было совершенно нетуристическим: оно пряталось в лабиринте стройных извилистых улиц, за парадом вывешенных из окон свежестиранных простыней, – о, Италия. Признаться, даже Франческа со своей синьорой с трудом добрались до сюда этим вечером.       Беда была в полном отсутствии в Вольтерре указателей: бич всех туристов и многих местных жителей. Этот город, по-видимому, нужно как-то особенно чувствовать и передвигаться в нем исключительно интуитивно, иначе ты рискуешь ходить кругами, пока не измотаешь себя до иссушающей жажды и не натрешь кровавые мозоли. Зато как сладка награда за это испытание!       «Корабль дураков» изнутри напоминал средневековую за́лу, с низким потолком и толстыми стенами из крупного необработанного камня. Здесь царил полумрак, мягкий и приятный, а еще пахло в этом заведении совершенно необыкновенно: вяленым мясом, деревом и огнем, одержимо пляшущем в камине. Его усыпляющий треск, опьяняющий треск, уносил мысли куда-то вдаль, в прошлое, когда этому самому огню вторили песни бардов и благословенная живая музыка.       Синьора Маттеи без умолку стрекотала и припадала к деревянному столу пышной грудью, когда речь заходила о какой-то нескромной подробности. Синьора Тротта, хозяйка ресторанчика, снисходительно впитывала в себя уже местами несвязную, но все такую же выразительную тираду. Фелиса, ее внучка, пролистывала ленту в соцсетях и украдкой оборачивалась на Франческу, самозабвенно вращающую в руке полупустой бокал.       Пылали щеки, поцелованные вином, блестели в янтаре огня глаза, необычно искренние и ранимые. В «Корабле дураков» обнажались души, тяжелел от хмельного жара затылок, сами собой растягивались в глуповатые улыбки губы.       Очень скоро телефон Фелисы, уже измученный за день, разрядился, и она тоскливо выпросила мобильный Чески на замену. Такому непоседливому подростку, как она, конечно, было трудно изображать вежливую заинтересованность, когда синьора Маттеи в сотый раз заводила свою шарманку о несправедливости любви. Но эти посиделки были одной из тех традиций, что не нарушались даже под угрозой смерти.       Их компания собиралась за одним столом каждым пятничным вечером, распивала несколько графинов теплого домашнего вина и, поверьте, довольно часто обсуждала другие темы, гораздо более радостные и приятные. Просто в преддверье Рождества всякая душа болит о семье. Об утраченной семье.       Через час или два обстоятельства вынудили хозяйку ресторанчика ненадолго отлучиться, и синьора Маттеи, уже утомленная собственной болтовней, поникла.       – А все-таки неплохо смотрится, – она небрежно махнула рукой, вероятно, имея в виду блестки на лице Франчески. – Сияют.       Ческа хитро улыбнулась, прислонив бокал к горячей щеке: нечасто эта суровая женщина отпускает комплименты, даже настолько сухие. Они смотрели друг на друга с полминуты, практически не моргая, и в полумраке этот зрительный контакт казался особенно проникновенным.       Почувствовав дискомфорт от затянувшегося молчания, Фелиса спешно затараторила что-то про праздничный концерт в школе, и очень скоро этот монолог перерос в дискуссию. Так, они сначала обсудили новые декорации в «Пьяной вишне», затем составили список рождественских ярмарок в соседних городах – в Вольтерре их, увы, никогда не устраивали – а потом, когда из уст девочки прозвучало незнакомое мужское имя, синьора Маттеи ловко вернулась к теме амурных дел. La furia curiosa! Шея и уши Ли́сы моментально покрылись красными пятнами от смущения. Право, синьора, ну кто в шестнадцать лет станет вот так внезапно секретничать о первой влюбленности? Это чувство такое нежное и хрупкое, что о нем даже думать страшно – вдруг случайно треснет от неловкого прикосновения!       По великой случайности именно в этот момент, привлеченный оживленной беседой, к их столику приблизился синьор:       – Buona sera, signorine, – протянул он с лукавой улыбкой чеширского кота. – Позвольте узнать, отчего вы одни в такой дивный вечер?       Синьора просияла. Тут же игриво развернулась к незнакомцу, откинув кудрявые черные волосы на другое плечо. Вероятно, до этого момента внушительность ее фигуры скрывалась от него в полумраке зала. И когда синьор обратил на женщину свой сальный взгляд, то моментально стушевался:       – Прошу прощения! – произнес он сбивчиво. – Синьорины и достопочтенная синьора, разумеется!       