Через бесконечность в невозможное

      Прошла неделя с тех пор, как кончились зимние каникулы и новый семестр постучался студентам в двери первыми парами и хождением по сугробам в стиле первооткрывателей. Университет потихоньку наполнялся молодыми людьми, которые не хотели расставаться с каникулами и вместе с этим очень хотели увидеться с приятелями и поделиться новостями. Особенно учреждение было полно тех, кто ехал издалека и опаздывал, качаясь в вагонах поездов, мчащихся сквозь пролетающую мимо зимнюю сказку. В общежитиях стоял бедлам, все носились с сумками и выясняли, у кого остались прежние соседи, а кому придется по новой привыкать к чужой рутине. На первых занятиях большинству студентов рассказывали, чем таким интересным они будут заниматься, но только не третьим курсам. У третьих курсов всего универа начиналась бета-версия голодных игр: им всем предстояло написать курсовую, которая решала их дальнейшую судьбу с переводом на четвертый курс, где они уже будут полностью освобождены от прочих занятий и посвятят все время написанию диплома. Загвоздка заключалась в том, что курсовую нужно было обязательно писать в паре с кем-то с другого направления. Писателям-новеллистам в этом плане было попроще: с ними всегда рядом вились редакторы, и они в целом с первых курсов работали рука об руку, помогая друг другу во всем, как Биба и Боба или Лупа и Пупа. Сценаристам же в этом вопросе было потруднее: редакторы неохотно шли на контакт из-за их тесного общения с новеллистами, и поэтому сценаристам приходилось объединяться с кем придется. В итоге выходил какой-то «Гарри Поттер» на минималках, но всех все устраивало, и большинство студентов охотно принимали правила игры. Антон эти правила игры в рот ебал и поэтому со спокойной душой объединился с Позовым. С Ирой, конечно, было бы попроще, но решать межфакультетные вопросы ему хотелось меньше всего.       В честь начала нового семестра ребята с операторского факультета по традиции устраивали вечеринку и звали всех третьекурсников с киношных факультетов. Студенты обожали«открывашки»и«закрывашки», которые устраивали технические отделения из года в год, это всегда были самые запоминающиеся события в семестре. Причем у каждого потока были свои отдельные тусы, но все всегда стремились попасть именно к третьегодкам. Выпускники ничего не устраивали, их в целом весь год почти не было видно, диплом просто не оставлял им свободного времени, поэтому все стремились с запасом оторваться на третьем году. Антон как-то на втором курсе попал на«закрывашку»осеннего семестра и был, мягко говоря, не впечатлен. У них в Воронеже, когда ему было 16 лет, и то повеселее все происходило, а тут все оказались какие-то правильные, только с 18 с алкоголем начинают развлекаться.

***

Пока шла первая неделя и коменданты были на остаточном расслабоне от зимних каникул, гулять по корпусу общежития и ночевать у кого угодно можно было без зазрения совести, чем активно пользовался Антон. Он планировал как следует отгулять и «отоспаться» вместе с Ирой и поэтому ночевал у нее почти каждый день. Про себя он называл эти похождения «последняя трапеза заключенного», особенно в реалиях их учебы, когда следующие несколько месяцев гипотетический студент будет нещадно дрочить матчасть. Соседка Иры еще не приехала, так как с направлением из Екатеринбурга в этот раз была какая-то беда с билетами, поэтому Антон, оказываясь в комнате Кузнецовой, в ту же секунду переходил к постели. Ира была приятно удивлена этому изменению, потому что обычно Шастун был флегматичен даже в вопросах секса, прелюдии длились быстро, разнообразие было куцым, а заканчивалось