Обычай самураев

      — Нет, нет, ты что, своего сокомандника и на миссии за свиток убьешь? — Какаши разгневанно отпихнул одного из дерущихся мальчишек, другого же оттянул за шкирку и отбросил в сторону.       Зря он решил повторить с ними экзамен с колокольчиками. Зря…       Видимо, для этого нужно как минимум быть Минато. А он — уж точно не Минато. Но кто? Жалкая пародия на самого себя? Или никто. Пустое место. Может, сам он уже давно умер? И пора дать юным поколениям пройти вперед… без него.       Почему он вообще живет? Если последние годы и не были похожи на жизнь. Почему он… продолжает быть? Кажется, по какой-то дурацкой привычке. Кажется, от нелепой мысли, что своим существованием он может принести хоть какую-то пользу. Будто это могло компенсировать его ужасные ошибки…              В любом случае, других видов экзаменов он попросту не знал. Только эти несчастные колокольчики, которые достались ему от Минато. «Пригодятся когда-нибудь». Ага, спасибо, сенсей. Удружили…       Но от колокольчиков его уже тошнило. Потому что, проводя испытание раз за разом, он будто отправлялся в прошлое. Когда сам был ребенком — талантливый ребенком, досрочно окончившим учебу, которого отдали на дальнейшее воспитание другому талантливому юноше.       Когда Минато-сенсей сообщил ему, что его одногодки выпустились из Академии. И теперь у них будет настоящая команда.       А ему не нужна была команда. Лишние обузы. Слабые, ничего не знающие о реальных миссиях, о реальном мире.       Ему было хорошо с сенсеем вдвоем. Даже тогда, когда к Минато он испытывал только детскую привязанность и уважение. Их тандем его устраивал. Мальчик понимал, что они по-своему равны. Гении своего поколения. Понимающие друг друга с полуслова. Им было интересно вдвоем. Он доверял Минато и дорожил им, пусть первое время и старался это скрывать. Но эта новость…       Он только-только смог сдружиться с одним человеком. И их идиллию решили нарушить еще двое. Причем — кто…       Минато тогда организовал для них всех ту первую негласную «тренировку на командную работу». Какаши сразу просёк истинный замысел: хорошо знал сенсея и его философию, поэтому догадался, что от них прежде всего требуется объединить усилия, стать «командой». А он еще умел притворяться, чтобы добиться желаемого. Умел копировать уже тогда, без шарингана. И создавать иллюзию без гендзюцу.       Повзрослев, он понял, насколько был отвратительным в детстве. Когда делал вид, что ему есть дело до людей, которых он презирал всей душой. До жизней, о которых он не заботился… Он всегда был таким. До войны. До того, как сам стал капитаном. Безответственным капитаном, эгоистичным…       А изменила его смерть товарища. Только она. Вовсе не обучение сенсея. Не игра, в которой можно было притвориться. А собственная ошибка. Непоправимая, фатальная.       Слишком высокая цена.       Он не готов взять на себя подобную ответственность. Не готов брать каких-то детей на воспитание. Научить он их всё равно ничему не сможет. Если они заведомо не понимают ценности человеческой жизни, если в них нет искреннего желания уберечь друг друга… тут он бессилен, бесполезен. Он не откроет им глаза.       Это даже смешно. Ведь сам он убивал направо и налево — еще совсем недавно. Кровь до сих пор не могла отмыться с его рук. И из его души.       Он терял. Он губил. Он был виной гибели. Его обучила жизнь. Не сенсей…       Понимание приходит только с пережитым опытом. Люди не меняются просто так. А допустить, чтобы их глупость привела к смерти… еще одной смерти…       Только не это. Только не снова.              Да, когда-то он пытался меняться изнутри. Потому что любил. Сильно любил того, кто просил его изменить отношение к миру. Наверно, даже и сам захотел перемен — чтобы порадовать любимого.       …потому что считал, что его Бог всегда прав…       Но в итоге снова стал тем, кем ему суждено быть. Без чужого вмешательства. Обратился в единственную верную форму себя, наиболее способную к выживанию. К которой он впервые пришел после смерти отца… до Минато.              А теперь от него опять требовали чего-то, выходящего за грани его понимания. За грани его возможностей.       «Стать сенсеем». Забыть, что он — хладнокровный убийца, который не умеет ничего другого. И попытаться «обучить молодежь». Неужели у них там такой дефицит кадров, что на роль «сенсея» уже подойдет кто угодно?..       Подобная работа с людьми неимоверно утомляла: когда всё внимание направлено на него, и все ждут каких-то откровений, каких-то истин… Руководящая должность в АНБУ его не напрягала, он делал то, что умел, и только раздавал указания таким же взрослым и опытным людям, которые чаще всего понимали его без лишних вопросов.       Эти же зеленые бездельники то смотрели на него, разинув рты, будто впервые осознали, что ступили на путь становления шиноби, то потом остервенело кидались на друг друга, чтобы устранить «конкурентов»…       Чему их вообще учат в Академии? Или ему всучили команду прогульщиков?..              Гай всё твердил, что он слишком многого требует от подопечных. «Они же еще дети!»       Но Какаши видел в них только малолетних бестолочей, невежественных и грубых, которые были готовы разорвать друг друга, лишь бы отнять треклятый колокольчик. Они даже хуже Обито — удивительно. Но Обито хотя бы товарищей по команде ценил. Даже такого подонка, как сам Какаши…       Он не видел в них «детей». Не видел в них «шиноби». Не видел тех, кого можно за несколько лет «подготовить к экзамену на чуунина». В них не было ничего. Ни таланта, ни хитрости… ни души.       Они вызывали лишь раздражение. То самое раздражение, какое вызывали у него все бездарности. Тогда…       И он до сих пор совершенно не знал, как это исправить. Может, это и не нужно исправлять? Может, это — часть его инстинкта самосохранения? Держаться от потенциально опасных людей — бестолковых союзников — подальше…              Но ведь когда-то он был наставником маленького Наруто. Когда-то, в другой жизни.       Он пытался обучать такого же бесталанного Наруто. Но… относился к нему иначе, кажется. Как-то по-особенному.       Да и они тренировали высвобождение чакры. Этому Какаши еще мог научить. Вроде… вроде, что-то у них тогда получалось, методом проб и ошибок…       Но вот учить детей моральным качествам — совсем другое. Он и сам-то «моральными качествами» не обладал для этого.       Поэтому отправлял их обратно в Академию, одну команду за другой…              Его жизнь в АНБУ была пустой. Полой. В нее не проникало ничего лишнего.       Был только он. Было задание. Было убийство — чаще всего.       И он не думал. Не о чем было думать. Не нужно копаться в себе, когда твои боевые навыки совершенны. И когда от тебя требуется только их применение.       