Кокетливая радость по щелчку пальцев сменилась на пристыженное смятение. Синьора прочистила горло, выпрямилась на стуле, невзначай коснулась седеющих висков и принялась их судорожно массировать. Когда осознала, что делает, раздраженно одернула руку. Засмотрелась на пигментные пятна, покрывающие тыльную сторону ее ладони. Поджала губы, глубоко вдохнула и собралась вывалить на непутевого ловеласа целый яростный монолог о том, как следует правильно вести себя с девушками, но он уже предусмотрительно шагал в другой конец зала, поэтому до ушей его донеслось только:       – Хам!       Франческа тактично протянула:       – Да он просто не поверил, что такая роскошная женщина может быть без мужа! Решил, что у него нет шансов!       И хотя ее слова подействовали на женщину успокаивающе – это было заметно по благодарной полуулыбке – синьора прекрасно понимала, что конкретно имел в виду этот наглец. И предпочла сделать вид, что оскорбило ее вовсе не напоминание об ушедшей молодости, а несправедливость мира к женщинам.       – Какому идиоту вообще пришло в голову делить нас на замужних и незамужних?       – Скорее, на доступных и недоступных? – предположила Лиса невинно.       – Ай, глупая, – женщина возбужденно отмахнулась. – Как будто замужество останавливает кого-то перед интрижкой. Очень даже напротив!       Девочка растерянно заморгала и моментально поникла. А Франческа продолжила невозмутимо раскручивать бокал в руке и дрейфовать где-то на волнах воспоминаний: уж она-то к таким выпадам своей синьоры давно привыкла. Стекло тускло мерцало, ловя пламенные вспышки в камине. Вино в «Корабле дураков» было домашним и совсем неблагородным, но именно к нему неизменно тянулся острый ноготок, когда официант наклонялся к меню, чтобы принять заказ. Оно пахло перцем первые пару секунд, а потом растекалось по бронхам апельсиновой цедрой и фиником. Противоречивый запах, как будто даже несуразный. И незабываемый.       Из подсобного помещения медленно вышла синьора Тротта, неся в руке новый глиняный графин. Но даже эта жизнеутверждающая картина не успокоила пожар в груди синьоры Маттеи. Она продолжала ругаться так вдохновенно, что уже привлекла внимание соседних столиков.       Вернувшись к компании, хозяйка ресторана поинтересовалась осторожно:       – О чем разговор?       – О пережитках прошлого, – вновь отшутилась Франческа, пригубив вино, и блаженно откинулась на спинку стула.       Фелиса увлеченно копалась в телефоне и не чувствовала вопросительный взгляд своей бабушки, напряженно блуждающий по их лицам. Ческа же выдержала драматическую паузу – ну, пусть потеряется немного в догадках – а потом пояснила с широкой улыбкой:       – Синьору Маттеи назвали синьорой.       – Но ты ведь правда синьора...       – Это другое!       В попытке деть хоть куда-то свое неуёмное возмущение, женщина принялась наполнять бокалы, причитая:       – Мы, что, в Средневековье? Унизительная старая система!       – А у нас здесь всё старое, – обиженно огрызнулась Лиса.       Отомстив так то ли за несправедливое обвинение в своей глупости, то ли продемонстрировав бунтарский подростковый характер. Такая двусмысленная фраза, брошенная намеренно и очень метко, разумеется, задела синьору Маттеи за живое и не могла не спровоцировать очередную порцию нравоучений, но Франческа вовремя среагировала.       – Тост! – воскликнула она бодро, подняв бокал высоко над головой. Пара рубиновых капель стекла по ее пальцам. – Пусть в Италии старым будет только вино!       Что ж, такой компромисс всех за столом устроил. Спустя пару глотков синьоры завели вдруг разговор о бизнесе, а Фелиса, отчего-то сконфуженно, вернула телефон владелице.       – Уже наигралась? – удивленно хмыкнула Ческа, сжав корпус смартфона в ладони, но узнала ответ на свой вопрос прежде, чем Лиса попыталась ей хоть что-то внятно объяснить.       «Они убили Лотхен».       Франческа проморгалась. Увеличила яркость дисплея, не веря собственным глазам. Перечитала сообщение столько раз, что уже потеряла смысл всех слов, что в нем были, одним глотком осушила бокал и отставила его на сатиновую скатерть. Пушистая макушка Фелисы опустилась на ее плечо, взволнованно заглянув в переписку. Думалось с трудом. По многим причинам: из-за насыщенной рабочей недели, из-за усыпляющей атмосферы ресторана, из-за количества выпитого вина. Из-за абсурдности ситуации, в конце концов.

