Создатели прозрачной смерти

      Сегодня даже не раздражает быстрая езда, хотя обычно мне всегда неприятно. Ведь папа говорит, что быстро ехать опасно, все аварии бывают из-за превышения скорости.       Однако, видимо, не могу скрыть дрожь в ладонях, да и лицо, наверное, бледнеет, потому что Эдвард, мельком взглянув на меня, спрашивает:       — Не слишком быстро? Мне казалось, надо спешить. Но если тебе не нравится… — в тоне слышится извинение.       Перебиваю его.       — Нет, нет, всё нормально. Конечно, надо ехать быстрее, я что-то беспокоюсь за Нину. И вовсе не боюсь такой скорости, — произношу с некоторым вызовом, не хватало ещё, чтобы принял меня за трусиху, мне ведь совсем не страшно. Мне же не страшно? Вот именно, я только за сестру беспокоюсь, и вовсе не из-за быстрой езды.       — Точно уверена? — бросает быстрый взгляд на мои ладони, одна из которых крепко сжимает другую, оставляя на коже следы от ногтей.       Меня обдаёт жаром. Ну вот, наверное, и лицо теперь пылает или даже покрывается алыми пятнами от стыда. И почему реакция тела всегда меня выдаёт? Когда боюсь чего-то или если стыдно. Ненавижу себя за это.       — Всё в порядке, — говорю сдавленно, — я переживаю из-за Нины, не более того, — надеюсь, получается убедительно.       А мне и в самом деле нехорошо при мысли о сестре и о том, куда она влипла на этот раз. Предчувствие подсказывает, что на сей раз всё намного серьёзнее, чем раньше. Она же поругалась с Педру, а значит, разозлила его. Да и как иначе? Ведь наркодилер не погладит по головке, если ему не заплатить вовремя. А Нина никак не заплатила, счёт заморожен, Максим точно обещал. Да Нина и бесится все эти дни, сама не своя. Значит, поссорились. И он ей больше не продаёт наркоту. Только не сделала ли я хуже? Ведь Нина не сдаётся, продолжает искать способы задобрить Педру, чтобы он и дальше продавал ей и снова к ней вернулся. А какие это способы, я и понятия не имею. Может, она крадёт деньги? Или ещё что-нибудь. Много вариантов, и один опаснее другого. Может, я и зря позвонила Максиму, только хуже сделала. Но какой ещё у меня был выход?       От этих мыслей бросает в жар. Что-то я раньше не подумала, на что может пойти Нина в надежде получить дозу и вернуть парня. Безысходность накрывает с головой, от внезапного осознания хочется кричать. Что же я наделала? А вдруг Педру её убьёт? Ведь Нина его подставила, а наркоторговцы такое не прощают.       — Так что, если не нравится скорость, только скажи, — слышу сквозь поток мыслей, — хотя я бы не назвал это быстрой ездой. Вот в Оклахоме во время охоты на торнадо действительно была скорость, а это так, — парень делает пренебрежительное выражение лица.       — Идиот, что ли? — не выдерживаю я. — Полный придурок!       — Почему? — в голосе лёгкая обида.       — Да потому что только идиот будет участвовать в охоте за торнадо, — снова кричу, срываясь на визг, и сама морщусь, — кем надо быть для этого? Ведь так опасно.       — Конечно, но попробовать хотелось. Когда ещё? В будущем не появится такой возможности.       — Ненавижу тебя, — сдавленно шепчу сквозь зубы, — думала, ты нормальный. А ты безумный адреналинщик. Если бы с тобой что-то случилось… — с трудом сдерживаю слёзы. Мне даже нереально представить такую ситуацию, настолько страшно. Почему-то кажется, что я смогу пережить всё, кроме потери Эдварда. Если его не будет, мне незачем жить. Складывается впечатление, что сердце вырезают из груди, до того ужасно представить мир, где нет его. Даже начинаю задыхаться от паники.       — Если бы со мной что-то случилось, ты бы… — он не договаривает, смотрит на меня вопросительно.       А мне уже стыдно за свою вспышку. Кажется, щёки предательски краснеют. Как же иначе, ведь я просто горю изнутри. Что на меня нашло? Почему вдруг решила, что этот надменный самовлюблённый мальчишка что-то значит для меня? Да он мне никто, и имя ему — ничто! Не хватает ещё, чтобы я думала о нём, как все эти влюблённые идиотки, его поклонницы.       