Днем — уткнуть разум в книгу. Ночью — снотворное. Всё. Без выходных, без пауз.       Стальной панцирь с пустотой внутри. Его устраивала такая жизнь.       Но у него отняли… снова отняли, да. На этот раз отняли фарфоровую маску. Отняли его дело.       И снова окунули его головой в так называемую «жизнь». Снова заставили думать. Копошиться в мыслях…       Нет. Он пытался не копошиться.       Его мысли бегали. Поверхностные мысли. Как водомерки. Которые даже не ныряют под воду. А только носятся по поверхности…       Это было слишком опасно.       Приказ Третьего раздражал. Выводил из себя. Потому что выбил из колеи. Опять. Из прощупанной колеи… Сколько раз ему приходилось нащупывать эти новые «колеи»? Когда жизнь только отнимала и отнимала, и он учился существовать заново, вновь и вновь…       Но столь резкая смена деятельности… Вчера он убивал говнюков — сегодня должен был их учить. И не подчиниться нельзя. «Приказ», ага. Оставалось только еле сдерживаться, чтоб не поотрывать идиотам головы… или не пробить им грудь Райкири… и ограничиваться пинками и руганью.       Но…       Ему было страшно. Страшно лезть в себя. Страшно пытаться найти там ответ.       Он делал то, что от него требовали. Снова изображал из себя живого человека, хотя уже давно был еле передвигающимся трупом. Который не может избавиться от галлюцинаций и спать без крепкого снотворного.              Взгляд был как обычно направлен в книгу, но мозг никак не мог уцепиться за чтение. Окончательная потеря контроля над собой — отлично… Это так его «друзья» хотели для него «лучшего»? Пора бы уже запомнить, что от людей, которые желают тебе «добра», нужно держаться как можно дальше…       Но поблизости кто-то громко вздохнул — куда громче, чем вздыхал он сам. Какаши изумленно глянул вниз, на скамейку под деревом. По каштановому хвостику узнал сидящего там мужчину. Сенсей Наруто, Ирука. И выглядел молодой человек уж больно подавленным, как и звучал.       Интересно, а какие проблемы у них? У этих людей. Не таких, как он.       — У вас всё в порядке? — из туманного любопытства спросил Какаши. Да и возможность ненадолго отвлечься казалась лучшей перспективой, чем пытаться не свариться в собственной желчи.       — А? Кто?.. — Ирука вздрогнул, оглянулся по сторонам, но потом задрал голову. Виновато улыбнулся. — Простите, Какаши-сан, я не хотел вас тревожить.       — Вы меня знаете? — удивился мужчина и, решив, что так будет вежливее, спустился и присел на другой край скамейки.       — Кто ж вас не знает? — отозвался Ирука с уважением в голосе.       — Я вас тоже знаю. Вы — сенсей ребенка, о котором все говорят.       — Могу ли я называться «его сенсеем»? — вдруг протянул он, нервозно сжав руки, и внимание Какаши обострилось. — У меня не получается найти на него управу. Он никогда не слушается, только балуется и ведет себя как обезьяна. К нему невозможно подступиться…       С одной стороны, это позабавило: будто терзания всей Конохи о «сенсейской непригодности» сконцентрировались под одним деревом. Но, с другой стороны…       Что-то внутри скрипело. Неприятно. На дне души барахтались смутные чувства. Бились, как умирающие рыбы, заваленные грудой мусора его жизни.       — Вас же приставил к нему Третий, разве нет?.. — прозвучало с оттенком едкости, на языке ощущалась горечь. — Он должен был знать, что делает.       Должен был знать. Обязан был знать. Когда отнял у Какаши единственное дорогое ему существо. Которое тоже любило его. Которое слушалось его. И которое отдали «на воспитание» не пойми кому… кто «не может найти на него управу»…       — Хокаге-сама знает, наверняка. Но вот я… Такое чувство, будто из-за меня страдает вся деревня… Прошу прощения, Какаши-сан, я лучше пойду, — молодой человек поднялся. А у Какаши невольно вырвался смешок. Он давно заметил, как легко люди, даже малознакомые, открывают ему душу. И иногда сам ненавидел в себе это умение искренне слушать. Которое взялось непонятно откуда… силами Минато?..       …а Минато называл это «добротой»…       — Он просто ребенок, Ирука-сан. Очень одинокий ребенок. Он не умеет проявлять другие чувства — никто его этому не учил. Он видел только злобу и осуждение. И пытается привлечь к себе внимание, хоть как-то. Только в этом нет его вины. Взрослые выливают на него то, чем наполнены сами. А потом удивляются его ответной реакции…       Лицо Ируки стало еще напряженнее, чем было.       — Вы правы. Я же знал это и сам… — тихо проронил он, глядя куда-то сквозь скамейку. — Почему-то… так бывает, что легче бесконечно искать изъяны в других, чем признать собственную неправоту, да?..       — Да… — теперь задумался и Какаши.       — Мы же тоже были детьми. А ведем себя так, будто забыли об этом… пока нас не ткнут в это лицом, — Ирука в сердцах хлопнул себя по лбу, испустил тоскливый смешок. Посмотрел на собеседника с благодарственной улыбкой. — Спасибо вам, Какаши-сан.       — Ага. И вам… — рассеянно отозвался мужчина. Чувствуя, как его взгляд снова обращается внутрь себя.              Всё же так просто. Но чтобы признать свою неправоту, нужно признать… себя. Свою сущность. Свои мысли…       А от них Какаши пытался сбежать всеми силами.       Назад. Назад, в АНБУ. Там всем плевать, что у тебя внутри. Важно лишь то, насколько крепко пальцы могут держать кунай…       Он держал крепко. И молился о быстрой смерти. Не по неосторожности. А от встречи со слишком сильным противником. Или — быть загнанным в угол, быть смертельно раненым… и уничтожить свое тело, как того требовал протокол АНБУ. Рассеяться в воздухе. Раствориться в этом мире…       …и прийти к Минато, и пожать плечами. «Простите, сенсей, так уж вышло».              И он пришел к Минато. Как мог сейчас. К могильной плите.       Долго сидел, прислонившись к ней. Думая, что сказать, чтобы не препарировать душу. Он уже разучился говорить — так. Раскрывая нутро. Да и думать так тоже боялся.       — Я…       Умолк. Моргал слипающимися глазами. И обреченно улыбнулся.       — Я не знаю, что делать, Минато-сенсей.       Просто. По-детски. Как он не позволял себе говорить и думать уже давно.       — Вас слушал — вышло плохо. Не слушал — вышло плохо… Мне кажется, я просто не должен быть здесь. На этой самой точке. Я не там. Я должен был остаться в АНБУ. Убивать. Может, и смерть свою там найти… Наруто уже научился жить без меня, я всё равно ему не нужен. Я просто… Я не хочу быть здесь. Не хочу. И учеников этих я не хочу. Помните, я говорил вам, что не хочу быть сенсеем? Давно еще говорил. Так вот я до сих пор не хочу. Это не для меня… я не могу, мне нечему их учить…       Какаши умолк, качнул головой, пытаясь вернуть плывущей реальности четкость.       — Я пытался разобраться, ходил, ходил… не шел домой. Не могу находиться ночью дома. А после снотворного голова в тумане, а мне нужна трезвость. Я хотел понять… Хотел. Наверно. Я сам не знаю, хочу ли… Мне приходится. Меня вынуждают. Или это только жалкие оправдания?.. Но я… не хочу копаться в себе. Я просто… в тупике. И мне больше некуда бежать, я не знаю, что делать… не знаю.       Он не спал всю ночь. Не мог успокоиться. Бродил по спящим улицам, невольно посещая некогда памятные места…       А солнце уже вставало. Лилось из-за верхушек деревьев. Он прикрыл глаза, облокачиваясь на надгробие. Чувствуя легкость в теле. Слабость. Ноющую, вязкую, утомленную. Веки тяжелели.       Кажется, он открыл глаза. Или же нет. Но сидел он рядом с Минато. Близко, вплотную, опустив голову ему на плечо. Как не случалось много лет, даже во снах…       — Почему ты думаешь, что не справишься, малыш? — Минато поглаживал его по плечу, прижимая к себе. А Какаши боялся шевельнулся. Боялся поднять голову. Боялся всматриваться в его лицо, зная, что картинка поплывет. А так хотелось сохранить ее реальность.       — Потому что я вижу, что не справляюсь. Я ни с чем не справляюсь. Всю жизнь.       — Может, будет больше смысла, если делать не одно и то же? Тогда и результат будет другим.       — Мне нечего делать, сенсей. Я не могу никого ничему научить. Я пуст внутри. Точнее… я завален мусором. Я не могу его вынести. Не могу начать разбирать. Иначе я сломаюсь, я знаю. Но даже если я всё разберу… я не найду там ответов. Речь ведь не о технике боя. Речь о том, что у них в голове. Как я могу это изменить? Я сам менялся… потому что терял. Я менялся от обстоятельств, а не потому что какой-то сенсей с колокольчиками говорил мне об этом. Не обижайтесь только. Но ваши методы не всегда были эффективными, теперь я смог это увидеть. Я вас не виню, вы были даже младше, чем я сейчас… Но тогда… на том экзамене с вами… я притворялся, что объединился с ребятами. Я никогда по-настоящему не был с ними за одно.       Легкие задрожали от неровного выдоха.       — Даже когда я стал командиром. И Рин похитили… тогда я колебался. Но в итоге я был с ними. Совсем недолго. Только тогда я почувствовал, что мы — команда. Что такое — команда, по-настоящему. А потом они умерли… а я… Я изменял своим убеждениям из раза в раз, я метался. Я пытался верить вам. Вам… всем вам. И Отшельнику, и Третьему… я просто не знал… Я не знал, во что верить. И до сих пор не знаю.       — Но потом у тебя появились друзья. У тебя была команда, и ты справлялся с обязанностями командира.       — Да. В АНБУ. Какое-то время. Но потом, когда Итачи… он был мне очень дорог, сенсей. Как младший брат… напоминающий вас. После этого я бросил свою команду. А они меня не бросили. Но я снова стал предателем… Как я могу быть чьим-то сенсеем?..       — Ты очень прав, Какаши. Чтобы чему-то научиться, нужно пережить травмирующий опыт. Ты очень прав…       Голос приблизился. Какаши слышал теплый шепот у самого уха. На секунду словно прозрел: истина оказалась лежащей в его ладони. Но в ту же секунду — выпорхнула, точно бабочка… Он ошарашено поднял голову. Увидел улыбающиеся синие глаза.       Минато наклонился к нему. Но вместо поцелуя в переносицу Какаши ощутил что-то другое. Сухое и колкое…       Он махнул рукой, сбросив с лица сухой лист. И открыл глаза. Поморгал, просыпаясь. Выпрямился, чувствуя, как затекла спина от неудобной позы.       Заметил толпу детей, в сопровождении учителей, на другом конце кладбища. Пришли ухаживать за могилами. Мели плиты веником, сметая опавшие листья… В его сторону тоже шли трое, с цветами в руках. Может, и он уже умер?.. наконец-то…       Однако троица показалась ему смутно знакомой.       — Какаши-сенсей! — громко поздоровалась девочка, и ребята ускорились.       Точно. Они были одними из первых «испытуемых», кого Третий передал ему после выпуска. И Какаши вернул их в Академию, на второй год… даже не запомнив их имен.       — Привет, — пробормотал мужчина, хотя это «Какаши-сенсей» странно резало слух. Никакой он не «сенсей»…       — Вы тоже пришли навестить мертвых?       — Да, — он кивнул на соседнюю могилу Кушины, где, как и у Минато, лежали оставленные им розы.       Что-то неприятно сдавливало грудь. Во время своего «экзамена» он злился на бестолковость подопечных и безо всякой жалости принял решение об их непригодности. Но теперь, когда его разум не был затуманен эмоциями, он вдруг усомнился в правильности своего решения. Ведь из-за него эти ребята сейчас здесь, с младшими товарищами, вместо того, чтобы идти по своей жизни дальше и набираться опыта…       — Ну, как вы?.. — голос звучал неуверенно, и скачущий на языке вопрос всё же вырвался наружу. — Вам, наверно, было грустно возвращаться в Академию?..       — Конечно, я так рыдала ночами! — в сердцах заявила девочка. — Мне было очень больно, что вы так про нас сказали. Это так… унизительно было, на нас малявки как на дурачков смотрели, — она умолкла и, взяв себя в руки, заговорила ровнее. — Я ведь всю программу знаю…       Да, она была почти отличницей. Всё, что ей было нужно — практика. Только практика… которую не мог ей дать бестолковый недо-сенсей…       — И мне было скучно на истории, неинтересно, я всё это уже сто раз слышала. И я стала спрашивать у сенсея больше о Четвертом Хокаге. Вы же так много о нём нам говорили, — девочка посмотрела на могилу Минато. — До выпуска из Академии я думала, что хочу поскорее стать генином. Но я никогда не думала о том, чтобы стать шиноби. Настоящим шиноби!       — «Куноичи»… — аккуратно поправил ее один из друзей.       — Да неважно, смысл не в этом! Мне дали книгу о Четвертом, я так много о нём прочитала! Нам всё время на уроках рассказывали, что он был героем. Но я тут поняла: а он же был настоящим человеком! Ну, просто человеком! Вы ведь учились у него, Какаши-сенсей. Он ведь был таким же, как и мы с вами!       — Ну, да…       — И я только тогда поняла, что он делал. Героями ведь никто не рождается. Ими простые люди и становятся. Когда решают вдруг поступить — вот так. И я стала думать: а я бы так смогла?.. Сражаться с гигантским Девятихвостым и даже умереть, чтобы всех спасти! Мне было бы очень страшно, потому что я сама, наверно, еще слабая… Но я поняла, что хочу стать настоящим шиноби — не чтобы повязку генина носить и не чтобы первой колокольчики отобрать! А чтобы всех защищать! Такое ведь и было у вас задание, да? Я могла защитить их, — она посмотрела на мальчишек, — чтобы помочь им получить колокольчики. И тогда бы я показала себя настоящим шиноби! И они тоже, если бы делали то же самое, да?       — Да, — только и смог выдохнуть Какаши, боясь моргнуть слишком сильно защипавшими глазами. От такой пронзительной речи о «настоящих шиноби» он почувствовал необходимость исповедаться — оправдаться за то, как несправедливо поступил с этими детьми… которые оказались куда проницательнее его. — Сам я понял это только когда потерял своих товарищей. И я не хотел, чтобы так произошло с вами. Нет ничего хуже, чем слишком поздно осознать такие простые вещи и жить с этим. Может, я был…       … «неправ, простите меня…»       Но он не успел договорить, потому что девочка замотала головой.       — Я знаю, знаю! Вы поэтому и вернули нас в Академию, да? Чтобы мы тоже это поняли! Спасибо вам, Какаши-сенсей, — она вдруг поклонилась. — В следующем году я обязательно сдам экзамены и стану настоящим генином. И я никогда не допущу, чтобы моих друзей убили!       — Я… рад это слышать. Ты молодец. Постарайся в следующем году. И вы тоже, — нацепив все возможные маски самообладания, мужчина всё-таки встал на ноги, обернулся на могилу. — Вы пришли возложить цветы?       — Да! — заявил один из мальчиков, прижимая к груди лилии. — Четвертый теперь и мой герой!       — И мой тоже, — пробормотал Какаши. И, попрощавшись с детьми, ушел.       Земля под ногами ощущалась как-то иначе. Как и освещенный утренним солнцем лес. А на губах застыла странная улыбка. Хотя подбородок так дрожал…       «Чтобы чему-то научиться, нужно пережить травмирующий опыт», — так, значит?..              Какаши ждал чего угодно, когда его вызвал к себе Третий. Даже немного побаивался, помня, что хуже бывает всегда. Возьмут еще и отправят его быть учителем в Академии, в воспитательных целях…       Но Сарутоби выглядел не коварнее обычного. Он покуривал трубку и сообщил:       — Для тебя есть миссия, Какаши. Нужно сопроводить торговый караван до границ Страны Чая.       — Это же… немного не мой профиль, — осторожно отметил мужчина. — Это Ранг С, от силы…       — Всё правильно. И я дам тебе в команду нескольких чуунинов, пока их сенсей в больнице, — старик кивнул, выпуская струйку дыма. — Раз уж подходящих учеников ты себе не нашел, займись пока привычный работой. Или это слишком просто для тебя?       — Да нет, я… — он хмыкнул, встретился с улыбающимся взглядом Сарутоби.       — Тебе будет полезно поработать с юными шиноби. Ведь Наруто выпускается уже в этом году. Или его ты тоже вернешь назад в Академию?       Внутри прошел беспокойный холодок.       — Не знаю. Посмотрим, как пойдет. Я буду ко всем одинаково беспристрастным, Хокаге-сама.       — Я и не сомневаюсь, — улыбнулся ему старик.              Ответ на загадку, откуда их Хокаге знал буквально всё, что происходило в деревне, вскоре раскрылся. Когда Хирузен собрал будущих сенсеев вместе, чтобы те могли посмотреть на своих подопечных-выпускников, ждущих объявление распределения по командам, через хрустальный шар — совсем как в фильмах про магию. Какаши стало страшно и думать о том, чему еще Сарутоби мог быть свидетелем…       На самом деле, всем просто очень хотелось поглазеть на детей, о которых говорила вся деревня. И которые, по стечению обстоятельств, были предназначены Какаши…       Однако мужчина пытался абстрагироваться от каких-либо эмоций, не слушать замечания коллег, да и просто не пускаться в размышления раньше времени. Последние дни вымотали его — морально уж точно, катая туда-сюда на каких-то эмоциональных качелях.              А началось всё с того, что Наруто не сдал выпускной экзамен. Узнав об этом от Сарутоби, Какаши испытал небывалое облегчение. Род своей деятельности за последний год мужчину вполне устраивал: лучше уж ходить на миссии, чем учить… особенно — Наруто… снова возвращаясь назад, в прошлое, которое ему только удалось оставить за тяжелыми дверями…       Но вместе с тем что-то всё равно грызло его душу. Кажется, то самое прошлое, далекое, заваленное обломками «более свежего прошлого».       Как бы то ни было, в тот вечер Какаши напился снотворного и спал как младенец. А, проснувшись, узнал, как сильно его мир за это время изменился.       Оказалось, что ночью Наруто выкрал свиток с запрещенными техниками — не по своей воле, конечно. Наивный ребенок просто был использован взрослым обманщиком. На уши подняли практически всех джоунинов. Третий потом объяснил, что сам не захотел вмешивать Какаши. «Для тебя это слишком личное». Мужчина не совсем понял такое решение. Он ведь «шиноби», у него не может быть «личного» — работа есть работа. Вероятно, до него просто не смогли достучаться… хотя, при желании, нашли бы способ разбудить.       По итогу кончилось всё благополучно: Ирука спас ситуацию, предателя поймали, а экзамен Наруто тоже оказался сдан, за боевой дух мальчишки, вроде бы. Или за то, что он умудрился за несколько часов освоить технику теневого клонирования…       Вся эта ситуация напоминала Какаши сюжет одной сюрреалистической книжки, которая ему очень не понравилась. Поэтому он просто моргал и кивал, слушая Третьего, особо не вникая в причинно-следственные связи.       Больше всего его напрягало другое: Наруто сдал экзамен. Значит, Какаши снова записывают в сенсеи. Будущее, как черная грозовая туча, сначала отклонилось от курса, но потом снова нависло над ним, пригнанное обратно ветром… И, кажется, деться от своей судьбы было некуда.              Да, когда-то давно он хотел этого. Даже яростно желал. Когда не мог жить без Наруто. Когда Наруто не мог жить без него.       Но теперь…       Теперь Какаши сомневался, что это хорошая идея. Тогда, семь лет назад, он был другим. Он пережил лишь… лишь смерть всех своих семей. Пережил смерть Минато, найдя утешение в ребенке любимого.       Но он был другим. Не было этих лет в АНБУ. Не было событий, напоминающих, что мир — чертовски жестокое место. И новый удар нужно ждать откуда угодно.       Когда даже близкий друг может вонзить кунай тебе в спину… пускай и образно. Но — кто знает… Вероятно, это было возможно и физически.       Тогда, семь лет назад, он мог отдать многое. Всего себя. Свою любовь, свою веру.       Теперь же он был пуст. Всё еще пуст. Стальной панцирь… заваленный внутри гниющим мусором… Чучело с кишками…       Он облажается. Снова облажается. Как и всегда…       Нет. Не облажается. Он сделает так, чтобы облажались они. Он завалит этих детей на экзамене. Отправит их обратно в Академию. И провалится обратно, в свой сон. В кошмары своей реальности. Которая никогда не должна быть связана с детьми…              Так он решил, когда Сарутоби передал ему личные дела членов его будущей команды.       Это был парадокс. Или судьба. Или какие-то приколы Третьего…       Кроме Наруто, худшего ученика года, ему отдали и Саске — лучшего ученика, в противовес.       Саске. Гения Учиху. Брата другого гения Учихи…       В дополнение к ним шла и какая-то Сакура — вот только эту Сакуру он знать не знал, но имел удовольствие познакомиться вместе с Хирузеном с ее родителями. Судя по характеристикам, девочка хорошая, отличница — что уже было неплохо…       Нет. Было бы неплохо. Если бы он намеревался оставить этих детей себе.       