Через бесконечность в невозможное

      Проблемы Арсения с социализацией частенько вылезали ему боком, процесс обзаведения друзьями казался ему странным, неловким и нарушающим его спокойствие, поэтому чаще он просто выходил во двор, чтобы мама не тревожилась, и забивался на скамейке где-то в дальнем углу, читая книжки одну за другой, пытаясь удовлетворить свой голодный детский разум новыми знаниями и словами. Возвращался он аккурат ко времени обеда, чтобы мама, опять-таки, не выходила во двор искать его и не поняла, что он все это время хикковал в закутке для старух-сплетниц. Для его детского мозга план был надежный, как швейцарские часы, однако Арсений не учел, что местные сплетни когда-нибудь коснутся и его. Однажды он в очередной раз вернулся с прогулки, пряча книжку под курточку, и хотел уже было ретироваться побыстрее с прохода, чтобы спрятать ее, как его остановила мама. Мама долго на него смотрела, а затем с невозмутимым видом спросила, не хочет ли он привести кого-то из своих друзей как-нибудь в гости на чай. Маленький Арсений сразу все понял и еще больше врать не стал. В свое оправдание он признался, что ему сложно дается подпускать кого-то близко к себе в эмоциональном плане, а про физический так вообще стоит забыть, он не доверяет людям, а они не хотят с ним связываться, потому что боятся по незнанию. В этом плане ему проще было настраивать связь с главными героями романов, с которыми он точно мог себя ассоциировать, и помечтать о встрече и разговорах с ними. Мама тогда лишь глубоко вздохнула и крепко обняла Арсения, она гладила его по голове своей большой заботливой рукой, а потом предложила позвать на чай тетю Тамару из соседней квартиры. Ее он любил и уважал, эта уже немолодая женщина частенько сидела с ним, когда мама работала, и поэтому они сильно сдружились. Вообще со временем он чаще стал общаться со многими пожилыми соседками, из-за чего ему казалось, что его ментальный возраст давно перевалил за сорок. Словарный запас у него также стал старперским, что в социальном плане ему плюсов не давало. Ко всему прочему, мама подарила Арсению его первый серьезный блокнот, сказав, что он может в любой момент делиться всеми своими мыслями с ним, если у нее не будет возможности его послушать. Арсений до сих пор хранил его как талисман и везде возил с собой.       Алена была одной из первых среди его сверстников, с кем ему удалось установить нормальный человеческий контакт, но оно и немудрено — она его соулмейт, тут волей-неволей дистанцироваться не получится. Однако в этом случае ему даже не пришлось выдавливать из себя желание находить общий язык и иметь телесный контакт. С телесным контактом все сложилось куда лучше: это был его первый раз во всех смыслах, и Арсений понял, что с правильными людьми иметь связи не так уж плохо, всего-то надо было дождаться «своего» человека. С Аленой он впервые в жизни почувствовал себя живым: свежая молодая кровь, минимум разговоров о здоровье и таблетках и больше о будущем, прошлом, книгах и писательстве, их интересы совпадали во всем. Арсений не мог поверить, что такому нелюдимому задроту, как он, выпало счастье иметь такого соулмейта и просто близкого человека.       Затем он проделал подобный трюк с Сережей, хотя там больше Сережа с ним что-то провернул. Однажды они просто встретились на первом курсе и, сцепившись ручками, поехали вместе по дороге жизни. Сережа не воспринял всерьез весь Арсеньевский пафос, сказал, что он забавный и что он как-нибудь его еще найдет для своих личных дел, когда они повздорили на распределении курсов, ведь такой контакт нельзя проебывать просто так. Потом оказалось, что их и вовсе заселили в одну комнату. Судьба не оставила Арсению возможности не подружиться с Сережей Матвиенко — будущим светилой мира adult литературы.       