все за пару минут. Не любовник, а мечта. Иногда Ира допускала крамольные мысли о том, что же она нашла в нем в прошлой жизни, но быстро отмахивалась от них, как от назойливой мухи в шесть утра. Сейчас же Антон сам был от себя в шоке, в нем проснулась какая-то энергия космоса. Перед смертью, конечно, не надышишься, но он все равно попробует. К сожалению, всему хорошему суждено заканчиваться, и этой славной неделе тоже. В выходные они с Ирой устроили марафон поверхностей, исследуя каждый угол ее общажной комнаты, поэтому в понедельник он проснулся довольный и отдохнувший, как будто в отпуск съездил на недельный сеанс тайского массажа. Антон проснулся сильно раньше Иры, и чтобы лишний раз ее не тревожить, постарался максимально тихо, насколько это возможно, выползти из кровати, не задевая при этом своими конечностями все углы. Антон планировал хорошенечко отмокнуть в душе перед первым полноценным учебным днем, ему не хотелось бы появляться зачуханом перед честной публикой. Да и в целом не помешало бы освежиться, ночка вышла бурная, Ира из него все соки выжала.       Когда Шастун выскользнул из комнаты, в голове у него сформировался какой-то план, и он собирался его придерживаться: пробежать незаметно по коридору до лестницы и подняться на свой этаж. По плану все должно было пройти гладко, так как в это время мало кто выходит из комнат, а все ранние пташки уже давно заняли душевые. В руках у него была охапка вещей, а сам он был в футболке и Ириных домашних трениках, которые на нем сидели как бриджи. Оставалось надеяться, что этот перформанс никто не заметит. Удача покинула его, как только Антон ступил за порог. Стоило ему дойти до лестницы, как за спиной послышались нарочито шаркающие шаги и чей-то противный смешок. Чей это был смешок, догадаться было нетрудно. — Шастун, — Попов сделал драматичную паузу, чтобы дождаться того, как Шастун скукожится, словно куриная жопа, и развернется к нему вполоборота, — начало семестра, а мы уже нарушаем. Так и нарываешься на проблемы. Ты же прекрасно знаешь, что ночевать в чужих комнатах, тем более в женских, запрещено, а если уж надумал нарушать, будь добр, делай это так, чтобы тебя за жопу не поймали на месте, — Арсений постарался максимально отразить триумф садизма в своей интонации.       Попов светился как начищенный чайник, он был при полном параде, с полотенцем в руках и целой корзиной всяких банок-склянок. Антон почувствовал, как из глубин поднимается чернушная агрессия, которую хочется в полном объеме выплеснуть на этого напомаженного хуя: — У тебя какие-то проблемы? Иди куда шел, Попов, — прошипел Антон сквозь зубы. Нельзя было орать на весь коридор, чтобы из дверей повылазили любопытные лица, а очень хотелось, аж до дрожи. — Я-то как раз шел, но на моих глазах развернулась интересная картина. Я не могу упустить возможность добавить тебе проблем в жизни, которая буквально свалилась мне в руки. — Попов, я тебе зубы сломаю, если ты этого сильно жаждешь, мне труда не составит. Иди намывай свою тощую задницу своими пидорскими банками. Я уверен, ты их не у своей девушки взял, — у Антона машинально сжались ладони в кулаки, а тело само начало двигаться вперед. У Попова в глазах пробежала искорка в глазах, а затем коридор начал наполняться студентами, которым тоже надо было успеть в душевую комнату. Шастун в ту же секунду потерял интерес к Попову и сбежал вниз по лестнице, чтобы скрыться от лишних глаз. — Беги-беги, шлюшка! Только шлепки свои бомжатские не потеряй, я тебя искать с ними не буду, просто выкину, — донеслось до Антона, на что он хмыкнул и показал Арсению средний палец, не оборачиваясь.