Глядя на них в тот день распределения через хрустальный шар, он чувствовал непривычное клокотание в душе. Сомнение. Это ведь было бы… интересно?..       Да уж, «интересно». Наблюдая за перепалками Наруто и Саске в классе… в результате которых они случайно поцеловались, а Сакура, красная от ярости, была готова убить за это Наруто… Какаши понял: легко не будет.              Легко и не было. Легкостью даже не пахло.       Головокружение не проходило несколько дней, застилая реальность пеленой, не давая ее разглядеть, распробовать. Мир казался иллюзией. Гендзюцу… в которое его однажды поместил… друг. И так и не выпустил.       Но вот они уже сидели перед ним.       Трое детей. Таких же детей, каких ему передавали ранее.       Наруто увлеченно рассуждал о рамене, а Какаши пытался понять: что он сам здесь делает? Хотел даже сложить печать освобождения от гендзюцу, но это было бы слишком странно. Он и без того опоздал к ученикам… которые встретили его губкой-стирателем для доски, зажатой в дверях… Перепуганные глаза Сакуры, равнодушие Саске и хохот Наруто — вот оно, идеальное знакомство…              И теперь он смотрел на них.       Наруто. Сын некогда самого дорогого ему человека. С бегающим вниманием и бегающими глазами, который даже их первую встречу умудрился пустить через одно место. Шут, пытающийся компенсировать свою бездарность глупыми выходками. Раненый ребенок.       Саске. Брат бывшего друга. Со знакомой тяжелой зацикленностью во взгляде. Еще один раненый ребенок. На самом деле никогда не находящийся «здесь и сейчас» — живущий мыслями: то ли в прошлом, то ли в будущем. Как и сам Какаши…       И — Сакура. Воплощение «ребенка нового мира» — тепличного, не знавшего ужасов войны и лишений. Мечтающая о любви из-за гормонов, а не из-за холода одиночества…       Они завалят его экзамен. Точно завалят. Вернутся в Академию. Может, там с ними и произойдут метаморфозы, как с некоторыми другими несостоявшимися учениками Какаши, которые потом подходили к нему с благодарностью: «травмирующий опыт» сказывался и на них, и учил их суровым реалиям жизни.       Пожалуй, только таким образом он и может обучить подопечных: создав им этот самый опыт. Но — не словами. Он не умеет менять людей и их решения, не умеет учить… Может только сломать. На этот раз — во благо.              Утро перед ненавистным испытанием он провел на могиле Минато. Давно не приходил — с того самого дня, когда слушал рассуждения той девочки о «настоящих шиноби» на кладбище. После этого он просто растворился в несложных миссиях, получив отсрочку от необходимости самокопаний.       Но теперь прошлое снова кусало его. Теперь прошлое вернулось к нему в новых воплощениях.       Дурацкие выходки Обито, собственная едкая агрессия… Наруто и Саске.       Возможно, это то, что называют кармой. Или судьбой?.. Или же он должен таким образом исправить былые ошибки…       Один — сын сенсея и бывшей любви. Другой — брат сослуживца и близкого друга. Родственники людей, которые занимали место в его сердце… но…       Анализировать собственные чувства он не мог. Не умел больше. Да и боялся. Он так и не оправился после Итачи. Просто засунул всю былую ярость под замок. Запил ее лекарствами. Но не лез себе в душу. Продолжал жизнь водомерки — бегая по поверхности реальности.              Но прийти на свой экзамен всё же пришлось. Иначе бы он не смог от них избавиться — не было бы обоснованной причины. Хотя идея просто внезапно исчезнуть (сбежать из Конохи, например) тоже по-своему прельщала.       Вот только когда он в очередной раз объяснил условия испытания… когда потом увиливал от безрассудных наскоков Наруто или отбивался от вполне неплохих атак Саске… что-то начало гудеть в его груди.       Чувство ностальгии. Тянущее и греющее одновременно. Дежавю…       Он не хотел. Не хотел этих детей себе.       Он боялся. Боялся будущего. Боялся судьбы и ее планов. Боялся сложных решений и их последствий.       Еще один удар — и он рассыпется. И уже никогда не соберется вновь. А такой удар могут нанести лишь когда ты раскрыт, это он уже понял. Лишь когда ты хоть чуть-чуть приоткрыл душу, чтобы впустить в нее кого-то другого…       «Не проходите. Не надо».       Он убеждался в этом с каждой секундой.       Не хочет. Не хочет. Не хочет этих детей себе. Не хочет себя этим детям. Им этого не надо. Им нужен другой сенсей. Другой. Который знает, как их учить. Кто знает, как надо жить. Кто не загубит их. Кто не загубит себя…              Да Наруто и не мог бы пройти, в любом случае. Не мог отобрать колокольчик, не мог даже подобраться близко. Хоть наслал бы на Какаши миллион теневых клонов — одинаково бестолковых.       Наруто не мог справиться.       Саске, несмотря на очевидные таланты, тоже: он был слишком ослеплен своей агрессивностью, пусть и пытался предпринимать попытки «пойти на хитрость».       Девчонка-посредственность — тем более, пускай ее оценки в Академии и впечатляли… но на практике они ей не помогали совершенно.              И Какаши почти что молился. Надеялся, что судьба смилостивится над ним. И уведет этих людей от него. Пусть уведет от него всех. Всех, кого он еще способен ранить.       Одиночество было привычным. Когда единственная жертва самого себя — ты сам…       Но…       Какая-то мысль билась в голову, как муха в закрытое окно, упорно не видя стекла.       Она всё равно не залетит. Он не откроет форточку.       Так ему казалось…              В этом он был почти уверен. Когда, даже не удивившись, привязывал Наруто к позорному столбу. Мальчишка-дурачок сам запорол экзамен, когда решил пойти в обход правил и поесть в одно лицо…       Ожидаемо, как же ожидаемо. Так и должно было быть, всё хорошо.       Об успешном прохождении не было и речи. Условия невыполнимы.       Наруто слишком глуп. Саске слишком эгоистичен, чтобы идти на риск, а Сакура — слишком правильная и неуверенная…              Так думал Какаши. Так убеждал себя. Пытался убедить, что действительно так думает. Пытался не слышать, как что-то дерет грудь изнутри.              Запах. В воздухе витал запах… тепла, солнца, нагретой земли.       Звонкие детские голоса во время боя. Огонь в глазах… он ведь был. Был…       Сенсей в окружении учеников. И — ощущение странного покоя.       Тренировка командой.       Это было не так, как на миссиях или на уроках в Академии. Это — нечто особенное.       Миссии сопровождались угрозой. В Академии требовалась дисциплина и строгость.       Но когда есть только сенсей и его команда… Появляется что-то ещё. Что-то, объединяющее их. Что-то свое.       …как то купание в реке, во время возвращения в Коноху…       Он ведь это помнил. Тренировки вчетвером. Посиделки после них. Минато, совсем молодой, но уже не по годам опытный и мудрый. Терпеливый… переживающий и радующийся за своих детей. Искренне пытающийся научить. Помочь… пусть его поступки привели к известным последствиям. Он пытался делать то, что считал правильным.       Наверно, ему и самому было невыносимо больно терять Обито и Рин… Какаши тогда мало об этом думал. Наверно, Минато чувствовал себя ужасно, зная, что бросает Какаши одного. И бросает Наруто… родного, долгожданного сына… А еще, должно быть, он знал, что и его любимая женщина умрет… и сам себе подписал смертный приговор…              Может, не один Какаши так много страдал?..       Но… стоило ли оно того? Зачем им переживать так много боли? «Командная работа» для него — ключ к спасению. К бегству… Как невыполнимое условие непроходимого испытания. О котором эти дети всё равно не догадаются. Но…       Почему-то ему так сильно казалось, что Минато смотрит на него сейчас. Смотрит и улыбается. Так, как будто бы думает нечто похожее. Думает, что теперь ученик оказался на его месте. Но думает… разве ж со злорадством? Нет, точно нет…       «Ты никогда не будешь к этому готов», — звучал в его голове голос. Кажется, голос Минато. Или ему так хотелось думать. Какаши уже не помнил голос сенсея…       Но… «никогда не будет готов». Так и есть. Никто никогда не «готов» к боли. К смерти, к потерям. Не готов брать на себя огромную ответственность…       «Ты боишься, что они снова разобьют тебе сердце», — так прошептал ему Минато. Тогда. Когда Какаши сидел на его могиле год назад, в полудреме. Слова выветрились из памяти, но въелись в душу. Вспомнились теперь.        Боялся. Конечно, боялся. До смерти. Так, как не боялся на предельно опасных миссиях.              Он наблюдал за детьми издалека, из-за кустов, пока они обедали у столба с привязанным Наруто.       Он молился. Но голоса путались в голове. Как и направленность этой молитвы…       Не надо. Оставьте его одного. Он не вынесет этого. Не сможет снова к кому-то привязаться. Не сможет стать сенсеем, наставником… а о большем не хотелось даже и думать…       Не сможет. Снова провалится. Так оставьте же его, пожалуйста.       Пожалуйста, пожалуйста. Оставьте его умирать в одиночестве. Как оставили его все. Те люди, которые стали для него почти что семьей…              Обито, Рин… Разве ж теперь они улыбались ему? Они, погибшие из-за него? У них не было причин радоваться за него. Не было причин… смотреть на него с улыбкой, сейчас. Так, словно они не отдали свои жизни за него. Словно ценность его жизни не настолько завышена…       Но они словно были рядом. Стояли, смотрели. От их ощущения — такого ясного, как наяву — тяжелели глаза, щипали…       И Минато тоже был рядом. Не так, как в бреду. Как в давних снах и фантазиях.       Он был тут. Смотрел с горы Хокаге, или с неба… из сердца.       Рядом. Они все были рядом с ним. Вместе с запахом нагретой солнцем земли тренировочной площадки — из детства. До войны…       И все разом повернулись к столбам. И Какаши тоже смотрел туда. И не верил.              Нет. Этого не может быть. Этого не должно было произойти. Эти дети… ослушались приказа?..       Простого приказа «не кормить Наруто». Банального приказа, звучащего так нелепо на фоне всех остальных приказов, которые отдавал Какаши.       …зачем, зачем только он дал им еще один шанс…       «Посмотри, — говорил ему Минато с такой привычной улыбкой. — Они стоили твоей веры».       Нет… но разве ж он мог допустить даже мысль?..       Саске. Этот сгусток тьмы — такой же, как и сам Какаши… Он был инициатором. Он почему-то решил рискнуть своим будущим. И почему-то решил накормить товарища… может, из корыстных побуждений, для достижения собственной цели, но… факт есть факт.       И Сакура тоже. Сакура, слепо повинующаяся Саске… кажется, как и сам Какаши когда-то очень давно, готовый сделать что угодно ради любимого…       Ослушались. Отдали свою еду Наруто.       Дураки, дураки, зачем… они сами не знают, что делают…       Но за спиной он чувствовал присутствие. Чувствовал тепло. И сладость воздуха, пахнущего детством. Пускай порой ему казалось, что такого периода как «детство» в его жизни и не было…       А он был. Тогда. Вместе с его командой…       Его командой, которая и сейчас стояла рядом, прямо за ним. Обито, Рин… Минато.       Галлюцинации?.. Подтверждающие то, что ему никак нельзя быть сенсеем?.. Может, сказать об этом врачам?.. И тогда ему точно не дадут учеников…              Бежать, бежать прочь… от будущего. В котором вряд ли его ждало что-то, отличающееся от прошлого.       Но… что-то толкнуло его. Так сильно и уверенно. И он рванул вперед. Быстрее, чем летели за ним мысли.       Потому что с каждым шагом это ощущение только усиливалось. Сладковатый запах беззаботного детства, похожий на аромат осенней листвы. И запах прогретой солнцем земли… Живые запахи.       Живые.       Вокруг еще была жизнь. Прямо перед ним. Всё ближе, ближе…       Ощущение его команды. Такое, как раньше. Как путешествие в прошлое…       Нет. Это ощущение шло не из-за спины. Ощущение… его команды.       Команды, перед которой он теперь стоял.       Его новой команды.                     — Ты смог, Какаши, ты всё-таки смог! — Гай, наконец, прекратил его трясти, и мужчина устало лег обратно на скамейку.       — Что я смог?..       — Ты прошел свой же экзамен!       Голова не переставала гудеть. Какаши прикрыл глаза и тёр виски. Пережитый день казался размазанным сном, который соскребаешь из глубин памяти утром.       — Этот экзамен был для них, не для меня.       — А твой экзамен был в том, чтобы в них поверить!       Так говорил ему и Минато… нет, не «Минато», а галлюцинация. Или его собственный внутренний голос…       — Да я в них и не верил. У них не было шансов. Это просто… бред какой-то. Стечение обстоятельств.       Гай же сиял так… как, в принципе, сиял по любому поводу.       — Ну, хватит, хватит уже! Ты же рад. Ты так давно этого хотел, неужели сам не помнишь?!       — М, нет. Я помню. Но я не «давно этого хотел». Скорее… «когда-то давно я этого хотел». А потом перестал. Только всем почему-то на мои хотения плевать. Впрочем, как и всегда…       — А Наруто?! — теперь друг казался совершенно изумленным.       — А что — Наруто? Наруто как Наруто. Он… — Какаши со вздохом приподнялся на локте, а потом снова сел. — Знаешь, я знаю, что он — сын Минато. Помню об этом. Но… я больше не чувствую этого. Мне как-то… ну… всё равно. Да, визуально вроде у них что-то общее есть, но он — далеко не копия Минато. Ну и… Саске этот. Он тоже вроде напоминает мне Итачи, но внутри они абсолютно разные. Хотя… я и не знаю, каким Итачи был, да и пошел он… А всё это… просто какой-то огромный прикол. Надеюсь, боги сейчас хохочут. И Третий вместе с ними.       — Почему?..       — А зачем надо было отдавать мне их обоих?       — Потому что ты был знаком с их родней, разве ж нет?       — И что? Я чуть не сдох от «знакомства» с их родней. Толку-то… Эти дети для меня — чужие люди.       Гай же вдруг обернулся, недовольно сдвинул густые брови и стукнул Какаши по груди, заставив согнуться от боли и неожиданности.       — Да ты что, охренел?.. — прокряхнел мужчина, кашляя из-за того, как внезапно из него вышел весь воздух.       — Впусти их в свое сердце, Какаши! Верни свою «силу юности»! Она должна течь в тебе, а ты ее не впускаешь!       — Ну да, а если ты пробьешь во мне дыру — «сила юности» прям польется…       — Ты же на самом деле рад, я знаю! Поэтому!.. — теперь уже Гай подскочил на ноги. — Тренируй своих учеников усердно, чтобы потом они могли соперничать с моими! Как команды вечных соперников!       Какаши выпрямился, откинулся к спинке скамейки, против воли чувствуя себя пристыженным. И пожал плечами, пытаясь оправдаться.       — Ты-то со своими уже сжился за год. Да и они у тебя не первые…       — И что? Хочешь сказать, мой вечный соперник будет сидеть тут и ныть? Утри сопли, Какаши! И впусти их! Вот где сейчас они, а где ты?       — Они… скоро придут на тренировку, наверно. Что там, кстати, по времени?.. — он сунул руку в сумку за карманными часами. — Ох, кажется, я должен был прийти к ним час назад…              Этой ночью он не мог уснуть. Тоже. Вообще со сном стало еще хуже, чем было. Организм препятствовал засыпанию, мысли становились всё более вязкими, тяжелыми для обрабатывания, а от снотворного уже тошнило…       Он изучал этих детей. Пытался, по крайней мере. На тех нескольких первых тренировках. Пытался разглядеть их — заново. Пытался понять про них что-то кроме уже известных ему фактов. Пытался разбудить в себе сенсейское чутье. Чтобы понять, чем он может им помочь.       Вот только всё внутри молчало.       Но он ведь… уже был сенсеем, когда-то очень давно, в другой жизни. И сам когда-то был учеником…       И так уже бывало, много раз. Раньше. Когда он точно так же сидел у костра. Переводил взгляд от страниц книги на огонь. Пока его команда спала…       …только с ним всё равно сидел кто-то еще… Минато… а потом Итачи…              Сейчас же они с подопечными ночевали прямо в лесу, на тренировочной площадке. Это он вспомнил из собственного опыта.       Лучший способ подготовить их к выходам из деревни на миссии. Дети ведь привыкли спать дома, в теплой кровати. А лес за стенами Конохи — куда страшнее и опаснее. Поэтому правильнее всего было начинать уроки выживания в новых условиях с меньшим психологическим давлением. Чтобы во время реальной миссии это не стало для юных шиноби стрессом.       Нужна привычка. Пусть выработается в нормальных условиях.       Этому он еще мог их научить. Потому что просто копировал уроки своих мудрых учителей.       А сам смотрел на колыхание огня. Мог бы поспать. Это было безопасно. Не как на заданиях, когда нужно дежурить…       К нему приближались шаги. Тихие, но не крадущиеся.       Пошатываясь, к костру подошел Наруто.       — Ты чего не спишь? — спросил мужчина почти строго, не поднимая глаз от книги.       — Да мне как-то не хочется, — прозвучало не шибко убедительно. Мальчик потоптался и неуверенно примостился рядом. — И вы тоже не спите…       — Ага.       Тишина продлилась несколько давящих секунд. Мысли в голове напряженно застыли. Наруто потянулся, пытаясь ненавязчиво заглянуть ему через плечо.        — А что вы читаете?       — Ну, тебе неинтересно будет, — отметив, что в открытом развороте нет ничего неприличного, Какаши развернул книгу к ученику. — Хочешь, сам почитай?       Взъерошенный Наруто сонно моргнул, всматриваясь в страницы, но покачал головой, как и ожидалось.       — Да нет, не хочу. Просто вы всегда так увлеченно читаете… Вам самому-то не скучно?       — Нет, мне не скучно. Может, ты потом тоже полюбишь читать, когда подрастешь, — хотя мысленно подумал «это вряд ли». Наруто же пожал плечами — его усталость была очевидна. Он сидел рядом, смотрел в огонь, медленно моргал. Сил в нём вообще не должно было остаться, учитывая то, как Какаши загонял их на тренировках.       Однако, заметив как Наруто опасливо косится куда-то в кусты, мужчина догадался:       — Тебе страшно?       — Нет! — тут же тонко выкрикнул мальчик, но сразу притих и забубнил. — Вовсе не страшно, совсем ничего страшного. Саске, вон, дрыхнет, и Сакура там тоже… И мне не страшно, я просто не устал еще.       — Ну-ну, — Какаши всё-таки захлопнул книгу — от нее не было никакого толка. Воспоминания скребли его изнутри. Но не те воспоминания, которых он ожидал. — Это нормально, что тебе страшно. Ты ведь раньше не ночевал в темном лесу, так?       — Ну… да, — мальчик насупился.       — Поэтому это и входит в часть тренировок. Невозможно не бояться того, чего ты никогда не делал. Мне тоже было не по себе на первых ночевках.       — Чего, серьезно? Вам?.. — он снова потер глаза.       — Да, я тоже когда-то был ребенком, представь себе.       — О-о…       — Да, — на этом следовало бы умолкнуть. Но здравым умом он предположил, что если не успокоить ребенка сейчас, эти посиделки могут затянуться на неопределенный срок. — Я тогда был даже младше тебя.       — Когда стали генином? — борясь с сонливостью, Наруто заглянул ему в лицо.       — Генином я тоже стал раньше тебя, но это было еще до Академии.       — Вы что, один в лесу сидели, без сенсеев?       — Нет, не один. Меня всему обучил мой отец, — именно об этом и были его мысли. О своем самом первом учителе, который и вложил в него все базовые знания. Который и развил его таланты… который и сделал его «гением», возможно…       — Здорово, — вздохнул мальчишка, вяло трогая край своей футболки. — Тогда вам точно было нечего бояться.       — Да… — вырвалось само, слишком откровенно.       — А я не знал своего отца… — тоскливо продолжил подопечный. «Зато я его знал, слишком хорошо…» Какаши промолчал: даже не представлял, что тут можно сказать. Попросту боялся развивать эту тему. Боялся расстроить ребенка, боялся неправильно выразиться — он же совсем не умел разговаривать с детьми… А Наруто, медленно моргая, добавил:       — Но мне тоже нечего бояться.       И вдруг привалился к боку Какаши. Заставив обмереть. Перестать дышать. Перестать жить.       Мужчина очень медленно повернул голову, опасаясь резких движений. Посмотрел на мальчика, пытаясь поверить своим глазам.       Наруто прислонился головой к его руке, пониже плеча. Его глаза были закрыты — он устал, конечно, устал, особенно с непривычки, еще и в позднее время…       Тепло. Тепло маленького, жмущегося к нему тельца. Которое, видимо, пригревшись, смогло расслабиться.       «Но мне тоже нечего бояться».       