У Попова был во всех смыслах сложный характер. Пока он общался с людьми старше его лет на сорок, это сложно было демонстрировать, там ему не давали даже слова плохого вставить, да и как-то не хотелось расстраивать милых тетушек, но как только в его жизнь вошла Алена и его отпустило, Арсений как с цепи сорвался. Его словарный запас пополнился главой со старым добрым русским матом, скромность выветрилась как осенний воздух, а проблем только прибавилось. Арсений не следил за своей речью и поэтому постоянно нарывался на неприятности от кого попало. Косой взгляд, случайное слово или нечаянное касание его плечом— все, Попова было уже не остановить. Причем нарывался он всегда с особой удачей и филигранной точностью: за все время он ни разу не встрял в драку, но почти всегда был на грани, и либо его успевал кто-то оттаскивать, либо на него просто не решались нападать. Как оказалось, иметь внешность задохлика не всегда было минусом.       С тех пор как в его бренную жизнь вошел Шастун, Арсений начал ходить по самому краю своей удачи. Изводить его было забавно, но опасно, он никогда не знал, чего от него можно было ожидать, потому что тот вел себя так же, как он — непредсказуемо и хаотично. До его появления Арсений никому не давал к себе прикасаться, даже когда нарывался, но тут Антон, наплевав на весь его комфорт и его стены, скрутил его и прижал к холодным плитам многоэтажки, пока Попов не успел опомниться. Шастун смог приблизиться к нему настолько, насколько никому не позволялось, увидел его таким беспомощным и открытым, совершенно не готовым к драке, и, вероятно, сделал правильные выводы, что уже не такого задохлика, но все еще не готового к драке Арсения можно спокойно запугивать и пиздить в подворотне. Но ничего не случилось. Шастун просто отпустил его и ушел, отшатнувшись как от прокаженного. Арсений еще никогда не был в таком замешательстве. Возможно, у этого инцидента должен был быть отложенный эффект, и Попов получит пизды внезапно и максимально болезненно где-нибудь за углом в дальних закромах общаги, но и этого не случилось. Они не пересекались уже неделю, и тревога Арсения понемногу начала отступать.

***

      За всем этим волнением из-за случившегося Арсений совершенно забыл, что нужно проводить время с близкими, а не ходить оборачиваться и думать, откуда тебе прилетит пизда. Его мозг активно работал на благо его будущего и иногда совсем немного паниковал, из-за чего в нем совершенно не оставалось места для Алены или кого-то еще. Арсений болезненно осознал, что не ходил с ней вообще куда-либо, не говоря уж о свидании, уже больше недели, да и разговаривали они за последнее время всего пару раз, и то на тему учебы. Ему срочно надо было исправляться, а то он сам себя уважать перестанет.       Как только закончились пары, Попов, недолго думая, сразу помчался в общагу караулить Алену с сюрпризом (сюрпризом был он сам), однако караулить не пришлось: она уже была в комнате и безмятежно валялась в кровати, залипая в телефон, а где-то рядом лежалроман Джеффри Евгенидиса «Девственницы-самоубийцы», который она читала на досуге, чтобы разгрузить голову. Женская душа — загадочная штука. Алена бросила на него скучающий взгляд и вернулась к телефону, после секундного осознания она резко обернулась и уставилась на него во все глаза: — Мне на секунду показалось, что пришла соседка, ты что тут делаешь? — если честно, Арсений не мог разобрать, была ли это предъява или искреннее неподдельное удивление. — Пришел исправляться. — Арсений, я же тебе уже говорила, что не сильна в твоих шарадах, давай ближе к делу, — она говорила ему об этом тысячи раз, и он тысячи раз забывал, потому что привык со всеми изъясняться тайнами и полуправдой, чтобы лишний раз не лезли в душу, и иногда забывал переключаться на нормальный режим. — Хах, да, точно, прости. Я тут поймал себя на мысли, что совсем выпал из жизни даже для близких людей, я это не люблю, даже если все это само происходит. Поэтому я решил исправить положение и предложить тебе сходить куда-нибудь, допустим, на свидание. Что думаешь? И прости меня, я иногда таким себе парнем бываю.       