«О чем ты говоришь?»

      Имя старой подруги запустило перед глазами уже выцветшие от времени воспоминания. Как давно это было… И какая великая случайность, что они встретились пару дней назад в таком неожиданном для них обеих месте – в Вольтерре! Было трудно поверить даже в это.

«Откуда у тебя мой номер?»

      Наконец, она обращает внимание на контакт, с которым ведется переписка. Если синхронизация с Фейсбуком не врет, то это...

«Бригитта?»

      Младшая сестра Лизелотты. Славная девочка, бесконечно талантливая во всем, к чему только прикасается ее рука. Когда они виделись последний раз, ей было десять, и она все еще верила в Вайнахтсмана. Взволнованное дыхание Фелисы буквально испепеляло плечо Чески, когда она больше минуты старательно набирала текст еще одного сообщения.

«Angelo mio, если это розыгрыш для тиктока, то у тебя получилось меня напугать. Позвони, вместе посмеемся :)»

      «Ты Дурак».       Дисплей потух, помигав табличкой о разряженной батарее. Франческе даже показалось, будто она неправильно прочла ответ, но недоуменный, внезапно испуганный взгляд Лисы разбил эти и без того хрупкие надежды. Il teatro dell'assurdo. Сбитая с толку, Ческа ободряюще потрепала девочку за худую коленку и, не глядя, отложила телефон куда-то в сторону, к тарелкам с вяленым мясом, ведь синьора Тротта уже протягивала ей до краев наполненный бокал.       Сообщать о таком по СМС, не представившись – будто у Франчески сохранился ее номер после стольких лет. Писать именно ей – зачем? Она уже давно не близка с этой семьей. И, нет, не может быть Лотхен мертва. Ческа ведь видела ее буквально на днях, вполне живую и здоровую. Немного простуженную, но уж точно не при смерти.       …убили?       Не могли ее убить. Точно не сейчас. Не когда весь мир охватил коронавирус, вполне справляющийся с убийствами сам. Точно не в Вольтерре, в городе у Христа за пазухой, единственное происшествие в котором – это штраф за неправильную парковку, – чертовы указатели, которых нет! Точно не в ближайших городах – Тоскана исключительно мирная, преступность здесь нулевая. А дальше Лотхен просто не успела бы доехать: в декабре транспорт особенно дорогой и редкий.       ...и кто такие «они»?       Какой-то абсурд. Новая мода на пранки с черным юмором. Что угодно, но только не убийство. Франческа даже злится – не ожидала от серьезной и умной не по годам Бригитты такой неуместной глупости.       «Ты Дурак».       И такой грубой грамматической ошибки. Тогда уж не дурак, а дура, и не с большой буквы, а с маленькой. Неужели она забросила учить итальянский? Как жаль, у нее это получалось прелестно.       А у синьоры Маттеи была не менее удивительная способность: любую тему разговора поворачивать в русло амурных дел. Вот и сейчас, в разгар обсуждений о том, какая реклама привлечет к «Пьяной вишне» больше посетителей, она внезапно вспомнила, как пару дней назад видела в Сиене влюбленную парочку, изучающую сайт пекарни. И тут же удивительно точно назвала мужское имя, от которого щеки Фелисы стремительно покрылись румянцем. Назревал новый раунд допросов о загадочном предмете ее воздыхания.       – Я выйду покурить, – предупреждает Франческа, придав голосу такую убедительную и неправильную беззаботность, что Лиса от неожиданности даже дергается:       – Надолго?       Девушка отрицательно качает головой – лукавит. Опустошает мерцающий бокал, смакуя последние капли терпкого вина. Здесь стало слишком душно. И беседа за столом уже как-то утомляет, и странная переписка, как не старайся, не выходит из головы. Нужно уйти до того, как синьоры заметят перемену в ее настроении. Пусть для Чески вечер был безнадежно испорчен, но совершенно незачем отравлять его для остальных.       