***

В собственной комнате Антона уже никто не ждал, видимо, Позов уполз куда-то, не посчитав нужным сообщить, либо, как и он, ночевал у своей девушки. Тем лучше. Он по-быстрому скинул старую одежду, взял новую и полотенце и помчал в душ, пока все кабинки не заполнились доверху толпой зевающих тел.       На удивление Антона, в душевой были всего пара человек, и место в дальнем углу пустовало, как будто только его и ждало. Он дошел до шкафчиков, пошвырял вещи, не удосужившись их сложить, и, в одних плавках и с полотенцем на шее, пошлепал к кабинке. По мере того как Антон подходил к дальним углам, он заметил, как кто-то такой же одаренный, как он, забился в угол подальше от лишних глаз. Подойдя поближе, Антон разглядел знакомую высокую макушку, которая торчала над шторкой. Шастун успел дойти до своей комнаты, собрать вещи и прийти в душ, а этот все еще тут торчал. Единственным рациональным объяснением такой задержки, которое пришло ему в голову, было то, что Попов сбрасывает там кожу как змея, а затем обрастает новой. В итоге Антон стоял там вот так, как истукан: и в душ не шел, и пакость какую-нибудь не мог сделать.       Замешательство его длилось недолго, на скамейке рядом он заприметил стопку аккуратно сложенных вещей, и ему в голову пришла просто гениальнейшая идея. Гениальнейшая для десятилетки. По заветам студенчества, есть три столпа того, как поднасрать ближнему своему: измазать клеем все возможные доступные поверхности, залить краску в бутылку шампуня и украсть вещи, пока человек моется, и Шастун собирался воспользоваться последним. Он взял стопку вещей в руки и завис. Почему-то именно в этот момент в нем проснулись человечность и чувство вины. Антон уставился на душевую шторку, за которой виднелась голова Попова, он подставил лицо под воду и улыбался с закрытыми глазами. И вот он, настоящая заноза в заднице для любого, кто встречался ему на пути, стоит абсолютно обнаженный и телом, и душой и как будто бы производит впечатление обычного человека. Он улыбался так искренне, будто это была единственная приятная вещь, которой он способен наслаждаться наедине с собой. Антон был в замешательстве. От прострации его отвлек довольный вздох Попова, который опустил голову обратно и начинал разворачиваться к шторке лицом. «Вот черт!» — пронеслось в голове у Антона, и, не успев даже подумать, он как стоял, так и побежал со шмотками Попова в одной руке и своими в другой прочь из душевой.       Недолго думая, но на самом деле не думая совершенно, Шастун спрятался за ближайшим углом, выжидая, что будет дальше. Про собственный поход в душ можно забыть, но он даже не против пожертвовать этим ради того, чтобы увидеть, чем все закончится. Шмотки Попова он предварительно скинул по дороге в ближайшую мусорку. То, что произошло дальше, не удивило Антона, но выбесило до зубного скрежета. Арсений Попов собственной персоной вальяжно шел по коридору в одном полотенце, определенно не выглядящий задохликом, с выступающими мышцами на руках и слегка виднеющейся линией кубиков, которые поблескивали от влаги. Ну чисто картина для рекламы геля для душа нишевого сегмента. Из комнат тут же повылезали стайки голов, и по коридору раздался свист и улюлюканье. Арсений, не поднимая глаз, склонял голову налево и направо в легком реверансе, при этом придерживая полотенце на бедре так, будто оно вот-вот спадет, хотя это определенно было не так. «Вот показушник» — Антон закатил глаза. Хотя чего он мог ожидать, Попов из всего мог сделать шоу и вывернуть в свою пользу.

***

Вода так приятно скользила по его коже, что Арсений не сдержался и провел по груди ладонями вверх, затем по шее и закончил зачесыванием волос пальцами назад. От наслаждения он не сдержался и с приятной отдачей выдохнул громче нужного, так что звук эхом отразился от кафеля. В любой другой день Попов бы забил на стеснения и продолжил бы мыться, но тут рядом с его кабинкой послышалась какая-то возня. Не успел он опустить голову и выглянуть из-за шторки, как душевую оглушили стремительные шаги. Кажется, он кого-то испугал. Арсений стянул полотенце с перекладины, обтерся им пару раз и обвязал вокруг пояса, от пара вокруг рябило в глазах, а кожа на ногах была вся покрыта красными пятнами. Арсений опять переборщил с кипятком и теперь чувствовал себя, как вареный рак. Отодвинув шторку, он стал оглядываться