Арсений склонил голову, готовясь посыпать ее пеплом из-за чувства вины, но в ответ услышал лишь смешок, а затем комнату заполнил звонкий девичий смех. — Ну ты и дурила, Арсений, мы как будто с тобой недавно знакомы. Я хорошо тебя знаю и все прекрасно понимаю, что бывают моменты, когда тебя невозможно оторвать от твоей гиперфиксации, поэтому я просто жду, когда ты из нее выйдешь, чтобы попасть в окошко твоей свободной жизни. Если ты тут, то это окошко открылось. Конечно, я только за, особенно если ты зовешь меня на свидание. Думаю, в выходные можно будет что-нибудь устроить, так что не забудь, ведь ты сам предложил, а я тебя за язык не тянула, — Алена озорно подмигнула ему, ожидая реакции. — Спасибо, что так хорошо меня знаешь, — Арсений нарочито театрально склонился в поклоне. — Выходные — это хорошо, это прекрасно, я со всем согласен. Если мы обо всем договорились, то я, наверное, пойду, не буду тебе мешать, да и соседка твоя скоро придет, — не дожидаясь ответа, Арсений развернулся к двери. — Арсений, — Алена создала такую паузу, за которую Попов успел остановиться, обернуться и уставиться на нее в ожидании. — Раз пришел, полежи со мной немного, мы и правда давно не виделись.       Без лишних слов он скинул с себя верхнюю одежду и обувь, завалился к ней в кровать, сгребая в объятия. Они лежали так довольно долго, не произнося ни звука, пока просто не заснули.

***

      Антона нельзя было назвать полноценным интровертом, потому что в своих компаниях он всегда был заводилой, и если его что-то действительно перло, он становился лидером в том, что он делал. Если хотел, конечно. Однако для всех остальных он оставался слегка невзрачным интровертом-великаном, неизвестно как хапнувшим небольшой популярности, из-за которой его зачем-то постоянно звали на тусовки. Видимо, ждали, что он перехватит инициативу на себя и будет всех веселить, но он был просто чилловым парнем и хотел сидеть на своем диванчике и втаптывать пивасик один из другим, желательно с Позом и Журавлем под боком. Если бы это касалось только дружеского контакта, то можно было бы как-то это все пережить, главное — найти пару корешей лет в 15-18 и двигаться с ними по жизни на расслабленных движениях. Но в отношениях он был совершенно таким же. Единственный раз, когда он был максимально сосредоточен на том, чтобы не ударить в грязь лицом, был во время его первой школьной любви. В тех отношениях он вкладывался как никогда, копил деньги со школьных обедов и провожал эту девочку на другой конец района. Ее звали Нина, и он запомнил это имя навсегда. На все дальнейшие отношения его энтузиазм отрезало как серпом по яйцам: он был, мягко говоря, аморфным в них, и больше радовался, когда они тусили дома вдвоем. Дольше пары месяцев такие отношения не держались. Возможно, в следующей жизни, когда Антон станет кошкой, он будет более обходительным партнером. В отношениях с Ирой он не мог позволить себе ебланить постоянно, потому что звание соулмейта обязывало, иначе он бы просто подставил их обоих, но это всё все равно давалось ему с трудом.       Антон много возникал и ворчал на тему свиданий, говорил «посмотрим» и «может быть» и в итоге все равно шел как миленький, потому что на самом деле, глубоко в своем разуме, где еще теплились надежды, он понимал, что другого разнообразного способа проводить время вместе еще не придумали. Именно поэтому сейчас они идут по торговому центру с вайбом, мало похожим на свидание: Ира ходит и как ребенок рассматривает все витрины, заходя в каждый магазин, а Антон понимающе кивает и молча волочится следом. На самом деле они собирались заняться тут чем-то интересным, но пока еще не придумали, чем..       