Трясу головой, отгоняя ненужные мысли. Скорее всего, они просто от стресса, связанного с Ниной, не более того.       — Ничего, — отвечаю твёрдо, стараясь, чтобы голос не дрожал, — я ничего бы не подумала, мне плевать. Хоть насмерть разбейся, если с головой не дружишь, — на этом голос всё-таки дрожит, а Эдвард кажется слегка разочарованным.       — Уверена? — спрашивает совсем тихо, с лёгким оттенком грусти.       Заслушиваюсь мелодичностью голоса, который мне так нравится, готова слушать его вечно.       — Да, — дерзко отвечаю, сообразив, что именно он спрашивает, и уже не могу скрыть слёзы на глазах.       Спешу вытереть их рукой, хотя и так уже заметно.       Совершенно непонятно, что выражает взгляд Эдварда, парень такой сдержанный, его эмоции почти не получается уловить.       — Даша, ты ещё такой ребёнок, — говорит он ещё тише. Хотя мне почему-то кажется, что пытается меня подразнить, типа, ты такая маленькая, ничего ещё не понимаешь.       Слегка вспыхиваю, но нашла достойный ответ.       — Ты тоже, — произношу наконец, — не забывай, что и ты ещё ребёнок, как бы не изображал взрослого, — надеюсь, в голосе слышится вызов.       — Я знаю, — отвечает Эдвард едва слышно, кажется, совершенно не обидевшись.       А я не знаю, куда деваться от стыда. Не хватает мне ещё истерики в присутствии этого надменного сноба. Можно подумать, избалованный мальчишка из богатой семьи может понять мои чувства. Да куда там, если я сама их не понимаю.       — На дорогу смотри, — раздражённо советую этому придурку, который вместо того, чтобы смотреть вперёд, с тревогой пялится на моё заплаканное лицо.       Ну всё, наверное, считает меня непроходимой дурой, да ещё и влюблённой идиоткой. Неужели я себя выдала? Да почему так смешно веду себя, словно тупая малолетка, когда с ней говорит первый красавчик школы? А ведь я серьёзный человек, гений, вундеркинд, будущий учёный и кроме науки ни о чём не должна думать. Так, надо сосредоточиться. Что будет, если выделить ген, кодирующий флюоресцентность из клетки медузы и добавить его в клетку дрожжей? Эту задачу папа дал мне сегодня утром. Я должна была написать, какими методами мы это совершаем, какие нужны реактивы для опыта, что получится в результате и как будем наблюдать. Вот над чем мне надо думать. А я слишком увлеклась чтением «Грозового перевала», думала, почитаю часик и вернусь к заданию. Потом меня отвлекла Нина, и всё. А ведь мне надо дать отцу ответ сегодня. И завтра пойдём с ним в лаборатории работать над этим проектом. А если я не успею, что тогда? Что я завтра покажу папе? Он будет ждать, а у меня ничего не получится. Причём я всё должна делать сама, он не помогает. Если не справлюсь, отец будет ужасно разочарован. Какая же я идиотка, мне так стыдно. Думаю не о деле, а о всякой чепухе. С таким подходом отец в будущем не возьмёт меня в свою исследовательскую группу.       Итак, мне понадобятся рестрикционные ферменты, чтобы вырезать и вставить нужный нам ген. Образуем рекомбинантную ДНК. Встраиваем в плазмиду…       — Даша, ты меня слышишь? — Эдвард снова прерывает мои размышления.       Меня трясёт от раздражения, он опять оборвал ход моих мыслей. Я сбиваюсь, а ведь когда думаю, меня нельзя прерывать. А ведь ещё надо подумать, какие именно рестрикционные ферменты буду использовать. Это зависит от последовательности нуклеотидов. Надо бы посмотреть, какая там последовательность, ведь в зависимости от этого требуются разные ферменты, распознающие специфические последовательности. Это надо искать в базе данных.       — Даша!       — Что? — отвечаю не менее эмоционально. Вот опять прервал меня.       — Ты меня не слушаешь, а я говорю, не беспокойся за Нину, с ней всё будет в порядке.       А он про это. Ну конечно, я очень сильно переживаю за сестру, просто слегка отвлеклась, но всё ещё очень нервничаю. Особенно учитывая, что испытываю некоторую вину за то, что всё рассказала Максиму, и он лишил Нину денег. Но что я ещё могла сделать в такой ситуации?       — Спасибо, — отвечаю, — очень надеюсь, мы успеем вовремя, и с ней ничего не случится.       — Можешь не сомневаться, — успокаивает меня Эдвард. Немного помолчав, снова бросает на меня быстрый взгляд, — Нине очень повезло с сестрой, — говорит он неожиданно для меня.       — Почему? — я в полном недоумении, чем это Нине повезло со мной?       — Мало кто на твоём месте стал бы помогать сестре наркоманке. По принципу, что каждый сам за себя и если она попала в неприятности, сама виновата.       — Но как можно? — ещё больше изумляюсь я. — Она же моя сестра, любимая. Я жить без неё не могу. И, конечно, сделаю всё, чтобы спасти.       — Я и говорю, что ты герой. Таких людей очень мало. Ты достойна уважения и восхищения. Сомневаюсь, что Нина подвергла бы себя опасности ради тебя.       — Да как ты можешь? — от возмущения у меня пропадает голос, и я едва не начинаю заикаться. — Конечно, Нина поступила бы также ради меня. Она меня очень любит… Постой, о какой опасности ты говоришь? — сообразив, что он сказал, меня бросает в жар. — Моей сестре угрожает опасность?       — Нет, нет, конечно, — теперь его очередь краснеть, — я не в том смысле…       — А в каком? Значит, ты думаешь, что там всё-таки опасно? — срываюсь на крик.       — Я имел в виду только то, что ты ничего не боишься, когда речь идёт о помощи сестре, — чувствуется, что парень уже сам запутался в том, что хотел сказать, и не понимает, как выкрутиться. Да уж, не зря говорят, что надо быть поосторожнее с комплиментами, они могут сыграть злую шутку, если тот, кому говоришь, поймёт неправильно.       Мне даже становится жалко его. И что я, в самом деле, взъелась на парня, он же старается помочь. Вот кто бы ещё согласился помогать в такой ситуации? Ехать мне неизвестно куда, в притон наркобарона, где может быть опасно, выручать дурочку, которая по собственной глупости влипла в историю. Да, конечно, как будущий правитель, Эдвард обязан решить проблему с торговлей наркотиками, но, по идее, он должен был вызвать полицию, позвонить в отдел по наркоконтролю, не думая о том, что при этом пострадает Нина, её тоже арестуют. Нет, как истинный друг, а не заинтересованное лицо, он решил выручить Нину, увести её оттуда, прежде чем позвонить в соответствующую службу. Разве это не геройский поступок? А я ещё злюсь на него, неблагодарная. Теперь меня заполняет волна благодарности к другу. Какой же он добрый, самоотверженный, замечательный. И почему говорят, что он избалованный мажор? Почему я сама так думала? Как же приятно хорошо думать об этом парне, с ним так легко, надёжно, как за каменной стеной. Так бы и поцеловала его… Что? О чём это я вообще? Так, всё, хватит.       — Ты читал «Грозовой перевал»? — поспешно спрашиваю, чтобы переключить внимание на что-то другое.       — Конечно, — отвечает Эдвард, — но мне не очень понравилось. История про психически больных людей, я так считаю.       — Можно и так сказать, — соглашаюсь я, — но очень сильное произведение, с этим не поспоришь. А как тебе Кэтрин?       — По-моему, она не очень хорошо раскрыта, — к полному моему удивлению отвечает он.       — В смысле?       — Понимаешь, на протяжение всего повествования мы видим Кэтрин глазами других героев. Знаем о ней из их рассказов и воспоминаний. Да, нам приводят диалоги, на основе которых можно понять её, составить примерное впечатление о её внутреннем мире, но этого недостаточно. Мне трудно судить о персонаже, если не приводится его рефлексия, если нет глав от его лица. Создаётся ощущение неполного раскрытия образа.       — Ясно, — говорю я. Если так рассуждать, то это вполне логично.       — А тебе, наверное, нравится Хитклиф? — спрашивает Эдвард с лёгким пренебрежением в голосе.       — Не угадал, — смеюсь я, — терпеть его не могу, противный такой. Не понимаю, как его вообще можно любить. Мне нравится Эдгар.       — Серьёзно? — теперь в его голосе неподдельное удивление.       — Ну конечно, — говорю я, — он же настоящий джентльмен.       — Да? А по-моему, он очень слабый, — отвечает Эдвард с презрением.       — Неправда, — запальчиво спорю я, — он не слабый, а благородный. Именно, что настоящий джентльмен. Единственный достойный персонаж, кому действительно сочувствуешь и сопереживаешь. Только он повёл себя правильно. Просто у него не было другого выхода. Жена стерва попалась, а разводиться в те времена не приветствовалось, что ему делать? Только терпеть все закидоны своей мерзкой жёнушки и делать вид, что всё в порядке. Ведь надо держать лицо, сохранять репутацию, — всё больше увлекаюсь, меня несёт на эмоциях, как всегда, очень горячо отстаиваю свою точку зрения.       — Хорошо, Даша, я всё понял, — перебивает Эдвард с лёгкой усмешкой, — пусть будет по-твоему. Ты заставила меня посмотреть на историю под другим углом. Раньше я был уверен, что там нет положительных персонажей. Все или злодеи, или психи, или никчёмные идиоты. Но ты права, Эдгар достоин уважения. Хотя не понимаю, чем ему Кэтрин понравилась. В ней нет ничего привлекательного, на мой взгляд. Капризная избалованная девица с явным психическим расстройством. Как можно такую любить? — он в недоумении пожимает плечами.       А меня немного коробит от того, что, по его мнению, нельзя любить человека с психическим расстройством. Но решаю не развивать эту тему, произношу лишь известную фразу, точнее, только первую её часть.       — Любовь зла.       Похоже, Эдвард не знает продолжение этой фразы, поскольку спокойно отвечает.       — Вообще да, но такую девушку, как Кэтрин, невозможно любить. Не все люди с психическими расстройствами жестокие эгоисты. Среди них попадаются очень милые личности, добрые, заботливые. Таких можно любить, не обращая внимание на расстройство, ведь кто из нас без недостатков, но в Кэтрин нет ничего положительного, её не за что любить. Она жестокая и подлая. Предаёт всех вокруг, включая тех, кого любит. Или думает, что любит, я сомневаюсь, что эта личность способна на любовь.       — Ясно, — что тут ещё скажешь?       — Кстати, Нину не напоминает? — тихо спрашивает Эдвард, но, увидев моё лицо, тут же исправляется. — Извини, неудачная шутка.       Глубоко вздыхаю, решив никак не комментировать сказанное. Вместо этого произношу совсем другое.       — Если хотим пройти незаметно, надо выглядеть как наркоманы, чтобы не привлекать внимание. Ну или хотя бы постараться по возможности закрыть лицо, чтобы не запомнили. У тебя есть куртка с капюшоном?       За себя-то я не беспокоюсь, учитывая, что погода нестабильна, постоянно то ветер, то дожди, на всякий случай надела толстовку с капюшоном. Если натянуть его поглубже, лицо не рассмотрят.       Но Эдвард обратил внимание только на первую часть фразы.       — Что значит «мы хотим пройти»? Пойду я один, а ты останешься. Для тебя это слишком опасно.       — Даже не думай, — возражаю я, — одного тебя не отпущу, пойдём вместе.       Он смотрит на меня скептически. Конечно, на его взгляд это выглядит очень смешно. Девчонка, которая намного ниже и худее, совсем незаметная на его фоне, беспокоится и не хочет отпускать его одного в надежде оказать помощь в случае необходимости. Да, сама понимаю, насколько это глупо, но почему-то даже представить не могу, что Эдвард пойдёт в логово Педру один, без меня. Конечно, я мало чем смогу быть полезна, скорее наоборот, помешаю, но у меня всё внутри сжимается при мысли, что он будет там один. Откуда всё время берётся это иррациональное желание защитить Эдварда? А ведь он совершенно не нуждается в моей защите. Он и сам со всем прекрасно справится, но почему-то у меня всегда по отношению к нему какое-то покровительственное чувство, как будто я должна во всём помогать. Может, это идёт с того времени, как у него брали кровь, а он боялся? Я тогда чувствовала себя храбрее, опытнее и старше его. Вот такой парадокс. Хотя, стоит признать, и я в его присутствии чувствую себя спокойно и надёжно, словно нахожусь под защитой. Может, поэтому готова всегда и во всём помогать этому человеку, чтобы с ним не произошло ничего плохого, чтобы не попал в неприятности, ведь это мой источник радости, вдохновения и силы. Почему-то кажется, что без него у меня не останется смысла в жизни. Как же глупо думать об этом. Сейчас он мне поможет с Ниной, и мы снова разойдёмся по своим домам. Каждый вернётся к своей прежней привычной жизни, и почти не будем видеться, как и раньше, ведь мы из разных миров.       — Даша, я хочу, чтобы ты осталась в машине. Мне так спокойнее, — слышу я сквозь поток мыслей.       — А мне спокойнее, если пойду с тобой, — снова возражаю, — и ты меня не остановишь. Не закроешь же в машине. Это преступление, человека нельзя оставлять одного в машине, мало ли что может случиться. Я всё равно пойду с тобой.       — Почему ты такая упрямая? — вздыхает парень. В голосе слышится обречённость, видимо, уже понял, что со мной лучше соглашаться.       — Риторический вопрос, — вздыхаю в свою очередь. — Ну так что насчёт куртки?       Спрашиваю не просто так, в начале поездки увидела, что на заднем сиденье небрежно валяется какая-то куртка, видимо, на случай дождя или холода. Оборачиваюсь, чтобы взять её.       — Даша, я это не надену, — в его голосе слышится неприкрытый протест, — пусть носит та, кто подарила.       — Кто? — немедленно холодею я, ожидая услышать имя Анастасии.       — Аннабелла, — возмущённо говорит Эдвард, — решила, что это смешно. Такой своеобразный подарок на первое апреля. Никак не могу выбросить, всё-таки сестра.       — Сестру не можешь выбросить? — смеясь, поддразниваю я. Настроение немедленно улучшается, почему-то становясь почти отличным. Так хочется смеяться и подшучивать над несчастным парнем, который почему-то стесняется подарка сестры.       — Нет, не её, а этот дебильный подарок, — обида в его тоне звучит почти комично. А меня радует, что со мной Эдвард слегка расслабляется, даже показывает истинные эмоции, не то что обычно, в присутствии других людей, когда ведёт себя как надменный аристократ.       — Посмотрим, что с ней не так, — тянусь назад, чтобы взять предмет одежды.       — Даша, нет, — он страдальчески закатывает глаза, а я недоумеваю, что же Анни такого могла подарить. Неужели всё настолько плохо? Ну и чувство юмора у девицы, если удалось брата в краску вогнать.       Тут меня потрясает новая мысль. А вдруг на толстовке написано: Эдвард и Анастасия — любовь навсегда. Или что-то вроде того, связанное с этими двумя? Меня обдаёт холодом с головы до ног, мышцы леденеют, кровь отливает от щёк, дыхание сбивается.       Не давая себе времени додумать и окончательно впасть в истерику, хватая ткань, тяну её к себе, не обращая внимания на протесты моего спутника.       Толстовка на вид довольно тёплая, удобная, ткань мягкая, внутри даже плюшевая. В такой, наверное, очень приятно. Так и что ему там не нравится? А, понятно.       У меня начинается приступ бешеного хохота, из глаз текут слёзы, не могу остановиться, пережитый страх за то, что это может быть связано с Анастасией, только усиливает мою истерику. Я уже на грани эйфории. Впереди на чёрной ткани действительно пришита надпись большими белыми буквами из плотной ткани: «Victoria's next president».       — Потрясающе, — всхлипываю я между приступами смеха, — просто великолепно. Как раз то, что надо, — дождавшись, пока уши парня не сравняются по цвету с пылающим пламенем, добавляю. — Передай Анни, что я её поцелую, когда увижу, — сто лет не видела эту надменную стерву и, надеюсь, ещё столько же не увижу.       — А меня не поцелуешь вместо неё? — спрашивает Эдвард с надеждой, заставив моё сердце на миг замереть, чтобы вновь забиться в бешеном темпе. Перед глазами мечутся молнии, превращаясь во вспышки, а сознание, кажется, начало уплывать вместе с закружившейся головой. Теперь, наверное, и мои уши пылают огнём. — Даша, это шутка, — прибавил он поспешно, видя моё состояние. — Ещё одна глупая, неудачная шутка, — прибавляет с лёгким сожалением.       — А ну ладно, — отвечаю, с трудом переводя дыхание. Жаль, что всего лишь шутка, а я-то уже подумала. Хотя, конечно, кто я для него? Да никто, случайная знакомая, о которых и не вспоминают в обычное время. Просто он решил помочь Нине, а тут я подвернулась, вдвоём легче будет её переубедить вернуться, не более того. — Так чем тебе не нравится толстовка? — поспешно перевожу разговор. — По-моему вполне нормальная. Милая, прикольная.       — Даша, такую нельзя надевать при людях, — терпеливо объясняет Эдвард, — это моветон.       — Почему же? — удивляюсь я.       — Так только мещане одеваются, — он кривится, — это очень глупо.       — Да ладно, — я смеюсь, — мне кажется, это смешно. Тем более сейчас нам так лучше. Как раз тебя примут за наркомана. Проблема решена.       — Даша, — он качает головой.       — Сделаем, как я считаю нужным, — не сдаюсь я.       — Слушаюсь, — тяжело вздыхает Эдвард, — с тобой невозможно спорить.       А с ним удобно. Легко справляться, парень покладистый.       Он останавливает машину у одного из домов.       — Приехали, госпожа принцесса, — говорит Эдвард чуть насмешливо.       — Отлично, господин президент, — тем же тоном отвечаю я, затем протягиваю ему толстовку, — сам наденешь или помочь?       — Помоги, — отвечает он с лёгкой улыбкой.       — Хорошо. Выходи из машины, — командую я.       Когда он выполняет мою просьбу, пересаживаюсь на водительское сиденье, иначе с нашей разницей в росте не достану и помогаю ему надеть толстовку.       — Повернулись ко мне, — говорю я.       Надеваю ему капюшон на голову, тянусь к шнуркам, чтобы завязать получше.       Только сейчас до меня доходит, что наши лица на одном уровне и совсем рядом. Его волосы шевелятся от моего дыхания. И мне кажется, он сам затаил дыхание. Теперь я могу детально рассмотреть его глаза. Невероятно глубокий взгляд, затягивающий. Выразительные глаза ярко-синие, как два озера с чистой водой, бездонные. В них теряешься и тонешь и не хочется всплывать.       Лёгкое, едва уловимое движение нарушает повисшее очарование, вызванное его взглядом, но дальнейшее оказывается ещё прекраснее. Лёгкое, едва ощутимое прикосновение нежных, мягких, тёплых губ к моей щеке. Невероятно, чудесно. Как же это сказочно, ещё лучше, чем я ожидала. Голова кружится, чуть не падаю. Поверить не могу, что это правда, я ведь так хотела ощутить его губы. Конечно, раньше он всегда целовал мою руку, но это не то же самое. Жаль, конечно, что не в губы. Так, наверное, было бы приятнее. А что если?       На секунду замираю от пришедшей в голову мысли. Надо быть смелее. Его глаза такие лучистые, светлые, чистые. В них плещется радость. Могу ошибаться, но мне так кажется. Неужели Эдварду нравится наше общение? Ему приятно быть рядом со мной, именно со мной, а не с Ниной? Кажется, он действительно задерживает дыхание и, по-моему, даже волнуется. Меня обдаёт приятная волна восторга. Обычно так бывает, когда ожидаешь радостное событие, вроде как долгожданную оценку за экзамен или олимпиаду по химии. Никогда бы не подумала, что мысль о том, чтобы поцеловать Эдварда, может быть настолько прекрасной, как подготовка к докладу по любимым предметам или отличные оценки.       Забыв обо всём на свете, слегка подаюсь вперёд. Окончательно тону в его взгляде. Ещё мгновение и… Звонок телефона разрывает глубокую тишину. Дёргаюсь, вздрагиваю, слегка вскрикиваю от неожиданности и отшатываюсь от страха. Только сейчас до меня доходит, что наши губы разделяли считанные сантиметры, но так и остались разделёнными, не встретились, как мне того хотелось. Или это к лучшему? Наверное, так и должно быть?       Стараясь как можно скорее отогнать навалившееся смущение. Сейчас, когда очарование разрушено, мне невероятно стыдно, щёки пылают, не знаю, куда спрятать глаза. Едва не плачу от неловкости. Надо скорее ответить на звонок.