по сторонам, но вокруг никого не было, как и одежды на скамейке напротив. Весело. Значит, вот что это было за спешное кряхтение: кто-то решил его разыграть, и, кажется, он прекрасно понимал, кем был этот недоношенный кусок шпалы. Ну ничего, Арсений не пальцем деланный и знает, что это легко можно вывернуть в свою пользу, чуть больше популярности среди женской половины общаги будет небольшим бонусом. Все, из-за чего он расстраивался, так это его новая пара джинс, у которых были две пары молний по бокам, из-за чего они забавно расстегивались. Арсений потуже затянул полотенце и направился к выходу из душевой. Хотелось надеяться, что эта прогулка пройдет быстро и без лишних зрителей, но как только он открыл дверь и яркий свет древнющих университетских ламп ударил ему в глаза, он увидел, как на него уставилась толпа глаз со всего коридора. Видимо, сегодня у судьбы было игривое настроение, но ничего, Арсений с достоинством выстоит это испытание. Вздернув нос и состроив себе флегматичную мину, Попов двинулся к комнате. От свиста в свою сторону его разрывало на части, и не было понятно, от чего именно больше: от гордости за себя и свое тело или от подступающей тошноты от мерзости ситуации. Всего-то нужно было держать лицо. Держать лицо. Знакомое лицо промелькнуло за углом, а вот и в мусорке вещи, которые этот пидарас украл у него. Возвращаться за ними Арсений не будет, это слишком низко для него, поэтому он просто прошел мимо. Еще шаг, еще, и вот он уже в комнате запирает за собой дверь. Можно расслабиться. Тошнота начинает немного отступать, и на ее место приходит какое-то бешенство. Попову до усрачки нужно было куда-то сбросить это адреналин. — Воу, это что за выступление? Ты решил одним своим видом половине общаги ребенка сделать? Арсений, я делиться не буду, ты же знаешь, — Алена не стала скрывать свой ахуй и просто выдала все как на духу. Лицо Арсения на долю секунды скривилось от услышанного. — Ха-ха, очень смешно, я же самый главный ебырь-террорист в университете. С подачи моего соулмейта, естественно, — Арсений прекрасно понимал, к чему все идет, и это было ему на руку: избавиться от напряжения с Аленой было самым простым решением. — Разве может быть иначе? Я знаю все твои приемчики и на что ты способен, Арсюша, — Алену это все забавляло, поэтому она продолжила давить в ту же точку. — Во-первых, ты еще многого обо мне не знаешь, во-вторых, не называй меня так больше никогда, — Арсений медленно подошел к кровати, на которой лежала Алена в аккуратных пижамных шортиках и майке, лямка которой вот-вот норовила соскользнуть с плеча. — А то что? — Алена заскользила ногами по простыням, концентрируя взгляд Арсения только на этом. Попов ничего не ответил. Полотенце нескромно соскользнуло с его бедер, обнажая его перед его соулмейтом. Все еще молча он залез на кровать, подползая к Алене ближе и сплетаясь с ней конечностями. Все так же ничего не говоря, он накрыл их одеялом и потонул в нежности.

***

      Антон не любил пары по литературе двадцатого века, потому что ему неизменно становилось скучно и клонило в сон. Даже когда он выпивал пару кружек кофе перед занятиями, через двадцать минут от лекции он уже пускал слюни в стол, а Диме постоянно приходилось его расталкивать. Антон прекрасно понимал, что без изучения литературных основ он так и будет писать смешные диалоги, похожие на стендап, но развить у себя интерес к этому он не мог ни при каком раскладе. Возможно, когда они дойдут до современной литературы, он будет больше включен в разборы, но это не точно. Антон никогда не забудет, как они слегка прошлись по «Улиссу» Джеймса Джойса и ему казалось, что его голова лопнет от количества информации. Зато когда они дошли до «Над кукушкиным гнездом» Кена Кизи, Антон включился в процесс учебы как никогда. Он любил фильм, как и Джека Николсона, и разобрать книгу, по которой был написан тот шикарный сценарий, было для Шастуна делом чести. Он исправно приходил на все пары и отвечал как прилежный ученик. Он сдал оценочную работу почти идеально, если бы не одно «но»: на пары вместе с ним ходил Арсений Попов, который занимал собой в кабинете все пространство, отвечал и учился лучше всех, и в целом вел себя так, будто это его личный урок, а все остальные тут просто слушатели его заумных речей. Иногда Антон замечал, как сам преподаватель начинал уставать от Арсения. Антон лукавил, когда говорил, что ему скучно на парах, на самом деле он не хотел ходить из-за Арсения.       