Чтобы как-то занять свой разум, а не просто гонять пустоту в голове, он стал прокручивать последнюю встречу с Поповым на той злосчастной вечеринке. С одной стороны, он считал, что поступил правильно, не вписавшись в очередную бессмысленную драку, которая закончилась бы таким же бессмысленным мордобоем, лишним вниманием толпы и криками девчонок, которые бы потом еще полоскали им мозги ближайшую неделю, а с другой — ему начало казаться, что он зря стушевался и надо было вмазать Попову по самое не балуй для успокоения. Однако что-то же его все-таки остановило. В моменте, когда Антон собирался хорошенько прописать Попову между глаз, он внезапно в них утонул, причем непонятно, был ли это бросок веры в бездну самого глубокого морского ущелья, или ощущение, похожее на пробуждение ночью от сонного паралича: ты смотришь в темноту, и темнота смотрит в тебя. Шастун никогда, ни при каких обстоятельствах не смотрел сопернику в глаза во время драки, потому что знал, что для него это будет автоматический проигрыш и потеря контроля над ситуацией, но тут просто не смог оторвать взгляд. Открытость и уязвимость Попова пробрались ему за загривок и вцепились в мозг длинными пальцами, превращая Антона в кашу из ступора и непонятно откуда взявшегося смущения. Страшно, очень страшно, если бы Антон знал, что это такое, но он не знает, что это такое, и поэтому недоумевает.       Выходя из очередного магазина и готовясь начать выпрашивать пощады и перерыв на какао ака смачно объесться где-нибудь уже, он услышал радостные крики, и его предчувствие забило тревогу. И не зря. Напротив него развернулась картина, которую он видел уже тысячи раз: Ира и Алена, вцепившись друг в дружку, прыгали вокруг своей оси и визжали от радости и неожиданной встречи. Как говорится, нет худа без еще большего худа, и рядом с этим безумным цунами Антон заметил кислую мину Попова, того самого, которого он полоскал в своей голове последние минут двадцать. Арсений пялился на него своим заносчивым ебалом, которое, пока он на Шастуна смотрел, начало скукоживаться прямо на глазах, как ZIP-файл. При взгляде на это шоу мимических морщин все, что Антону хотелось сделать, — это забрать все свои слова назад нахуй и вмазать ему прямо сейчас при всех. Они довольно скупо поздоровались: — Привет, — Антон повторяет про себя, что делает это из вежливости и не более. — Ага, — Арсений не удосуживается даже поздороваться с ним полноценно. Чаша весов Антонова желания распустить руки начинает кренить вниз.       Пока они разыгрывали немую сцену, девчонки уже устремились в очередные магазины, в которых сразу зарылись в платья, кофты, юбки. Бесконечные фотографии из примерочных, хихиканье и «подержи вот это и вот это», и «ну, что думаешь?», пока они с Поповым стояли как истуканы у очередной примерочной, утопая в горах одежды. За все время этого испытания они ни разу не обмолвились и словом друг с другом, только Антон иногда поглядывал на Попова, а тот в ответ закатывал глаза, даже не удосужившись посмотреть в его сторону. Когда ходить по магазинам надоело уже даже девушкам, компания направилась к небольшому островку с аттракционами. Набрав кучу жетонов (кому сколько в руках поместилось), они двинулись всей стайкой к каждому автомату.       Первым на очереди был традиционный хоккей, парни уступили пальму первенства девушкам, и те приняли предложение с огромной радостью. Ребята распределились на команды, и парни заняли каждый свое место в команде поддержки. Крик стоял отменный, Алена вошла в такой азарт, что звук ударов по шайбе было слышно на весь зал, пару раз даже шайба вылетала за пределы стола. Громче Алены кричал только Антон, который как мог старался поддерживать Иру в ее победе. Следующим был баскетбол, тут Антону не было равных, поэтому интерес у всех быстро прошел. В аттракционах, где надо было соревноваться в заезде, участвовали исключительно парни и в полной тишине, слышно было только пыхтение и тихий матерный бубнеж с обеих сторон. Победил Арсений, и, видимо, это была месть за баскетбол. Один-один, получается. После череды мелких развлечений они все вместе направились к Биг-Бену, чтобы от души наораться, все были в восторге, один Попов ушел оттуда весь зеленый, как плесень.       