Огонек в камине, танцующий на почерневших поленьях, склоняется в прощальном реверансе, когда она отрывается от стула. Не застегивает пальто и даже не ищет на столе свой разряженный телефон, чтобы не вызвать ненужных подозрений. Девочка понуро опускает плечи и беззвучно губами шепчет «ciao».       Все в компании привыкли к авторитетной и грозной синьоре Маттеи, которую легче выслушать, чем попытаться возразить. Все в компании привыкли к вольнолюбивой Франческе, которая может по-английски исчезнуть в любую секунду вечера. Впрочем, было в этой непредсказуемости какое-то свое очарование.       Ческа мягко кивает и улыбается на прощание. Добирается до выхода наощупь и очень медленно – из-за выпитого вина, полумрака и неожиданно тесных сапог. И когда выходит на улицу, чихает несколько раз подряд от разницы температур: морозный воздух щиплет ноздри. Виски́ очень некстати пронзает пульсирующая боль.       И так же некстати сердце заходится сбивчивым трепетом.       Che diavolo, ну что она может сделать? Шатаясь, вернуться в ресторан, найти телефон, зарядить его дома и добиться от Бригитты внятных объяснений? Звучит не очень надежно. Нет гарантий, что девочка ей ответит – она и переписывалась-то неохотно. А еще этот выпад наверняка привлечет внимание синьор, которые захотят узнать и про Бригитту, и про Лотхен, и про тот период жизни, что Ческа провела в Германии. Oh, no, это затянется на всю ночь.       Может, просто отправиться спать? Смыть с себя этот груз в освежающем душе и укутаться в пушистое одеяло, точно в кокон, надеясь, что по утру Ческа проснется прекрасной бабочкой, а не умирающей от похмелья иссохшей мумией? Да, вот этот план надежный и приятный!.. Если бы не странное сообщение, пришедшее на телефон за секунду до его разрядки.       «Ты Дурак».       Дурак, дурак… Как иронично, что она сейчас стоит рядом с «Кораблем дураков». И как некстати в голове сигнальной ракетой вспыхивает мысль: Бригитта не допускает даже невинных опечаток. И если бы она сомневалась в своем итальянском, написала бы по-немецки. Все это походило больше на какое-то судьбоносное совпадение, скрытое послание. Oh, mio Dio, вот только этого Франческе не хватало перед Рождеством!       Сегодня она точно не уснет. Сердце будет упрямо биться о ребра и требовать сделать хоть что-нибудь, но не оставаться равнодушной. И Ческа поступит вопреки своим принципам невмешательства: соберет по крупицам остатки трезвости, сделает несколько затяжек ментолового Мальборо и, пританцовывая, направится в сторону главной площади, к полицейскому участку.       Вот фантазерка… Сама себе придумала проблему. Конечно, странно, что Лотхен не пришла после экскурсии в пекарню, но этому можно найти целую сотню объяснений. Банально не захотела – разумная причина. Достаточная причина! И не было никаких убийств. Да, не сказала об этом сразу же, но Ческа по себе отлично знает, как трудно иногда объясняться перед кем-то. Легче просто уйти.       Звонко цокают ее каблуки о каменную кладку дороги, когда девушка размеренным шагом приближается к Палаццо дей Приори. Вольтерра… Город у Христа за пазухой. Нулевая преступность и райская безмятежность. Величественные своды и безупречная чистота отделочного камня. Царственность.       А знаете, кто обычно строит самые красивые фасады? Те, у кого за этим фасадом прячутся самые темные тайны.