От нахождения с Поповым в одном помещении его захватывал неконтролируемый приступ кринжа, потому что то, сколько он умничал, не поддавалось осмыслению. Антону иногда хотелось посреди его монолога крикнуть на весь класс: «Да завали ты уже нахуй, никому не интересно», но он никогда этого не делал, потому что не хотел обращать на себя внимание, а то и ему придется отвечать на парах, на которых он хотел просто спать или писать собственные заметки. Хуже всего то, что этот персонаж иногда сидел рядом с ним, и чаще всего за ним, прожигая ему затылок взглядом, от чего Антону становилось в тысячу раз некомфортнее , потому что казалось, что Арсений в любой момент может сдать его преподу, но почему-то до сих пор этого не сделал. Видимо, Попов выжидал лучшего момента, разгадать этого человека было невозможно. Вот и сейчас он сидел аккурат за его спиной, пуская в Антона лучи ненависти. Это Шастуна забавляло, они впервые после ситуации с блядской проходкой в одном полотенце по коридору пересеклись настолько близко, и теперь Антон ожидал от него ответной подлянки. Тем временем Шастун пытался сосредоточиться на разборе темы расизма и презумпции невиновности на примере книги Харпер Ли «Убить пересмешника», но пока шло туго. Он бы предпочел уже сейчас вписаться в разбор «Дюны» Френка Герберта, потому что после выходя первой части «Дюны» Вильнева он словил гиперфиксацию на нем, на его фильмах, на том, как он выстраивает течение времени в своих картинах, и в целом на процессе его работы. Тут бы Антон оторвался по полной.       Шастун начинал клевать носом, через слово слушая о процессах, которые меняли американский Юг в то время. Он почти склонил голову на сложенные руки, но тут его левое ухо обдало теплым воздухом, и в голове зазвучало змеиное шипение: — Не знал, что ты бомжуешь, Шастун, и поэтому воруешь чужие вещи. Держи свои бедные ручонки подальше от меня или моих шмоток, в противном случае я вырву тебе кадык в следующий раз, — Попов почти касался языком края хрящика. — Я понятно изъясняюсь?       Арсений, закончив шептать, снова дыхнул Антону в ухо уже специально и очень близко, чтобы это его оглушило. Теплый воздух заскользил по кромке хрящика и опустился к линии челюсти, вызывая у него нервное покалывание на коже. Злость, как магма в вулкане, с каждой секундой поднималась все выше к голове, а когда достигла предела, Антон почувствовал, как у него зашевелились волосы на затылке, а по шее пошли красные пятна. Они все еще сидели на паре, и встать, перегнуться через парту и разбить этой змее челюсть, чтобы меньше болтала, у него не выйдет, хотя в своих мечтах он уже размазал его по полу, поэтому Шастун только сжимал и разжимал кулаки, стараясь выровнять дыхание.       Больше за всю пару Попов его не трогал, это позволило Антону остыть и расслабиться, однако мысли его не покидала идея поймать Поповского у входа и выйти переговорить, но когда прозвенел звонок об окончании пары, Антон понял, что поздно спохватился, потому что след Арсения уже простыл. Ну ничего, в следующий раз он его точно выловит.

***

День вечеринки наконец-то наступил, и весь третий курс, который нещадно трясся от этого события, наконец успокоился. Ко всему прочему, Антон, о чудо, мог вздохнуть спокойно, потому каждый считал своим долгом выловить его в толпе и лично (!) спросить, идет он или нет. Все бы ничего, но у этого была вполне весомая причина: Ира трепалась об этой тусовке днями и ночами, и на все вопросы «идет ли Антон с тобой» радостно щебетала, что да. В какой-то момент Антон уже не знал, что ему хочется больше: выпрыгнуть в окно или выпрыгнуть в окно, но он мужественно сдержался, и уже завтра его спокойствие вернется к нему еще на шесть месяцев. Не считая предстоящей курсовой, конечно.       