Вдоволь нагулявшись, они своей маленькой кучкой направились в ближайший бар, дабы перекусить и восполнить баланс пива в организме. Антон прекрасно знал этот бар и часто тут бывал, а все потому, что официантом в нем работал его старый кореш по фамилии Зинченко, который периодически наливал ему бесплатно по старой памяти. Правда, сегодня он его не наблюдал, и любезная официантка, которую он видел в первый раз, сообщила, что Зинч выходит в вечернюю смену, которая начнется через пару часов. Что ж, рановато они сегодня, видимо, бесплатное пиво Шастуну не получить. Настроение сразу как-то подиспортилось. Первым курсом компания сразу заказала большой сет из закусок к пиву: Антон предпочел светлое нефильтрованное, Попов какой-то ягодный сидр, а девчонки взяли себе по коктейлю и продолжили что-то настойчиво обсуждать. Кажется, это была очередная мега-университетская сплетя, которая, по слухам, могла отразиться на всех учащихся. Парни по-прежнему продолжали настойчиво держать обет молчания, что интересно, ведь они провели полдня бок о бок.       После пары бокалов пива и кучки крыльев, которые он съел практически соло, не дав возможности кому-то еще их попробовать, Антон решил, что ему срочно надо отлить, и тактично удалился в уборную. Момент облегчения не заставил себя долго ждать, теперь пришло время для второго захода. Пока Шастун ополаскивал руки, то думал лишь о том, как же хорошо, что Попов смиренно продолжает держать свой рот на замке, того глядишь и вечер не так плохо пройдет, даже несмотря на эту пренеприятную встречу. Закончив с мытьем и сушкой рук, Антон направился к выходу, он продолжал витать в облаках и не сразу заметил, что на выходе ему что-то препятствует. Арсений Попов собственной персоной, стоя в дверях, уничтожал его взглядом, как бы намекая, что пора бы уже съебаться с прохода и дать ему пройти.       Ситуация выглядела одним из тех неловких случаев, когда каждый порывается выйти и в итоге просто стоит и дергается из стороны в сторону, сгорая со стыда. В конечном счете Антон так выбесился, что, благополучно забыв про свое терпение, прорычал «тебя что, в твоем институте благородных девиц не учили, что сначала надо пропустить выходящего, и только потом заходить?». Попов в своем упорстве, оказывается, непробиваем, глаза он закатил настолько, что можно было почувствовать, как они обогнули землю, и сделал еще одну попытку пройти в уборную. Антон тоже не пальцем деланный и со своей позиции съезжать не намерен, поэтому он продолжает врастать в пол на проходе. Они какое-то время продолжают играть в гляделки, мысленно ставя на то, кто первый сдастся и чей взгляд мощнее сжигает. Попов сдается первый.       С каким-то яростным рыком средних размеров зверька он толкает Антона спиной внутрь уборной, из-за чего тот пятится и со всей дури ударяется о раковину, но под действием адреналина тут же встает и моментально принимает стойку, из которой собирается наброситься на Попова. Шастун охает на весь туалет от боли, потому что понимает, что удар пришелся на ушибленный бок — лишь бы не трещина какая-нибудь. Из-за этой минутной потери ориентации Антон не успевает среагировать на то, что Арсений набрасывается на него и валит все любезно взращенные его мамой два метра великолепия на пол, наваливаясь на него сверху в попытке обезвредить. Начинается возня. Со стороны эта картина напоминала все эти типичные ситуации, когда младшие и старшие братья сцепляются языками и затем конечностями из-за каких-то конченых подколов в стиле «— А я к твоей маме чай пить ходил, если ты понимаешь, о чем я. — она и твоя мама тоже, урод!». Каждый старался ухватить другого за конечности посильнее, но получалось только дергать волосы, уши и растягивать друг другу одежду до состояния половых тряпок.       В какой-то момент Антон подумал, что попал в промежуток между общим дерганьем, когда Попов мог бы быть открыт, и уже готовился ухватить того за грудки и подмять под себя, но совершенно упустил из своего разума тот факт, что и сам он будет открытым в этот момент. Все происходит за долю секунды, и Шастун оказывается прижат к полу с захваченной в тисках шеей. Антон силится понять, что сейчас произошло, в каком-то диком порыве уставившись на Попова.       