Он имел в виду… что? «Тоже нечего бояться»… с сенсеем? Который за несколько дней в одной команде не сказал ему ни одного доброго слова?..       Какаши начал отводить руку назад. Хотел аккуратно отодвинуть мальчика, может, разбудить. Не надо этого. Не надо такого. Пусть будет где-то там, далеко, на своем спальнике…       Но Наруто только покачнулся и вовсе сполз вниз. Не открывая глаз, опустился головой на его колени — плавно, мягко, совершенно естественно…       …как делал много раз, годы назад…       Мужчина обмер, напряженные руки застыли в воздухе.       Ничего сверхъестественного. Уставший ребенок просто испугался темноты. И пришел к единственному взрослому, который оказался рядом, волей судьбы. Поэтому и успокоился. Потому что доверял…       Неужели? Правда доверял?..       Наруто дышал, ритмично, приоткрыв рот. На его лице играли отсветы огня. И Какаши слушал его дыхание в тишине леса. В шуршании ветра, в шорохе ветвей, в треске костра его дыхание звучало громче всего.       Закрыть глаза. Заткнуть уши. Не видеть, не слышать, не чувствовать…       Руки опустились. Одна легла на плечо — маленькое, худое плечо. Теплое.       От прикосновения мальчик шевельнулся. Может, проснется, уйдет?..       Но не проснулся. Только чуть повернул голову. Тогда Какаши заметил, что из спутанных волос мальчишки, у виска, торчал лист — может, попал туда из-за возни с Саске на тренировке, а, может, пока он пытался уснуть…       Да и ладно, пусть торчит. Не его дело…       …прям как тогда, когда Наруто тоже валялся в грязи, весь в листьях, прибегал к нему, прижимался, жмурился, пока Какаши со смехом вынимал листья и траву из его непослушных волос…       «— Спасибо, Неко-чан!»       «Неко-чан»… Интересно, он помнит? Вряд ли, маленький же совсем был. Какаши и сам-то с трудом помнит. Может, и не было ничего. Может, это всё один большой сон. В любом случае…       Не трогать. Не дышать. Не чувствовать.       Только не снова. Не снова…       Но, не выдержав, он осторожно взялся за самый кончик листа. Медленно потащил, стараясь не сломать лист, чтобы не пришлось еще дольше возиться.       Наруто потянулся сквозь сон, махнул рукой, будто пытался отогнать комара от лица. И коснулся пальцев Какаши, которые только-только успели выпустить лист.       Какаши моргнул. Глядя на маленькую ручку, которая так и замерла, легла в его ладонь.       …а когда-то мальчишка поймал один его палец своей крохотной ручонкой… когда было сложно поверить, что эта ручонка — настоящая… двенадцать лет назад…       Наруто.       Это же… Наруто.       Какаши стиснул зубы. Зажмурился. Грудь сдавило. Изо рта едва не вырвался всхлип — не вырвался, конечно. Да и глаза не щипали. Не щипали… потому что они горели от слёз.       Это Наруто. Тот самый Наруто. Его Наруто. Ребенок Минато. Да просто — ребенок. Который всё еще верит ему — просто так, слепо, хотя и знает своего «сенсея» меньше недели.       Не заслужил, не заслужил… он не заслужил такого отношения… Какаши сам не заслужил всех этих людей вокруг себя…       В груди болезненно сжималось… сердце. Его настоящее сердце, живое и бьющееся. Которого, кажется, еще не было там, когда по его грудной клетке ударил Гай…       Но теперь уже Наруто беспокойно заерзал. Приоткрыл глаза… распахнул их, ойкнул и тут же выбрался из его рук, сел рядом.       — Ой, это… простите…       — Ничего, — проговорил мужчина, пусть из него и вырвался лишь хриплый шепот. Но мальчик не обратил внимания — он толком и не проснулся, потому что снова начал клевать носом.       Это было так смутно знакомо… сквозь годы назад.       Их первый разговор наедине, не в рамках тренировок — сейчас. И… их последний разговор, тогда…       «Когда ты выпустишься из Академии. Тогда я точно-точно вернусь. И я смогу забрать тебя с собой».       И ведь не соврал.       Лицо болело. От улыбки под маской.       «Я сдержал обещание, Наруто. Я сдержал обещания для вас обоих».       Что-то внутри было не так. Тело ему больше не принадлежало. Казалось, что и разум — тоже. Запахи ночи вбивались в нос. Запах свежести, зелени, прохлады. Свободы. В легкие помещалось так много воздуха.       А мальчишка снова дремал на его плече.       — Пойдем-ка спать, — проронил Какаши, поднимаясь, придерживая подопечного. Потом осторожно подхватил его на руки. Тяжеленький — конечно, ведь ему уже не пять. Далеко не пять… а целых двенадцать. Да и ростом Наруто уже ему по грудь. Но… еще такой ребенок.       Какаши отнес мальчика к его месту, уложил на спальный мешок, укрыл.       — Вы только тоже ложитесь, — вдруг попросил Наруто, очень тихо.       — Конечно, сейчас лягу. Если будет страшно — буди, хорошо? — в собственном голосе проскакивали какие-то непривычные нотки. Забытые…       — Угу, — мальчик устало, но благодарно заулыбался. Такой знакомой, родной улыбкой, даже в темноте. — А им не говорите, ладно? — и указал взглядом на своих товарищей.       — Не скажу. Спи, Наруто.       Какаши оглядел двоих других учеников. Сакуру, которая свернулась в клубок, укрывшись одеялом практически с головой. Саске, который спал более спокойно — наверно, по сравнению с тем, что он пережил, это было мелочью.       Его ученики. Его дети. Которые могут спать без страха в лесу, потому что знают, что с ними есть взрослый человек, который их защитит.       Подавив вздох, мужчина вернулся к костру. Потушил огонь. Взял свой спальник, который сначала развернул там, в отдалении, и перенес его ближе. Разложил рядом с подопечными. Заметил в темноте, что Наруто, оказывается, наблюдавший за ним всё это время, успокоенно опустил голову на подушку. Волновался… Какаши помахал ему — просто так, чтобы обозначить, что он его понял. И разглядел ответно поднявшуюся и вяло помахавшую ручку — всё равно маленькую ручку.       Они же дети. Всё еще дети. Дети «нового мира», пусть и прошедшие через свои кошмары. Дети…       Он поднял голову, на черное небо, выглядывающее из-за верхушек деревьев. Видел звезды — так ясно. Как, кажется, не видел их давно. И месяц — яркий. И, казалось, сами звезды шелестели этой ночью. Успокоительно, умиротворенно. Словно говорили с ним. Их послания передавал ветер, свежий, приятный. Играл в его волосах, точно ему на голову легла рука… большая рука…       Какаши закрыл глаза, чувствуя, как из-под век выскальзывают горячие слёзы — тоже давно забытые. Скользят, впитываются в маску. А рот всё еще раскрывается в улыбке — легкой, радостной…       Он жив. Жив. Приложил руку к груди. Чувствуя под ней стук. Гулкий, бодрый. Готовый жить дальше.       Сердце… его сердце.       Он снова бросил взгляд на притихшего Наруто, зарывшегося в одеяло.       Наруто тоже сдержал свои обещания.       Откинувшись к подушке, Какаши так и смотрел на небо. И, вслушиваясь в мерное дыхание детей — так близко, — заснул совсем легко.