Ира заведомо предлагала ему накануне прийти в комнату и выбрать вещи, в которых он бы мог пойти на вечеринку так, чтобы не выглядеть, как привидение из две тысячи десятого, которое ограбило магазин бижутерии. Антон это оскорбило до глубины души, и поэтому он настойчиво отказался. Лучше он сам подберет себе что-то, чем Ира будет наряжать его на свой лад и вкус. Затея была заведомо провальная, поэтому в данный момент, за пятнадцать минут до выхода, он терроризировал Позова, который был везунчиком и никуда не шел, оставаясь смотреть кинчик под пивко. Антон бы все за это отдал сейчас. — Поооз, ну, пожалуйста, норм эта рубашка или нет, я тебя господом богом молю, мне выходить через пятнадцать минут, а я еще лицо в порядок не привел, — все, что Антону оставалось, — это давить на жалость, и хотя он знал, что такое с Димой не прокатит, но попытки не прекращал. — Рубашка как рубашка, — не отрываясь от телефона пробубнил Дима. — Да, ну пожалуйста!!! — еще немного, и Антон начнет ныть ему на ухо. — Иисус, Мария, Иосиф… — Дима поднял глаза, окидывая Антона оценочным взглядом. — Нормальная рубашка, не ной, только полностью ее не застегивай, оставь одну пуговицу сверху, а вот футболку я бы тебе посоветовал сменить, — он огласил свой вердикт и вернулся к телефону. — Это моя любимая, вообще-то, вот тут я уступить не готов, — возмутился Антон. — Как хочешь. — Если тебе все равно, как я выгляжу, так и скажи, — Шастун вздернул подбородок в обиженном жесте.       Дима поднял на него полный вопросов взгляд, среди которых самый четкий был: «ты, блять, издеваешься?», Антон первым не выдержал этого напора и начал ржать как не в себя, секундой позже к нему присоединился и Позов.       Как только силы на смех кончились, Антон ушел в их импровизированную ванную, в которой были только туалет и раковина с зеркалом, как и в каждой комнате в общаге. Жаль, что все душевые были сосредоточены в отдельном помещении, логику чего совсем не понимаешь, но со временем все равно привыкаешь. Смешно было наблюдать за тем, как свежие первогодки заселяются в общагу и рассыпаются в праведном гневе от неудобств. Спасибо, что срать и блевать при всех не приходится.       Пока он брился в ванной, к ним в комнату уже пришла Ира, и теперь непринужденно беседовала с Позовым. — Надеюсь, вы не меня обсуждаете? — Антон вышел из ванной, заглаживая намокшие волосы назад. — Привет, — он подошел к Ире, и, приобнимая и притягивая к себе за талию, поцеловал в губы. — Только тебя и обсуждаем, — Дима принял эту игру со всей серьезностью. — Ира, подтверди, — Ира состроила серьезную мину и активно закивала. — Все ясно, одни предатели кругом.       Кузнецова выпуталась из рук Антона и отошла на шаг, чтобы окинуть Шастуна оценочным взглядом, брови ее сдвинулись ближе к переносице, а затем она начала поправлять ему рубашку и растрепала волосы, которые он только что зализал, чтобы в глаза не лезли. — Так-то лучше.       Антон стрельнул в Диму глазами сигналом «SOS» и одними губами произнес «Помоги мне», на что Позов без зазрения совести благословил его на это испытание. — Иди с миром, сын мой.       Антон изобразил театральную погибель, надевая свой безразмерный пуховик, зима не была его любимым временем года. Выйдя за дверь, он еще раз сверился с адресом, Ира просунула свою ладошку между его пуховой оболочкой и его рукой, говоря, что так будет теплее, и они двинулись на выход.

***

      Антон поставил ментальную свечку всем богам за то, что идти было недолго, потому что в такую морозилку даже в его пуховике-мешке ему было вообще не в кайф тащиться по улице. В какой-то момент он был готов развернуться прямо вот так и пойти обратно, но не стал, потому что Ира сожрала бы ему мозг без хлеба. Из-за того что вчера выпал снег с дождем, а сегодня уже ударил мороз, Антон чувствовал себя как на бесконечном катке, и хуже всего было то, что любое падение для него могло стать фатальным, поэтому он держался за руку Иры из последних сил, а не она за его. Периодически, когда он терял равновесие, Кузнецова похихикивала над ним, на что он сначала по-детски обижался, а затем сам хихикал за компанию. Так они скоротали время до нужного подъезда, который оказался через пару улиц от общаги.       Дом был обычной многоквартирной панелькой на 20 этажей какого-то типичного бело-коричневого цвета имало чем отличался от их общаги. Ира набрала на домофоне нужный код, и они очутились во вполне приличном подъезде канареечно-желтого цвета, без закутка для консьержки, но зато с навороченным подъемником для инвалидов. Антон нечасто видел такие в домах. Видно, что в этом подъезде недавно делали ремонт, потому что лифты были новые, с зеркалами до пояса и типичной неловкой мелодией, как из фильмов. Они поднялись на второй этаж, двери еще не открылись, а до них уже доносилась музыка. Дверь в квартиру была приоткрыта, поэтому они без труда зашли внутрь. С порога их окружила толпа людей, которые наоборот собирались выйти на подъездный балкон покурить, поэтому они все столпились на одном коврике, кто снимая обувь, а кто — надевая, причем половина вышла в первом, что попалось под ногу. Антон усмехнулся: знакомая ситуация.       