Разум Арсения куда-то отлетел, иначе это назвать нельзя, все в тумане и взгляд в расфокусе, в поле зрения лишь вена на шее Шастуна под его ладонями, на которой он сосредотачивается, да вздымающийся кадык. Он не может понять, когда его успело оглушить, но как будто из-под толщи воды пробивается к нему обращение Антона, он немного хрипит и через слово пытается прокашляться, потому что хватка Арсения все еще не ослабла. — Харош слюни на меня пускать, пес ебаный, — между предложениями слышно настойчивое «кхе» и как напрягается челюсть Шастуна. — Алло, блять, девять один один, это пицца, слезай нахуй. — но Арсений не шевелится. Приходит он в себя только тогда, когда Антон наотмашь бьет его по щеке.       Этот скромный жест не остается незамеченным, удар отрезвляющий, Арсений моментально приходит в себя, его зрачки сужаются, а щека горит огнем. Есть вероятность, что след останется надолго, рука-то у Шастуна немаленькая, такой и йети завалить можно. Удивительно, как он еще его в полет не отправил с такой силой удара, а то бы Арсений уже собирал вылетевшие через уши мозги. Мыслей много, и все они проносятся как саранча, пока Попов возвращает себе нормальное положение. Опережая возможный следующий удар Шастуна, Арсений успевают прорычать что-то вроде «пошел нахуй» и лягает того лбом в подбородок. Антону кажется, что из его глаз сейчас посыпятся звезды, которые осветят их «романтичный» вечер своим сиянием. От шока он не сразу чувствует, что прикусил язык и уже заливает кровью подбородок.       Попов поднимается с Антона, пока тот обезврежен и приходит в себя. Его распирает самодовольство, отлетевшая башка машет ему из стратосферы, поэтому про контроль речи можно забыть: — Что, ротик болит? — еще немного, и лицо Попова треснет от оскала. — Могу предложить хуй животворящий в качестве подорожника.       Антон, возможно, и хочет что-то ответить, но при всем желании не может. Во-первых, потому что это получилось бы обычное хлюпанье ртом, как будто он и правда чей-то хуй во рту жует. На футболке его образовалось горизонтальное пятно, как будто это он Красное море для евреев развел, а не Моисей. Во-вторых, потому что он не знал, что на это ответить, Попов впервые выдал настолько гейскую подъебку, которую на его интеллигентную рожу натянуть было невозможно.       Прилившая к лицу кровь вспенивает Антону мозг, ему кажется, что сейчас он может все, и взять реванш хочется сильнее всего. Он силится подняться, но переоценивает себя и падает обратно на задницу. Тем временем Попов, как нашкодивший школьник, сматывается из уборной. Антон остается наедине с собой и лужей крови, в которой он сидит. Кажется, у него начинает кружиться голова. С горем пополам он все-таки поднимает свою тушу с пола и решает, что умыться все-таки не помешает, а то пугать всех как-то не хочется. Антон полощет рот, пока крови не останавливается совсем. Футболку тоже приходится замачивать, но ее оказывается так много, что после всех манипуляций она просто становится розовой. Шастун решает забить хер и понести ее в руках, а вместо нее просто застегнуть рубашку на все пуговицы. Когда он выходит из уборной, то видит, что след Поповых уже давно простыл, за столом его ожидает только Ира, которая не то злится, не то волнуется. Заприметив его, Кузнецова незамедлительно начинает его отчитывать, в одно ухо Шастуну летят ругательства на тему того, как они заебалисобачиться и что пора бы уже повзрослеть, что она волнуется, а также вопросы о том, насколько сильно у него все болит. В другом же ухе у него шумит так, будто он сидит на пирсе у моря и сейчас начнется шторм. В какой-то момент у Шастуна кончается терпение, и он максимально резко прерывает ее, прося не кричать так, потому что у него раскалывается голова, и говорит, что они идут в общагу прямо сейчас безо всяких возражений. Ира не решается больше заебывать Антона, поэтому в полной тишине она плетется за ним до его комнаты.