av

      Алек столкнулся с ней на выходе из Палаццо. Какое лицемерное, но изящное решение: расположить в исторической части дворца полицейский участок, расположить прямо над вампирской обителью орган, призванный служить человеческому закону. Это до неприличного смешно: разве значил что-то для демонов закон человека?       Но своих горожан Вольтури защищали так любовно, как оберегает своих овец любой пастух. Вольтерра должна жить: должны сменяться поколения, должен процветать малый бизнес, привлекая в свой капкан все больше и больше туристов. Должны проводиться искусные реконструкции, сохраняющие на улицах флер давно ушедших веков – каприз господина Аро, изредка выходящего из библиотеки на поверхность, чтобы удовлетворить свое неисчерпаемое любопытство и, быть может, увидеть в прикосновении к чьей-нибудь пылающей жизнью руке зарождающийся дар. О, господин был искушенным коллекционером.       Франческа склонилась в шутливом реверансе, расправив подол пальто, будто то было пышное платье с кринолином. Пьяно засмеялась себе под нос, балансируя. Когда выпрямлялась из этого весьма комичного положения, едва не врезалась в проходящего мимо Алека. И он бы не придал этому почти столкновению со смертной никакого, даже малейшего значения, если бы не услышал игривое:       – Да Вы просто сияете, синьор!       Остановился у лестницы. Не обернулся – лишь легко повернул голову вбок и обвел шатающуюся фигуру небрежным взглядом. Насторожился меньше, чем на долю секунды: нет, обыкновенный человек. Не полукровка и не какой-нибудь иной гибрид, который мог появиться в союзе с высшим существом – после Калленов он готов ко всему. А, значит, не смогла бы заметить, как нежно отливает серебром в свете растущей луны вампирская мраморная кожа.       – Редко увидишь мужчину, которому настолько идет классика, – взгляд Франчески, преисполненный обожанием, бесстыдно заскользил по его силуэту. – Выглядите бесподобно.       Она вдруг широко улыбнулась, толкнула бедром тяжелую дверь Палаццо и, даже не подняв на Алека затуманенных глаз и не кивнув на прощание, внезапно исчезла в мраке коридора. Не представившись. Не обозначив хоть как-то мотив своего поступка.       А для Чески произошедшее просто, как дважды два: внезапный импульс сделать приятное незнакомцу. К тому же, таинственный синьор выглядел и правда великолепно: как герой легендарных фильмов, сошедший с кинопленки прямо на главную площадь Вольтерры. Для нее эти слова были восторженным стоном души; они слетели с губ, как звучная песня; они жаждали того, чтобы их произнесли. Это был искренний порыв, легкомысленный и ни к чему не обязывающий.       Алек же испытал раздражение. Непрошенный и пошлый комплимент от незнакомого человека звучал крайне неуместно, почти оскорбительно. О, камень преткновения всех вампиров: душой оставаться в давно ушедшем веке, а телом существовать – в настоящем. Он продолжил свой путь, обронив презрительное:       – Шут.       Такими дерзкими выходками обычно смешили госпо́д. Так же нелепо приседали в реверансах, звеня бубенцами на просторных подолах одежд, так же скалились в бесстыдных улыбках и позволяли себе вольности в общении с вельможами: чем наглей, тем лучше. А эта синьорина и выглядела соответствующе: будто сбежала с карнавала. Чего только стоит ее макияж и яично-желтое пальто.       Город спал, утомленный рабочей неделей. Стихли резкие звуки, окутав улицы полушепотом ночных разговоров. С востока Вольтерры доносился восторженный звон бокалов.       – Buona sera, синьор, – сонный офицер, только заметивший появление в участке посетителя, недовольно напрягся. – Я хочу заявить о пропаже человека.