Как только они разулись и повесили куртки, Ира потащила его вглубь дома, где уже яблоку негде было упасть и люди сидели друг у друга на коленях. Пока они пробирались сквозь толпу, Антон успел приложиться головой к низко висевшей люстре. В таких случаях Шастун был уверен, что его высокий рост — это не фича, а баг, за который приходится расплачиваться головой. В общей комнате было все расчищено от лишней мебели, вдоль стен стояли столы, которые ломились от алкоголя и закусок, а посередине стоял огромный диван и кресла со столиком между ними, который окружила группка студентов. Ира потянула его туда.       Не успел Шастун закатить глаза, как услышал женский визг: Кузнецова наконец обнаружила свою подружку, стоявшую с обратной стороны дивана. Послышался еще один визг, это уже Алена возвращала радостный возглас Ире. Антон наблюдал за тем, как девчонки обнимались и обменивались комплиментами, и хотел уже пойти налить себе выпить и упасть на этот самый диван, как вдруг встретился глазами с миной Попова, которая начала стремительно скукоживаться, будто он ведро лимонов во рту держал. Антон постарался послать ему сигналы, что он тоже не сильно был рад его лицезреть. Они так и застыли, пялясь друг на друга и посылая мультяшные волны ненависти в воздух. Девчонки все продолжали щебетать, плавно перетекая на кухню и подхватывая с собой других постояльцев этого заведения.       Арсений не выдержал первый. Вена на его виске напряглась, Антон видел это как под микроскопом. Тут ему вспомнилось, как Попов обещал вырвать ему кадык. Смелое, конечно, было заявление, но, судя по его лицу, оно в любой момент могло стать реальностью. Антону не хотелось привлекать к себе много внимания, а тем более заниматься выяснением отношений посреди скопления всего третьего курса универа, тем более с Арсением Поповым. Того гляди и его блаженным начнут считать за общение с этим полудурком. Девчонки тем временем уже скрылись на кухне, из которой то и дело доносился заливистый смех, звон бокалов, и вот-вот должны были начать приоткрываться завесы девичьих секретов. Шастун бы с удовольствием об этом поразмышлял за баночкой пива в кресле и отключив мозги, но сейчас он еще раз оглянулся в ту сторону и, ни секунды не раздумывая, схватил Попова за руку, пока тот пытался извергнуть из себя очередной пафосный подъеб. Антон пробубнил что-то вроде «Я уведу твоего хахаля на перекур» для проформы (и неважно, что никто, кроме него самого, это, возможно, не услышал), и потянул Попова к выходу. Арсений попытался вырваться из крепкой хватки, но Антон ошпарил его въедливым взглядом, от чего тот стушевался и молча засеменил за ним. У входа Антон, продолжая сохранять стоическое молчание рыбы, влез в свои ботинки, не отпуская руку Арсения, который последовал его примеру, по-умному или от минутного тупежа помалкивая, даже когда из-за неудобства чуть не вписался в дверной косяк. Попов не успел разогнуться, как Антон уже тащил его через все пролеты вниз, пока они не оказались на улице, где с момента их прихода усилился мороз, а вышли они в том, что накинули наскоряк.       Пар изо рта превращался в крошечные снежинки уже на выдохе, моментально оседая на краях воротника. Где-то вдалеке был слышен лай собаки на проезжающую машину, отзывающийся от стен, и больше ничего. Ночная тишина умиротворенно обволакивала голову и легкие, создавая буферную зону между видением и реальностью. Это был тот самый момент, который потом будет сниться и преследовать тебя везде, самое то для умных мыслей и задушевного пиздежа, но они явно не за этим сюда спустились.       