***

      Удар получается внезапный и непредсказуемый, и аккурат под челюстью. У Попова голова похожа на булыжник—такая же тупая, неотесанная и опасная для жизни. Антону кажется, что из его глаз сейчас посыпятся звезды, которые осветят их «романтичный» вечер своим сиянием. По ощущениям его как будто ебнули кувалдой, еще немного—и он мог бы остаться без языка. Антон вспоминает про язык, потому что чувствует, как его рот наполняется свежей кровью, которая уже течет по подбородку. Рот у него, наверное, будет такой синий, будто он нечаянно наелся чернил из ручки.       Попов поднимается с Антона, пока тот обезврежен и приходит в себя. Его распирает самодовольство, отлетевшая башка машет ему из стратосферы, поэтому про контроль речи можно забыть: —Что, ротик болит?—еще немного и лицо Попова треснет от оскала.—Могу предложить хуй животворящий в качестве подорожника.       Голова Антона закипает и рвется, как ртутный градусник, кажется, что вся кровь, которая успела из него вытечь, тотчас превратится в пену морскую и у него начнется припадок. На адреналине, который подняла захлестнувшая его ярость, он вскакивает и со всех сил наваливается на Попова, сбивая того с ног. Они оба оказываются на полу, Антон сидит на нем сверху, удерживая над головой его руки, которые Арсений отчаянно пытается вырвать. Нельзя терять ни секунды, пока преимущество на его стороне. Антон покрепче перехватывает левой рукой запястья Попова, высвобождая правую руку для того, чтобы хорошенечко замахнуться для удара. Он заносит кулак, в который вкладывает все свое возмездие, и… останавливается. Антон не может двинуться дальше. Он в ахуе смотрит на ехидное лицо Попова, которое Шастун теперь держит за подбородок, впиваясь ногтями в щеки. В его глазах пляшут черти, расплескивая безумие через край, он через силу подмигивает и растворяется в его руках как дым. Антон падает на пол, потому что тело под ним пропадает, силится встать, но на его спину наваливается какая-то тянущая тяжесть, как будто на него бросили мешок с песком, который он должен донести до стройплощадки. Был у него такой незавидный опыт. Над ним шелестит ехидный смех, и он слишком хорошо его знает. Антон кончиком уха ощущает горячее дыхание и шепот «не твоя, вот ты и бесишься», ехидный смех становится звонче и растворяется в воздухе… — Блять! — орет Антон на всю комнату, вскакивая с кровати, одеяло скомкано в ногах, а подушка вообще валяется где-то на полу. — Чего орешь как резаный? Сейчас весь корпус сбежится. — Антон в моменте вспоминает, что он вообще-то не один живет, из-под одеяла высовывается раздраженное и сморщенное ото сна лицо Димы. — Ничего. Забудь. Пойду покурю. — Антон влезает в свои побитые жизнью тапки, накидывает толстовку и в одних пижамных шортах шаркает на выход. Подъездный балкон его уже ожидает, и все, что он будет делать — это курить и думать, думать и курить.