И вот они стоят и молчат, и Антон молчит, и Арсений. Видимо, на звезды вышли посмотреть. Вон там Большая Медведица, но ее все знают и видят в любое время года, а вон там — самая яркая звезда рядом с луной, Венера, а вон созвездие Стрельца, а вон… «Блять», — Антон прерывает поток своего сознания. Они и правда вышли не на звезды смотреть. — Не хочешь перетереть за базар, Попов? — Антон пытается придать себе грозный и сосредоточенный вид, но его сознание так и норовит раскумариться этой альпийской свежестью суровых московских дворов. — Что-то я не понимаю на быдлятском, переведи, будь так любезен. Извинись. — Ты хотел сказать «извини»? — и магия дворовой свежести прошла, как только Попов открыл рот. — Все верно, извинись, — Арсений, довольный собой, светился, как звездочка, и трясся явно не от внутреннего смеха. Он стоял, обхватив себя руками за куртку, без шапки и шарфа, зато гордый. Как будто гордость его сейчас согреет. Скорее Антонов кулак. — Ты, кажется, собирался вырвать мне кадык. Можешь попробовать, сейчас как раз подходящий момент, — процедил Антон сквозь зубы. Кажется, он сейчас тоже согреется от того, как закипает, и у него засвистит крышечка. — Если цел, конечно, останешься. — Момент подходящий, потому что ты меня сюда силой вытащил, так бы я забыл о твоем существование уже через минуту, — Арсений был очень падким на вызовы, до неприличия. Если бы можно было устраивать соревнования, он бы был тем самым участником, который продержался бы на всех заездах на аттракционе родео с быком, ни разу не блеванув. Он бы катался на этих ощущениях как заправская шлюха, потому что его самым сочным гилти плеже было нарываться. Особенно если за это ничего не получаешь. Арсений не отличался мощным телосложением, но и хлюпиком не был. Дойти до драки он себе никогда не позволял, потому что понимал, что не вывезет, но топил до последнего, будто на кону стояла его задница. — Но если ты настаиваешь…       Попов не стал договаривать, а сразу потянулся руками к шее Шастуна, причем так разъяренно, будто и правда собирался его тут в асфальт закатать. У Антона с реакцией все было в порядке, она его никогда не подводила за весь его «бойцовский» стаж, и первые секунды со стороны ему это виделось так, будто помоечный черный кот летел на него с двух лап, норовя вцепиться в лицо посильнее. Антон был в разы крупнее, и в этом заключалось его преимущество, да и опыта у него скорее всего было поболее. Этот задохлик небось последний раз дрался в детском саду, и то с девчонкой. Он перехватил руки Арсения, толчком придавливая того к стене и сжимая его ладони в захвате над головой. Эта имитация жизнедеятельности начала изо всех сил биться обо все подряд, пару раз прикладываясь башкой о камень, и чуть было не заехала по стратегически важным местам Антона. Шастуну такие игры не очень заходили, поэтому он придавил коленом бедра Попова к стене. — Воу, воу, воу, ты это полегче, а то убьешься еще до начала драки, — Антон, если честно, не знал, что делать с этим дальше: с таким он сталкивался впервые. — Ну, давай, чего тормозишь, ковбой, — Попов шипел как гадюка, весь напряженный как струна.       Агрессивный скулеж Попова плавно отошел на второй план, и перед глазами Антона предстала удивительная картина: человек был перед ним впервые так близко, открытый, свободный, по крайней мере от своего образа творца похабщины и вкусовщины, который отклеился от него, как ус у опереточного злодея. Чистые, неподдельные эмоции дикого зверя, которого загнали в тупик и ему нечего терять. Натуральный суслик. Антон зачем-то захихикал у себя в мыслях, пока Арсений продолжал что-то там лаять ему в ухо, кажется, он собирался плюнуть ему в лицо. Антон же не мог перестать разглядывать Попова, глаза которого превратились в ледышки от злости, зрачки были как два отверстия, которые делают в проруби зимой, Антон запомнил это из первого и единственного похода на рыбалку с отцом перед тем, как тот ушел.       Края зрачков начали темнеть, и Антон снова оказался лицом к лицу с бездной. В нем что-то щелкнуло, и он стушевался, разжал руки и выпустил зверька на волю. Арсения эта ситуация тоже выбила из образа «берегитесь, я псих», он с недоумением пялился на Шастуна. Антон не хотел ничего объяснять, да и не смог бы при всем желании, даже самому себе., Он отошел на расстояние вытянутой руки и пробубнил что-то похожее на «Иди лесом, больной ублюдок, с тобой связываться себе дороже», но как будто бы больше для себя, чем для Попова. Да, ему однозначно надо было прийти в себя. Антон, ничего не объясняя, просто развернулся и ушел обратно в подъезд, оставив Арсения вот так стоять на морозе и остужаться от внезапно проснувшегося припадка инстинкта выживания (которого у него отродясь не было). Что это, блять, вообще было?